– Твой мир полон бесчувственных засранцев, Китти, и ты это знаешь. – Пепел с сигареты упал на ковер. – Кто я? Что я? Кем я был для тебя по-настоящему, Китти?
– Мужчиной, которого я любила, все еще люблю, – прошептала она.
– Неправда. Я просто был человеком, с которым ты познакомилась, он тебе понравился, и ты решила пожить с ним немного. Мужчиной, которого ты держала на поводке, как собаку.
– Это же смешно, Жан-Клод. Я никогда не думала о тебе так. Ты всегда принадлежал сам себе, был самим собой, всегда.
– Да уж. – Он сильно затянулся и выпустил две струи дыма из ноздрей. – Как же тогда получалось, Китти, что мне всегда приходилось жить по твоему расписанию, и никогда тебе – по моему?
– Что ты имеешь в виду? Мы всегда обсуждали, что нам делать.
– Ну да, например, приехать в Лас-Вегас на уик-энд. Или в Рино. Ты всегда говорила, что ненавидишь эти места, что не можешь ехать туда, где толпы, потому что терпеть не можешь, когда на тебя глазеют. Что тебя повсюду окружает толпа, что ты не можешь уединиться. И так далее, и тому подобное. И тем не менее вот она ты. Почему?
– Я приехала, чтобы найти тебя. Потому что я все еще тебя люблю и не хочу, чтобы мы расстались.
– Любовь! – Презрительно фыркнув, он встал и налил себе водки из наполовину пустой бутылки на комоде. – Любовь – улица с двусторонним движением, Китти, а я понял, что за те месяцы, что мы были вместе, мы двигались лишь в твоем направлении.
Она молчала, понимая, что это, по сути, правда. Они обычно делали то, что подходило ей. Она манипулировала им, сама того не желая. Он протянул ей бокал с водкой.
– Все должно было быть так из-за твоей карьеры, Китти, или из-за Томми, или еще по каким-то причинам, которые мешали мне стать равноправным партнером в твоей жизни, действительно делить ее с тобой. Пока ты ездила в турне, очаровывая Америку, я очень серьезно подумал и пришел к выводу, что то, чего хочу я, как раз и есть то, чего никак не хочешь ты.
– Что именно? – Она уже знала ответ.
– Брака, – сказал он. – Я хочу быть твоим мужем, Китти. Я хочу стать частью твоей жизни, хочу принадлежать тебе, и чтобы ты принадлежала мне.
– Но я тебе уже говорила, я не готова еще к новому браку, Жан-Клод, и, поскольку у меня, скорее всего, вообще больше не будет детей, куда торопиться? Послушай, дорогой, если люди действительно любят друг друга, какой смысл в браке?
– Чушь собачья! – огрызнулся он. – Как раз в этом-то и весь гребаный смысл, Китти. Единственный смысл. Дети или без детей, но я отказываюсь стать еще одним членом твоего обслуживающего персонала, Китти. Мужчина Месяца Китти, или года, или еще как. Тут задета гордость. Мое уважение к себе, как к мужчине, называй это как хочешь. Оно не позволяет мне… – Он пожал плечами. – Но мы уже столько раз говорили на эту тему, cherie, что я наконец-то увидел свет.
– Какой свет?
– В конце туннеля. Который говорит: "Мотай оттуда, Жан-Клод, и устрой свою жизнь. Верни свою жизнь на проверенные рельсы и перестань существовать в тени Катерин Беннет". Я мужчина, Китти, я не хочу жить, как домашняя собака.
Он ей казался таким сильным и уверенным, так хотелось обнять его и положить голову на плечо. Так хотелось, чтобы он встал у руля ее жизни.
– Ты хочешь сказать, что после всего случившегося ты все еще хочешь на мне жениться?
– Китти, Господи, да я тебя обожаю. И да, я все еще хочу на тебе жениться, я хочу быть с тобой всегда. Когда ты состаришься, ухаживать за тобой, если ты заболеешь.
Он сел рядом с ней. Острое наслаждение пронзило ее, когда он ласково погладил ее по обнаженному плечу. Она ощущала его запах – теплый, терпкий, хорошо сохранившийся в памяти. Он наклонил голову и осторожно поцеловал ее плечо. Она почувствовала, что начинает плыть в таком знакомом озере наслаждения. Его руки теперь ласкали ее более сокровенные места. Дразнили и гладили, разжигая в ней огонь, который могло потушить только его тело, соединенное с ее телом.
– Выходи за меня замуж, Китти, прямо сейчас, – выдохнул он ей в волосы. – Ты будешь счастлива, я обещаю.
– Да, но я…
Он остановил ее поцелуем, и все ее протесты разлетелись, как листья на ветру.
Она услышала свой голос будто издалека.
– А если я не смогу… не выйду за тебя замуж? Что тогда?
Магические пальцы, руки и губы замерли, и он откинулся на диване, глядя на нее печальными зелеными глазами.
– Тогда мы расстанемся. Навсегда. Конец. Zut! – Он резко провел ребром ладони по шее. – Вот так. Кончим сразу, никаких затяжек, лучше умереть сразу, чем истечь кровью от тысячи порезов. Китайцы знают толк в пытках. Они отрезают от человека по маленькому кусочку до тех пор, пока он не превращается в открытую рану, умоляя о смерти, желая ее больше, чем чего-либо в жизни. Мучительный способ умереть.
Катерин содрогнулась, страстно желая близости с ним. Что она потеряет, если выйдет за него замуж? Он всегда вел себя с ней честно. Настоящий джентльмен – галантный, нежный, забавный, с прекрасным чувством юмора. Он обожает ее, а она обожает его. Они будут жить вместе так, как никто до них не жил на протяжении всей истории любви. Чего же она боится?
"Согласись, – подсказывал Катерин внутренний голос. – Согласись же, идиотка. Ты бежала за ним вплоть до Вегаса, чего тебе еще надо? Или ты все это затеяла, чтобы разок трахнуться? Стоит газетенкам разузнать о твоем маскараде, тебя осмеют так, что небо покажется с овчинку".
– Отношения должны развиваться, а не двигаться назад, – твердо заявил Жан-Клод. – Так что, если я не буду с тобой, Китти, я вернусь к своей привычной жизни в Вегасе без тебя.
Он опять ласкал ее, обещая наслаждение, предвкушение которого вынудило ее сдаться.
– Хорошо, – прошептала она, – если ты в самом деле этого хочешь, я выйду за тебя замуж.
Он отодвинулся и внимательно заглянул ей в глаза.
– Э, нет, Китти. Так не пойдет, мало лишь мне хотеть этого брака, ты тоже должна хотеть.
– Я хочу, – прошептала она как в бреду, бедром чувствуя тепло его тела, желая его до такой степени, что испытывала боль. – Да, Жан-Клод, я тоже хочу, я хочу быть твоей женой, честно.
Они занимались любовью всю ночь напролет. Катерин, которой уже несколько недель было совсем не до секса, унеслась на волне такой всепоглощающей страсти, что в голове не осталось ни одной мысли. Единственное, что имело значение, – ее тело, слившееся с телом Жан-Клода. Когда сквозь дешевые черные занавески начал пробиваться серый свет раннего утра, она уже совсем ослабела, но он был ненасытен. Как будто теперь, когда она согласилась стать его женой, он стремился доказать, что он – самый замечательный любовник из всех, какие у нее когда-либо были. И он действительно им был. Он был вне конкуренции.
В полдень они заказали завтрак в номер. Шампанское, апельсиновый сок, бекон, яйца, круассаны – и съели все быстро и с жадностью, чтобы снова, и снова, и снова заняться любовью. Наконец они заснули в объятиях друг друга, а когда проснулись, уже снова было темно.
Он поцеловал ее сонные глаза.
– Поднимайся, женушка, – прошептал он. – Время собираться. Сегодня день твоей свадьбы.
Их обвенчал помятый священник в обветшалой маленькой розовой оштукатуренной часовне на побережье. Она находилась рядом с дешевым казино, и, когда они произносили слова клятвы, до них доносились крики игроков и звон игральных автоматов. Жан-Клод купил ей простое золотое кольцо в гостинице, а Квентин, таинственным образом объявившийся, занимался всеми формальностями.
Когда они летели на частном самолете в Лос-Анджелес после еще одной ночи беспрерывной и страстной любви, Катерин думала, что она – самая счастливая женщина в мире.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Став мадам Жан-Клод Вальмер, Катерин была безмерно счастлива. Жан-Клод воплощал все, что ей хотелось видеть в мужчине, она никогда и не надеялась, что может встретить такого. Их любовь была сильной и чистой; их сексуальная жизнь – смелой, чувственной и необыкновенно эротичной. Он хотел ее и днем и ночью, и она тоже желала его каждый день и каждую ночь. Часто днем или в выходные, когда она лежала у бассейна или зубрила текст, он брал ее за руку, поднимал на ноги и вел в спальню. Ей не приходилось встречать мужчину, который так бы любил заниматься любовью. Каждый раз они отдавались друг друг полностью и страстно. Каждое утро, когда она уезжала на студию в холодном Лос-Анджелесе, он касался ее и шептал:
– Je t'embrasse, cherie. – Он учил ее французскому языку: Жан-Клод мечтал, что когда-нибудь они купят маленький домик в долине Луары. – Ты должна выучить мой язык, cherie, – убеждал он. – Французский – самый красивый язык, хотя и трудный, именно поэтому немногие американцы говорят на нем. Американцы предпочитают что-нибудь полегче. – Он настаивал, чтобы дважды в неделю они с Томми разговаривали с ним за ужином только по-французски. В эти дни Томми по большей части молчал.
Не вызывало сомнений, что его новоявленный отчим не нравится Томми. Напрасно Катерин говорила, что тоже имеет право на личную жизнь и что с Жан-Клодом она впервые за много лет чувствует себя счастливой. Даже Бренда, тоже недолюбливающая Жан-Клода, пыталась объяснить Томми, что именно состояние Катерин является главным в этом уравнении.
Беда была в том, что Томми не желал слушать. Однажды после такого разговора он вышел из дома, хлопнув дверью и заявив, что отныне будет жить с отцом. На следующее утро он несколько пристыженно вернулся; Катерин сумела удержаться от упреков. Она прекрасно понимала, что жизнь в запущенной квартире Джонни устраивает Томми еще меньше, чем необходимость каждый день сталкиваться с Жан-Клодом.
Из всех близких Катерин лишь Вера действительно обрадовалась этому браку, особенно когда она увидела фотографии на первых полосах газет. Квентину удалось сделать несколько снимков в часовне в Лас-Вегасе, а Жан-Клод умудрился договориться об огромных гонорарах за их использование.
– В том белом костюме ты выглядела прекрасно, хотя тебе и не следовало надевать белое, выходя замуж второй раз, – сказала мать Китти. – И тебе не мешало бы заняться шеей. Она выглядит слишком тощей. Мужчины не любят костлявых женщин, Кит-Кэт; им подавай немного мяса на косточках.
Катерин рассмеялась. В эти дни ей ничто не могло испортить настроения, пусть мать говорит что хочет. Она влюблена и все больше и больше одержима своим мужем; мысли о нем ни на минуту не выходили у нее из головы. Все эти клише из любовных песен теперь подходили ей: "Путешествие на Луну на легких крыльях", "Все в тебе" и "О нет, им не отнять тебя у меня". Только на съемочной площадке, становясь Джорджией Скеффингтон, могла она забыть о нем.
Казалось, Жан-Клоду ничего не нужно от Катерин, кроме возможности быть с ней.
– Самое главное для меня – твое счастье, cherie, – говорил он и не уставал ей это доказывать.
Он часто грустно качал головой, когда заставал ее спорящей по телефону со своими импресарио или агентом. Хотя ей и удалось неопровержимо доказать, что американская публика обожает ее. Хал все никак не мог найти для нее работу на других каналах. Поскольку она вернулась в "Семью Скеффингтонов", то уже не смогла сыграть заглавную роль в обещанном сериале Луи Люпино.
– Я ничего тебе не подыскал на следующий перерыв между съемками, – признался Хал.
– Если я пользуюсь такой популярностью у публики, то почему нет?
– Все дело в том, что ты играешь эту треклятую роль слишком хорошо. Другие каналы тоже опрашивали публику. Для нее Катерин Беннет на сто процентов Джорджия Скеффингтон. И никаких вариантов. Так уж получается. Мне очень жаль.
Жан-Клод слышал этот разговор и видел расстроенное лицо Китти.
– Почему бы тебе не разрешить мне помочь тебе, cherie? – спросил он. – Прежде всего, я считаю, что дела твои ведутся безобразно. Бретт не только жулик, хуже, он идиот. Жулик бы просто слизывал пенки, но и тебе бы давал возможность заработать. Идиот же нечто значительно худшее. Послушай… – Жан-Клод сидел в своем новом кабинете за портативным компьютером. Он превратил в кабинет комнатку рядом с кухней. – Давай я тебе покажу некоторые цифры. – Он бойко напечатал колонку цифр. Она наблюдала, стоя за его спиной. – Если ты столько зарабатываешь, – сказал он, – то нет никаких причин для того, чтобы не откладывать двадцать процентов. А сейчас ты тратишь больше, чем зарабатываешь. Знаешь старую китайскую поговорку?
– Еще одну? – Она засмеялась и ласково провела рукой по его шее.
– Счастлив тот человек, кто зарабатывает сто долларов и тратит девяносто девять долларов и девяносто девять центов. Но горе тому, кто, зарабатывая сто долларов, тратит сто один.
– Чертовски верно, – неохотно согласилась Катерин.
– В шоу-бизнесе тьма звезд, продюсеров и режиссеров, которые, будучи когда-то богатыми, сейчас живут в нищете. – Его голос обрел уверенность. – Большинство актеров и вообще исполнителей широко известны тем, что ничего не понимают в деловой стороне. Ее знают адвокаты, бухгалтеры, агенты, менеджеры и все другие акулы и пираньи Голливуда, и они этим пользуются, cherie.
– А откуда ты все это знаешь?
– Знаю, – многозначительно промолвил он. – Мой отец был бухгалтером. Ничего особенного, понятно, но я многому у него научился. Потом, когда я был поп-звездой, моими финансами занимался Квентин. Он не смог научить меня, как зарабатывать деньги, но он уж точно научил меня их беречь и удачно вкладывать.
– Ты так и делал?
– Разумеется. Не хочу хвастать, мадам Вальмер, но смотрите сюда. – Он поцеловал ей руку и быстро напечатал еще какие-то цифры на компьютере.
– Voila! Это империя Жан-Клода Вальмера. И она растет. Тебе не придется трудиться всю жизнь, cherie, потому что у тебя есть муж, который вскоре сможет о тебе позаботиться.
Катерин уставилась на цифры.
– Однако, – продолжал Жан-Клод, нахмурясь и быстро стуча по клавишам, – в данный момент все мои активы завязаны в новом проекте в Лас-Вегасе. Временно, разумеется.
– Разумеется. – Катерин следила за его ловкими пальцами. Радовалась, что он начинает хоть чем-то с ней делиться.
– Теперь, cherie, тебе ведь необходимо иметь свои собственные деньги, n'est-ce pas?
Она кивнула.
– И malheureusement, мои деньги все сейчас вложены в отели. Так что, cherie, хотя я и могу вносить свою долю хозяйственных расходов, ты должна понять, что пока мое финансовое положение не позволяет оплачивать все твои расходы, хотя как твой муж я должен был бы это делать.
– Я свободная женщина; я никогда и не ждала, что ты станешь платить за Томми и его школу, или за этот дом, или за прислугу и вообще оплачивать все, что мне нужно.
– И все же, cherie, – он напечатал еще несколько цифр, которые немедленно возникли на экране, – ты должна сделать две важные для твоего будущего вещи.
– Что именно?
– Первое, тебе следует больше зарабатывать.
– Ха! Легче сказать, чем сделать. Конечно, сорок тысяч долларов за эпизод тоже не кот начихал, но знаешь ли ты, сколько у меня от них действительно остается?
– Полагаю, не слишком много. – Он снова нахмурился.
– Абсолютно верно, черт побери. По правде говоря, я в долгах по уши. Мне и подумать страшно, на какую сумму Бретт заложил этот дом.
– Мы с этим разберемся, – сказал Жан-Клод. – Второе, тебе надо копить заработанные деньги. И в том, и в другом я могу тебе помочь.
– Ты слишком много от меня хочешь, дорогой.
– Ты знаешь, что я думаю о Бретте, и то же самое касается Хала. Они бесполезны. Вспомни, это я устроил тебе роль в сериале на другом канале, когда тебя едва не выкинули из "Скеффингтонов".
– Конечно, я помню, дорогой.
– Всего-то и понадобились легкие психологические игры с Кэролин Люпино. Ничего сложного, если знаешь правила бизнеса и привычки людей. Ладно. Давай я тебя познакомлю со своими идеями насчет твоего финансового будущего. Потом я скажу тебе, что, по моему мнению, ты должна делать со своей карьерой и как я тебе могу в этом помочь.
Остаток вечера они провели за бухгалтерскими книгами, корешками счетов, налоговыми декларациями и квитанциями об оплате. Катерин никогда не хватало ни сил, ни желания разобраться со всеми этими скучными делами, но тут к концу вечера она убедилась в двух вещах. Не только, что Жан-Клод – совершеннейший финансовый гений, но и что ей следует немедленно уволить Бретта и поручить все свои финансовые дела мужу.
– Ты не пожалеешь, cherie. – Он поцеловал ее в лоб и заглянул глубоко в глаза, – Обещаю, я все для тебя сделаю.
– У тебя что, совсем крыша поехала? – Голос Бренды достиг небывалых высот. – Ты не можешь позволить ему взять в руки твои финансовые дела, не можешь, и все!
– Почему? – спросила Катерин. – Уж наверняка он будет не хуже моего бывшего бухгалтера и других советчиков. Жан-Клод доказал мне, что Бретт совершенно беспомощен. Мои дела сейчас в худшем состоянии, чем были до его появления. Что я теряю?
– Не знаю. Просто чувствую, что ты поступаешь неправильно. – Бренда сидела на диване в гардеробной Китти, просматривая почту от фанатов. – Ведь ты, по сути, этого мужика очень плохо знаешь. Ну встретила его во Франции, он тебе позвонил, пришел, трахнул тебя несколько раз, ты вышла за него замуж, а теперь ты передаешь ему всю свою жизнь на блюдечке. Зачем?
– Инстинкт, – сказала Катерин. – Мы оба прошли сквозь огонь и воду. Он все понимает про этот дерьмовый бизнес, так же как и я. У нас много общего, и я ему доверяю.
– Доверяет она! О Господи! – воскликнула Бренда. – Слишком рано еще, ты же только-только вышла замуж, ты же его всего три месяца знаешь, черт бы все побрал!
– Трех месяцев достаточно, чтобы поверить в кого-то, – твердо заявила Катерин. – Послушай, Бренда, я знаю, Жан-Клод уговаривать умеет, но он абсолютно честен, и надо с ума соскочить, чтобы усомниться в нем хоть на секунду.
– О Господи, – простонала Бренда.
– Послушай, он говорит, я должна постоянно его проверять, что глупо было бы вот так полностью довериться. Я и проверила, и все, что он говорит, сходится. Бренда, все уже решено, так что, пожалуйста, ничего не говори.
Бренда и не стала ничего говорить, по крайней мере Катерин. Но она позвонила Стивену и все ему рассказала.
– Ты не поверишь, что он заставил ее сделать, Стив. Я жду беды.
– Она уже взрослая девочка и умница, – возразил Стивен. – Она знает, что делает.
– Дай Бог, чтобы ты оказался прав, – вздохнула Бренда, но в душе была убеждена, что Стив ошибается.