Он сделал несколько шагов, отступая. Стена остановила его и, опершись, Дмитрий снова закрыл глаза. Ему хотелось подхватить Юлию на руки и, покрывая поцелуями лицо, шею, закружить, заставить смеяться, смотреть на"него сияющими глазами. Но что-то подсказывало, что она не готова. Она не позволит ему оказаться настолько близко. Она борется сама с собой, со своим прошлым, со своим принципами, комплексами, страхами. И самый страшный из них - оказаться в его власти. Подпуская к себе, она строго контролирует расстояние. Ей нужно свыкнуться с мыслью о том, что рядом будет другой мужчина.
- Скоро приедет такси, - тихо сказала Юлия. - Я сегодня уезжаю.
- Знаю.
- Я приеду и отвечу вам, хорошо?
- Как будто у меня есть выбор, - обреченно сказал Рогозин.
- Надеюсь, вы к моему возвращению передумаете, - улыбнулась Щеголева.
- Нет, не надейтесь, - Рогозин подошел к двери, открыл ее и, повернувшись, послал на прощание воздушный поцелуй. - Я буду скучать. До встречи.
, Юлия опустилась на колени перед цветами. Улыбаясь, провела рукой по гладким, прохладным бутонам. Это был самый красивый букет из всех, что ей довелось получать. Юлия вскочила и подбежала к окну, резко отодвинула занавеску. Она хотела еще раз посмотреть на него, махнуть рукой и улыбнуться. Она хотела увидеть его глаза еще раз. Но Рогозин быстро вышел из подъезда и сел в ожидавшее его такси. Он не собирался находить взглядом ее окна, потому что слишком быстро закрыл за собой дверцу. Юлия огорченно смотрела вслед удаляющейся машине. Ей показалось, что ее снова бросили. Радость от предстоящей поездки сменилась разочарованием и непонятным чувством, которое Щеголева не сразу распознала. Она гнала его от себя, но вскоре поняла, что бороться с ним бесполезно. Ей было невыносимо грустно и, подсоединив телефон, она набрала номер Андреевой.
- Алло! - звонко, ободряюще отозвалась та.
Юлия закрыла трубку ладонью, потому что ее срывающийся от волнения голос никак не вязался с настроением подруги. Нет, она не могла говорить об этом даже с ней. Щеголева осторожно нажала рычаг, прижав трубку к груди. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Как в молодости, когда любовь стремительно врывалась в жизнь и становилась единственно важной. Она смотрела на огромный букет алых роз, сожалея, что они останутся здесь без нее. Юлия решила, что позвонит Наташе - пусть пришлет Севу. Такая красота должна радовать глаз. Она чувствовала, что сегодня произошло что-то выдающееся, что-то способное круто изменить всю ее жизнь. Но от сомнений и страхов не так-то просто отделаться.
- Интересно, что же я отвечу, когда вернусь? - глядя на свое отражение в зеркале, произнесла Юлия.
Свой сорок третий день рождения Щеголев отмечал в ресторане, куда пригласил близких друзей и несколько коллег из института. После того как его жизнь сделала крутой вираж, определиться с тем, кто остался рядом, стало нелегкой задачей. Приглашенных оказалось немного, но не это огорчало Щеголева. Его настроение никак не было похоже на приподнятое, легкое, радостное состояние именинника. Он всячески старался делать вид, что все в порядке, но первым, кто красноречиво остановил на нем вопросительный взгляд, был Андреев. Сашка пришел без Надежды. Лев и не ожидал увидеть ее среди гостей, но мужскую дружбу еще никто не отменял. Поэтому Саша заслуженно занимал место по левую руку от виновника торжества. Так было всегда. Их дружба выдерживала и не такие испытания.
- Ну, дружище, что-то не могу разобраться в мимике твоего лица, - доверительно произнес Андреев в один из перекуров. Рядом не оказалось никого, чьи уши могли бы помешать откровенному разговору. Маша развлекала женскую половину приглашенных чуть поодаль. Они хихикали, как заговорщицы, время от времени поглядывая в их сторону.
- Не знаю, Саня. Все нормально, наверное. Нам, мужикам, никогда не угодишь, - попытался отшутиться Щеголев.
- Даже так? Не рановато?
- Не спрашивай, прошу тебя. Я и сам себя отказываюсь понимать, - устало отмахнулся Лев, оборачиваясь на громкий смех Маши. - Она другая, совсем другая, а я все тот же, понимаешь? Дело только во мне.
- Тебя никто не заставлял так категорически менять декорации, - многозначительно глядя на друга, произнес Андреев. - Ты ведь у нас максималист, по-другому не умеешь. А нужно уметь. Жениться в нашем возрасте - это…
- Молчи, Саня, я думаю, что до свадьбы дело не дойдет. Она держит меня за красивую игрушку, которая должна попадаться ей в руки под настроение.
- А в остальное время?
- Не мешать плавному течению жизни.
- Это для тебя приемлемо? - Андреев пристально посмотрел Щеголеву в глаза.
- Я сам это выбрал. Теперь главное, сделать так, чтобы все не закончилось слишком быстро. В противном случае я буду выглядеть посмешищем.
- Странно, что тебя волнует именно это, - заметил Андреев, выпуская струю серого дыма.
- На самом деле меня уже ничего не волнует.
- Ты хоть любишь ее?
- Кого?
- Машу.
- Не знаю.
- Щеголев, я отказываюсь понимать тебя. Юля такая замечательная женщина, которая…
- Стоп! - Щеголев щелчком послал окурок в стоящую неподалеку урну. - Ни слова о ней.
- Почему? Может быть, еще не поздно все вернуть.
- Наивный ты, Саня. Она заранее все знала и предупреждала, что я захочу вернуться.
- Вот видишь! - обрадовался Андреев. - Есть повод полить бальзам на рану. Скажи, что она оказалась гораздо умнее, прозорливее. Наговори кучу приятных женским ушам вещей и возвращайся домой.
- Нет у меня там больше дома. И возвращаться мне некуда. Юлия забыла о моем существовании гораздо быстрее, чем я предполагал. Она всегда была цельной натурой, ее равновесие практически нельзя нарушить. Ты давно ее видел?
- Недавно. Надя была у нее в гостях, и мне пришлось вечером заехать за ней.
- И как она выглядела, только честно? - Щеголев достал очередную сигарету, нервно закурил.
- Прекрасно. У нее прическа другая, словно и она сама тоже изменилась.
- Вот видишь, - Щеголев поджал губы. - Прошло полгода, и она смогла приспособиться. У нее полный порядок. Знаешь, я не удивлюсь, если она скоро выскочит замуж.
- Эка ты хватил, - отмахнулся Андреев.
- Я знаю, что говорю.
Андреев не стал спорить со Львом, тем более что к ним подошла Маша. Она обняла Щеголева, заглядывая ему в глаза.
- Как себя чувствует именинник? - целуя его в щеку, спросила она.
- Он в порядке, - в тон ей ответил Щеголев.
- Я рада за него, - улыбнулась Маша и снова обратилась к Льву. - Твой друг умеет читать твои мысли. Как это должно быть приятно. Поделитесь опытом, Александр?
- Это приходит с годами.
- Тогда у меня нет шансов, - произнеся это, Пожарская упорхнула в банкетный зал, оставив двух мужчин недоуменно переглядываться.
- Да, Лева, как говорится, без комментариев, - через какое-то время произнес Андреев. - Пойдем выпьем за твое здоровье. Кажется, в создавшейся ситуации главное, чтобы хоть оно тебя не подвело.
Они вернулись за стол, где гостей развлекала Маша. Она явно была в центре внимания, и это ее устраивало. Это была ее стихия. Она очаровывала всех и вся, бросая на Щеголева многозначительные взгляды. Она вкладывала в них особый смысл, который был ему понятен: "Смотри, как все восхищаются мной! Ты должен быть горд!" И он старался влиться в веселье, которое словно проходило мимо. Никогда он еще не чувствовал себя так паршиво на собственном дне рождения.
Он планировал провести этот день по-другому, но Маша категорически отказалась принимать гостей дома. За несколько. дней до торжества она поставила все точки над "i":
- Я не буду ничего устраивать дома. Не хочу к вечеру устать до такой степени, чтобы потом мечтать только об одном - поскорее бы все разошлись. Это бывает раз в год, неужели нельзя сделать настоящий праздник?
- Наверное, можно, - Щеголев смотрел, как Маша основательно мажет лицо недавно приобретенным кремом, и главное для нее сейчас - ощущения, связанные с этим. А его, Щеголева, день рождения стоит минимум на втором плане.
- Хочешь, подскажу тебе один ресторан - хорошая кухня и цены умеренные, - Маша удовлетворенно похлопала себя кончиками пальцев по щекам, под глазами, совершая какие-то ритуальные движения. - Мы там в прошлом году отмечали что-то всей съемочной группой.
- Какой группой? - задумавшись, переспросил Лев.
- Съемочной.
- Ах, да, конечно.
Так они оказались шестого марта в "Подворье" - небольшом уютном ресторане, который пару лет назад появился в тихом центре города и имел репутацию приличного заведения. И все-таки Щеголеву было не по себе. Он привык к домашней кухне, к неповторимой атмосфере, которую создавала вокруг него и гостей Юлия. Она умела быть незаметной, и в то же время все держалось на ней. Но подчеркивать это она никогда не позволяла себе. Ей нравился второй план, который по сути и был основным, определяющим.
Щеголев налил себе в рюмку коньяка и задумчиво обвел взглядом гостей. Они, казалось, уже забыли о поводе, собравшем их вместе. Так всегда бывает. Вначале некоторая скованность, потом шумное веселье, пошловатые шутки, что должно говорить о том, что компания расслабилась. Все перезнакомились и вели непринужденные разговоры ни о чем. Глядя на гостей, Щеголев ощутил тоску. Он любил встречаться с друзьями, хотя с каждым годом на это общение оставалось все меньше времени. Работа отнимала его и у семьи, и у друзей.
Раздался громкий смех Маши, и Лев недовольно посмотрел на нее. Она кокетливо проводила рукой по волосам, а ученый секретарь института, в котором работал Щеголев, что-то нашептывал ей на ушко. Его раскрасневшееся лицо блестело. Он старался произвести впечатление на юную особу, выделявшуюся среди привычной команды. Она выбрала его в собеседники, и это льстило его самолюбию. Почему-то Щеголеву не понравилась та показная независимость, с которой держалась Маша. Он отвел взгляд и поднял рюмку, приглашая присоединиться к нему сидящих рядом, и повернулся в пол-оборота к Андрееву.
- Слушай, Сан Саныч, давай за детей наших. За Анфису, Наташу.
- С удовольствием, - Андреев понимающе смотрел на друга. - И за внучка твоего, за Андрюшку. На кого похож-то?
- На меня, - ответил Лев и одним глотком выпил содержимое рюмки. - Он так похож на меня, что, глядя на его маленькое личико, я, будто в зеркале, вижу себя. Таким был я сорок лет назад. Хорошо, хоть до этого дожил. Пока это самое светлое, что есть в моей жизни.
- Дожил? Тебе еще рановато такое говорить. В сорок лет-то, - заметил Андреев.
- Мне сто сорок, Саня.
Щеголев махнул рукой. С некоторых пор ему казалось, что жизнь его тянется долго и безрадостно, а главное, бесцельно. Она потеряла смысл, оказавшись в цепких руках молодой и прагматичной женщины. Лев смотрел на ее улыбающееся лицо, светившееся от сознания собственной значимости, и ловил себя на мысли, что больше не замечает того очарования, которое покорило его при знакомстве. Он никак не находил в ней ничего такого, что могло толкнуть его на безумный шаг. Теперь уход из семьи он рассматривал именно как помутнение рассудка, временную невменяемость, состояние некого транса, в который ввела его Пожарская.
Мысли приобретали все более мрачный оттенок. Может быть, на него подействовал выпитый коньяк? Нет, дело не в этом. Последнее время Щеголев чувствовал себя крайне неуютно рядом с Машей. Вместо логичного сближения происходило обратное - они отдалялись друг от друга, мотивируя все загруженностью на работе, усталостью. Даже близость с Машей для него имела какой-то безнадежный оттенок. В ней больше не было взрыва эмоций, придающего силы, после которого хочется жить. Он чувствовал, что его любовь принимают, снисходят до нее. Он терял уверенность в себе как мужчина, потому что постоянно ловил на себе чуть насмешливый взгляд Маши. Как будто на словах все было красиво. Она целовала его, приговаривая, что он - самое волнующее приключение в ее жизни. Щеголеву меньше всего хотелось считать себя приключением. Он думал, что все гораздо серьезнее. Он поставил все в своем размеренном и устоявшемся существовании с ног на голову, а эта девчонка позволяет себе относиться к нему, как к модному аксессуару, время существования которого ограничено.
Маша стала особенно категоричной и грубоватой вскоре после того, как он стал свободным. Если бы она вела себя по-другому… Иногда Щеголеву казалось, что она едва терпит его присутствие рядом. Холостой Щеголев стал для нее обременительным. Она словно тяготилась тем, что приходилось тратить время на заботу о нем. И забота эта была поверхностной, словно вымученной, довеском, от которого пока не получалось отделаться. Пожарская не пыталась узнавать о его слабостях, привычках, вкусе, со своей стороны всякий раз открывала Льву очередную подробность своего характера, гастрономических пристрастий. Он уже знал ее любимый цвет, любимую книгу, любимое блюдо, духи… Список был внушительный, а она знала только то, что его внешний вид должен соответствовать должности. В этом направлении она действовала четко, привлекая свою стиральную машину-автомат. Маша исправно стирала и гладила сорочки, наглаживала воротнички, вычищала костюмы и следила за тем, чтобы его обувь блестела. Это было единственное, что ее на самом деле волновало - впечатление, которое производит ее мужчина. Остальные компоненты комплекса внимания и заботы она всеми правдами и неправдами перекладывала на Щеголева. Для него это было в новинку, потому что за долгие годы с Юлией он привык к другому распределению обязанностей в семье. Хотя его нынешнее положение великовозрастного бойфренда никак не укладывалось в семейные рамки. И честно говоря, Щеголев не спешил делать еще один революционный шаг в этом направлении.
Он жил на птичьих правах в квартире Пожарской и, пожалуй, это обстоятельство более всего не давало ему покоя. Однажды он обмолвился об этом, но осекся под удивленным взглядом Маши. Она продолжала вести машину, только лицо ее напряженно замерло.
- Тебя не устраивает площадь, район или вообще мое соседство? - прикуривая сигарету, спросила она через какое-то время. - Или мне тебя прописать?
- Маша, ты как всегда без полутонов.
- Я просто хочу определенности. Я знаю, чего хочу. Чего ты хочешь?
- Не знаю, - буркнул Щеголев и, отвернувшись, уставился в окно.
- Вот с этого и начнем.
Он понял, что затеял бессмысленный разговор. Чего он добивается? Он не предложил Маше того, что должно стать логическим продолжением тех изменений, на которые он решился. Может быть это - причина ее отрешенности, некоторой холодности? Нет, он не чувствовал себя готовым к этому важному шагу. Но и не собирался идти на попятную, возвратившись к разговору о размене квартиры, в которой осталась Юлия. Об этом не могло быть и речи. Поэтому, усмирив свою гордыню, Лев принял правила Машиного дома. Теперь он поднимался первым, чтобы приготовить легкий завтрак. Пожарская быстро забыла о своей "безмерной любви" к хозяйственным заботам. Она перестала играть роль заботливой подружки, с удовольствием колдующей на кухне за любимым блюдом своего избранника. С некоторых пор Пожарская не напрягалась в этом направлении. Теперь в обязанности Щеголева входило заглядывать в холодильник, следя за тем, чтобы он не стал пустым. Маша демонстративно показывала, что может довольствоваться йогуртом и апельсиновым соком. Она совершенно спокойно относилась к отсутствию мяса и вообще чего-то съестного. Видя, что Льву это не нравится, она позволяла себе отпускать в его адрес шутки о духовной пище, вреде лишнего веса и борьбе с холестерином.
Совместное проживание не делало его и Машу роднее - это очевидно. Лев успокаивал себя тем, что слишком многого хочет от молодой женщины. Все-таки за ее спиной чуть больше двадцати лет жизни. По сути она еще ребенок. И как его угораздило! Что называется, связался черт с младенцем. Хоть и образованным, способным уколоть, но все же ребенком. Она и сама не знает, как быть. Взрослый мужчина бросил ради нее семью, выставил себя на всеобщее обсуждение, потому как человек он не последний. Теперь и она оказалась в центре внимания, и старается как может соответствовать этому неопределенному положению. Кто знает, возможно, ей тоже хочется вернуться в тот день, когда она смело подошла к нему с вопросами социологического опроса? Может быть, при всем желании ей никак не удается примерить на себя роль его спутницы? Щеголев допускал, что ей с ним нелегко. Только почему она как-то странно демонстрирует эти трудности?
Щеголев чувствовал, как голова его начинает гудеть от переплетающихся мыслей. Одни совершенно исключали другие. И этот сумбур лишает его покоя. Ему нужно успокоиться, иначе его ожидает нервный срыв. Никогда раньше он не чувствовал такой взвинченности. Придя к такому выводу, Лев попытался другими глазами посмотреть на Машу. Она все еще ослепительно улыбалась его ученому секретарю, успевая при этом кокетливо попивать из своего бокала красное вино. Маша пила слишком много - Щеголев заметил это, но решил, что ей просто хочется сегодня расслабиться чуть больше обычного. Казалось, она очень уютно себя чувствует, но в какой-то миг Лев поймал ее мимолетный взгляд: тяжелый, обреченный, тревожный. Это длилось всего лишь мгновение, но Щеголеву стало не по себе. Он тут же поднялся и, улыбаясь, прошел через весь длинный стол к ней.
- Прошу прощения, - Лев продолжал держать самую обворожительную улыбку, на которую только был способен. Маша вопросительно смотрела на него. - Станислав Петрович, я лишаю вас общества Машеньки.
- Не смею возражать, - тот развел руками.
- Пора потанцевать, Маша, ты не против? - Лев протянул ей руку.
- Можно и потанцевать, можно, - как-то странно посмотрев на Льва, ответила Маша. И, обратившись к своему собеседнику, добавила: - Танцы - это прекрасно, приправа к хорошему застолью.
Маша взяла Щеголева под руку, и они направились к центру танцевальной площадки. Медленная музыка предполагала неспешные, плавные движения.
- Что с тобой? - он нежно обнял Машу за талию.
- Ничего, - она рассеянно смотрела в сторону, явно не желая встречаться со Щеголевым взглядом. - Ничего, Лева. Наконец ты вспомнил обо мне.
- Я и не забывал.
- Кажется, общество твоего друга тебе доставило неописуемое удовольствие.
- Ты не ревнуешь, случайно? - засмеялся Щеголев.
- Нет, высказываю результаты наблюдения. Оставил меня на съедение своим ученым мужам. Ты не думал, что мне будет скучно слушать их?
- Честно говоря, не задумывался над этим. Они очень милые люди. Что ты так обозлилась? Станислав Петрович оказался слишком настойчивым в желании развлечь? Ты ведь сама не захотела сесть рядом со мной. Я решил, что тебе так уютнее.
- Да, твой Андреев убил бы меня взглядом, окажись я за столом рядом с тобой.
- Ты говоришь ерунду.
- Еще и не начинала. Будешь настаивать, пожалуйста.
- Ты устала, - Щеголев интуитивно чувствовал, что она недоговаривает.
- Устала? Да, я бы с удовольствием оказалась дома. Мне хочется домой.
- Потерпи, котенок, все скоро закончится, - прошептал Щеголев ей на ухо, успев поцеловать ее в теплую мочку.