СЛАВА НА ДВОИХ - Борис Дедюхин 9 стр.

"Понадеялся на легкую победу-засиделся, опоздал с посылом!"-упрекал себя Николай. А Хорог мчался с такой страстью, словно бы понимал, какие почести и слава ждут его, если он обойдет самого Анилина. Он вышел на полголовы, на голову, на полкорпуса... Уже раздражающе маячит сбоку розовый камзол жокеяКубрака-все, кажется, сейчас Хорог уйдет неудержимо!..

Николай сжимал шенкеля, посылал и посылал Ани­лина, но тот, всегда неутомимый, послушный и горячий, сейчас будто не понимал, что хочет от него жокей. Даже и хлыст не подстегивал его...

Хорог, хмелея от радости, пластался над землей, хлопья пены летели с него сначала на руки и лицо Ни­колая, а потом один белый ошметок прицепился к глянцевой скуле Анилина. Ярясь и досадуя, Анилин ско­сил один глаз и увидел рядом намыленный и исполосо­ванный черными рубцами хлыста круп соперника, победно вскинутый трубой хвост его...

И вот тут-то и взыграла у Анилина гордость высоко­породной и сознающей свой класс лошади. Он хорошо знал вкус борьбы, любил ее и сейчас рванул с такой резвостью, словно бы у него выросли крылья. То, чего не могла "добиться" даже и "палка", сделало оскорбленное самолюбие-можно проиграть, когда будешь в беспорядке или тебе помешают как следует принять старт, но чтобы вот кто-то за здорово живешь взял бы да и обошел!..

Вытянув морду и ожесточенно закусив удила, скакун бросился взапуски с опережавшим его Хорогом. В на­пористой и настильной скачи Анилина появились та сила и прочность, которые заставляют зрителей застыть оцепенело и благоговейно: трибуны в молчаливом изум­лении, боясь пропустить хоть одно движение, смот­рели, как тот безжалостно приканчивал своего сопер­ника.

В несколько махов он подравнялся с лидером и по­шел ноздря в ноздрю с ним. В глазах у Хорога сначала было удивление, потом он покосился растерянно и ви­новато-понял, что на второй бросок у него уже нет сил. Понял, но смириться с этим не мог: его агатовые без зрачков глаза вдруг зло остекленели, он неожиданно для своего жокея сделал рывок влево-попытался на-выпередки пересечь путь сопернику. Это нарушение пра­вил, называемое кроссингом, Хорог прибег к нему уже в отчаянии, но и то опоздал-Анилин, не дрогнув, прянул мимо раздутых ноздрей и оскаленных зубов Хорога и, отделившись на большой просвет, пошел легкой, веселой скачью.

Так поговорили Анилин и Хорог на своем языке,безвмешательства людей.

Василий Кубрак был очень раздосадовани так оправдался:

- Анилин, конечно, есть Анилин, но у меня вдобавок стремя у седла оборвалось, если бы... Николай рассказал в ответ на это притчу:

- Задумали оводы лошадь одолеть. Облепили ее со всех сторон и стали жалить. Повалилась лошадь на землю и давай кататься. Оводы всплеснули ручками и говорят: "Лошадь, конечно, есть лошадь, но если быбыло нас одним мужиком больше, ей бы не подняться!"-И добавил уже примирительно:-Хорог-лошадь классная, к тому же в самой поре, шесть лет, только невозможно ему тягаться с Анилином, как невозможно найти пегого коня одной масти. Но все же постарайся, Вася, чтобы восемнадцатого июля сбруя у тебя была в исправности.

- Да, я поменяю седло.

- Верно, а еще лучше лошадь поменять. Кубрак снял картуз со вспотевшей головы, сказал убежденно:

- Нет, я эту еще поднаточу.

- У сына моего, у Мишки, есть деревянная сабля - наточи ее,-продолжал подначивать Николай, но Кубрак шутки не принял, ответил в сердцах:

- Восемнадцатого потешим беса, такой шнельгалоп дадим, что Анилин твои... ножками всплеснет! - Кубрак верил в Хорога, и он правду сказал про оборвавшееся стремя.

А 18 июля разыгрывались главные призы года. Опять "иппический праздник", опять громадное стечение публи­ки, лихорадочное возбуждение, всеобщий интерес. И надо было случиться такому, что опять пошли сенсация за сен­сацией, опять полный крах специалиста "И. М.", будто бы предчувствовавшего это и из опасений пострадать от гнева болельщиков скрывшегося за инициалами.

Приз имени М. И. Калинина для двухлетних лоша­дей.

Главный судья дал звонок: "Пошел!"- а после этого увидел, что больше половины лошадей остались на старте. Многих удалось вернуть частыми звонками лишь с полу­круга, а жеребец Гермес, которым управлял неопытный ездок, промчался один всю дистанцию, думая, что лиди­рует, и из соревнования выбыл.

Этот фальстарт все спутал. Скачку выиграл Эколог, которого никто не ждал, потому что до этого он успешно подвизался лишь в посредственных компаниях, да и то не бывал первым-со вторыми или третьими призами. Гарлем, выступавший до этого беспроигрышно, пришел вторым, а выдающийся, как все считали, двухлеток Маргелан под седлом Насибова остался без платного места вообще, не вошел в четверку призеров.

Трибуны взбесились - в воздухе метель поднялась от выброшенных билетов. Но еще более сокрушительное по­ражение ждало тотошников впереди.

Выигрыш Большого Всесоюзного приза (Дерби) все в один голос предсказывали красавице Эдит: до этого из шести скачек она выиграла пять, в том числе международ­ную на приз Мира. Думали, что с ней могут побороться победитель приза Открытия Торпедист или Тариф, нахо­дившийся в "большом порядке". Были надежды на Акве­дука (на нем Насибов скакал), поговаривали про Гомогена, не сбрасывали со счетов гастролеров из Ростова Финта и Затона.

А победил Регель-жеребец весьма сомнительного класса, который до этого в пяти скачках лишь дважды подходил первым н который был до того мелким, что по­пона висела на нем, как мужской пиджак на подростке,- не ждали такого дербиста. Он и выиграл, как украл: пока все вели борьбу, срезавшись явно преждевременно, он от­сиживался сзади, а перед трибунами сделал непости­жимый рывок и, пьяно зашатавшись у столба, все же пересек линию финиша первым под стоны, вой и плач болельщиков - опять тысячи картоночек взвились в воздухе.

И только Анилин подтвердил, что на него можно ставить, "как в банк". В призе имени СССР для лошадей четырех и старше лет поле выдалось хоть и маленькое, но сильное-все прошлогодние и позапрошлогодние сопер­ники. Их и на этот раз Анилин побил решительно и без видимых усилий: пришедший вторым Гаер был сзади в четырех корпусах, а Хорог, у которого на этот раз снаря­жение было в полном порядке,-в пяти. Далеко отстал и приятель закадычный-Графолог. После этой скачки он уже совсем отчаялся когда-нибудь перегнать Анилина и перестал с ним соперничать вообще. Жаль, понятное дело, его по-дружески, но куда же денешься: каждому свое... Правда, мнение о нем у нас в стране и за рубежом соста­вилось все же высокое: его с удовольствием купили бол­гарские коннозаводчики, у которых он находится и по сей день.

Хорог тоже перестал упрямствовать, сошел со спортивной арены: согласился, что, когда на ней Анилин, ему делать нечего. И все другие однокашники вынуждены были принять, что, как и раньше, Анилин не им под стать-выше всех на целый класс.

Анилин был сильнейшем среди двухлеток, выиграл Дерби в трехлетнем возрасте и вот теперь стал абсолютным чемпионом страны и получил звание Трижды Венчанного.

Николая Насибова в том году за выдающиеся спортивные достижения Советское правительство наградило орденом Трудового Красного Знамени.

А впереди их обоих ждали новые старты.

ГЛАВА IX,

про Париж, самый скверный, на взгляд Анилина, город на свете

Знаменитые футболисты, которым приходится много ездить, судят о городах, где они сыграли хоть один матч, перво-наперво по тому, что там за "поляна"-так они называют стадион, а уж потом могут вспомнить и об архитектуре, и о памятниках старины, о театрах и музеях. У Анилина, очевидно, впечатления от новых мест определялись прежде всего тем, что здесь за ипподром-с какой дорожкой, с какими виражами и грунтом, как дается старт, какие конюшни и паддоки. И с этой точки зрения он находил столицу Франции едва ли не самым скверным городом на земном шаре.

Сам по себе Лонгшампский ипподром, расположенный под Парижем, бесспорно, очень даже хорош, но лишь для тех, кто тут хозяйничает, а не гостюет.

Так же печалится кукушка в пышных лесных роспле­сках, знакомую мелодию насвистывает иволга. Ястреб-перепелятннк, чуть ли не тот же самый, что и дома на конезаводе, наводил панику на пернатый мир: так же часто машет короткими крыльями, так же стремительно и коварно выскакивает из засады, и с таким же ужасом бросаются от него в окна конюшни, разбивая стекла, голуби, ныряют в воду как по команде утки, а воробьи сыплются под кусты акации, словно сбитые ветром. У здешней славки такая же простенькая и звучная песенка, как и у славки кубанской, и пеночка-веснянка, и дрозд прилетают на утренней заре со знакомыми напевами, и так же сочно крякает коростель в лугах-все знакомо и привычно, но вместе с тем все словно поддельное, неправдашное и не твое. И ничего удивительного в этом нет: когда человек приходит в гости в незнакомый дом, он видит предметы и вещи самые обыкновенные и примелькавшиеся, но прежде, чем сесть на стул, потрогает, проверит его, прежде чем взять что-то в руки, осматривается, приноравливается. Но- и дом дому рознь: в одном в момент освоишься, а в другом часами просидишь-и все тебе будет неприятно и несподручно.

Лонгшамп был из тех ипподромов, к которым надо привыкать исподволь. Чтобы хорошо внедриться в его быт и чувствовать себя совсем раскованно, иностранные жокеи со своими лошадьми приезжают обычно за месяц-полтора.

Насибов с Анилином прибыли за три дня до соревно­ваний. Многое было в диковину, а иные порядки раздра­жали, из себя Анилина выводили.

Начать с того, что его денник выходил окошками на проезжую часть улицы, по которой день и ночь с визгом проносились машины. Под окном цвел жасмин, но запах его проникал в денник только вместе с ядовитыми примесями-отработанных горючих газов и пыли. Федя гово­рил про Анилина: "Это удивительно обаятельная лошадь". Он имел в виду, конечно, не обаяние, а обоняние-спо­собность различать запахи. Качество замечательное, Ани­лин никогда в жизни не мучился коликами живота, потому что за километр чуял носом белену, дурман, репейник, лопух и другие вредные для желудка травы, ко­торые запросто съедают овцы, козы, коровы и лошади с притупленным чутьем. Но вот здесь его тонкое обо­няние играло дурную службу: никак он не мог притер­петься к зловонию, даже и не спал из-за этого-всю ночь напролет вздрагивал и шевелил в беспокой­стве ушами.

Но это бы еще куда ни шло, а вот стартовые маши­ны - такой кошмар, что лошадь только увидит ее, на­чинает пятиться и всхрапывать.

Чудовищно ревущий тягач волочит и ставит поперек дорожки уродливое сооружение, которое состоит из множества узких чуланчиков-боксов, соединенных сталь­ной рамой. У боксов две двери-спереди и сзади.

Анилин привык к вольным пускам-человек с фла­гом, волейбольная сетка на резинках, а здесь надо просунуться в железный чулан через заднюю дверцу, ко­торая тут же наглухо закрывается, и стоять взаперти До тех пор, пока не раздастся команда главного судьи: "Приготовиться!" Враз распахиваются все пе­редние калитки - старт дан. Да, уже дан: никого не интересует, приемист ты или медлителен, капризен или боязлив, помчался стремглав или еще стоишь дурнем.

По идее-то, ясное дело,-здорово, никаких фальстартов, но ведь этому надо особо обучиться и свыкнуться с тем, что у тебя клацают перед носом и за хвостом же­лезные зубы, которые-кто же их знает?-может, еще и кусанут как следует... Времени в обрез, а Анилин в клетку заходить ни в какую не хочет-впору домой отправляться.

И уговаривал его Николай, и ругал - ничто не помогало.

Стали насильно загонять: четыре дюжих французских мужика за уши и за хвост крутят, тянут Анилина, толкают, бьют, будто он в чем-то виноват. Запихнули, замкнули двери,-Анилин стал так беситься в клетке, что упал. Ни­колай еле успел выдернуть ноги из стремян и уцепиться руками за железную балку. Висел под потолком, а те же мужики отворили дверь и ухватились ручищами Анилину за хвост. Он тоскливо и жалостливо ржет, взмок всей ко­жей так, что ручейки с него побежали,-не привык к та­кому обращению.

Второй раз силком всунули, потом третий тем же макаром, четвертый... Изнемог Анилин, смирился. Николай принудил его упираться носом в металлическую дверцу, непрестанно освежая поводом (бил ремнем, если по-честному говорить).

Дали пробный старт - отскочила со щелчком железная дверь, Анилин со страху назад подался.

Два дня мучили его, научился наконец - нет, не выс­какивать, конечно, - хоть как-то вылезать по команде. Два дня он не ел, не пил, равнодушно наблюдая, как вего кормушке пируют жуликоватые воробьи. Кстати, и с кор­мом в Париже было плохо, хозяева совсем об этом не за­ботились. Американцы предусмотрительно привезли с со­бой из-за океана овес, сено и даже воду в целлофановых мешках. И к счастью, в американской команде был знако­мый Насибову по соревнованиям в США жокей Шумейкер, он-то и выручил: дал сена взаймы. Сенцо было самое едовое - с клевером да кострецом, но Анилин только выдергивал его себе на подстилку.

- Похудел, как крючок стал, - вздыхал, глядя на Анилина, Николай.-Что с него можно спросить?

Пришел знаменитый в прошлом жокей, скакавший не­когда в Москве Джеймс Винфильд, который, невзирая на свой преклонный возраст, не утратил жокейского вида, сказал с сожалением про Анилина:

-Хорош, но скакового тела пока нет.

Всего сутки осталось на знакомство с Лонгшампским полем-со всеми его непривычными поворотами, неудобнымн и неожиданными подъемами и спусками. Не было времени сделать даже контрольный галоп на всю дистанцию, на две тысячи четыреста метров,-так просто пропрыгал формальности ради один километр...

В этаких условиях и рядовую скачку выиграть мудрено, не то что в компании мировых резвачей.

А это был знаменитый приз Триумфальной арки - ве­нец скакового сезона для чистокровных лошадей, манящий коннозаводчиков всех пяти континентов: его стоимость- больше миллиона франков, а в переводе на наши деньги - двести тысяч рублей! Во Франции любят конные состяза­ния. Журнал "Всеобщий спорт", например, на первой стра­нице публикует рассказы и отчеты о скачках, а уж затем идут футбол, парус, рапира, бокс... Чистокровных верховых во Франции шесть с лишним тысяч голов, даже больше, чем на родине этих лошадей-в Англии. Устанавливая миллионные поощрения, превышающие по стоимости та­кие популярные скачки, как Кентукки-Дерби, приз Жо­кей-клуба, Рояль Окс, французы стремились сделать со­ревнование на приз Триумфальной арки крупнейшим ми­ровым событием, и они добились своего: каждый год сюда собираются звезды со всего коннозаводческого небоскло­на. А в том, 1965, году состав участников был сильным на редкость: французские газеты писали, что таких лошадей Лонгшамп не видел по крайней мере десять лет.

Какие шансы были у Анилина?

Французы в журнале "Скачки и коневодство" писали, что все прибывшие элитные лошади Европы и Соединен­ных Штатов, "не имея надежд победить, должны радова­ться, что им предоставлена честь участвовать в этих уни­кальных скачках".

Американская газета "Нью-Йорк Таймс" писала: "Лучшее, что могла сделать иностранная лошадь в этой скачке, - это занять пятое место".

Почему так низко оценивались шансы гастролеров? Да потому, что из СССР, Италии и США скакало по одной лошади, из Англии-две, из Ирландии-три, а фран­цузских было двенадцать, в полтора раза больше, чем гос­тей. Разве же они могли бы позволить увезти из своей стра­ны такой приз, не говоря уж про те стены, которые помо­гают дома, и о том объективном факте, что Франция тогда располагала высококласснейшими, лучшими в мире лоша­дьми. Поэтому и пятое-то место - подвиг для чужеземца.

Анилин и его жокей находились в самых худших усло­виях, и, пожалуй, их бы никто не осудил, закончи они со­ревнование, находясь где-нибудь во втором десятке. Это пишется, понятно любому, не в оправдание - это все су­щая правда.

Конечно, Анилин так и не примирился с боксами: дали старт, а он стоит, с ноги на ногу переминается, будто в сму­щении. Насибов готов к этому - резко, даже грубовато понукает его вперед. Ну ничего - более менее сносно на­чали скачку, лишь самую малость отстали от других.

Неделю, не переставая, шел дождь, и потому сейчас из-под копыт летят тяжелые, как булыжники, комья грязи.

Первая половина дистанции идет в гору. Сразу же ста­новится очевидным, что в этой скачке не может быть слу­чайных победителей - только лошади экстрамеждународ­ного класса способны выдержать такое напряжение борь­бы. Итальянский крэк Марио Висконти полдистанции воз­главлял скачку, но это далось ему очень дорого - фини­шировал он двадцатым, самым последним!

Участники растасовались на две неравные группы: пять французских лошадей и крэки США, Англии, Ирлан­дии откровенно сдали, затем и вовсе кончились, а семь скакунов - хозяев ипподрома и с ними Анилин и Марио Висконти спорят за лидерство. За "малым лесом", где уча­стники соревнования на время скрываются из глаз зрите­лей, не выдерживают темпа и отпадают одна за другой еще три французские лошади.

Противоположная прямая переходит в три равных по ширине поворота, каждый из которых потом выходит на финишную прямую, идущую под уклон.

Слева - трибуны, справа - толпы народа и огромное скопление разноцветных легковых автомобилей, на которых зрители приехали внутрь скакового круга по специаль­ным тоннелям. Но вот снова лишь деревья да кустарники - сбоку мелькают красные виноградные лозы и серебрис­тые кусты олив, а впереди только мокрая дорожка и не ле­тят в морду комья грязи, не слышно тяжелых всхрапывании: Анилин один, он выходит на полкорпуса вперед фран­цузских лошадей, возглавляет скачку!

Но эх, как же это скверно - не подготовиться вовремя и не знать всех условий борьбы, особенностей поля!.. По­том в советском журнале "Коневодство и конный спорт" напишут: "По мнению спортивных обозревателей, прове­ди Н. Насибов скачку более расчетливо и сохрани силы для броска на финише, все могло бы быть иначе. Анилин мог бы стать и победителем".

Да, может, и смог бы, а без "бы" не обойтись, потому что разве мыслимо выходить на старт сразу же после из­нурительного переезда, не успев и копыт ополоснуть! Насибов знал, что делал: рывком у французских лошадей не выиграть, надо брать только на силу.

А что касается мнений "спортивных обозревателей", то были они очень разноречивы. Если руководитель ко­манды Е. Н. Долматов брюзжал: "Зря ты, Николай, стал водить скачку, мог бы на два-три места ближе к столбу быть", - то знаменитый Джеймс Винфильд сказал: "Поздравляю с красивой, грамотной ездой!" В феврале 1966 года французское издательство "Уник" выпустило специальную брошюру, посвященную этой скачке. Там говорится, в частности, вот что:

"Русский Анилин - очень красивая мощная ло­шадь - был на скачке совершенно замечателен. Каза­лось, его не очень понукали. Однако "интервьюеры" гово­рят о его жокее Насибове (одном из лучших в России, где ему поручают обучать учеников), что он счел полезной эту тактику из опасения быть запертым в клубке скачки и что поэтому он не спешил; другие поняли так, что он упрекал себя - зачем не увеличил скорость. Не зная этого русского, мы искали истину только в наших биноклях, и первая версия представляется нам более верной".

Сам Насибов так комментировал эти слова: