Последним в списке значилось маленькое дежурное кафе на первом этаже. Укротительница рамок заглянула туда всего лишь на минуту: запустить руку в большую вазу с яблоками, украшавшую стойку, и взять одно – самое румяное, с аппетитным глянцевым боком. Никакой реакции на выходку девушки не последовало – ни со стороны угрюмой барменши, ни со стороны очереди в три человека, ни со стороны других, сидящих за столиками, посетителей.
Должно быть, она каким-то особенным образом управляет пространством. Не дает никому считывать то, что делает. И нейтрализует электронику… – именно такие мысли роились в голове Сардика, когда девушка покинула наконец Гостинку и вышла на Садовую. Присев на ступеньки, она доела яблоко, переложила краденое в рюкзак, похлопала себя по карманам и достала пачку с табаком. Кто из знакомых Сардика курил самокрутки?
Никто.
Шурик предпочитала "Мальборо", Женька – "Парламент", байкер Леопольдыч и тенор-саксофонист Мчедлидзе время от времени забивали трубки, и только соло-гитарист Иван Бабкин предпочитал всему этому никотиновому безобразию анашу. Сам Сардик давно завязал с курением, не курил и Гаро, ах да… придурок-философ из Шуриковой свиты – тот, кажется, и вправду баловался самокрутками, обставляя это как самый настоящий ритуал. У него была машинка для набивки, два сорта папиросной бумаги и мундштуки. На то, чтобы соорудить самую незначительную пахитоску (с последующим зализыванием краев и установкой мундштука), у философа уходило не меньше минуты. Девушка же справилась за пару мгновений, при том, что никакой машинки у нее не было!
Как только она закурила, в сторону Сардика поплыл сладковатый дым, от которого закружилась голова. Чтобы не упасть, Сардик ухватился за массивную колонну (она же служила ему тайным укрытием), потряс подбородком и закрыл глаза. А когда открыл – девушки на ступеньках не было.
Так сильно Сардик пугался только в раннем детстве, оставаясь один в темной комнате. Куда она могла подеваться? – всего-то секунда прошла… Страх сковал Сардика и тут же отпустил: никуда она не делась, голубка, просто перешла на другую сторону улицы, дымит своей самокруткой и знать не знает, что Сардик без нее задыхается – в прямом и переносном смысле.
Позабыв про всякую осторожность, он припустил за вороватым ангелом, а ангел тем временем свернул в ближайшую подворотню: между сапожной мастерской "ОБУВЬ 21-го ВЕКА" и магазином "ТИТАНИК-24 ЧАСА".
Вот черт, что она забыла в подворотне?!..
И кто вообще их изобрел, подворотни? И что, если двор, в который ведет подворотня, окажется проходным?.. Рано он успокоился, дурачок!
Так и есть – пусто!
И подванивает кошатиной, забродившим пивом и радостно выпущенными на волю человеческими жидкостями; и весь этот смрад – в двух шагах от Невского, куда только смотрит городское правительство и лично губернатор? Давно бы пора издать указ, запрещающий ангелам шастать по подворотням.
В глубине двора хорошо просматривались две вывески – поменьше ("superКОЛГОТКИ") и побольше ("ПИРОТЕХНИКА ИЗ КИТАЯ") – к ним-то и устремился Сардик, разом позабыв про конспирацию. Но не пробежав и пяти метров, наткнулся на какое-то препятствие, не удержал равновесия и тут же оказался на земле. Падение не задело жизненно важных органов, зато выглядело чрезвычайно унизительным: какая-то тварь подставила ему подножку! Сардик был полон решимости разобраться с обидчиком, но, когда поднял голову, увидел только ее:
незнакомку с рюкзаком, подружку электронных детекторов, яблочную воришку, тайную воздыхательницу Жана Кокто, клептоманку, ангела.
Девушка стояла у стены, скрестив руки на груди и с интересом рассматривая Сардика. Теперь, в состоянии покоя, она казалась Сардику еще более прекрасной.
Она была чудом.
– Не ушибся? – спросило чудо.
– Нет. – На глаза Сардика навернулись слезы: к лицезрению чудес ни сетчатка, ни радужная оболочка не приспособлены.
– Ты кто такой?
– Никто. Просто человек.
– Просто человек, понятно… А почему шпионишь за мной?
– Я не шпионю…
– Я тебя давно заметила.
– Я тоже.
Девушка не выказывала никакого волнения и никакого беспокойства, хотя находились они в довольно сомнительном дворе, рядом с криминальной Апрашкой. Причин может быть несколько, самая вероятная – у ангела есть группа поддержки, которая всегда придет на помощь и защитит. Группа может состоять из миллиона китайцев, окопавшихся под вывеской "Пиротехника". Или из банды громил, использующих superКОЛГОТКИ в качестве маски при ограблении.
– Что тебе нужно? – Она даже не поменяла позы, но интерес в глазах стал заметно ослабевать.
Рассказ про приступы удушья и рюкзачное ® успеха не возымеют, ангел только посмеется над ним, Сардик и сам бы посмеялся. Сказать, что познакомиться на улице с хорошенькой девушкой – святой долг каждого мужчины, еще большая глупость. Сказать, что влюбился? – но это не совсем правда, не вся правда, и он снова будет вынужден вернуться к недостатку кислорода в организме. И снова побежит по кругу, быстрее и быстрее, и две дворовые вывески сольются в одну, со вполне очевидной китайской доминантой.
– Я хотел спросить… Может быть, ты знаешь… Кто такая Эмилия Пардо Басан?
Странное дело, вместо того чтобы рассмеяться Сардику в лицо и отбрить чем-то типа "ну ты и мудак!", девушка сунула в рот кончик косички (потрясающий жест, до которого так и не додумалась Шурик), нахмурила лоб и произнесла:
– Это писательница. Испанская. Не слишком выдающаяся и мало кому известная. Умерла в прошлом веке.
– А Холли Голайтли? Кто такая Холли Голайтли?
Вот теперь она улыбнулась, и это была замечательная улыбка: улыбка-воспоминание. Как будто Холли Голайтли много значила для нее и (на правах старшей сестры) посвятила во все тайны и чудачества взрослой жизни.
– Ты не читал "Завтрак у Тиффани" Трумэна Капоте? Холли Голайтли – оттуда.
– Не читал.
– Но кино-то должен был посмотреть! С Одри Хепберн.
– Увы. – Сардик устыдился своего невежества и, кажется, даже покраснел. – Оно того стоит?
– Еще бы.
– А Сильвия Плат? Тоже персонаж?
– Поэт.
– Мало кому известный?
– Я бы так не сказала. Она слишком рано умерла, чтобы быть никому не известной…
Сардик мог бы тоже подкинуть дровишек в костер темы "ранние смерти как способ добиться популярности", но у него в запасе оставалось еще несколько имен Чью судьбу просто необходимо прояснить.
– А Поль? Что ты знаешь о Поль?
– Что людей с именем Поль – как звезд на небе
– Поль – не мужское имя. Женское.
– Поль – женщина? – Ангел снова принялся жевать кончик косички. – Я знала только одну женщину Поль. Из романа Саган "Любители вы Брамса?".
– Наверное, это та самая Поль, – обрадовался Сардин. – Она была молодая?
– Не слишком. Зато у нее имелся молодой любовник.
– Значит, она была красивая?
– Пожалуй.
– А еще вот такое имя – Леонор Асеведо Аэдо. Ни о чем тебе не говорит?
– Так звали мать Борхеса. Писателя.
Сардик не настолько туп, чтобы не иметь представления о писателе Борхесе. Он даже читал кое-что борхесовское, теперь и не вспомнить, что именно: кажется, рассказы. Или одну из антологий, им составленную. Это не так уж важно, тем более что Борхес умер, и уже давно, задолго до того, как Шурик разбилась на опасном склоне в горах. Причем возраст, в котором он умер, был довольно почтенным, что уж говорить о его матери! Так и есть, Леонор Асеведо Аэдо – самая пожилая из постоялиц гостиницы в голове Сардика. И самая обстоятельная, недаром именно ей принадлежит идея вывески
"Concepcion Jeronima. 13".
– …По-моему, ты ненормальный, – сказала девушка без всякого осуждения. – Зачем тебе все эти имена?
– Это долгая история. Непонятно, откуда они взялись. Поселились у меня в голове и мешают заснуть…
– Ты слышишь голоса?
Только имена. Не важно… Они здесь, – Сардик легонько постучал пальцем полбу, – устроили что-то вроде гостиницы. И ничем их не выкуришь…
– Гостиницы? Ха! Ты точно ненормальный!
– Не веришь? – Сардику вдруг стало весело, как иногда бывало весело с Шуриком и с ее завиральными историями; теперь он и сам выступил в качестве автора завиральной истории. – У гостиницы даже название имеется…
– Да что ты говоришь! "Хилтон", да? Или, может, "Октябрьская"?
– Не совсем. "Concepcion Jeronima. 13".
Ничего такого он не сказал – ничего, что могло бы так сильно взволновать ее. Но она выглядела взволнованной по-настоящему, как если бы увидела перед собой привидение, или старого друга, которого давно считала умершим, или саму Холли Голайтли, старшую сестру. Сардик даже обернулся к пиротехнической заставке – не выскочил ли из нее долгожданный миллион китайцев?
– Повтори, – сказала девушка, чтобы исключить возможные разночтения.
– "Concepcion Jeronima.13", – с готовностью повторил Сардик.
– Откуда ты знаешь про это название?
– Я уже объяснил.
– Другого объяснения не будет?
– Нет.
– Мне надо подумать…
К чему относилось "мне надо подумать"? Наверняка к названию, которое он воспроизвел с максимально возможной точностью. Это для него, Сардика, "Concepcion Jeronima.13" – не более чем набор букв. А для ангела в этих буквах заключен какой-то тайный смысл. Как существует тайный смысл в их совсем не случайной встрече, которая… которая…
Изменит его жизнь. Полностью.
Он недолжен был спутать ангела ни с кем другим. И он не спутал.
Пока Сардик прислушивался к себе, девушка оторвалась от стены, сделала несколько шагов вперед и присела на корточки перед ним, все еще сидящим на земле. От этой неожиданной близости у Сардика пересохло во рту и заныло сердце.
– Ты – составитель ребусов? – спросила она, в упор разглядывая Сардика, ощупывая глазами каждый сантиметр его лица.
– Почему? Я художник.
– Художник и при этом составитель ребусов?
– Ну что-то вроде того, – подло соврал Сардик. – Балуюсь ребусами на досуге. С детства их составляю.
Кому нужна эта ложь? Сардику, потому что только таким незамысловатым способом можно удержать внимание ангела, ввести его в заблуждение – хотя бы ненадолго. А "ненадолго" – понятие растяжимое: он так давно ждал своего ангелочка, так давно копил силы, что просто не может не оказаться на высоте! Он продемонстрирует ангелу свои картины, и "Воркующего рыцаря" тоже, – и тогда ангел все поймет про Сардика: какой он художник, какой он человек. Но даже если этого будет недостаточно – к услугам Сардика целый арсенал вооружения. Гаро, Женька, байкер Леопольдыч, Иван Бабкин и тенор-саксофонист Мчедлидзе, два модных диджея, Верка-Герпес и Анька-Амаретто, Уж, индеец Джим и Шурик (в первую очередь – Шурик!) – все они оставили в арсенале что-то свое. Байки, шутки, присказки, эмоции, реакции, любимые словечки, взгляды и жесты. Истории, достойные Борхеса и Трумэна Капоте. Долгие годы Сардик был безропотным хранителем этого арсенала, безответным ключником, но теперь… Он больше не хочет быть – ни хранителем, ни ключником.
И не будет.
– …Только, чур, не влюбляться! – с расстановкой произнес Сардик и подмигнул ангелу.
И тотчас испугался сказанного, ведь это были не его слова! Они никак не могли родиться – ни в его сердце, ни в его гортани; они жали подмышками и теснили грудь, как костюм, севший после стирки. Но ангел не заметил несоответствий в одежке. И подмигнул Сардику в ответ:
– Постараюсь. Меня зовут Ёлка.
– Что, правда?
– Почти. Настоящее имя ты все равно не запомнишь. А тебя? Как зовут тебя?
– Сардик, ударение на первом слоге. А настоящее имя – Сардор. Ударение на последнем.
– Здорово! Ты таджик-нелегал?
– Я художник и составитель ребусов. Вполне легальный. У меня и паспорт есть.
– Это резко меняет дело. – Ёлка улыбалась все шире, все непринужденнее. – Хочешь кофе, Сардор?
– Конечно. Я угощаю…
…Кафешка была первой попавшейся.
Как раз напротив недавно отстроенных Перинных рядов, стой стороны Гостинки, которая примыкала к башне Государственной думы. Единственным достоинством кафе оказалась пара столиков, вынесенных прямо на улицу: именно за одним из них и устроились Сардик с ангелом. Сардик – спиной к Гостинке, а ангел – лицом. Сардик заказал себе кофе, заранее зная, что принесут растворимую бурду, а Ёлка потребовала какао.
– Какао нет, – радостно сообщил официант.
– А вы поищите. Обязательно найдете.
Найдут, никуда не денутся, подумал про себя Сардик, и точно: Ёл кино какао принесли даже раньше, чем его эрзац-кофе.
– Надо же, дрянь какая, – сказала Ёлка, отпив несколько глотков и поморщившись. – В этом городе никто не умеет готовить какао.
– Я умею, – отозвался Сардик. – Можем поехать ко мне домой, и я приготовлю тебе потрясающее какао!
– Мне надо подумать…
На этот раз в "мне надо подумать" не было никаких подводных течений – ни холодных, ни теплых. Все выглядело так, как будто красивая девушка решает про себя – отправиться ли ей в гости к влюбленному в нее парню (со всеми вытекающими) или нет.
– Значит, ты художник?
– И составитель ребусов, – напомнил Сардик.
– На какие темы составляешь?
– На всякие. Путешествия в пространстве, например. Страны и города. Люцерн, Джендуба, Трансильвания… Китакюсю, префектура Фукуока. Могу про животных.
– Про животных? – Ёлка оживилась и перевела взгляд с автомобильной стоянки (на которую до сих пор смотрела не отрываясь) – прямехонько на Сардика.
– Ну! Про котов, например.
– У меня тоже есть кот, -
ее голос был полон такой значительности, что Сардика зазнобило. С чего бы это? – ведь день-то теплый, наполненный солнцем, почти летний.
– У меня тоже… был.
– Слушай, – перебила она его, как будто от котов – его и ее – что-то зависело. Как будто боялась, что Сардик может в чем-то ошибиться, не оправдать ее ожиданий. – Про котов поговорим потом.
– Я могу надеяться, что будет "потом"? – наивно спросил Сардик.
– Не исключено.
– Один человек сказал мне, что сегодня я встречу девушку, которая изменит мою жизнь. Как ты думаешь – это ты?
Последний вопрос выглядел еще более наивным, чем предыдущий, но Ёлка (господи, что за чудное имя!) отнеслась к нему со всей серьезностью.
– Не исключено, – ответила она. – Тем более что теперь я свободна.
– Свободна?
– Рассталась со своей прошлой большой любовью.
– Сочувствую. – Слышна ли фальшь в его ликующем голосе? Наверняка.
– Да ладно тебе… Тем более что инициатором разрыва была я.
– Он, наверное, умер от горя – твой парень?
– Жив-здоров. – Ёлка улыбнулась, посылая привет своим потаенным мыслям. – Только сменил дизайн и готовится к новым приключениям.
– А я бы умер…
– Ты бы – да. А он ничего, железный. А у тебя есть девушка?
– Была. Но она погибла. В начале прошлой зимы. Каталась на лыжах и сорвалась в пропасть.
Полный текст этого заявления выглядел следующим образом: "Была. Но она погибла (прости меня, Шурик!). В начале прошлой зимы (еще раз прости подлеца!). Каталась на лыжах и сорвалась в пропасть (каюсь, но ты должна понять – положение безвыходное. Ты бы и сама так поступила. Что, скажешь нет?.. То-то!). Ремарки в подобных случаях не озвучиваются. Произнеся эту жалостливую фразу (без ремарок), Сардик был вправе рассчитывать на ответное сочувствие. А женское сочувствие и жалость легче всего трансформируются в любовь – так наставляла его когда-то многомудрая Анька-Амаретто.
Куда там!
– А где был ты? – совершенно нейтральным голосом спросила Ёлка.
– В каком смысле?
– Она каталась на лыжах, а где в это время был ты? Разве ты не поехал в горы с любимым человеком?
– Нет. – Сардик смутился. – Я не смог, у меня были дела в Питере. Я должен был приехать позже…
Ёлка смотрела на него так, как будто видела насквозь. Того и гляди начнет расспрашивать про эти проклятые горы, и про место, где погибла Шурик, и про обстоятельства, при которых она погибла. А никаких ясных представлений о Кавказе и горных лыжах у Сардика не было и быть не могло. И счастье еще, что он не успел ляпнуть про стрижку, косичку и походку, и про то, как он принял ее за свою бывшую девушку (Шурик, экскьюзми!) – девушки ненавидят сравнения с другими девушками, об этом тоже упоминала Анька-Амаретто. Ангелу наверняка не понравилось такое банальнейшее сравнение, ион, в отместку, стал бы щучить Сардика. А прищучить его – такого простодушного, такого кристально чистого – с этим и ребенок справится. Не хватало еще опростоволоситься перед девушкой, в которую влюблен, э-эх, не с того конца начинаешь, старичок!..
– Ладно, не будем об этом, – взмолился Сардик.
– Как скажешь.
– Вообще-то у нас к тому времени отношения были так себе… Хреновые были отношения. В общем, мы почти расстались. Вот она и уехала – развеяться.
– Это романтично. Уехать в горы, когда любовь тебя покинула. Так как называется отель у тебя в голове?
Почему она все время спрашивает об этом? Почему этот пароль, этот код так важны для нее? В не-отельной части головы бедного Сардика зрели свои собственные догадки: он, Сардик, должен каким-то образом соответствовать ее ожиданиям, связанным с "Concepcion Jeronima.13", быть именно тем человеком, для которого "Concepcion Jeronima. 13" – не пустой звук. А в момент, когда этого не происходит… Что происходит, когда этого не происходит?..
Надо бы перечитать Борхеса. И Трумэна Капоте заодно.
– Как называется? "Conception Jeronima.13".
– Да… симпатичное название. А я вот не езжу в горы…
– Когда любовь тебя покидает?
– Да. Расслабляюсь совсем по-другому.
– Чашка. – Пора бы и Сардику явить ангелу свою проницательность. – Платок. Пена для ванн.
– Точно.
– Купальник.
– Точно.
– Ароматические палочки…
– Точно. Пачули и мускус.
– Фотик.
– Точно.
– Как тебе удается справляться с рамками?
– А как тебе удается рисовать картины?
– Не знаю. Это дар… – Сардика вдруг осенило. – У тебя тоже дар. Я прав?
– Что-то вроде того.
– А еще у тебя в рюкзаке лежит книга, которая называется "Непостижимый Жан Кокто".
– Сейчас проверим.
Ёлка запустила руку в рюкзак и достала книгу – тонкую и нарядную, в глянцевой, абсолютно несоответствующей глубокомысленному названию обложке.
– Ты прав, – торжественно произнесла она. – Жан Кокто. Непостижимый. Хочешь, погадаем?
– Каким образом?
– Называешь страницу и строчку.
– И что?
– Я ее читаю.
– И что?
– Узнаем, что произойдет.
– Когда?
– Когда-нибудь. Сейчас. Сегодня. Завтра. Через год.
– С кем?
– С тобой. Со мной. С нами. С кем-нибудь еще…
Говоря все это, ангел снова свернул тончайшую самокрутку из темно-коричневой бумаги и вопросительно посмотрел на Сардика:
– Хочешь?
– Нет, спасибо. Я готов назвать.