Воспоминание о девушке (как и любое воспоминание о любой девушке) неожиданно развязало Гаро язык. Он отодвинул молоко, ухватился за край стола и прошептал едва слышно:
– Разве я говорил, что уехал оттуда? Я никуда не уезжал…
– А как же… Как же ты оказался здесь? – Сардик недоверчиво пожал плечами.
Как обычно. Как всегда оказываюсь. Вечером заснул в одном городе. А проснулся в другом. Понимаешь?
Не будь ассирийской бороды и шрама на лице спящего, не будь звуковых эффектов в Сардиковой голове – он рассмеялся бы. Он ржал бы, не переставая, час или два. Но все это было! – и Сардик поверил. Более того, сказанное Гаро неожиданным образом многое прояснило: и отсутствие документов, и отсутствие вещей. И – главное – отсутствие путей (воздушных и наземных) ко всем городам, в которых жил Гаро, и их особую замкнутость, и их стерильность. Бедолага Гаро – он сидел в них, как в клетке, дожидаясь очередного сна! Единственным светлым пятном был, безусловно, Китакюсю – с прекрасной и очень доброй японкой в эпицентре. Но и оттуда неумолимая судьба (неумолимый сон) выдернули Гаро, как тут не расстроиться!..
– Печальная история, – только и смог выговорить Сардик.
– Не печальная, – поправил Гаро. – Просто история. Но я уже привык. Я надеюсь однажды проснуться в Китакюсю. Я думаю, это обязательно случится. И я снова ее увижу – мою девушку. Я даже подарок для нее купил. Ей понравится.
Сердоликовые бусы из чемодана! Вот кому они предназначались!..
– Значит, ты веришь, что вернешься?
– Я знаю, что вернусь. – Гаро улыбнулся Сардику обезоруживающей улыбкой пациента психушки.
А Сардик на некоторое время задумался: если бы Гаро не был простейшим, если бы он и наяву оставался таким же интеллектуалом, как во сне, – он обязательно бы вывел закономерность в подборе городов. И навел бы порядок с периодичностью возникновения таких вот телепортационных сновидений. И еще Сардик подумал вот о чем: лучшее всегда достается примитивам, без всяких усилий с их стороны. Вот если бы этот дар принадлежал ему, Сардику! Уж он-то распорядился бы им по уму и по достоинству. Сколько новых мест он сумел бы запечатлеть, сколько новых людей! И он не сидел бы сиднем при полотере и офисных корзинах для мусора, нет. Он бы, он бы…
– Наверное это скоро произойдет, – прервал мечтания Сардика Гаро. – Я здесь уже очень долго. Дольше, чем в Люцерне, Шарлеруа и Парамарибо, если сложить их вместе.
– А если не произойдет? – вдруг спросил Сардик. – Если ты останешься здесь навсегда?
Гаро смертельно побледнел и сглотнул слюну:
– Зачем говоришь такое? Не было случая, чтобы я остался.
– Но ведь прошло уже три года, даже больше… а ты до сих пор здесь…
– Я все равно не останусь!
– Ладно-ладно, не кипятись. Я пошутил… А почему бы тебе просто не улететь в Японию, если уж ты так скучаешь по своей девушке? Взять билет и р-р-р-р… – Сардик довольно ловко сымитировал звук самолетных двигателей и раскинул руки, изображая крылья.
– Нет. У меня нет таких документов, чтобы взять билет. – Гаро вздохнул. – Я ведь нелегал. И потом… Даже если бы у меня были такие документы, и я взял бы билет, и р-р-р-р… Вдруг тот Китакюсю, куда я прилечу, окажется совсем не тем Китакюсю, где я жил? И там не будет моей девушки, а будет какая-то другая. Которая меня и не вспомнит. Что тогда?
От столь долгой и сложной тирады Гаро мгновенно вспотел. Взмок и Сардик – но, скорее, от тщетности осмыслить философскую подоплеку сказанного.
– Д-а-а… Может быть, ты и прав, друг Гаро. Может быть, имеет смысл подождать, чтобы наверняка… Подарок девушке, – тут Сардик весело подмигнул Гаро, – он не скоропортящийся?
– Зачем скоропортящийся? – обиделся Гаро. – Это ведь не молоко. Это бусы.
– Ну и хорошо, что бусы… Лучше, чем бусы, подарка не придумаешь.
– Правда?
– Уж поверь. А вообще как давно… ты путешествуешь?
Расслабившийся было Гаро неожиданно напрягся:
– Много лет. И много городов. И одна девушка, – дипломатично заметил он.
– Это понятно. А как все началось?
"Как все началось" и было главным секретом Гаро. Тщательно охраняемым. Во всяком случае, Гаро ничего не сказал Сардику – он так и заявил, открытым текстом:
– Не надо спрашивать меня об этом.
– Почему? Ты ведь мне многое уже рассказал.
– Нуда… Никому никогда не рассказывал, а тебе рассказал. Но про это – не буду.
– Не понимаю…
– Что будет, когда я расскажу тебе все?
– Ничего. Просто твою историю узнает еще один человек. Я ведь очень люблю всякие истории.
Было видно, что Гаро борется с искушением: морщит лоб, раздувает щеки, складывает в трубочку губы. Наконец здравый смысл (если в случае Гаро можно вообще было говорить о здравом смысле) победил.
– Нет. Если я тебе расскажу про начало, то может измениться конец. Вдруг сны перестанут действовать?..
Сардик только хмыкнул: при всем примитивизме Гаро нельзя было отказать в логике. Совершенно особенной, психопатической логике. Вот оно! – осенило Сардика, вот кто такой Гаро на самом деле – самый настоящий психопат. Душевнобольной. Шизофреник. И этот шизофреник каким-то образом втянул в орбиту своего недуга Сардика – абсолютно здорового человека. А душевные болезни заразны – это Сардик знал по прошлому опыту: ведь мор в рядах многочисленных подружек и натурщиц Ужа происходил прямо у него на глазах. Вирус ревности, вирус неконтролируемой ярости и общего психического нездоровья передавался от одной к другой. Лучшим выходом было бы отказать Гаро от угла, но куда тот денется в Питере без документов, без друзей и знакомых?.. Нет, такого вероломного поступка Сардик не совершит, он просто сократит контакты с Гаро до минимума. "Привет-привет, пока-пока", и ладно.
Они и вправду больше не откровенничали.
Но именно с того вечера в голове Сардика стали звучать женские имена.
…Эдна Пэрвиенс и Эмилия Пардо Басан оказались последней каплей.
И после восьми утра Сардик не выдержал, отправился в комнату Гаро – выяснять отношения. Была суббота, выходной, – следовательно, он обязательно застанет Гаро (в обычные дни тот уходил на работу в половине восьмого).
И скорее всего – застанет спящим.
Так оно и вышло.
Гаро дрых, свернувшись калачиком на узкой кушетке, спиной к двери. Дрых при полном параде – в рубашке и неизменных фланелевых брюках, не было только тапочек – они стояли внизу, аккуратно (пятка к пятке) составленные. Сардик скалой навис над телом Гаро и только теперь увидел, что уборщик прижимает к животу свой дурацкий фибровый чемодан.
Тоже мне, сокровище, плюнуть не на что, подумал Сардик, боишься, небось, что оно… хе-хе… не телепортируется вместе с тобой, когда случится чудо? А чудом и не пахнет, дурила! И что ж ты тапочки не напялил? Улетать, хе-хе, – так всем скопом.
Посмеявшись про себя, Сардик вспомнил, что в чемодане лежит еще одна пара тапочек, – предусмотрительный гаденыш этот Гаро, в основательности ему не откажешь! Главное, не смотреть ему в лицо, один раз Сардик уже клюнул на эту удочку и попадаться второй – не намерен.
Пока он решал, как бы половчее вырвать Гаро из объятий сна, над кушеткой возникла дымка, едва заметное свечение. Спустя мгновение дымка уплотнилась, стала белой – как будто на кушетку откуда-то сверху (с потолка, с небес) опрокинулась струя молока: почти такая же, какие Сардик видел на вырезанных картонках из чемодана. Струя мягко обволокла Таро и почти скрыла его силуэт от посторонних взглядов.
– Тьфу ты, холера ясная! – Опешивший Сардик произнес это вслух и принялся немилосердно трясти Гаро за еще неуспевшие исчезнуть плечи.
Струя тотчас испарилась – как и не было, а Гаро тихонько застонал.
– Просыпайся, слышишь! – орал перепуганный не на шутку Сардик. – Вставай!..
Гаро наконец проснулся. Сел на кушетке, спустив ноги на пол и по-прежнему прижимая чемоданчик к себе. До конца не оправившееся от сна лицо его было полно радостной надежды, но как только он увидел перед собой Сардика, репродукцию картины Пластова "Фашист пролетел" и побеленные в незапамятные времена стены семнадцатиметровки, радость уступила место разочарованию.
– Ты?
– Ну! А ты думал кто? Японка из префектуры Фукуока?
Это было жестоко, а ведь Сардик – совсем не жестокий человек. Но вместо того чтобы по-настоящему рассердиться, Гаро лишь обиженно приподнял бровь. И скуксился, как ребенок.
– Зачем будишь, а?
– Ты кричал во сне, – тут же соврал Сардик. – Может, тебе кошмар приснился?
– Кричал? Я не кричу во сне. Я сплю тихо.
– А сегодня кричал.
– И кошмары мне не снятся. А сегодня совсем наоборот…
– Что значит – "наоборот"?
– Снился самый лучший сон. – Гаро заговорщицки подмигнул Сардику. – Вестник. Когда он мне снится – значит совсем скоро в моей жизни все изменится. И будет другой город. В котором мне больше повезет, чем во всех других. Или…
Гаро недоговорил, но Сардик знал, о чем он хочет сказать: будет другой город, а может – прежний, самый лучший, – потому что в нем живет Добрая Девушка.
– И что же тебе снилось?
– Домино, – шмыгнул носом уборщик. – Много-много громадных костей, и все они падают, одна за другой.
– Кошмар и есть, – улыбнулся Сардик. И без всякого перехода спросил: – Кто такая Эдна Пэрвиенс? Кто такая Эмилия Пардо Басан?
– Не знаю. – Гаро по привычке стал загибать пальцы. – Мою начальницу зовут по-другому. И предыдущих начальников звали по-другому. И все они были мужчинами. Кроме последней, которая сейчас начальница. Зачем про них спрашиваешь?
– Ладно, проехали. Извини, что разбудил.
– Я не сержусь. Но раз ты меня разбудил, скажу тебе кое-что…
– Валяй.
Гаро пристально посмотрел на Сардика, одной рукой дернул себя за мочку уха, а другую запустил в густую проволочную шевелюру.
– Сегодня ты встретишь девушку, – торжественно произнес он.
– Японку?
– Зачем японку? Все японки живут в Японии, а она живет здесь. И ты ее встретишь. Обязательно. И твоя жизнь изменится…
– В лучшую сторону или в худшую? – зачем-то спросил Сардик.
– Просто изменится. – Гаро пожал плечами. – Твоя жизнь никогда не будет прежней. Никогда. Вот так. Запомни это.
– Постараюсь не забыть.
– И знаешь еще что? Ты должен обязательно узнать ее. И постараться не спутать ни с кем другим. Если спутаешь – все останется по-прежнему.
– Не переживай, сделаю все, как надо…
Нетрудно себе представить, чем займется Гаро, когда за Сардиком захлопнется дверь в семнадцатиметровку. Растянется на кушетке, прижмет к брюху свой чертов чемодан и заснет в ожидании падающих костей домино.
***
…От слов простачка Гаро отмахнуться было легче легкого (тоже мне, Нострадамус хренов!), но Сардик вовсе не спешил делать этого. Во-первых, в полусонном предсказании фигурировала девушка, а к девушкам он относился с благоговением. И не терял надежды встретить когда-нибудь ту единственную, что вдохнет жизнь в его истомившуюся ожиданием душу. И во-вторых – сегодня в полдень он и должен был встретиться с девушкой! Или с женщиной, которую никогда не видел прежде.
Девушка была наводкой Аньки-Амаретто.
Анька позвонила около недели назад, чем повергла Сардика в краткосрочный болевой шок: никогда прежде она не звонила ему персонально. К тому же Сардик был почти уверен, что телефон мастерской был навеки вытравлен из Анькиного сердца после хельсинского побега Ужа пятилетней давности. Уж тихо слинял и в этот раз. Со времени посиделок в "Карле и Фридрихе" прошло полтора месяца, они больше не виделись, но от знакомых Сардик слышал, что Уж отбыл в Германию, кутнув напоследок в "Астории": с цыганами, медведями и квинтетом исполнителей музыки реггей. Присутствовала ли при этом Анька, Сардик не знал.
– Привет, доходяга, – сказала Анька. – Узнаешь?
– Узнаю, конечно, – ответил Сардик, судорожно прикидывая, зачем он понадобился Аньке.
– Какого хера ты сдал меня этой дешевке?
– Дешевке? – Он сделал вид, что не понимает, хотя ясно было: речь идет об Уже.
– Дружку своему бывшему, Ужевичу.
– А-а… Было дело. Увиделись – терки перетерли. Каюсь, дал номерок. Он попросил, а я дал. Я ведь не знал, что твой телефон засекречен. Предупреждать надо!
– Он меня три дня доставал, – пожаловалась Анька.
– И что, встретились?
– Ага, встретились… Он и пара моих приятелей.
– И что?
– Физиономию его немецкую слегка подкорректировали.
– И что?
– Больше не звонил.
– Физиономию-то сильно подкорректировали? – запоздало поинтересовался Сардик.
– Не боись, жена по-любому узнает. И тебе на будущее совет, доходяга: никогда не обижай слабых женщин. Они на самом деле сильные. И злопамятные.
– Не буду. Честное слово.
– Ну и умница. Я, кстати, тебе насчет женщины и звоню.
– Ты меня интригуешь!..
– Никакой интриги, лапа моя. Ко мне на днях подруга из Москвы приезжает, старинная. У ее любовника галерея на Крымском, вот она и попросила меня прозондировать питерскую почву, появились ли интересны: художники и тэ пэ. Я про тебя вспомнила. Есть что показать?
– Найдется несколько вещей, -
Сардик даже дыхание затаил: надо же, как все замечательно складывается! Не успела просохнуть краска на "Воркующем рыцаре", и вот, пожалуйста, – на горизонте появился первый потенциальный покупатель. На ловца и зверь бежит – и это может быть вариант. Еще какой вариант! – не то что с типом по имени Альбрехт. Сардик заканчивал "Рыцаря" с прицелом на немца, но выцепить Альбрехта так и не удалось. Телефон его был то вне зоны доступа, то попросту заблокирован, и лишь однажды они поговорили. Немец шепотом сообщил Сардику, что находится на каком-то приеме и что серьезно что-то обсудить не получится. И что лучше Сардику позвонить завтра, чтобы они обстоятельно смогли обо всем договориться. Но назавтра телефон Альбрехта снова оказался вне зоны доступа. И Сардик плюнул на ужовское протеже, он так и заявил молчащей трубке: иди ты в жопу, Альбрехт!..
– …Девушку зовут Ирэн. Запомнил?
– Запомнил, благодетельница! – тут же залебезил Сардик.
– Она с тобой свяжется. Состыкуетесь – а дальше как покатит. Все, целую. Ариведерчи, лапа моя!..
Ирэн, Ирэн – прекрасное, удивительное имя! И главное – понятное. Большегрудое, крепконогое и ладно сбитое, не то что все эти эфемерные Эдны, Эмилии и Холли Голайтли.
Ирэн проявилась через три дня.
– Это Ирэн, подруга Анны, -
голос Ирэн, низкий и глубокий (именно такой, каким и представлял его Сардик) заставил его сердце учащенно забиться.
– Мне нужен Сардор.
– Сардор – это я. – Обычно спокойный баритон Сардика вдруг превратился в гнуснейший фальцет.
– Значит, вы в курсе дела. Замечательно. Когда мы можем увидеться?
– Когда вам угодно…
Сегодня, сейчас, сию минуту, хотелось завопить Сардику, мы встретимся и больше не расстанемся, как тебе такая перспектива, красотка?..
– Так… – Ирэн на секунду задумалась. – Сегодня я пью водку с друзьями. Завтра у меня несколько встреч… и, возможно, снова водка с друзьями… Как насчет субботы?
– Суббота? Отлично. Пусть будет суббота. – Упоминание о "водке с друзьями" сделало Ирэн еще более привлекательной в глазах Сардика.
– Встретимся в полдень. На Невском, так мне будет удобнее. Возле Дома книги, там еще швартуются экскурсионные пароходики…
– Я понял. А как мы узнаем друг друга? – Сардик спросил об этом на всякий случай, он-то был уверен, что узнает Ирэн – самую потрясающую девушку на всем Невском.
– Обойдемся без традиционных гвоздик в петлицах. Анна мне вас подробно описала. Надеюсь, волосы вы не состригли?
– С волосами все в порядке… А вы? Какая вы?
Как только увидите самую потрясающую девушку на всем Невском – знайте, это я. Просьба не опаздывать, Сардор. Всего хорошего. До субботы.
Ирэн отключилась, а Сардик все стоял и стоял с трубкой в руках: короткие гудки, идущие из нее, казались ему музыкой – такой пронзительной и нежной, что ее не в состоянии воспроизвести ни один сямисэн, ни один квинтет исполнителей реггей.
А теперь еще пророчество Гаро!..
Определенно, сегодня его жизнь изменится. Она никогда не будет прежней.
…Сардик занял наблюдательный пост на мостике у Дома книги за сорок пять минут до условленного срока. Всю дорогу до Невского он, как последний павлин, ловил себя во всех отражающих поверхностях: будь то витрины, рекламные щиты на остановках или окна в поезде метро. Чисто вымытая голова – отлично. Гладко выбритое лицо – превосходно. Попсовые джинсы, кожаный ремень ручной работы и испанская трикотажная футболка с небрежными надписями "sex behaviour" – выше всяких похвал. Футболку забыл уехавший в Европу Женька, и Сардик даже не думал, что когда-нибудь воспользуется ею.
А вот, поди ж ты, пригодилась!
И не просто пригодилась, а выгодно подчеркнула его (слегка залаченный и приправленный восточным колоритом) мачизм. В эту субботу Сардик нравился себе: не только в качестве мачо, но и в качестве большого художника – тоже. Дух творчества в нем неистребим, от него веет уймой замыслов, от него тащит большими полотнами, от него прет способностью проникать в самую сердцевину вещей.
Красотка не устоит!..
Любовника с галереей на Крымской выборочная память Сардика отбраковала сразу: какой там мелкотравчатый галерист, если речь идет о творце?
А он, Сардик, и есть творец.
Погода тоже благоволила – и Сардику, и предстоящему свиданию (иначе как свидание Сардик встречу с Ирэн не рассматривал). Стрелы нежаркого майского солнца прошивали Невский навылет, а сам проспект был полупустым, заполненным едва ли на треть. Обычная для выходных картина: в теплое время года все городское население десантируется на дачи в пригород, а одним туристам Невский не потянуть.
Ожидая Ирэн, Сардик взгромоздился на парапет моста. И думал о том, на кого он похож больше – на собственно мачо, или на примачованного самца, или на метросексуала, или на все вместе плюс Большой Художник. Интересно, каким увидит его Ирэн?.. Он старался сосредоточиться на встрече, и обязательно бы сосредоточился, если бы не мегафонные выкрики сорвавшихся с цепи зазывал: "Приглашаем на экскурсию по рекам и каналам Петербурга! Приглашаем, приглаша-а-ем, о-о-о!" За двадцать девять минут до полудня у Сардика поинтересовались "который час?", за двадцать три – "Как пройти к Дому ленинградской торговли?", за восемнадцать попросили прикурить, а за двенадцать…
За двенадцать минут до полудня (встречи, свидания, любви и кардинальных перемен в жизни) на противоположной стороне Невского Сардик увидел Шурика.
Шурик шла мимо Казани, продвигаясь от памятника Барклаю-де-Толли к памятнику Кутузова. Нет, не шла – парила: ее летящую походку Сардик узнал бы из тысячи. А коротко стриженная голова и болтающаяся сзади буддистская концептуальная косичка? – их и вовсе ни с чем не спутаешь! Сардик протер глаза и присвистнул:
– Елы-палы, Шурик! Вот так номер, быть не может!