* * *
– У тебя что, повредился рассудок? Ты же сожжешь себе кожу так, что вообще больше не сможешь выходить на солнце!..
При звуке этого голоса, который успел стать таким знакомым, сердце Хани отчаянно подпрыгнуло, но она даже не пошевелилась и не открыла глаз. Ей было очень хорошо лежать здесь, на тонком пляжном полотенце, и чувствовать под собой податливую мягкость нагретого солнцем песка.
– Я намазалась кремом от ожогов, – сдержанно ответила она. – Кроме того, вчера я просидела на пляже вдвое дольше, хотя этого, разумеется, никто не заметил, но нисколько не обожглась.
– Вчера ты отправилась загорать во второй половине дня, – мрачно возразил Ланс. – Тогда солнце стояло намного ниже.
Хани не ответила, и с губ принца сорвалось досадливое восклицание.
– Может быть, ты все-таки откроешь глаза? – ядовито осведомился он. – А то мне начинает казаться, будто я разговариваю с трупом.
Хани неохотно повиновалась и тут же об этом пожалела. Ланс стоял всего в нескольких футах от нее и выглядел так, что от одного взгляда на него у Хани едва не закружилась голова. Узкие потертые джинсы, которые он носил низко на бедрах, выгодно подчеркивали стройность и силу его ног. Рубашку Ланс нес в руке, и взгляд Хани помимо ее воли остановился на рельефной, мускулатуре его груди и тугих бронзовых плечах, на которых играли солнечные блики. На ярком полуденном солнце волосы Ланса приобрели оттенок светло-красной меди, а густая поросль на груди стала золотистой.
Ланс встряхнул рубашку, чтобы расправить ее, и мускулы на его плечах и груди задвигались, заиграли, перекатываясь, словно могучие волны.
– Вот, – удовлетворенно сказал он, накрывая рубашкой Хани.
– Я под ней совсем зажарюсь! – запротестовала она, отталкивая его руки, но Ланс неожиданно опустился рядом с ней на колени.
– Это плохо, но все же лучше, чем ожог второй степени, – спокойно сказал он, укутывая ее рубашкой до самого подбородка. – Пожалуй, я даже рад, что ты не носишь бикини, иначе давно бы спалила себе всю спину и живот. Тем, кто так небрежно относится к своему здоровью, следовало бы запретить появляться на пляже без шляпы и халата!
– Не слишком ли вы заботитесь о моем здоровье, ваше высочество? – сердито спросила Хани и резко села. От этого движения рубашка снова сползла с груди, принц попытался опять укрыть ее, но Хани ловко уклонилась. – Кроме того, этот купальник нельзя назвать совсем уж закрытым! – добавила она воинственно.
– Именно это я и имею в виду, – сухо парировал Ланс, не в силах отвести взгляд от глубокой ложбинки между ее пышными грудями. – Кстати, когда я выглянул из окна студии, мне показалось, что ты в конце концов победила свою стыдливость и пошла купаться голышом. Должен сказать, что для моей нервной системы это было серьезным испытанием, Хани. Этот телесный цвет… он смотрится очень эротично.
– Вот уж не думала, что ты вообще что-нибудь замечаешь вокруг себя! – сердито отрезала Хани и тут же прикусила язык.
Она же поклялась себе, что будет всячески избегать любого упоминания о прошедших двадцати четырех часах, которые она по его милости провела в одиночестве, и вот не выдержала!
– Алекс собирался прислать Ната, чтобы узнать, появишься ты к обеду или нет, – поспешно заговорила Хани, стараясь исправить свой досадный промах.
Ланс мрачно вздохнул, взъерошив пятерней и без того растрепанные волосы.
– Неужели ты обиделась? – спросил он почти жалобно. – Наверное, сейчас уже поздно извиняться, но… Если я дам слово, что подобное больше не повторится, это поможет мне загладить свою вину?
– Если верить Алексу, то ты вряд ли способен сдержать свое обещание, – язвительно ответила Хани, глядя в сторону. – Да и кто я такая, чтобы ты давал мне подобные клятвы? Я просто работаю на тебя и обязана мириться со всем, что ты способен выкинуть!
Она тут же прокляла себя за излишнюю резкость, но ей было невероятно трудно сдержаться – такой уязвленной она чувствовала себя весь прошлый день.
– Ох! – воскликнул Ланс и состроил многозначительную гримасу. – Если бы подобные заявления не были полной глупостью, они могли бы причинить мне боль. Настоящую боль, Хани… – Он помолчал, серьезно глядя на нее своими васильковыми глазами, а потом негромко проговорил:
– Послушай, ты имеешь полное право обижаться, потому что я… я сам хотел, чтобы наши отношения не были только формальными. Представляю: если бы ты бросила меня одного и, не сказав ни слова, исчезла на целые сутки, я бы рвал и метал. И главное – у меня нет ни одного вразумительного оправдания. Просто я так увлекся, что проработал весь вечер и всю ночь напролет. Только утром прилег, чтобы полчасика вздремнуть, и вот – проспал почти до обеда… – Ланс растерянно развел руками, а его голос прозвучал до странности торжественно и мрачно. – Ты простишь меня, Хани?
Она подняла голову, чтобы гордо сказать ему, что в извинениях нет нужды, и вдруг наткнулась на его серьезный взгляд.
– Да, я прощаю тебя. – Эти слова сорвались у нее с языка сами собой, и – так же неожиданно для себя – Хани вдруг добавила:
– Знаешь… мне было одиноко.
– Пожалуйста, прости меня! – с жаром повторил принц, придвигаясь ближе, так что теперь их разделяло всего несколько дюймов. Его руки опустились на плечи Хани и сжали с такой нежностью, что она невольно подумала: "Вот такие прикосновения люди иногда помнят до самой смерти".
– Мне следовало предвидеть, что как только я увижу краски и мольберт, то забуду обо всем на свете, – с раскаянием в голосе проговорил Ланс. – Так обычно и происходит, но я не верил, что это может со мной случиться, когда совсем рядом ты. Ведь еще два дня назад я не мог думать ни о чем, кроме тебя!..
– Тогда у меня не было соперницы, – откликнулась Хани почти весело. – А теперь она есть, и ее имя – живопись. Смею ли я рассчитывать на твое внимание, когда у тебя внутри пылает огонь вдохновения и муза нашептывает тебе свои самые сокровенные тайны?!
– Я бы предпочел, чтобы это ты шептала мне на ухо о самых сокровенных тайнах, – с виноватой улыбкой заметил Ланс. – Кроме того, я не претендую ни на какое особенное вдохновение. Для меня это просто хобби.
– Нет! – твердо сказала Хани, глядя ему прямо в глаза. – Алекс так не считает, а я склонна ему верить. Кстати, я видела образец твоего творчества, который висит в библиотеке. Это совершенно фантастическая работа, Ланс!
– Должно быть, сегодня утром Алекс был особенно разговорчив, – с легкой досадой произнес принц. – Поверь, меньше всего мне хотелось бы поразить тебя своими художественными способностями. Давай лучше я расскажу тебе, в каких еще областях я достиг фантастического мастерства!
– Нет, – быстро сказала Хани и неодобрительно нахмурилась. – О других твоих способностях достаточно много писали в газетах. Гораздо больше меня интересуют те твои таланты, о которых неизвестно широкой публике. Почему, кстати, ты не хочешь выставить свои работы? Прятать их ото всех – это по меньшей мере нечестно! Любое серьезное дарование накладывает на своего обладателя определенную ответственность, и ты не имеешь права наслаждаться своим талантом в одиночку.
Ланс некоторое время молчал, словно что-то обдумывая, а потом вздохнул и сокрушенно покачал головой.
– Мне следовало знать, что ты не успокоишься, пока не вырвешь у меня и эту тайну. Слушай же!.. Правда состоит в том, что я просто не могу выставляться. Это может погубить нас с Алексом.
Глаза Хани удивленно расширились.
– Погубить?! – переспросила она.
Принц кивнул с самым несчастным видом.
– Дело в том, что у каждого крупного художника есть свой почерк, – туманно пояснил он. – Если бы я выставил свои работы, кто-нибудь из экспертов мог бы узнать мою руку, а ни я, ни Алекс не питаем особого пристрастия к сырым тюремным камерам…
– Я… я не понимаю, – запинаясь, пробормотала Хани.
– Сейчас поймешь… Мне трудно говорить об этом, но раз уж ты приперла меня к стенке… Два года назад компанию "Седикан Петролеум" едва не постиг крах, – Ланс упорно не глядел ей в глаза. – Нам с Алексом нужно было выложить огромную сумму, чтобы предотвратить окончательное падение компании и спасти Карима Бен Рашида от разорения. У нас не было таких денег, но не могли же мы в самом деле допустить, чтобы старый шейх опозорился перед своим народом! И мы придумали одну штуку…
– Штуку? – осторожно спросила Хани. В голове ее мелькнула мысль, что быстро получить крупную сумму денег законным путем просто невозможно. "Во мне говорит детектив, – попыталась она прогнать эту пугающую мысль. – Ни Ланс, ни Алекс не способны на преступление!"
Ланс между тем выпрямился и мелодраматическим жестом ударил себя кулаком в грудь.
– Я нарисовал одну картину, а Алекс пристроил ее в нужные руки. У него, знаешь ли, есть определенного рода связи… И вот – пожалуйста! Не прошло и полутора месяцев, как в Европе обнаружили пропавший шедевр одного из великих мастеров прошлого. Ты, наверное, помнишь, какой шум поднялся несколько лет назад, когда в одном из подвалов Мюнхена нашли подлинного Рембрандта?
Хани тупо кивнула.
– Так вот, это был подлинный Антон Миодраг Ланселот Руби, – грустно признался принц. – Одна из моих лучших работ! Мне так не хотелось расставаться с ней!
– Это была подделка? – пискнула Хани. – Ты… ты продал фальшивого Рембрандта?
– Ну зачем так грубо? – поморщившись, ответил Ланс. – Между прочим, это адская работа – имитировать манеру и технику настоящего мастера. Например, на своего Вермеера я затратил в десять раз больше времени и сил, чем он сам!
– На Вермеера? – оглушенно повторила Хани. Ей казалось, что она сходит с ума.
– "Женщина перед зеркалом", – пояснил Ланс. – Ее нашли прошлым летом в Антверпене.
– О Боже! – выдохнула Хани. Ей стало почти физически плохо, когда она подумала о том, какое применение нашел Ланс своему невероятному таланту. – И эта картина… тоже?
Ланс кивнул. Он по-прежнему не смотрел на нее, но Хани показалось, что его глаза как-то подозрительно поблескивают. Очевидно, признание далось ему нелегко.
– Но больше всего труда потребовала "Мона Лиза", – задумчиво проговорил Ланс. – Моя "Мона Лиза"! Разумеется, не та, что висит в Лувре, а один из эскизов к ней, но, как ты сама понимаешь, он совершенно бесценен. Эти неуловимые переходы, игра света и теней… Старик Леонардо словно бросал мне вызов, но я справился. Экспертиза ничего не заподозрила, и Алекс продал его одному американскому…
Ланс наконец взглянул на нее, увидел расширившиеся от ужаса глаза Хани, ее приоткрытый рот и запнулся на полуслове. В следующее мгновение он схватился за живот и захохотал так, что его буквально согнуло пополам.
– Боже мой! – простонал он между двумя приступами смеха. – Посмотри на себя: ты сейчас похожа на ребенка, у которого отняли коробку сладостей! Нет, Хани, ты просто неподражаема! Скажи… – Он вытер выступившие слезы. – Тебе еще никогда не приходилось слышать, чтобы продавали еще один Бруклинский мост или статую Свободы?
– Так это была шутка? – ровным голосом осведомилась Хани, как только ей удалось более или менее взять себя в руки.
Принц кивнул, и она почувствовала жгучую обиду и гнев, который оказался неожиданно сильным. Подумать только, как он с ней обошелся! А она-то с таким участием отнеслась к его таланту…
– Должно быть, вы решили, что я – совершенная дурочка, ваше высочество?.. – произнесла Хани, прилагая огромные усилия к тому, чтобы справиться с дрожью нижней губы.
Ланс сразу перестал смеяться, и его лицо стало озабоченным.
– Послушай, Медок, – начал он, – я вовсе не хотел тебя обидеть…
– Я, конечно, бываю излишне доверчива, – перебила она его сквозь непрошеные слезы, подступившие к самым глазам и вот-вот готовые пролиться. – И я понимаю, насколько смешно это выглядит со стороны. Очевидно, я должна быть польщена, что благодаря мне у вас с Алексом есть над чем посмеяться… – Хани не удержалась и всхлипнула. – Но это еще не все, Ланс! Да будет тебе известно, что я была достаточно глупа, чтобы пожалеть тебя! Боже, какая наивность! Я вообразила, будто ты способен на глубокие чувства, и теперь расплачиваюсь за это. Разве мотыльки думают или чувствуют? Нет, они просто порхают, бездумно скользят по поверхности жизни, потому что единственное их предназначение – быть красивыми!
Хани не замечала, что почти кричит, – так велико было ее разочарование.
– Никто не воспринимает их всерьез, никто не ждет от них ничего сверх того, что они могут – способны! – дать. А я воспринимала тебя всерьез, Ланс, и это было моей главной ошибкой. Но я готова поклясться, что этого больше никогда не случится!
Вскочив на ноги, Хани бросилась прочь, но успела отбежать всего на несколько ярдов, прежде чем Ланс догнал ее. Его руки легли ей на плечи и с силой развернули, так что Хани оказалась с принцем лицом к лицу.
– Я не мотылек, черт побери! – воскликнул он и слегка встряхнул ее. – Наверное, я тоже был слеп и глуп, когда дразнил тебя, не понимая, что делаю тебе больно. Но я вовсе не такой бесчувственный чурбан, каким ты меня представила! Моя чувствительность может поспорить с твоей. Черт возьми, ты ведь и сама тщательно прячешь от меня свои эмоции и переживания! Хотя я и не понимаю – почему…
– Не понимаешь, потому что я вовсе их не прячу! – крикнула в ответ Хани. – Это ты прячешь свои чувства ото всех и не хочешь признать, что они существуют! Я знаю, что твои картины имеют для тебя огромное значение, но даже Алексу ты не признаёшься, что это нечто большее, чем просто приятное времяпрепровождение! Почему ты не хочешь согласиться с тем, что способен дать миру нечто совершенно особенное? Почему ты предпочитаешь прятаться, словно занимаешься чем-то постыдным, грязным?
Лицо Ланса стало таким же напряженным и гневным, как у нее.
– Что ты-то об этом знаешь?! – прогремел он, и его ультрамариновые глаза потемнели. – Хорошо, согласен: для меня это важно. Возможно, это единственная важная вещь в моей жизни… Теперь ты довольна?
– Нет! – крикнула Хани. – Ты так и не объяснил мне, почему ты не выставляешь свои работы!
– Как раз потому, что это – важно, черт возьми! – воскликнул Ланс, с трудом сдерживаясь. – Или ты считаешь, что мне не дает покоя слава какой-нибудь очередной новоявленной звезды поп-арта? Нет, моя работа кое-что для меня значит, и именно поэтому мне не хочется, чтобы к ней относились как к посредственной мазне богатого скучающего плейбоя.
– Но это же не обязательно! – возразила Хани. – Существует серьезная профессиональная критика. Экспертам достаточно взглянуть на любое твое полотно, чтобы понять: перед ними талант, настоящий, исключительный талант!
– В самом деле? – с издевкой спросил Ланс. – По-моему, ты один раз уже расписалась в своей наивности и чрезмерной доверчивости. Критика еще может признать талант в каком-нибудь голодном юноше из полуподвала, но никак не в принце крови! Нет, я не сомневаюсь, что мои работы будут хорошо продаваться, но не уверен, что их не будут приобретать только для того, чтобы иметь лишний повод посудачить о Неистовом Лансе. И будь я проклят, если дам кому-то такую возможность! Пусть лучше мои холсты гниют где-нибудь в чулане!
В его голосе звучали такие страсть и горечь, что у Хани на мгновение перехватило дыхание.
– Ты не прав, Ланс! – с горячностью возразила она. – Даже если первые твои картины и воспримут именно так, то потом все поймут…
– Это ты не права, – отрезал он решительно, и его лицо, секунду назад пылавшее страстью, стало угрюмым и замкнутым. – Я знаю, как это бывает, и еще я знаю, как часто это бывает. Поверь, того успеха, о котором я говорю, мне не составит труда добиться, но он был бы для меня разочарованием – разочарованием гораздо более сильным, чем если бы мои холсты вечно оставались sub rosa*. Я не хочу рисковать…
* В безвестности (букв. – "под розой", так как роза считалась в древности символом тайны) (фр.).
– Какая расточительность! – прошептала Хани, и внезапно эмоции и чувства, которые она сдерживала ценой невероятных усилий, разом нахлынули на нее. Глаза ее наполнились слезами, и две прозрачные светлые капельки скатились по щекам. – Какая преступная расточительность! – повторила она.
На лице Ланса появилось удивленное и даже испуганное выражение. Он медленно поднял руку и провел пальцами по ее мокрой щеке.
– Ты плачешь? – спросил он. – Из-за меня?! А знаешь, мне это даже нравится. Насколько мне известно, за всю мою жизнь никто не пролил из-за меня ни одной слезинки.
– А почему, собственно, кто-то должен о тебе плакать? – в замешательстве и потому несколько сердито спросила Хани. – Разве ты когда-нибудь кому-нибудь показывал, что под клоунской маской, которую ты носишь, скрывается нормальный человек? И этот человек заслуживает хотя бы пары слезинок…
– Я передумал, – вдруг быстро сказал Ланс и нахмурился, словно вспомнил о чем-то, не имеющем никакого отношения к Хани. – Мне не нравятся твои слезы. Перестань, Медок, у меня внутри все переворачивается!
– Мне это тоже не нравится, – ответила Хани, и слезы потоком потекли по ее щекам. – Я не хочу жалеть тебя! Ты этого не заслуживаешь…
– Я знаю, – произнес Ланс непослушными губами, привлек ее к себе и поцеловал в висок; в его объятиях Хани сразу почувствовала себя удивительно спокойно. – Я знаю, – повторил он, слегка откашлявшись. – Но ты уже не сможешь забрать назад те слезы, которые пролила. Ты подарила их мне, и теперь они мои. Я буду хранить их возле самого сердца и вынимать, когда мне будет особенно грустно или одиноко. – Говоря это, он начал нежно покачиваться из стороны в сторону, убаюкивая, успокаивая Хани. – Я буду смотреть на них и говорить самому себе: "Видишь, старина Ланс, ты не можешь быть совсем уж плохим! Ведь Хани плакала о тебе".
– Дурачок! – всхлипнула Хани, машинально обхватывая его руками за плечи и с силой прижимая к себе. – Какой же ты все-таки дурачок! Ну почему я позволяю тебе так со мной поступать?
Ланс ласково провел ладонью по ее волосам.
– Ты же сама сказала, что я клоун. А у каждого Арлекино должна быть своя Коломбина, – веско заметил он. – И мне кажется, что я свою Коломбину нашел! Ты как будто специально создана для меня, любимая!
Хани ткнулась лицом в густые светло-каштановые волосы у него на груди. И хотя ее кожа была тонкой, как шелк, и очень чувствительной, ей было удивительно приятно чувствовать щекой эти маленькие пружинки. От Ланса пахло мылом, морской солью и сладким мускусом – типично мужской запах, который до сих пор всегда подавлял Хани. Но в объятиях Ланса она чувствовала себя так уютно и спокойно, что ей снова захотелось заплакать, а щемящая нежность, которая исходила от него, пьянила, как старое выдержанное вино.
Хани подняла голову, чтобы проверить, чувствует ли Ланс что-нибудь подобное, и наткнулась на его неожиданно суровый взгляд.
– Медок, – проговорил Ланс. – Я хотел бы…
Хани отчаянно затрясла головой. Она не знала, о чем он собирается просить, но догадывалась, что о чем-то важном. О таком, что она может нечаянно позволить ему под влиянием момента, но к чему не готова.
– Не сейчас, Ланс, пожалуйста… Ладно?
Он несколько секунд внимательно изучал ее лицо, потом медленно кивнул.
– Я могу подождать еще немножко, – прошептал он. – Просто с каждым днем мне становится все труднее сдерживаться. Не забывай об этом, Медок, хорошо?
Хани торжественно кивнула в ответ.
– Не забуду.