Акива указал на толпу на площади: торговцев, выстраивающих пирамиды из апельсинов, туристов, вооруженных фотоаппаратами и свертками с сувенирами.
- Тебе захочется услышать это в одиночестве, - сказал он.
- Что… что такое ты должен мне сказать?
- Я не собираюсь тебе ничего рассказывать.
Всё это время, Акива так и смотрел мимо неё, отчего она чувствовала себя неким размытым пятном. Но теперь он сфокусировал взгляд на ней. Она увидела блеск его глаз, словно лучики солнца проникают сквозь топаз, и прежде чем он снова успел отвести взгляд, Кару заметила в их глубине тоску, такую глубокую, что больно было смотреть. У неё екнуло сердце.
- Мы сломаем косточку, - сказал он.
* * *
Как только она обо всем узнает, то тут же возненавидит его. Акива старался подготовить себя к тому, какими глазами она будет смотреть на него, когда всё поймет. На площади, он долго наблюдал за ней, прежде чем Кару подняла глаза. Он видел, как переменилось выражение ее лица при виде него - от тревоги и отчаяния… к свету. Как будто бы она излучала свет, и он обливал его и обжигал.
В это мгновенье у него появилось все, чего он не заслуживал и никогда не мог иметь. Все, чего ему хотелось сейчас - прижать ее к себе, запутаться пальцами в ее волосах, струящимся по плечам, потеряться в ее нежной хрупкости.
Он помнил историю, которую когда-то ему поведала Мадригал. Это была человеческая история о големе. Это было существо, вылепленное из глины и оживленное при помощи начертанного на его лбу символа алеф. Алеф была первой буквой атавистического алфавита людей и первой буквой в слове, по-еврейски означавшем "правда". Эта буква символизировала начало. Глядя, как Кару поднимается на ноги, окруженная сиянием своих лазурных волос, в кружевном платье цвета мандаринов, с нитью серебряных бус на шее и с выражением радости, облегчения и… любви на прекрасном лице, Акива понял, что она и есть его алеф, его правда и начало. Его душа.
Его крылья заныли от желания забиться и разом понестись к ней, но вместо этого он пошел, медленно и тяжело. И то, как по мере его приближения из нее уходил свет, колебание и надежда в ее голосе, все это капля за каплей убивало его. Но так было лучше. Если он сдастся и позволит себе обрести желаемое, то она будет ненавидеть его даже больше, как только узнает, кем на самом деле он был. Поэтому он держался отстранено, с мукой готовясь к неизбежному.
- Сломаем её? - Переспросила Кару, удивленно глядя на косточку. - Бримстоун бы никогда…
- Она была не его, - сказал Акива. - Она никогда не принадлежала ему. Он просто хранил ее. Для тебя.
Он так и не нашел в себе сил бросить ее в море. Одно то, что он позволил себе размышлять о таком, наполняло его презрением к самому себе - это было еще одним доказательством того, что он был недостоин ее. Она заслуживает узнать обо всем и, если он был прав по поводу косточки, это случится очень скоро.
Кару, похоже, ощутила всю важность момента.
- Акива, - прошептала она. - Что это?
И когда она взглянула на него своими черными, как у птиц, глазами, испуганными и умоляющими, ему пришлось отвернуться, такой сильной была его тоска. Не прикоснуться к ней было просто невыносимо.
* * *
Наверное, всё могло бы пойти между ними неправильно, по ложному пути, но Кару всё видела и всё чувствовала - тоску Акивы, которая перекликалась с её собственной, поселившейся в глубине её души. И когда он отвернулся, ей невыносимо захотелось дотронуться до него.
Кару протянула свою руку, одетую в перчатку, и мягко взяла его за руку. А потом развернула его к себе. Она подошла ближе, запрокинула голову, чтобы взглянуть на него, и взяла за другую руку.
- Акива, - пробормотала она тихо, но пылко. В ее голосе не было страха. - Что это? - Ее пальцы пробежали но нему, по его окаменевшим рукам, плечам, вверх к его горлу, к подбородку, и вот они, такие мягкие, уже на его губах. Она почувствовала, как они дрожат. - Акива, - повторила она. - Акива. Акива. - Словно просила бросить это, перестать притворяться.
И он опустил голову, прижавшись к ней лицом. Его руки обняли ее, прижали к себе. Кару и Акива зажглись, словно две спички, чиркнувшие друг о друга. Вздохнув, она расслабилась, растворяясь в нем. Она чувствовала шероховатость щетины на его горле, прижавшись к ней щекой, а он шелковую гладкость ее волос. Они еще долго стояли так, не произнося ни слова, но их кровь, и бабочки неистово бушевали в них, танцуя и напевая песнь ликования, синхронно, нота в ноту.
А косточка, маленькая, но острая, оказалась зажата между ними.
ГЛАВА 42
ТОМЛЕНИЕ, СОЛЬ И ОЩУЩЕНИЕ ЦЕЛОСТНОСТИ
- Сюда, - сказала Кару, подводя Акиву к выкрашенной в небесно-синий цвет двери, посаженной в пыльную стену.
Их пальцы были сплетены - они просто не могли не касаться друг друга, и ведя его сквозь оживленный рынок, Кару будто парила. Им следовало торопиться, но вместо этого они медлили, задерживаясь, то затем, чтобы понаблюдать как ткут ковры, то заглянуть в корзину с щенками, то проверить остроту кончиков украшенных орнаментом кинжалов - да что угодно, лишь бы не спешить.
Но как бы медленно не шли, они всё же, шаг за шагом, приближались к месту их назначения. Акива следовал за Кару по темному проходу, который вывел их в залитый светом двор - скрытый мир, открывающийся только небу. Двор был окаймлен финиковыми пальмами и искрился, вымощенный узорчатой плиткой, а в центре стоял фонтан, в котором плескалась вода. Второй этаж опоясывал балкон, а апартаменты Кару оказались сразу за лестничным поворотом. Комната с высоким деревянным потолком была больше, чем её квартирка в Праге. На выкрашенных в насыщенный красный цвет стенах висели глиняные светильники, а на берберовом одеяле, которым была заправлена кровать, языком символов нарисована какая-то таинственная молитва.
Закрыв дверь, Акива отпустил руку Кару, и момент, который они так старательно оттягивали, настал.
Сейчас это произойдет.
Сейчас это произойдет.
Акива отошел от нее и встал возле окна. Он поднял руки и запустил их в волосы, таким уже знакомым жестом, а затем повернулся к ней.
- Кару, ты готова?
Нет.
Совершенно неожиданно, она оказалась не готова. Словно крыльями хауса, паника, сдавила её грудную клетку.
- Мы же можем подождать, - сказала она с напускной веселостью. - Всё равно мы не собираемся лететь не раньше, чем наступит ночь.
Согласно плану, с заходом солнца они собирались подобрать Разгата и, под покровом темноты, полететь к порталу, где бы тот не находился.
Акива сделал несколько неуверенных шагов по направлении к ней, но остановился.
- Мы можем подождать, - согласился он, казалось, соблазненный этой идеей. Но затем он очень тихо добавил, - Но легче не станет.
- Ты же скажешь мне, правда, даже если это что-то ужасное?
Он подошел ближе, протянул руку и провел по её волосам, очень медленно. Она же, словно кошка, прогнулась под этим его прикосновением.
- Тебе не стоит бояться, Кару. Как с тобой могло произойти нечто ужасное? Это же ты. А ты сама красота.
Робкая улыбка тронула её губы. Она вздохнула и решительно сказала,
- Ну, ладно. Мне нужно, гмм, присесть?
- Если хочешь.
Кару подошла к кровати и забралась на неё, усевшись в аккурат по середине, подогнув под себя ноги и подоткнув под них подол своего оранжевого платья, которое купила на базарчике, тут же представив, как Акива увидит ее в этом. А еще приобрела много практичной одежды для путешествия и чтобы там за ним не последовало. Сейчас эти вещи были упакованы в новой сумке и ожидали своего часа, наряду с предметами первой необходимости, без которых она осталась, покидая в спешке Прагу. Она была очень рада, что Акива прихватил её ножи - рада была снова увидеть их, и боялась, что может появиться необходимость применить их
Он сел лицом к ней, чуть наклонившись вперед, что подчеркнуло широту его плеч.
И в голове Кару мелькнуло еще одно видение, связанное с ним. Он сидел вот так же, расслабив тяжелые плечи, только они были… обнажены, как и его грудь, по правому плечу пробегала полоса шрамов. И опять на его лице была улыбка, ранящая своей красотой. И опять через мгновенье видение исчезло.
Удивленно моргнув, она чуть склонила набок голову и что-то пробормотала.
- Что? - спросил Акива.
- Иногда, мне кажется, что я вижу тебя в другом времени или что-то вроде того… Не знаю. - Она покачала головой, как бы отмахиваясь от сказанного. - Твое плечо. Что с ним случилось?
Он дотронулся до своего плеча, пристально глядя на нее.
- Что ты видела?
Она покраснела. Было в ее видении что-то очень интимное - он, сидящий без рубашки, такой счастливый…
- Ты улыбался. Я никогда еще не видела, чтоб ты так улыбался.
- Это было давно.
- Как бы мне хотелось, чтобы ты так улыбался, - сказала она, - мне.
Но он не сделал этого. Боль волной прокатилась по его лицу. Он опустил взгляд на свои пальцы, а потом посмотрел на нее.
- Возьмись, - сказал он и, подойдя ближе, снял шнурок с ее шеи. Потом охватил пальцем основание косточки. - Вот так.
Она не повиновалась. И затараторила:
- Что бы не произошло, нам совсем не обязательно быть врагами. Если сами не захотим этого. Все зависит от нас самих, ведь правда?
- Все зависит только от тебя, - ответил он.
- Но я уже знаю, чего хочу…
Он печально покачал головой.
- Ты не можешь знать. Пока тебе не станет известно обо всем.
Она взволнованно вздохнула.
- Ты говоришь как Бримстоун, - пробормотала она, стараясь успокоиться. И, наконец, взялась мизинцем за косточку. Ее палец коснулся Акивы, и даже этот маленький контакт искрой прошил ее.
Теперь, все, что им оставалось - потянуть. Кару замешкалась, ожидая первого шага от Акивы, но потом подумала, что он ждет того же от нее. Она посмотрела в его глаза - они были сосредоточены на ней, прожигая ее взглядом - и сжала палец. Пора покончить с этим. И потянула.
Но на этот раз уже Акива дрогнул, отдернув свою руку.
- Подожди, - сказал он. - Подожди.
Он прикоснулся к ее щеке, и она накрыла его ладонь своей.
- Я хочу, чтоб ты знала, - начал он, - мне просто необходимо, чтоб ты знала, что меня тянуло к тебе еще до появления у тебя этой косточки. До того, как я узнал, и я думаю… я думаю, нашел бы тебя, где бы ты не была спрятана. Твоя душа взывает к моей. Моя душа принадлежит тебе, и всегда будет принадлежать, в любом мире. Что бы не случилось… - его голос дрогнул, дыхание перехватило. - Мне необходимо, чтоб ты помнила, что я люблю тебя.
Люблю. Кару словно залило светом. Это слово уже было на ее губах, чтоб ответить ему, но он опередил ее.
- Скажи, что не забудешь. Пообещай.
Это обещание она могла дать, и дала. Акива умолк, и Кару, выпрямившись, не дыша, подумала, что на этом все - что он произнес такое и даже не поцеловал ее. Это была нелепая мысль, и ей следовало протестовать, если бы дошло до такого.
Одна его рука уже была на её щеке; он поднес к её лицу другую. Акива взял её лицо в свои ладони. А затем они плавно потянулись друг к другу, словно это была неизбежность. Его губы прикоснулись к её. Легкое касание, словно шепот - нежное, как перышко, А затем Акива чуть отстранился, между ними появилось пространство, совсем маленькое, их лица были так близки друг к другу. Они дышали одним воздухом, а затем расстояние, разделяющие их исчезло, и всё что осталось - было поцелуем.
Сладкий и теплый и трепетный.
Мягкий и страстный и глубокий.
Мята дыхания Кару, соль кожи Акивы.
Его руки запутались в ее волосах, погрузились в них по самые кисти, как в воду. Ее ладони на его груди, блуждая в поисках сердцебиения.
Нежность сменило что-то иное. Пульсация. Наслаждение. Кару потрясло, насколько настоящим сейчас он был, его глубокая физическая реальность - соль и мускус, мускулы, огонь, плоть и сердцебиение - чувство целостности. Вкус его и ощущение его на своих губах - его губы, подбородок, шея, нежное место чуть ниже уха и то, как она дрогнул, когда она поцеловала его там. Ее руки нырнули под его рубашку, вверх, и между ними и его грудью оставались лишь перчатки. Кончики ее пальцев танцевали по нему, и он дрожал, крепко прижимая ее к себе, и поцелуй постепенно становился чем-то большим.
И Кару откинулась назад, увлекая его за собой, на себя, и ощущение всего него, накрывшего ее тело своим, было таким поглощающим, таким горячим и… знакомым, что она перестала быть самой собой, выгибаясь под ним с мягким, почти животным стоном.
И вдруг Акива отпрянул.
Это произошло так быстро - и он уже стоял, оставив позади волнительное опьянение момента. Кару резко поднялась. Она забыла, как дышать. Ее платье задралось до бедер, косточка, забытая, лежала на одеяле рядом, а Акива с опущенной головой стоял в шаге от кровати, отвернувшись и уперев руки в бока.
Кару молчала, оглушенная эмоциями, завладевшими ею. Никогда еще она не чувствовала подобного. Теперь, когда их разделяло расстояние, она ругала себя - почему позволила всему зайти так далеко? - И в то же время хотела, чтоб все повторилось - томление, соль и ощущение целостности.
- Прости, - сказал напряженно Акива.
- Нет, это моя вина, и всё нормально. Акива, я тоже тебя люблю…
- Нет, не нормально, - сказал он, поворачиваясь к ней. Его тигриные глаза горели. - Не нормально, Кару. Я не хотел, чтобы это случилось. Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня еще больше…
- Ненавидела тебя? Как я могу…
- Кару, - оборвал он ее. - Ты должна узнать правду. Сейчас. Мы должны сломать косточку.
* * *
И вот, наконец, они её сломали.
ГЛАВА 43
НЕОЖИДАННО
Такая маленькая и хрупкая вещица, а какой звук издает: резкий и неожиданно чистый.
ГЛАВА 44
ЦЕЛАЯ
Щелчок.
Стремительный рывок, словно ветер в дверь, - и Кару была этой дверью, и ветер врывался домой, и она была этим ветром. Она была всем: ветром, домом и дверью.
Она ворвалась в саму себя и почувствовала себя целой.
Она впустила себя и была полной.
Она закрылась снова. Ветер утих. И все закончилось.
* * *
Она стала целой.
ГЛАВА 45
МАДРИГАЛ
Она еще ребенок.
Она летит. Воздух разряжен и трудно дышать, и весь мир лежит где-то так далеко внизу, что даже луны, играющие в перегонки на небе, видятся под ней, словно сияющие ореолы детских головок.
* * *
И вот она больше не ребенок.
Она соскользнула вниз с небес, сквозь ветви траурных деревьев. Всё окутала тьма, но роща не спала, стояла такая благостная тишина, повсюду сновали змеевидные птички, упивающиеся цветами траурных деревец. Привлеченные рогами Мадригал, птички слетелись к ней, и пыльца цветов, что была у этих птичек, пролилась на неё золотым дождем, покрывая позолотой её плечи.
* * *
Позже, губы любимого онемеют от этой пыльцы, когда он будет упиваться Мадригал.
* * *
Она в бою. Серафимы падают с неба, за ними тянется шлейф пламени.
* * *
Она влюблена. Это чувство так и светиться в ней, будто она проглотила звезду.
* * *
Она поднимается на эшафот. За ней пристально наблюдают тысячи лиц, но она видит только одно лицо.
* * *
Она стоит на коленях на поле боя рядом с умирающим ангелом.
* * *
Крылья укутывают её. Кожа, горячая, как от лихорадки, любовь как огонь.
* * *
Она поднимается на эшафот. Её руки связаны за спиной, крылья обрезаны. Взгляды тысячи лиц; топанье ног и копыт; крики и насмешки, но единственный голос возвышается над всей этой толпой. Акива. От его крика, души собравшиеся холодеют.
* * *
Она Мадригал Кирин - та, что помыслила об иной жизни.
* * *
Лезвие огромное и сияющие, как падающая луна. Всё происходит неожиданно…
ГЛАВА 46
НАКОНЕЦ-ТО
Кару задохнулась. Ее руки взлетели к шее и обвились вокруг, она была не повреждена.
Она взглянула на Акиву и моргнула, и, когда выдохнула его имя, ее голос был обогащен чем-то новым, слияние удивления, любви и мольбы, это казалось бы было не своевременно. И это так.
- Акива - полностью выдохнула она.
С тоской, с болью, он наблюдал за ней и ждал.
Она убрала руки с шеи, и они дрожали, когда она снимала перчатки, освобождая ладони. Она пристально уставилась на них.
В ответ они уставились на нее.
Они смотрели в ответ - два плоских глаза цвета индиго - и она поняла, что сделал Бримстоун.