Но нет же. Между ними всегда будет борьба. И эта девушка оказалась здесь по той же причине, что и он: уничтожить врага. То есть его.
Так от чего же она медлит?
Она опустилась на колени рядом с ним, не предпринимая никаких действий, чтобы защититься от его внезапного нападения. Он вспомнил про нож на своем бедре. Нож маленький, ничего общего с теми потрясающими полумесяцами, что были у неё, но и им можно было бы убить девушку. Одним движением он может проткнуть нежный изгиб её шеи. Её великолепного горла.
Но он даже не попытался. Лежал и не двигался.
А потом потерялся между сном и явью. Он утратил много крови. Глядя в её лицо, уже не понимал, реальна ли она или нет. Возможно, это уже предсмертный сон, или она, возможно, жнец, посланный за его душой, чтобы та обрела новую жизнь. Серебренное кадильце, висевшие на посохе, выдыхало клубы дыма, в которых, одновременно, чувствовалось запах трав и чего-то едкого, и как только этот аромат достиг Акивы, он почувствовал будто его что-то манит и тянет за собой. Голова закружилась и он подумал, что не будет возражать последовать за этой посланницей в другие миры.
Он представил, как она ведет его за руку, и, баюкая в своем сознание это видение, Акива убрал руку со своей раны, чтобы прикоснуться к ней, и поймал её пальцы своими, скользкими от крови.
Она широко распахнула глаза и отдернула руку.
Он напугал её, но совсем не хотел этого.
- Я пойду с тобой, - сказал он на языке химер, знаний в котором ему хватало, чтобы отдавать распоряжения рабам.
Это был грубый язык. В нем переплелось множество диалектов племен, которые Империя собрала под своё крыло, и которые, по прошествии времени, слились в общий язык.
Он едва мог слышать собственный голос, но она хорошо поняла его слова.
Она посмотрела на свою кадильницу, затем снова на него.
- Это не для тебя, - сказала она, опустив посох в грязь, а морской бриз тут же подхватил едкий дым кадильца по ветру. - Не думаю, что ты захочешь идти туда же, куда и я.
Даже в звериной интерпретации языка химер её голос звучал прекрасной мелодией.
- Смерть, - проговорил Акива.
Жизнь очень быстро оставляла его, теперь, когда он не закрывал рукой свою рану.
- Я готов.
- А я не готова. Слышала, нет ничего веселого в том, чтобы быть трупом. Скукотища.
Она сказала это так легко, весело, что он внимательно посмотрел на неё. Это шутка? Девушка улыбалась.
УЛЫБАЛАСЬ.
И он, видимо, тоже. Пораженный, Акива почувствовал это. Будто её улыбка отразилась на его губах, как в зеркале.
- Скукотища - звучит не плохо, - ответил он, позволяя своим векам закрыться. - Возможно, наконец-то появиться время почитать.
Она приглушенно рассмеялась, и Акива, дрейфуя, начал верить, что он умер. Это было бы менее странно, чем если бы все происходило на самом деле. Он больше не чувствовал своё искалеченное плечо, поэтому даже не осознал, что она прикасалась к нему, пока не ощутил сильную боль. Он вскрикнул и открыл глаза. Неужели она в конце концов решила прикончить его?
Нет. Она накладывала жгут на его рану. Вот откуда боль. Акива удивленно посмотрел на неё.
А она сказала:
- Я настоятельно рекомендую жить.
- Я постараюсь.
А потом, неподалеку послушались гортанные голоса. Химеры. Девушка замерла, и, приложив палец к своим губам, выдохнула:
- Шшш.
Туман рассеял солнце позади неё, укутывая её рога и крылья сиянием. Её коротенькие волосы словно бархатный ворс (как мягкий мех жеребенка), её рога цвета оливы, блестели будто отполированный агат. Не смотря на устрашающую маску, нарисованную на лице, оно было нежным, её улыбка была милой. Акиве не была знакома нежность, но это чувство пронзило его в самое сердце, которое никогда не давало о себе знать до встречи с этой девушкой. Это было так ново и странно, как будто у него сам по себе открылся "третий глаз", который увидел новое измерение.
Он хотел коснуться её лица, но сдержался, потому что его рука была вся в крови и кроме того, даже не раненная рука ощущалась такой тяжелой, что он не думал, что сможет поднять её.
Но она поддалась тому же импульсу. Девушка протянула руку, помедлила, а потом пробежалась холодными кончиками пальцев по горячему лбу, по щекам, чтобы остановиться на его шее. Она ставила их там на какое-то мгновенье, словно убеждаясь, что жизнь еще бьется в его крови.
Почувствовала ли она, как участился его пульс от её прикосновения?
А потом, перевязав его, она поднялась и ушла. Те длинные ноги с копытами газели унесли её прочь, сквозь туман, плавными прыжками, которые почти напоминали полет. Крылья были полураскрыты и задраны вверх, подобно воздушному змею, поэтому каждый её прыжок был похож на балет. Акива увидел, что где-то вдалеке, в тумане, её темный силуэт встретился с другими фигурами - неповоротливые зверюги, ни в одном из них нет ни капли её изящества. Он надеялся, что она уведет их от него. Так и произошло.
Акива выжил. И изменился.
- Кто перевязал тебя? - Спросила Лираз, когда нашла его и перенесла в безопасное место. Он ответил, что не знает.
Ему казалось, что всю свою жизнь, до этого момента, он будто провел блуждая в лабиринте, а не на поле сражения в Балфинче, наконец, нашел центр этого лабиринта. Его собственный центр - место, где чувство пробудило оцепенение. Он даже не подозревал, что такое место вообще существует, пока враг не опустился перед ним на колени и не спас ему жизнь. Он запомнил её как приятный сон, но она была реальностью.
Она существовала. Как глаза животного, сияющие в темноте леса; она промелькнула, словно краткая вспышка во всеобъемлющей темноте.
Она была там.
ГЛАВА 38
НЕВЕРУЮЩИЙ
После Балфинча само существование Мадригал (прошло два года, прежде чем он узнал её имя) было для Акивы подобно свету в кромешной тьме. Когда он лежал при смерти в боевом лагере в бухте Морвена, он бредил снова и снова о вражеской девушке, которая опустилась рядом с ним на колени, улыбаясь. Каждый раз очнувшись, вместо нее он видел лица своих сородичей, и они казались менее реальными, как то видение, что посещало его. Даже когда Лираз выгнала доктора, который хотел ампутировать ему руку, его разум вернулся к тому затуманенному пляжу в Балфинче, к карим глазам и сверкающим рогам, к ошеломляющему чувству нежности.
Он был натренирован, чтобы выдержать действие меток дьявола, но не это. Этому он противостоять не мог.
Конечно, он никому не сказал.
Азаил подошел к его кровати с набором инструментов для татуировок, чтобы отметить руки Акивы убитыми им в Балфинче.
- Сколько? - Спросил он, нагревая лезвие ножа для стерилизации.
Акива убил шестерых химер в Балфинче, включая чудовищную гиену, которая почти убила его. Шесть новых отметин появились на его правой руке, которая, благодаря Лираз, была все еще на месте, но бесполезным грузом лежала прижатая к его боку. Разъединенные нервы и мускулы были снова скреплены, и какое-то время он даже сомневался, что рука сможет снова функционировать.
Когда Азаил приподнял безжизненную руку с ножом наготове, все о чем мог думать Акива - это о той девушке и том, что единственным воспоминанием о ней могла стать чернильная отметина на пальце какого-нибудь серафима. Здоровой рукой он выдернул больную из рук Азаила и тут же был вознагражден пронзительной болью.
- Никого, - выкрикнул он от боли. - Я никого не убил.
Азаил сощурился.
- Нет, убил. Я был с тобой против фаланги бычьих кентавров.
Но Акива не захотел наносить новые метки, и Азаил ушел.
Вот так между ними появился секрет, который дал трещину в их отношениях и грозился развести из по разные стороны под небом человеческого мира.
* * *
Когда Кару покинула мост, Лираз попыталась последовать за ней, но Акива, взмыв следом, блокировал ее. Звякнули клинки.
Акива скрестил свои мечи близко к эфесу, всей силой надавив на них, и это вынудило его сестру отступить. Он не упускал Азаила из поля зрения, опасаясь, что тот тоже может броситься вслед за Кару, но брат все еще стоял на мосту, наблюдая за невообразимым картиной Акивы и Лираз со скрещенными мечами.
Руки Лираз дрожали от усилия устоять на месте - ее дыхание и крылья работали в бешеном ритме. Ее лицо стало мертвенно-бледным от напряжения, челюсти плотно сжаты, а ее глаза были настолько широко открыты, что зрачки казались лишь точками на фоне белых орбит.
С криком баньши она отбросила Акиву, и прокрутив меч над головой, нанесла удар.
Акива блокировал его. Сила удара сотрясла его. Она не сдерживалась. Свирепость её нападения шокировала его, неужели она действительно старалась убить его? Лираз рубанула снова, он блокировал и этот удар, а Азаил, в конце концов, вышел из ступора и кинулся к ним.
- Остановитесь, - ошеломленно выкрикнул он.
Он попытался ворваться между сражающимися, но ему пришлось отпрянуть, увидев, как дико замахнулась Лираз. Акива отразил удар, и она, потеряв равновесие, замешкалась на несколько мгновений. Вновь собравшись, она одарила его полным злобы взглядом и, вместо того, чтобы напасть на него снова, взлетела над ним. Из ее крыльев вылетел огненный шар, что вызвало коллективный возглас зрителей, а затем Лираз метнулась в направлении, в котором исчезла Кару.
В небе не осталось следов Кару, но Акива не сомневался, что Лираз сумеет выследить ее. Он поспешил за сестрой. Стремительно таяли очертания крыши домов, а вместе с ними расплывались все признаки человеческого существования внизу. Остался только мчащийся навстречу воздух да неровное пламя крыльев. Акива догнал Лираз и схватил ее за руку.
Она тут же повернулась к нему, раздался звон мечей, снова и снова. Как и в Праге, когда Кару атаковала его, Акива только защищался, не нападал в ответ.
- Довольно! - Снова рявкнул Азаил, бросаясь к Авиве и с силой отталкивая его, тем самым увеличивая расстояние между ним и Лираз. Сейчас они были высоко над городом, и тишину прерывало лишь эхо от звона стали.
- Что вы делаете? - Воскликнул Азаил с отчаянным недоумением в голосе:
- Вы, двое, сражаетесь…
- Я не сражаюсь, - сказал Акива, отступая назад. - И не собираюсь.
- А почему? - Прошипела Лираз. - Ты мог бы перерезать мне горло или ударить мне в спину.
- Лираз, я не хочу тебя ранить…
Она засмеялась:
- Ты не хочешь, но сделаешь это, если придется? Я правильно поняла?
Разве?! Чтобы он сделал, чтобы защитить Кару? Он бы не смог причинить вред своим сестре и брату, он бы никогда не смог жить с этим. Но позволить им навредить Кару он тоже не мог. Неужели нет другого выбора?
- Просто… забудь ее, - сказал он. - Пожалуйста, отпустите ее.
Его переполненный эмоциями голос заставил глаза Лираз сверкнуть презрением. Глядя на нее, Акива подумал, что с тем же успехом мог бы обратиться к мечу. А разве не для этого они были зачаты, и вообще все императорские отпрыски? Они были оружием, воплощенным в живой плоти. Не думающим инструментом вековой вражды.
Он не мог больше безропотно принимать это. Они были гораздо большим, все они. И он решил рискнуть.
Акива вложил свои мечи в ножны. Настороженно сузив глаза, Лираз в молчании наблюдала за ним.
- В Балфинче, ты спросила, кто перевязал мою рану, - сказал он.
Она ждала, что он скажет дальше, и Азаил тоже.
Акива подумал про Мадригал, вспоминая, какой была на ощупь ее кожа, какими удивительно гладкими оказались ее крылья, ее звенящий смех - такой же, как у Кару - и ему на ум пришли слова, сказанные Кару утром. Если бы он когда-нибудь по-настоящему узнал какую-нибудь химеру, то не стал бы считать их монстрами.
Но он знал. Он знал и любил Мадригал, и все же он стал тем кем должен был стать, безэмоциональной машиной с мертвенными глазами, которая импульсивно чуть не убила Кару. Горе взрастило в нем убийственные всходы: ненависть, месть, слепоту. Встретившись с ним теперешним, Мадригал сильно пожалела бы о том, что сохранила ему жизни. Но с Кару у него выпал второй шанс - для мира. Не для счастья, не для него. Было слишком поздно для него.
Для других, возможно, все еще есть спасение.
- Это была химера, - сказал он своим сестре и брату. Он сделал глоток воздуха, понимая, каким неправдоподобным это кажется им. С колыбели их учили что химеры - это коварные, ползающие твари, зло, животные. Но Мадригал… она смогла освободить его за мгновение от этого слепого фанатизма, и сейчас пришло время для него попытаться сделать тоже самое для своих братом с сестрой.
- Химера спасла мою жизнь, и я полюбил ее. - Наконец произнес он.
ГЛАВА 39
КРОВЬ ДАСТ О СЕБЕ ЗНАТЬ
После Баллфинча, для Акивы все изменилось. Отослав Азаила с его набором для татуировок, он для себя решил, что когда вновь увидится с той девушкой-химерой, сможет сказать ей, что не использовал жизнь, которую она подарила ему, для того, чтобы убивать ей подобных.
То, что ему вообще удастся когда-нибудь увидеть ее, было крайне маловероятным, но идея прочно засела в его голове, появляясь и исчезая, словно свет маяка, и он никак не мог избавиться от нее, а потом смирился с ее ускользающим присутствием. Со временем она стала приятна Акиве, постепенно превратившись из бредового помысла в надежду. В надежду, которая поддерживала его, которая сделала единственной целью его жизни желание увидеть девушку, поблагодарить ее. Только поблагодарить. Когда он представлял себе их встречу, дальше этого его мысли не заходили.
Одного только этого было достаточно, чтоб продолжать двигаться к задуманному.
В бухте Морвена он надолго не задержался. Военные хирурги отослали Акиву обратно в Астрай, чтоб тамошние лекари могли подлатать его.
Астрай.
До момента кровавой бойни, с которой прошло уже целое тысячелетие, серафимы правили империей оттуда. На протяжении трехсот лет он, по всем меркам, был светом для их мира, самый красивый город из когда-либо построенных. Дворцы, пассажы, фонтаны - все это было возведено из перламутрового мрамора, добытого на каменоломнях Эворейна, широкие улицы, вымощенные кварцем и засаженные по бокам источающими нежный аромат кустарниками-медоносами. Астрай разместился на испещренных утесах над гаванью с изумрудным побережьем Миреи, простиравшимся насколько видно было глазу. Как и в Праге, здесь тянулись к небесам остроконечные шпили, по одному на каждого из светочей - светочей, которые назначили серафимов быть хранителями земли и всех ее обитателей.
И эти самые светочи предпочли занять наблюдательную позицию, когда начался хаос.
За три сотни лет, думал Акива, жители Астрая начали считать, что так было и будет всегда. Теперь же, спустя десять столетий, та золотая эпоха казалась лишь мимолетным мгновением. От самого города почти ничего не осталось. Враг полностью разрушил его, повалив башни и предав огню все, что могло гореть. Казалось, они сорвали бы даже звезды с неба, если бы смогли. Подобной свирепости еще не было в истории. На исходе первого дня все маги и их ученики, даже самые юные, были мертвы, а их библиотеки сгорели дотла. В Эреце не осталось ни одного магического текста.
Со стратегической точки зрения, это имело смысл. Серафимы так прочно привыкли полагаться на магию, что впоследствии, после бойни, когда ни одного мага не осталось в живых, они оказались практически беспомощными. Каждый ангел, которому не удалось вырваться из Астрая, был принесен в жертву на алтаре под светом полной луны. В их числе был император серафимов, предок отца Акивы. Так много ангелов рассталось с жизнью на этом каменном алтаре, что их кровь подобно потокам муссонного дождя стекала вниз по ступеням храма, привлекая на улицы города мелких животных.
Чудовища удерживали город на протяжении веков, пока Иорам, отец Акивы, в начале своего царствования не провел масштабную кампанию и вернул почти все земли вплоть до Адельфовых гор. Он консолидировал всю власть и начал восстанавливать Империю, сердцем которой, как он говорил, должен был оставаться Астрай.
Единственное, в чем никак не мог преуспеть Иорам, это в магии. С уничтожением библиотек и истреблением всех магов серафимы оказались отброшены назад к самым примитивным манипуляциям, и за прошедшие века не особо продвинулись вперед.
Акива никогда особо много не задумывался о магии. Он был солдатом, а у солдат образование ограничено. Он считал, что тайну волшебства должны постигать другие, более светлые головы. Но его временное пребывание в Астрае изменило это. У Акивы было время, чтобы обнаружить (хоть он и был солдатом), что он одарен большими умственными способностями, чем многие, и обладает кое-чем, чего не было у потенциальных магов в Астрае. По правде говоря, он обладал сразу двумя вещами. Первое - его кровь, хотя, чтобы узнать об этом, ему пришлось столкнуться со злобным ответом отца. А второе, еще более важное и загадочное - боль.
Он страдал от боли.
Боль в плече постоянно навещала его, а вместе с ней приходило и видение о девушке-химере. Эти два факта были связаны. Когда начинало гореть плечо, медленно возвращаясь к жизни, его мыслями тут же завладевала она, и он ничего не мог с этим поделать. Акива вспоминал, как прикасались к ране ее изящные руки, накладывая повязку, которая спасла ему жизнь.