Я вошел в нее. Не стану передавать разговор, происходивший между хозяйкой заведения и мною. Это самый трудный момент в подобных делах: часто приходится сталкиваться с недоброжелательством, с подозрительностью, с твердым решением ничего не говорить, что лишает разговор всякого интереса. Ничего подобного мне не пришлось испытать во " Франкфуртской гостинице ", где еще живы были воспоминания о Шарлотте Корде. Хозяйка рассказала мне, что раньше дом этот был гостиницей, прежнее название которой лишь недавно было открыто; на старинной надписи, скрытой новой вывеской, значится название "Королевская гостиница". Комната Шарлотты Корде существует и теперь, добавила она, на первом этаже, выходящем на улицу. Она даже предложила показать мне ее, лишь только она освободится.
Я настаивал на том, что, вероятно, раньше гостиница называлась "Гостиницей Провидения". "Нет, никогда, милостивый государь! Ее старинное название - Королевская гостиница ". Это сбивало меня с толку. Я спросил, кто в настоящее время является собственником дома, чтобы ознакомиться с купчей, и узнал, что дом принадлежит сберегательной кассе . Я пошел в кассу и там, наконец, узнал истину. Действительно, "гостиницей Провидения" раньше была не Франкфуртская гостиница, а дом рядом с ней. Это старая постройка, она живописнее, скромнее и старше почти на целый век . Она также принадлежит теперь сберегательной кассе, которая поместила там свои архивы. Входная дверь, выходящая на улицу, перила лестницы, которых касалась рука Шарлотты Корде, коридор - все это не изменилось в течение столетия. Еще и теперь можно узнать место, где помещалось бюро госпожи Гролье, хозяйки "Провидения". Здесь произошло то, что постоянно происходит в Париже, где легенды живут долго, но без исторической точности. Когда дом, где жила героиня, перестал быть гостиницей, соседнее строение, оставшееся гостиницей, унаследовало его легенду. Вот почему во " Франкфуртской гостинице " показывают комнату Шарлотты Корде, хотя она никогда там не жила.
Впрочем, пребывание Шарлотты Корде в гостинице на улице Вье-Опостен послужило поводом не для одной этой ошибки. Шарль Нодье , влюбленный в революционную эпоху и описывающий ее события с таким жаром и такой уверенностью, что ему самому казалось, что он "был гильотинирован во времена террора", также разделял общее заблуждение. Когда в 1800 году он приехал в Париж молодым двадцатилетним поэтом, он остановился - или думал, что остановился - в "Гостинице Провидения ". И подумайте, как ему повезло - ему отвели именно ту комнату, где жила Шарлотта!
"Это была, - говорит он, - скверная каморка, нищенски обставленная, на четвертом этаже убогого грязного дома. Подниматься в нее приходилось по такой темной и шаткой лестнице, что нужна была известная решимость, чтобы идти по ней ночью. Но мне это было безразлично, так как я не выходил из своей комнаты. Повторяю, меблировка ее вполне соответствовала отвратительному виду всей гостиницы. Главное убранство ее представляла старая кровать с зеленой саржевой занавеской, выцветшей и запыленной. Она раскрывалась по-старинному, скользя по железному пруту, а на день ее привязывали к двум тонким, изъеденным червями столбикам такими же саржевыми полосками. Это имело жалкую претензию на элегантность. Рядом стоял маленький еловый столик довольно грубой работы, на котором виднелось несколько больших чернильных пятен. Вероятно, эти капли чернил упали с пера Шарлотты Корде, так как невозможно предположить, чтобы какой-нибудь другой грамотный человек останавливался когда-нибудь в этой конуре, предназначенной для путешественников самого низшего класса. Стул с высокой спинкой, обитый грязным, наполовину вытертым желтым утрехтским бархатом, дополнял убогое убранство этого жилища. Матушка Гролье, бывшая содержательница "Гостиницы Провидения ", умерла два года тому назад, но я убедился в достоверности этих драгоценных реликвий, благодаря указаниям Пьера-Франсуа Фельяда, честного и почтенного старика, бывшего компаньоном Гролье в ведении этой гостиницы, а затем сделавшегося ее собственником. Его называли обычно учителем, потому что раньше он занимал эту должность и от нее унаследовал достойный вид и нравоучительное красноречие. Шарлотта Корде дышала воздухом, которым дышу я; она писала на этом столе; она отдыхала на этом стуле, она провела на этом одре три бессонных ночи, призывая свою Немезиду! Все окружавшее меня было наполнено воспоминаниями о ней и ее присутствием. Я был счастлив, счастлив до такой степени, что теперь мне трудно понять, как могло сердце смертного вместить радость, подобную моей".
Восторженному Нодье следовало хорошенько удостовериться, прежде чем предаваться такому восторгу. Теперь, когда его давно уже нет на свете, мы можем говорить открыто без боязни разрушить его иллюзию. Если комната, где он чувствовал себя таким счастливым, находилась, как он это утверждает, на четвертом этаже, то Шарлотта Корде никогда в ней не останавливалась. Комната, в которой жила героиня, была на первом этаже, окна ее выходили на улицу, и она значилась под номером 7. Протокол обыска, произведенного там 14 июля, в десять с половиною часов вечера, подтверждает это. В комнате этой стояли комод, кровать, письменный стол, три стула. Еще в ней был камин. Упомянем, чтобы больше не возвращаться к этому обыску, что во время его был найден в комоде весь маленький багаж, спрятанный туда Шарлоттой, то есть капот из полосатого канифаса без метки, розовая шелковая нижняя юбка и другая юбка - белая бумажная, обе без меток, две женские рубашки с инициалами К Д. ; две пары чулок, белая и серая, тоже без меток, короткий полотняный пеньюар без рукавов, помеченный буквами Ш. К; четыре белых носовых платка, из которых два с меткой К. Д.; два батистовых чепчика, две батистовые косынки, косынка зеленая газовая, шелковая косынка с красными полосами, сверток лент разных цветов и несколько тряпиц, не заслуживающих описания.
Итак, в четверг 11 июля, около полудня, Шарлота вышла из кареты во двор почтовых экипажей. Один из людей в конторе указал ей "Гостиницу Провидения". Посыльный по имени Лебрен взвалил себе на плечо багаж молодой женщины и проводил ее до гостиницы. Она спросила комнату; швейцар Луи Брюно позвал мальчика Франсуа Фельяра и обратился к нему с традиционной фразой: "Проводите госпожу в номер семь". Шарлотта пошла за мальчиком, несшим ее сундук; поднялись на первый этаж; открылась дверь; Франсуа поставил сундук и вышел. Мадемуазель Корде осталась одна и целый день не выходила. Это уединение, на которое она обрекла себя, кажется многозначительным большинству историков: они изображают героиню представляющей картину своего преступления, произносящей над собою суд, философствующей и говорящей монологи, как героиня какой-нибудь трагедии. В действительности же дело обстояло проще: Шарлотта, утомленная двумя ночами, проведенными в дилижансе, легла и заснула. Во всяком случае, из показаний мальчика, прислуживавшего в гостинице, известно, что она сразу же велела приготовить себе постель. Вечером она спустилась в контору гостиницы и, как настоящая провинциалка, думающая, что все еще находится в маленьком городке, спросила у матушки Гролье, каждый ли день Марат бывает в Конвенте. Та, как истая парижанка, ответила, что она этого не знает: возможно, что она слышала лишь случайные разговоры о Друге народа. Шарлотта не настаивала и вернулась в свою комнату. Неизвестно, где она в тот день обедала.
На другой день, 12 июля, она с утра отправилась к члену Конвента Деперре, жившему на улице Сен-Тома дю Лувр, в доме 41 . Это был первый ее выход в Париж, которого она совсем не знала. Не овладело ли ею вполне понятное любопытство, не обратила ли она внимание на памятники, на уличное движение, не осмотрела ли она хотя бы Лувр и Тюильри? Ничто не указывает на это, и очень вероятно, что это не пришло ей в голову. Она приехала в Париж по делу: как женщина практичная, она не позволяла себе ни на минуту отвлекаться в сторону: целью ее поездки было добраться до Марата и убить его. Имея в виду, что она совершенно не знала ни жизни, ни нравов Парижа и должна была выработать такой план действий, чтобы никого не скомпрометировать и не возбудить ничьих подозрений, следует признать, что она чрезвычайно хладнокровно и ловко приготовилась к своему делу. Два раза в течение дня заходила она к Деперре в надежде, что он проведет ее в Конвент, где она сможет встретиться с Маратом. Мы не будем останавливаться на этих ее приготовлениях, так как их много раз подробно описывали. Лишь только она поняла, что находится на ложном пути и что в Тюильри, даже если бы она встретила там Марата, ей невозможно было бы к нему подойти, она решила на следующий день пойти к нему домой, затем вернулась в гостиницу и легла спать.
В субботу 13 июля, в шесть часов утра - она до конца осталась провинциалкой, встающей рано, - она вышла из дома и просила указать ей дорогу в Пале-Рояль. Там, найдя магазины закрытыми, она несколько раз обошла все галереи и села на одну из каменных скамеек, стоявших в прежнее время у подножия пилястров каждой арки. В семь часов лавочники начали открывать ставни магазинов. Шарлотта вошла к ножовщику и купила за два франка громадный кухонный нож в бумажном футляре, сделанном под шагрень.
Выйдя из Пале-Рояля, она направилась по улице Круа де Пти-Шан к площади Национальных Побед, где заметила стоянку извозчиков. Она подошла к одному из них и велела везти себя к Марату. Кучер не знал, где живет Друг народа. "Так спросите!"- сказала девушка. Кучер спросил своих товарищей и, узнав от них адрес Марата, взобрался на козлы: они тронулись в путь.
Около девяти часов карета остановилась на узкой и темной улице Кордельеров у дома, где жил Марат. Шарлотта легко выпрыгнула из кареты, захлопнула дверцу и, пройдя под сводами арки, поднялась по лестнице и позвонила у двери второго этажа. Дверь открыла женщина. "Где гражданин Марат?"- спросила посетительница. Женщина осмотрела ее и ответила, что Марат не может ее принять. Шарлотта настаивала, но вскоре убедилась, что наткнулась на непоколебимое сопротивление; тогда она передала заранее написанное письмо, спустилась с лестницы, снова села в карету и возвратилась в гостиницу.
Вернувшись в свою маленькую комнатку, она села к столу и стала писать. Теперь она была уверена, что в тот же день план ее мести будет приведен в исполнение, и набросала ту странную страницу, которую нашли при ней после ее преступления, озаглавленную: "Призыв к потомству". Она думала, что не выйдет живой из дома Марата. Может быть, она надеялась на это. Весь день она провела в "Ibcrmmuufi Провидения" . Очевидно, она держалась очень спокойно, так как не возбудила ни малейшего подозрения. Около шести часов она переоделась в другое платье, вышла, подозвала извозчика и, осведомленная теперь лучше, чем утром, назвала ему адрес: "Дом 20, улица Кордельеров".
Было семь часов вечера, когда карета остановилась у дома Марата.
2. Дом Друга народа
Дом этот был известен в старину под названием Дворца Кагора. В 1793 году он представлял собой неразделенную собственность госпожи Антеом де Сюрваль и ее двоюродного брата Фаньо, ликвидатора общественного долга , и приносил всего лишь 3 тысячи франков дохода от сдачи квартир, в эту сумму входит и 450 франков платы за квартиру Марата, снятую на имя девицы Эврар, с которой он жил. Многие парижане знали этот старый дом, разрушенный лишь в 1876 году. Так как наружный вид его был самый обыкновенный, то до прокладки бульвара Сен-Жермен жилищем Марата считали старинный дом с башней, стоявший на углу улицы Павлина. Здесь, как и во многих других случаях, легенда была жива, но ее перенесли на другое место .
Настоящее жилище Друга народа было обычным буржуазным зданием, каких много строили в Париже в конце XVIII века. Входили в него через ворота слегка закругленной формы, проделанные между двух лавок За воротами помещался маленький, плохо вентилируемый дворик, в одном из углов которого был вырыт колодец. Направо шла каменная лестница с железными коваными перилами; описывая полукруг, она вела на каменную площадку, выходившую двумя окнами во двор. Здесь была дверь Марата, у которой вместо шнурка для звонка висел железный прут с ручкой. Рядом с этой дверью в стене было проделано окно, через которое свет проникал в кухню этой квартиры. Через его всегда полуоткрытые створки на лестницу выходили чад от жаркого и ароматы соусов, как это бывает в жилищах бедняков.
С лестницы входили в темную переднюю, направо от которой шла узкая столовая, окна которой выходили на двор. Дальше шли кабинет и, наконец, маленькая комнатка с каменным полом, служившая ванной. Размеры ее были таковы, что шесть человек, тесно прижавшись друг к другу, едва могли бы поместиться там. Она была вымощена кирпичом и оклеена обоями, изображавшими большие витые колонны на белесом фоне. На стене висела карта Франции, разделенной на департаменты, около нее были повешены два пистолета, а над ними виднелась сделанная крупными буквами надпись "СМЕРТЬ".
Комнаты, выходившие на улицу, были больше и лучше обставлены. Был ли в числе их тот роскошно отделанный салон, о существовании которого ходили слухи, подтверждаемые госпожою Ролан? Возможно, хотя это осталось недоказанным. Нам известна всего одна подробность, заставляющая думать, что госпожа Ролан не ошибалась: спальня, в которую входили непосредственно из ванной, имела два выходящих на улицу окна из богемского стекла . Кроме того известно, что она была оклеена трехцветными обоями с революционными эмблемами. Несколько клочков их было найдено под другими, новыми обоями при разрушении дома. В салоне имелось также три окна. Маленькая комнатка с одним окном служила Марату рабочим кабинетом.
Друг народа жил там, окруженный женщинами. Как мы уже упоминали, квартира была снята на имя Симоны Эврар. Эта последняя родилась в Турню-Сент-Андре (департамент Сона и Луара) в 1764 году. Следовательно, ей было двадцать шесть лет, когда в 1790 году она сошлась с Маратом, бывшим на двадцать лет старше ее. Она была немного выше среднего роста (1 м 62 см), волосы, брови и глаза у нее были черные, рот большой, подбородок круглый, нос длинный, лицо овальное. В начале революции Марат, не имея средств к жизни, познакомился с этой женщиной, которая с безграничным самопожертвованием отдала все свое скромное состояние на издание "Друга народа ". Журнал "Гора" (№ 53) в следующих выражениях прославлял союз Марата с Симоной Эврар: "Преследуемый Лафайетом и его агентами, Марат принужден был скрываться; его приняла девица Эврар, которая, читая газету этого патриота, прониклась глубочайшим уважением к нему. Марат, преисполненный благодарности к своей спасительнице, обещал жениться на ней. Не веря в то, что пустой обряд составляет ценность брака, и не желая в то же время оскорбить чувство скромности гражданки Эврар, он подозвал ее однажды к окну своей комнаты и, сжав своей рукою руку своей возлюбленной, вместе с ней преклонился перед Верховным Существом. "Здесь в этом великом храме природы, - сказал он ей, - я беру его в свидетели моей верности и клянусь тебе Создателем, который слышит нас"".
Таким образом, брак их был так называемым "свободным союзом " и никогда не оформлялся, хотя после смерти Марата в бумагах его найдено было следующее обязательство:
"Прекрасные качества девицы Симоны Эврар покорили мое сердце, и она приняла мое поклонение. Я оставляю ей в виде залога моей верности на время путешествия в Лондон, которое я должен предпринять, священное обязательство жениться на ней тотчас же по моем возвращении; если вся моя любовь казалась ей недостаточной гарантией моей верности, то пусть измена этому обещанию покроет меня позором.