Конрад Буссов писал, что у Дмитрия, как и у его отца, с детства был жестокий нрав. Так, он однажды приказал вылепить из снега фигурки нескольких вельмож и "стал отрубать у одной снежной куклы голову, у другой руку, у третьей ногу, а четвертую даже проткнул насквозь", приговаривая при этом: "С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим эдак". Первой в ряду стояла фигурка Бориса Годунова. По Буссову, Годунов нанял за деньги двух убийц, которые по его распоряжению сами были прикончены, как только убили царевича.
Таким образом, обстоятельства гибели царевича Дмитрия в Угличе в том виде, как они изложены в "Обыске", далеко не в полной мере отражают случившееся. Современники также отнюдь не единодушны в оценках случившегося. Не исключено, что царевича спасли и что именно он царствовал на Москве в 1605–1606 гг. Стоит только задать себе вопрос, а не спасся ли царевич, полагает, к примеру, В. Кобрин, как многие детали получают новое освещение, легко и удобно вписываются в общую картину.
Альтернатива 2: царь Дмитрий Иоаннович
Допустим, что заговор 1606 г. не удался и Лжедмитрий остался жив. Возможно ли это? Вполне. Другое дело, что вряд ли ему удалось бы долго находиться на престоле. Но в любом случае он бы продолжил свою политику реформ, столь напоминающих будущие преобразования Петра Великого.
Историк А. Максимов приводит любопытный исторический документ. "Страстный к обычаям иноземным, ветреный царь не думал следовать русским обычаям, желал во всем уподобляться Западу: в одежде и прическе, в походке и в телодвижениях; ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все россияне - от венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходить из дворца, один или сам-друг; бегал из места в место, к художникам, золотарям, аптекарям; а царедворцы, не зная, где царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали о нем на улицах, чему дивились москвитяне, дотоле видав государей только в пышности, окруженных на каждом шагу толпою знатных сановников. Все забавы и склонности царя казались странными: он любил ездить верхом на диких, бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостью; сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небрежно, сшибали с ног, давили - т. е. хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинство монарха. Он не помнил сего достоинства и в действиях своего нрава вспыльчивого: за малейшую вину, ошибку, неловкость выходил из себя и бивал палкою знатнейших воинских чиновников".
Как вы думаете, про кого это может быть написано? - вопрошает А. Максимов. Про Петра Первого? Нет, про Лжедмитрия. Но списано, безусловно, с истории времен Петра. Впрочем, таких вставок-близнецов гуляет в нашей древней истории довольно много. Приведенный отрывок показывает, что наша история правилась и писалась заново даже в XVIII в. Кстати, Петр Первый в нашей истории подается с большим знаком плюс, хотя вел себя похуже Лжедмитрия. Вот если бы в свое время случился дворцовый переворот и Петр был бы убит, тогда во всех источниках ему припомнили бы все, окрасив его правление исключительно в черные краски. Что и случилось со свергнутыми и убитыми императорами Петром Третьим, а также его сыном Павлом.
Планы и деятельность Лжедмитрия, его поведение, нарушавшее чопорные нравы московского двора, не могут не напомнить другого русского царя - Петра I, правившего столетие спустя. Петр I добился международного признания своего императорского титула и стал первым официальным русским императором, но Лжедмитрий за сто лет до него потребовал для русского царя это звание. Самозванец на троне и законный русский царь проявляли одинаковый интерес к Западу, побывали там, окружали себя чужеземцами, хотели просвещать народ, поощряли торговлю, заботились об армии, т. е. вели себя не так, как полагалось русским царям.
То, что у Лжедмитрия было лишь эскизом, неясным проявлением туманных идей и неосознанных чувств, было у Петра политикой. Но, принимая во внимание, что Лжедмитрий оставался на троне менее года, а Петр правил почти четыре десятилетия, можно сказать, что история провела в образе Лжедмитрия репетицию, прежде чем вывела на сцену Петра Великого.
Аналогий и предвосхищений тех или иных черт петровского правления в царствование Лжедмитрия более чем достаточно. Так же, как Петр женился на крещенной в католичестве Марте Скавронской (имевшей польские корни), Лжедмитий женился на Марине Мнишек, похоже, исключительно по любви. Во всяком случае, какого-либо иного смысла в этом поступке не было - данный мезальянс с дочерью захолустного польского воеводы не давал Польше никаких дополнительных рычагов влияния на Россию, равно как и наоборот, а вот проблем создавал множество: династических, церковных, церемониальных.
"Для нас важна не личность самозванца, а его личина, роль, им сыгранная, - пишет В.Ключевский. - На престоле московских государей он был небывалым явлением. Молодой человек, роста ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом… Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски".
В свою очередь, портрет, оставленный иезуитом Рангони, свидетельствует, что молодой претендент произвел большое впечатление на ватиканского дипломата: "Дмитрий имеет вид хорошо воспитанного молодого человека; он смугл лицом, и очень большое пятно заметно у него на носу, вровень с правым глазом; его тонкие и белые руки указывают на благородство происхождения; его разговор смел; в его походке и манерах есть, действительно, нечто величественное". После беседы с "царевичем" папский нунций добавил подробности: "Дмитрию на вид около 24 лет (по словам претендента, ему было 23 года, царевичу Дмитрию был бы 21 год). Он безбород, обладает чрезвычайно живым умом, очень красноречив; у него сдержанные манеры, он склонен к изучению литературы, необыкновенно скромен и скрытен".
Одиннадцать месяцев царствования Дмитрия (или Лжедмитрия) состоят из двух частей, из планов и реальной деятельности. Своими планами и мечтами молодой царь делится в письмах к Рангони, в разговорах с духовником и секретарями-иезуитами, которые рассказывают о них в своих письмах и регистрируют в дневниках. А если бы ему удалось пробыть на троне лет шесть-семь?!
Реформаторские замыслы царя Дмитрия представляют немалый интерес. Сохранившиеся грамоты свидетельствуют о широких замыслах, о направлениях задуманных реформ, которые не были реализованы из-за незначительности времени, отведенного Дмитрию. По оценке А.Н. Сахарова, новый царь показал себя, в отличие от предшествовавших монументальных и державных порфироносцев, человеком совсем иного склада. Весьма образованный по русским понятиям, обладавший живым умом, впитавший в себя элементы польской культуры и быта, отличавшиеся большей свободой и непринужденностью человеческого поведения, новый царь запросто появлялся на улицах, брал у людей челобитья и быстро, без проволочек решал дела, обедал без старомосковских полуазиатских пышностей и условностей. Меры, которые он успел принять в качестве царя, поражают своей реформаторской сущностью, конечно, если оценивать их опять же с позиций того времени. Он разрешил свободный выезд за границу русским людям, объявил о свободе конфессий в стране, смягчил положение крепостных крестьян и холопов. Он был намерен собрать выборных представителей от уездного дворянства с изложением нужд. При новом царе практически прекратились тяжкие репрессии. Это было неслыханно и невиданно.
Многие современники передают его взгляды на власть: "У меня два способа удержать царство: один способ - быть тираном, а другой - всех жаловать; лучше жаловать, а не тиранить". А.Н. Островский в пьесе "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" представляет новизну политической концепции "Дмитрия" в диалоге царя и Басманова. Воевода излагает традиционную точку зрения: "Привыкли мы царевы грозны очи, Как божие всевидящее око, Над головой своей поклонной видеть И выполнять лишь грозные приказы, Грозящие неумолимой карой. Ты милостью себя навек прославишь, Но без грозы ты царством не управишь". Дмитрий отвечает: "Не диво мне такие речи править! Вы знаете одно лишь средство - страх! Везде, во всем вы властвуете страхом; Вы жен своих любить вас приучали Побоями и страхом; ваши дети От страха глаз поднять на вас не смеют; От страха пахарь пашет ваше поле; Идет от страха воин на войну; Ведет его под страхом воевода; Со страхом ваш посол посольство правит; От страха вы молчите в думе царской! Отцы мои и деды, государи, В орде татарской., за широкой Волгой, По ханским ставкам страха набирались, И страхом править у татар учились. Другое средство лучше и надежней - щедротами и милостью царить".
Некоторые историки обвиняют царя в том, что он сделал слишком мало, признавая в то же время, что сопротивление реформам было огромное. Сопротивлялось боярство, недовольное тем, что Дмитрий приблизил к себе худородных "родственников" Нагих, тем, что "добрый царь" стремился облегчить положение холопов, запретил помещикам требовать возвращения крестьян, бежавших в голодные годы. Всем служилым людям было удвоено жалование и строго-настрого запрещено брать взятки. За этим должны были следить специально назначенные контролеры.
По приказу царя началась работа по созданию единого кодекса законов - дьяки составили Сводный судебник, в основу которого был положен Судебник Ивана IV, включивший закон о праве крестьян уходить от помещика в Юрьев день. Возможно, Дмитрий думал о его восстановлении. Государственный совет, Боярская дума, получает новое название: Сенат. Он состоит, как и Дума, из четырех разрядов: первый - духовенство - патриарх, четыре митрополита, шесть архиепископов и два епископа, второй разряд - 32 боярина, принадлежавших к знатнейшим фамилиям, третий разряд составили 17 окольничьих, а четвертый - 6 дворян. Реформа состояла, во-первых, во включении во второй разряд и опальных Годунова (княжат), и любимцев нового царя (в том числе Нагих); во-вторых, в изменении названия. Отброшенное после смерти Дмитрия, оно будет возвращено в государственную номенклатуру Петром I.
Вступление Дмитрия на престол вызвало заметное оживление торговой деятельности в России. Купцы приезжают из Польши, из Германии, появляется несколько итальянских купцов. Особый интерес проявляют англичане, хорошо знающие Московию со времен Ивана Грозного. Костомаров пишет: "Всем было предоставлено свободно заниматься промыслами и торговлей, всякие стеснения к выезду из государства, к въезду в государство, переездам внутри государства уничтожены. "Я не хочу никого стеснять, - говорил Дмитрий, - пусть мои владения будут во всем свободны. Я обогащу свободной торговлей свое государство. Пусть везде разнесется добрая слава о моем царствовании и моем государстве". Англичане, посещавшие царство Дмитрия, отмечали, что он сделал свое государство свободным.
Как свидетельствуют даже противники Дмитрия, он планировал введение свободной торговли, свободного въезда в страну и выезда. Мечтал он также о поощрении образования. В письмах он составлял планы: "Как только с Божьей помощью стану царем, сейчас заведу школы, чтобы у меня во всем государстве выучились читать и писать; заложу университет в Москве, стану посылать русских в чужие края, а к себе буду приглашать умных и знающих иностранцев".
Дмитрий быстро завоевал себе славу хорошего и доброго царя: отменил казни, сделал суд бесплатным, начал борьбу с лихоимством, охотно раздавал дворянам земли и деньги, пытался даже ограничить холопство (Геллер). По определению современного отечественного историка А. Оболонского, это была попытка внедрить в общество ценности персоноцентризма в противовес ценностям системоцентризма, но она провалилась, поскольку оказалась совершенно чуждой уровню тогдашнего общественного сознания.
Дмитрий находился под сильным впечатлением европейской культуры и в беседах с европейцами подчеркивал, что намерен направлять русских студентов в европейские учебные заведения, а также говорил о необходимости завести в Москве учебные заведения европейского образца. Он укорял бояр и князей за их невежество, необразованность и нежелание учиться новому.
Иностранные очевидцы отмечали, что вскоре после своего восшествия на трон Дмитрий начал готовиться к большой войне с Крымом и Турцией, направив удар русской армии и ее союзников - донских казаков на Азов. Главной базой собиравшейся армии стал Елец, где создавались большие запасы провианта, фуража и военного снаряжения. И. Масса и К. Буссов отмечали, что Дмитрий приказал отлить большое количество новых артиллерийских орудий, а также регулярно проводил артиллерийские учения.
А.Н. Сахаров справедливо полагает, что наша историография, закодированная самим фактом связи Лжедмитрия и польской короны, кажется, вовсе не обращала внимание на ряд других впечатляющих фактов феномена Лжедмитрия, о которых, кстати, спокойно и обстоятельно повествовал еще С.М. Соловьев. И самым впечатляющим стала повсеместная поддержка "царевича Дмитрия" широкими массами народа. Его воцарение в Москве стало не столько победой польской интриги, сколько триумфом мощного народного движения, перед которым отступили даже искушенные в политике боярские и дьяческие группировки. И даже само убийство Лжедмитрия в ходе дворцового переворота, инициированного боярством, проходило на фоне движения в защиту "царевича": масса простых людей, бросившаяся в Кремль по призыву набата для спасения "царя Дмитрия" от заговорщиков, была ошеломлена известием о расправе над любимым царем.
Так рухнула возможность уже на заре XVII в. пойти иным путем развития, декларированным сверху, - с большими свободами, терпимостью, даже с известным демократизмом власти. Российская действительность, которую определяли боярско-дворянско-дьяческие круги при поддержке закоснелого в своих предрассудках духовенства, не могла допустить развития этой альтернативы. Свержение Дмитрия, ликвидация всех прозападных тенденций, постепенное свертывание сословного представительства в лице земских соборов и начало тяжелой поступи государственной машины Романовых - все это постепенно вернуло Россию на круги своя. Сама русская жизнь опрокинула намечавшиеся политические изменения. Но след их остался в истории, подчеркнув еще раз, что как в самой русской жизни, так и в ее взаимосвязи с европейским миром наряду со складывающимся самодержавием появлялись и иные политические импульсы.
Стоит лишь сожалеть, что из планов Лжедмитрия ничего не вышло. Альтернатива не была реализована. Так же точно, как и из целого ряда иных интересных вариантов развития страны, длинным парадом возможностей продефилировавших перед русскими людьми в Смутное время. В конечном итоге был избран режим бесцветных Романовых.
Революция 1826 года: полковник Павел Пестель и старец Федор Кузьмич
В истории всякой страны есть несколько дат, известных, пожалуй, всем. В нашей отечественной истории в числе этих дат - 14 декабря 1825 г. В этот день заговорщики, члены Северного общества, вывели на Сенатскую площадь в Санкт-Петербурге несколько гвардейских частей, которые пошли за ними, убежденные, что идут защищать императора Константина, которому они уже успели присягнуть. Выступление это не было подготовлено и разворачивалось во многом стихийно, что было связано с известием о неожиданной смерти (или "лжесмерти") императора Александра I и сведениями о том, что заговор раскрыт, все имена известны правительству. Ну, а если бы не внезапная смерть Александра Павловича? Если бы заговорщикам удалось лучше подготовиться к выступлению?