– Ты – боец! – с уважением похвалил Митя. – Оставайся у меня. Беру тебя в школу молодого бойца. Переезжай давай.
Полина чувствовала себя беспредельно счастливой. Без Мити ей жизни не было. Впервые в жизни она ощущала себя так счастливо зависимой от другого человека. У нее было только одно стремление: покоряться ему, исполнять все его желания, делать его счастливым, заслуживать его одобрение. А главное ее счастье – это она особенно остро и ясно осознавала – оказаться в его объятиях.
Счастье одних оборачивается несчастьем других.
Шок родителей был чудовищен.
Поля выстояла. Не уступила мольбам мамы и бабушки, не дрогнула даже, увидев слезы на глазах деда.
Отец постарел в одночасье. Полина жалела всех, но легко и отстраненно, как героев надоевшего сериала.
Ей самой было нужно лишь одно: Митя.
Все, кто высказывался против, становились опасными, их следовало остерегаться, держась как можно дальше.
Устав от уговоров, криков и слез, семья следила, как Полина преувеличенно резко, уверенно и быстро собирает свои вещи, как складывает ноты, застегивает футляр скрипки, поднимает сумку.
– Креста на тебе нет! – зарыдав, прокричала бабушка.
– А на тебе есть? – со спокойной улыбкой спросила уходящая навсегда светлой дорогой к вечному счастью внучка.
Непонятно и смешно было слышать всхлип о кресте воинствующей до последнего дня атеистки-бабушки, которая совсем недавно с едкой иронией высмеивала подруг своего пионерского детства, на старости лет крестившихся и исправно посещающих церковные службы.
Когда ее самые близкие – дочь и зять – решили креститься, бабуля фыркнула:
– И этим моча в голову ударила!
В дискуссии с ней никто не вступал, но решение родителей было менее понятно Поле, чем бабушкина реакция.
Совсем недавно бабушка рассказала, что уже не раз видела во сне всадников, стремительно мчащихся по небу на крылатых огненных конях.
Во сне она стояла на коленях в бескрайнем пустом поле и, подняв голову к небу, следила за вереницей огненных коней.
Вдруг последний из всадников обернулся. Лицо его было суровым. Он погрозил коленопреклоненной бабушке и исчез в густом дыму и пламени вместе с остальными.
– Тебе бы в храм сходить, мам, со священником поговорить, сон непростой, – встревожилась дочка.
– Еще чего! – гордо возмутилась бабушка, как юная умирающая атеистка из памятного многим поколениям советских людей талантливого стихотворения поэта Эдуарда Багрицкого "Смерть пионерки".
Тогда у нее ума хватило.
А теперь вдруг эти дурацкие крики о кресте. Пустилась во все тяжкие…
Так легко думала Полина, сбегая по лестнице все дальше от квартиры, где оставалось лишь ее бесцветное скучное прошлое.
2. Школа молодого бойца
Жизнь у них с любимым пошла красивая и веселая. Мите было двадцать три. Он закончил скучный технический институт, но занимался каким-то непонятным бизнесом. Полина не вникала каким. Ей это было совсем неинтересно, да и какая, в общем-то, разница?
Жили они в просторной квартире одни: родители Мити преподавали далеко-далеко, в Мексике, в престижном, по мексиканским канонам, университете. Контракт подписали надолго. Жилье доверили сыну. Поначалу-то они надеялись и его с собой забрать, но он не согласился: в Москве происходило самое интересное. И умный человек мог очень хорошо разжиться деньгами.
Какое счастье, что он не согласился уехать! Ведь они тогда не встретились бы! Не узнала бы Поля своего счастья!
Стоял знойный душный август. Митя иногда убегал по делам, но не очень часто. Они были почти всегда вместе. Одни. Все, что между ними происходило, Митя называл "школой молодого бойца". Он, на правах старшего по званию, объяснял "молодому бойцу" Полине ее обязанности и права. Уговор был такой: приказы старшего по званию выполняются немедленно, без обсуждений и пререканий. Старший же по званию обеспечивает молодого бойца всеми возможными радостями жизни, удовольствиями и материальными благами.
Митя так вжился в образ старшего по званию, что никогда не называл Полю по имени. Только "молодой боец" или "беби" в особенно личные минуты.
Поля наслаждалась бездельем, лишь изредка берясь за скрипку. Она читала модные журналы, которые тогда стали выходить на русском, и узнавала кучу интересного про то, как обольстить мужчину, как быть желанной. В журналах предлагалось заниматься сексом везде. Ничего в этом стыдного не было: только интерес в мужчине пробуждался еще более сильный. По мнению журнальных советчиц, стыд надо было с позором гнать куда подальше и предлагать своему партнеру самые рискованные ситуации. Тогда он будет чувствовать дух приключения, столь необходимый существу мужского пола, и никогда не заскучает со своей авантюрной подругой. Поля пока еще не очень легка была на выдумку, но старалась очень.
Однажды они занимались "этим" в лифте. Сначала они были одни. Митя хлопнул "молодого бойца" по попке велел: "Беби, давай". И беби старалась вовсю. Тут лифт остановился. Они так и застыли: Поля в своей мини-юбке, прижавшаяся спиной к разгоряченному Мите. Бабулька-соседка спросила: "Вы вниз?"
– Нет, пока наверх, – ответил Митя.
Двери лифта съехались. Они продолжили движение. На верхнем этаже лифт попридержали. Совсем ненадолго.
Все и вправду вышло здорово! Такой кайф! И то, что бабка даже не заподозрила, заставляло их дико смеяться, вспоминая.
Поля все время удивлялась тому, как они понимали друг друга. Иной раз просто глазами. Это же просто чудо какое-то! Действительно, встретились два близких человека, у которых нет ни стыда друг перед другом, ни тайн. Только желание дарить радость.
Радости-то у нее прежде совсем не было. Одни преодоления и старания угодить. Ее педагог по специальности была уверена, что, только полностью подчинив себе ученика, можно создать из него настоящего профессионала. Во время занятий она ругалась как… даже трудно подобрать сравнение. Гадко ругалась. Могла закричать:
– У тебя руки из жопы растут!
Или:
– Играешь, как пьяный солдат после оргазма!
Много чего вкладывала в детские уши. Про пьяного солдата с оргазмом Поля услышала лет в десять и смысла долго-долго не понимала. Просто слово само по себе очень не нравилось. Но привыкла сносить все. Еще и дома доставалось. Конечно, не такими словами, но давили по-страшному.
Теперь-то она понимала значение многих слов… И ничегошеньки в них плохого не видела.
– Накося! Выкусите! Хватит! Наслушалась я вас – всю жизнь мне отравили!
Сейчас, в жару, они слонялись по квартире голыми. Так было прохладней, и время не тратилось на раздевание, когда хотелось любить друг друга. Митя приходил в восторг, когда голенькая Полина брала скрипочку для ежедневных своих занятий, поднимала руку со смычком, откидывала голову.
Лилась музыка, восторженно застывал ее муж (так она его называла и вслух, и про себя). Правда, надолго застывать ему не удавалось. Потерпев немного, командир бросался к молодому бойцу и отдавал очередной приказ, которого, по установленным правилам, ослушаться было нельзя. Да у молодого бойца и в мыслях не было не подчиниться приказу!
Жила тогда Полина только в присутствии Мити. Стоило ему отправиться по делам, она начинала ждать. Не могла ни заниматься, ни читать, ни даже слушать музыку. Залезала в кровать под простыню и хотела только одного: заснуть, чтоб проснуться, когда он вернется. Если уснуть не удавалось, она просто лежала, вспоминая, как они встретились, как она его увидела, как все у них было в последний раз, перед его уходом, и о том, что бы еще такого необыкновенного изобрести, чтоб он восхищался своим молодым бойцом.
Митя возвращался, радовался ее придумкам, поощрял своего бойца:
– Сколько сантиметров беби сегодня хочет получить?
Под сантиметрами подразумевались деньги в пачках. Сколько Поля называла, столько и получала. Безотказно. Это были ее деньги. Митя требовал, чтоб она хорошо одевалась, чтоб было видно: не зря он вкалывает. Пусть все на нее оглядываются и ее хотят. Фиг получат.
Ну у кого был еще такой же муж? Разве кто-то был счастливее Поли?
3. Что дальше?
Учиться она не хотела совсем. Ей это было не надо. Она нашла свое счастье, и все тут. Правда, в сентябре несколько раз приходила на специальность, но ее там подкарауливала заплаканная мать с мольбами вернуться, пожалеть, понять, что она себя губит.
– А вы меня жалели, когда всю жизнь только и делали, что ломали? – шипела Полина.
Она вспоминала все старые обиды, все давление, которое оказывали на нее, всю свою детскую печаль.
Домой возвращалась угрюмая.
Только Митя, принимавшийся тут же ласкать, и спасал от злых слез.
– А чего туда вообще ходить? Не нравится – забей! Тебе что – сантиметров мало? Так проси еще – дам! Наслаждайся жизнью, пока молодая. Кому потом все это будет нужно?
И правда – никому!
Она наконец-то жила как хотела, не думая о будущем, об успехах. Только о себе, своем удовольствии, здесь и сейчас.
Она расцвела, похорошела. На нее действительно оглядывались, засматривались. Больше всего Митя гордился ее грудью: она стала большой, женственной.
– Это оттого, что молодой боец слушается командира! От занятий любовью. Я их такими сделал!
Полина довольно долго не догадывалась, насколько он прав в своем утверждении. Действительно, он был причиной увеличения ее груди. Грудь, как правило, набухает, когда женщина делается беременной.
Догадавшись в конце концов о своем состоянии, Полина совсем не испугалась. Скорее обрадовалась. Теперь-то она уж точно стала частью своего любимого.
Она совсем не думала, что с ребенком придут хлопоты, обязанности. Что надо будет как-то растить его, одевать, учить, отвечать за его воспитание. Как-то все идет сейчас замечательно. А потом пойдет еще лучше. Митя принесет "сантиметры", все уладит. Будет весело!
Она гордилась собой и ликовала: вот, она настоящая женщина, у нее получился ребенок. Все, что было между ней и Митей, не сон, не показалось ей, а произошло на самом деле.
В этом новом своем состоянии она не испытывала никаких неприятных ощущений, никаких тошнот, беспокойств. Напротив: она совершенно успокоилась и была довольна жизнью как никогда.
Единственно, что немножко смущало… Она не была абсолютно уверена, что Митя обрадуется. Где-то она читала или слышала, что не все мужчины этому бывают рады, некоторые даже остывают к женам и уходят. Так они устроены. Не все, конечно, но некоторые.
А вдруг ее Митя из их числа?
Поля не была человеком откровенным: все ее детство учило молчанию, старанию и терпению. Это она с Митей так раскрылась небывало. Но сейчас опасения овладели ею.
Она решила для начала отправиться к врачу, чтобы уж наверняка, окончательно убедиться в своей беременности.
В районной женской консультации она высидела больше двух часов в очереди. Ее постепенно стало мутить от тревожного медицинского запаха, от духоты в узком коридорчике, от непонятно откуда взявшегося тяжелого предчувствия.
В кабинете врача за ширмой помещалось гигантское обшарпанное гинекологическое кресло. Это сооружение Полина видела впервые. Оно сильно впечатляло. На столике рядом были разложены огромные металлические инструменты, непонятно для чего предназначенные.
– Как в музее средневековых пыток, – ужаснулась Поля.
Перед креслом стояло ведро с обрывками окровавленной бумаги, ваты и еще чего-то.
– Раздевайся и усаживайся, – равнодушно велела по-вампирски накрашенная рыхлая пожилая медсестра.
– А что снимать? – наивно спросила одуревшая в очереди девушка.
Медсестра посмотрела на нее как на дурочку:
– Ты в постели с мужиком что с себя снимаешь?
Знакомые хамские интонации музыкального педагога вернули Полину в прошлое. Тут тоже надо было повиноваться, не обращая внимания на оскорбления. Она сняла с себя все, как "в постели с мужиком". И села пряменько на кресле, ну просто образцовая дисциплинированная школьница.
– Готова? – спросила из-за ширмы врач, до этого что-то быстро писавшая.
Увидев голую пациентку, сидящую на смотровом кресле нога на ногу, врач позвала медсестру, чтобы и та полюбовалась интересным экземпляром. Обе медработницы рассвирепели, решив, что девица издевается над ними.
– Ты сюда что, играться с нами пришла? Ноги раздвигай и сюда л о ж и, – приказала медсестра, показывая на железные полукружья, назначение которых до сих пор было Полине непонятно.
Она послушно и торопливо улеглась, как приказали, чувствуя себя лягушкой, которую распластали на холодном прозекторском столе и вот-вот начнут безжалостно живьем вспарывать скальпелем.
Поля дрожала от холода кресла, от холода железа под коленками и от полной своей раскрытости и беззащитности.
Врач с хрустом натянула резиновые перчатки и объявила:
– Сейчас я введу тебе два пальца, – и показала два сложенных вместе пальца: указательный и средний. – Ты лежи и не дергайся, это гораздо меньше, чем половой член.
Полина не поняла, при чем здесь половой член и как можно сравнивать это жуткое кресло и их с Митей близость, но не успела додумать, как содрогнулась от сильной боли: пальцы в жесткой резине грубо проникли в нее, стали ввинчиваться до самой глубины, другая рука при этом безжалостно давила на низ живота.
– Больно! Больно! – вскрикнула Поля.
– Раз с мужчиной не больно, – задумчиво произнесла врач, не обращая внимания на стоны пациентки, но что-то сосредоточенно нащупывая. – Раз с мужчиной не больно, то и сейчас тем более говорить не о чем. Матка увеличена. Беременность есть.
Впервые Полина испугалась при мысли о беременности. Ей стало совсем жутко, когда врач приказала:
– Марь Пална, дай-ка мне расширитель.
И медсестра быстренько подала громадную железяку со стола с "орудиями пыток".
Казалось, что эта холодная металлическая штука проткнет ее насквозь. Полина рыдала от боли и унижения. Она хотела оттолкнуть врача, вытащить из себя жуткую штуку и бежать отсюда без оглядки. Но от них уже было некуда деться.
– Руки, руки ей держи, – говорила врачиха Марье Палне, ковыряя Полины внутренности.
По-бабьи сильная медсестра, как наручниками, сковала ей руки и вполне добродушно заворчала:
– Ты что ж это? Любишь кататься – люби и саночки возить. Тебя небось на силу никто не брал, сама в постели развлекалась, а теперь, вон, запрыгала из-за такой ерунды.
Врач поддержала, не переставая причинять пациентке неимоверные страдания:
– Если ты сейчас, на обыкновенном осмотре, так дергаешься, то что же на аборте будет?
– На каком аборте? – сквозь рыдания прокричала Полина.
– Оставить думаешь? – так же равнодушно спросила врач, заканчивая осмотр. – А брак зарегистрирован?
– При чем здесь это? Нет… – не могла унять плача будущая мать.
– Эх, нищету плодить… – пробормотала медсестра, отпуская руки девушки.
– Почему нищету? – не поняла та.
– А кто не нищету, к нам не ходят, – пояснила сердобольная женщина, – в других местах лечатся.
Пока Полина торопливо одевалась, все еще чувствуя внутри оскорбительный холод железа, врач быстро изложила ей правила поведения беременной женщины. Сильнее всего пугала перспектива ежемесячного профилактического осмотра в этом самом кабинете.
– И каждый раз на этом?… На кресле? – передергиваясь от отвращения, спросила она.
– А это уж как будет нужно. Ничего, привыкнешь. Налазаешься еще по креслам этим за всю женскую жизнь. Лиха беда начало, – провожал Полину голос медсестры.
Поля не знала своих прав, не знала, что может отказаться от осмотра на кресле, что может пойти к другому врачу, если этому почему-либо не доверяет. Поэтому просто решила: до родов ноги ее не будет ни у каких врачей.
Ей нужно было поделиться пережитым. Чтобы рассказать Мите, и речи не было: стыдно. К тому же вдруг и он скажет это мерзкое: "нищету плодить" или что-то в этом роде? Впервые она с темным страхом подумала о будущем. Впервые поняла, что совсем не обязательно все должно быть у нее легко, приятно, счастливо, удачно.
Она поехала к подруге и рассказала ей все.
– Ну ты и дура, что в консультацию поперлась, они теперь от тебя не отвяжутся, домой твоим звонить будут: "Ах, беременная такая-то не пришла в положенный день на осмотр, ах, срочно подайте нам эту беременную, ах, из-за таких, как она, рождаются в многострадальной России дети-уроды"… – сердито изображала подруга, но, видя заплаканную физиономию Поли, тут же принялась утешать:
– Ну а в принципе, чего раскисать-то так? Врачиха как врачиха. У меня вон весной было воспаление придатков, я на полусогнутых приплелась в консультацию, а у нас там такая лошадь сидит громадная, двухметровая крашеная блондинка, не баба, а просто трансвестит настоящий, так она мне диагноз поставила, что это мне за грехи, представь! Небось уверовала недавно и теперь собственные грехи за чужой счет отмывает. Так вот: велела читать молитвы сорок дней по три раза в день и голубей кормить, потому что они – носители святого духа.
– Не может быть! – развеселилась Полина.
– Еще как может! Вот: молитвы она дала. Храню на память.
– А лекарства? – поинтересовалась Поля, отвлекаясь совсем от собственных бед.
– А как же! Предлагала купить у нее травяной чай, освященный. Только я отказалась.
Поля разглядывала текст молитвы, аккуратно выписанный на бланке рецепта твердой рукой врача, всю жизнь занимавшегося абортами.
– Ну и как? Полегчало после визита?
– Вечером температура 39, орала от боли, меня на "Скорой" в больницу, там и лечили. Всю попу антибиотиками искололи, живого места не было.
– А на кресле смотрели?
– Естественно. А ты что думала? Ну, видишь, жива. И ты живая осталась. Не кисни. Куда ж денешься?
Легко было сказать "не кисни". А у Поли будто что-то сломалось внутри. Кончилось ее безмятежное счастье.
Она даже подумать боялась, как будет рожать, как окажется полностью во власти сегодняшних врача и медсестры. Она так и видела, как эти, из консультации, грубо распластывают ее на столе, а она уже с огромным животом, уродливая, беспомощная.
– Может, и вправду сделать этот… аборт? – даже про себя она произнесла жуткое слово с отвращением. И все-таки продолжала додумывать:
– Найду другого врача, сделают под общим наркозом. И все. И сразу свобода. И конец страху.
А что же любовь? И ребенок – подтверждение их с Митей полного счастья?
Но время для принятия решения еще оставалось. Еще можно было об этом не думать. Хотя бы пару недель.