Он презирал себя за то, что позволил этим словам сорваться с языка. Ему действительно было невероятно тяжело. С тех пор как он переселился к родителям, жизнь потеряла для него всякий интерес. Он не мог уважать себя, а для мужчины нет ничего страшнее, чем потерять себя как личность. И никакие регалии, которых никто не мог отменить, не были в силах изменить то глубокое презрение, которое он к себе испытывал. Он сам враз переиначил свою устоявшуюся, вполне устраивавшую его жизнь. Он спрашивал себя, что на него нашло тогда? Зачем понадобился роман с этой девчонкой, оказавшейся способной растоптать любого, кто перестанет ей быть интересным. Наверняка он не первая ее жертва, но осознание этого не приносило облегчения. Она раздавила его, перешагнула и с гордо поднятой головой двигается дальше. Она совсем не та, за которую он ее принял тогда, в самом начале их знакомства. Она умело применила свою тактику завоевания. Щеголев попался. И теперь он чувствовал себя совершенно разбитым, никому не нужным, словно осиротевшим без Юлии и семьи. А сообщение Наташи вообще лишило его надежд на будущее. У него просто не могло быть будущего, если дочь и внук улетят за тысячи километров. Где и в чем он будет черпать силы и смысл жизни? Работа с некоторых пор перестала всецело владеть его мыслями. Она потеряла первоочередное место, как это было раньше. В той, преданной им жизни, когда все вращалось вокруг него, он знал, что его успехов ждет Юлия, что им будет гордиться Наташа, а сейчас словно и не нужно было оставаться на таком высоком уровне. Щеголев даже подумывал о том, чтобы уйти с директорского поста. Правда, это было в самые невыносимые минуты отчаяния, когда он не видел смысла двигаться вперед. И их становилось все больше. Он чувствовал себя канатоходцем, который идет по тонкому канату, протянутому на очень большой высоте. Он идет и видит, что узел медленно развязывается. Еще пару шагов - и он полетит вниз. Его уже ничто не спасет.
И зачем он позвонил Юлии? Как жестоко с его стороны ожидать поддержки именно от нее. От той, которую он без сожаления забыл на время. А теперь терзается, понимая, что, потеряв ее, лишил себя главного - смысла, любви, самой жизни.
- Почему ты говоришь об этом со мной? - искренне удивилась Юлия.
- Больше не с кем.
- Что это значит?
- Все кончено. Я порвал заранее обреченную на неудачу связь. Это была глупость. Непростительное легкомыслие.
- Что? - Юлия тяжело задышала. - Я думала, что у тебя все слишком серьезно, иначе ты бы не смог так просто уйти. А оказывается, это была связь? Каприз, влечение самца к новому, романтичному времяпрепровождению. Так скоро надоело, странно. Как это не похоже на тебя.
- Не суди меня строго. Я давно вынес себе самый строгий приговор.
- И что же означает твоя просьба о помощи? Ведь ты позвонил, чтобы я утешала тебя. Это что - последнее желание приговоренного?
- Считай, что так, - тихо ответил Щеголев. Ему стало душно в просторном кабинете. Он поднялся, включил кондиционер, ожидая поскорее почувствовать освежающие потоки воздуха. Как она правильно подметила - приговоренного. Он давно ощущает себя именно в таком состоянии.
- Нет, Щеголев. Я не стану гладить тебя по голове. Ты жестокий и эгоистичный мужчина, которого я создала собственноручно. Ты посмел обидеть, предать меня, наши чувства, а вслед за этим протягиваешь руки. Я должна согреть их? Я не приму твоей протянутой руки. Это означает наступить на горло собственному достоинству, - Юлия волновалась, но говорила лишь то, что считала нужным, а не то, что хотела на самом деле. Она была рада слышать голос Щеголева. Рада настолько, что и сама не ожидала. И его сообщение о своей свободе тоже воспринималось двояко - не радость, не равнодушие, что-то среднее. В глубине души она жалела Льва, но никак не хотела показать это. - Ты остался один и тебе тяжело. Я понимаю тебя. О, как я тебя понимаю! Только ты провел со своей любовью около года, а я - двадцать лет. Не желаю тебе ощутить той пустоты, с которой борюсь я.
- Ты говоришь "борешься"? - Лев оживился. Он повернул к себе фотографию, которая давно стояла на его рабочем столе. Юлия и Наташа, улыбаясь, смотрели на него, и эта улыбка останавливала бег времени. И тогда Щеголев позволил себе мечтать. - Может быть, это означает, что у нас не все потеряно?
- Нет, Лева. Я ведь говорила, что ты захочешь вернуться.
- Я помню.
- И еще я говорила, что больше не приму тебя.
- И это помню, - мечта погасла, едва засверкав. Щеголев закрыл глаза.
- Тогда не будем больше возвращаться к этому. Каждый остается со своими воспоминаниями. Мы стали друг для друга воспоминанием, пойми. И только Наташа делала нас реальными. Скоро она уедет и увезет с собой последнюю нить, которая связывала нас. Она и Андрюша.
- А может быть, наоборот, Юля! Они уедут, и нам будет легче все переосмыслить. Никто не посмеет нас упрекнуть в том, что мы это делаем ради детей. К черту мнение друзей, детей - важно только то, что мы чувствуем! Для себя, ведь мы можем попробовать для себя! - Щеголев цеплялся за последний шанс. Если сейчас она скажет "нет" - все кончено. - Юля, я умоляю тебя дать мне возможность загладить свою вину. Какая идиотская фраза, словно можно разгладить, как складочки на рубашке, рубцы, образовавшиеся в душе…
- Ой, как скучно, Лева. Во что ты решил превратить нашу жизнь: в твое постоянное уничижение и мою всепрощенческую благосклонность? Это не для нас. Разве ты забыл, как это было у нас? Я не могу…
- Юля!
- Не надо, Лева… Мне кажется, что я уже тысячу лет одна. Я первый новый год встречала в одиночестве. Две тысячи первый год, а я была одна и слышала, как на улице веселые, шумные компании поют песни, смеются. Я в одиночестве пила шампанское и смотрела в окно на сверкающие огни елки вдалеке на площади. А когда били куранты, я не загадала ни одного желания. Не знаю почему… Ты еще не испытал этого, правда? Ужасное состояние. Праздник, который с детства был одним из самых дорогих дней, превращается в муку. День рождения - обременительная обязанность. Все тщетно, потому что потеряна опора, вера, надежда. Это мой ответ. Я не желаю тебе зла, я не радуюсь тому, что твоя попытка стать счастливым ни к чему не привела. Я не сказала о тебе ни единого дурного слова никому, но, ради бога, оставь меня в покое.
- Никогда не говори никогда…
- Избито, но умно - не спорю. Однако сердцу не прикажешь - тоже не я придумала, - Юлия не могла говорить по-другому. Он должен прочувствовать каплю той горечи, которая досталась ей.
- Прости. Действительно глупо. Настолько глупо, насколько безвыходно мое существование в теперешнем состоянии. Мне жаль, Юля. С тобой я был в двух шагах от рая - ты всегда была рядом, ты всегда направляла меня. И за что мне было отмерено столько счастья?.. Ты права, слишком поздно… Я люблю тебя.
- Ты говоришь таким странным тоном.
- Это уже не имеет значения. Ничто больше не имеет значения. Я устал, - сказал Щеголев и прервал разговор. У него не осталось ни слов, ни сил продолжать его.
Юлия услышала гудки и почувствовала, что все тело ее обмякло. Оно превратилось в одну большую атрофированную мышцу, которую трудно заставить двигаться. Она как-то оказалась на диване, а еще через мгновение сознание покинуло ее. Организм включил систему самосохранения, только так справляясь с очередным стрессом. Придя в себя, Юлия медленно открыла глаза. На душе было тяжело. Разговор со Щеголевым, его последние слова все еще звучали в голове. Юлия поняла, что он на краю. Как она тогда… И больше всего она боялась, что ее отказ подтолкнет его к непоправимому. Ведь ему горько не столько оттого, что не удался роман, сколько от того, что все пути назад отрезаны. Они сожжены ее ответом, ее реакцией на его крик. Ведь это был крик! Щеголев никогда не позволял себе быть слабым, а сегодня он не скрывал того, что чувствует себя именно таким.
"Господи, что же с тобой произошло, Лева? - Юлия не заметила, что плачет. Она поняла это, только когда глаза снова перестали видеть окружающие предметы. Столько боли скопилось внутри, она снова искала выход.
"Лева, Лева, зачем ты снова тревожишь меня? Ты хочешь получить покой, лишив меня права уважать себя. Значит, я должна все простить, все забыть, все начать сначала? Но неужели это возможно? Сейчас я не чувствую себя способной на это. Я вообще перестала что-либо понимать. И отъезд Наташи так не вовремя…" - Одна мысль сменяла другую, а Юлия никак не могла найти ту, что поможет ей правильно оценить положение. Не разрешив себе сразу же позвонить Наде, Щеголева кусала губы, глядя вперед и ничего не видя. Она должна сама разобраться со своими проблемами.
Прошло еще время, а Юлия оставалась полностью погруженной в состояние безысходности. Каждая минута длилась вечность. Щеголева взглянула на часы - стрелка монотонно двигалась по кругу, усиливая панику в душе женщины. Он чувствовал себя вправе снова возникать на ее пути. Как будто он знал, что она не сможет отказать. Лев не оставлял ей выбора. Она никогда не простит себе, если с ним что-нибудь случится. И, решительно поднявшись, Юля подошла к телефону, набрала рабочий номер Щеголева.
- Приемная директора, - Юлия сразу узнала звонкий голос референта мужа.
- Добрый день, Светлана Григорьевна.
- Добрый день, Юлия Сергеевна, - профессиональная память на голоса не подвела опытного секретаря.
- Могу я поговорить со Львом Николаевичем?
- Минутку, - в трубке повисла тишина. Юлия покусывала губы, лихорадочно соображая, что сейчас скажет. Какими будут ее слова? Они должны быть запоминающимися, необходимыми, которых она не могла не сказать. Лева все поймет. Хотя что "все"? Юлия совсем запуталась. На самом деле она хотела для начала услышать его. Желала убедиться, что с ним все в порядке. Его срывающийся, полный отчаяния голос до сих пор стоял у нее в ушах. - Соединяю, Юлия Сергеевна.
- Алло, - он уже знал, что звонит она, и ответил осторожно, напряженно вслушиваясь в еще не прерванную тишину. - Алло, я слушаю.
- Лева? - голова отказывается думать, эмоции хлещут через край. Щеголева перестала понимать саму себя.
- Да, я слушаю тебя. Что, Юленька? - ему так приятно произносить ее имя.
- Скажи честно, что за фотография стоит у тебя сейчас на столе? - она не знала, откуда возник этот вопрос. Только задав его, вспомнила, что это тревожило ее и в день рождения, когда Щеголев звонил с поздравлениями. Сейчас это было так важно. Она не могла забыть свое состояние, когда иступленно порвала дома все фотографии, которые попадались ей на глаза.
- Фотография? - он не был удивлен. Лев взял фото, которое недавно облачил в стильную рамочку, поднес ближе, словно видел его впервые. - Ты и Тата. Это еще из моей настоящей жизни. Вы улыбаетесь и любите меня.
- А ты?
- А я всегда начинаю рабочий день с того, что какое-то время общаюсь с вами.
- Всегда?
- Особенно в последнее время. Так я не чувствовал себя вычеркнутым…
- Бред какой-то, - тяжело выдавила из себя Юлия.
- Что именно?
- Я хочу сказать, что тебя никогда не вычеркивали. Я - просто была в отчаянии, а Наташе я не дала совершить этой ошибки.
- Как тебя понимать? - Щеголев встал, ослабил узел галстука, который вдруг впился в его шею.
- Я не знаю, сама не знаю. Не торопи меня - это единственное, о чем я тебя прошу…
- Конечно, - Щеголев ощутил, как в груди что-то оторвалось и стремительно полетело ввысь. Словно сильный удар, но от него не хочется отклоняться. - Скажи еще что-нибудь.
- Мне тяжело говорить еще что-либо. Я и так медленно, осознанно наступаю на свое самолюбие, гордыню. Это все кажется ничтожным в сравнении с трагедией, которая может произойти.
- Гордыню? Ты просто великодушно спасаешь меня? Все-таки решаешься протянуть руку, вопреки своим истинным чувствам, вопреки своему желанию. Ты не хочешь получить еще один комплекс - вины за то, что я оказался слаб. Пожизненная вина, которая не даст тебе начать новую жизнь. Ты ведь уже жила этой новой жизнью, а я снова появился на горизонте. Я правильно понял? - Щеголев не знал, радоваться ему или снова впадать в то безнадежное состояние, которое полностью уничтожало его. - Нет, только не жалость.
Я думал, что приму все, лишь бы все стало, как прежде. Но… Ты никогда не простишь себе того, что позвонила, что остановила меня…
- Все-таки остановила, значит, я все сделала правильно.
- Черта с два!
- Смерть не решает проблемы, она порождает новые. Понимаешь?
- Да, - Щеголев чувствовал себя опустошенным, вывернутым на изнанку.
- Мы встретимся как-нибудь и поговорим не по телефону.
- Как-нибудь, - повторил он, как заклинание. - Ничего определенного, но уже что-то.
- Тогда, я спокойно кладу трубку. До встречи.
- До встречи.
Юлия нажала кнопку, закрыла глаза. Она пыталась снова быть той молодой, по уши влюбленной в Щего-лева девушкой, которая восхищенно наблюдала за ним со стороны, а потом смогла привлечь его внимание и создать с ним семью. Она совершила еще одно путешествие в незабываемые дни их совместной жизни: свадьба, рождение Наташи, защита диссертаций, выпускной дочери, назначение Щеголева на должность директора института, сватовство Севы, свадьба Наташи, рождение Андрюши. Пожалуй, это основные, а сколько их было на самом деле? Достаточно для короткого века, отмеренного человеку. Юлии стало горько от сознания того, что все это в прошлом. Оно теперь кажется таким прекрасным. Забылись бесконечные бессонные ночи у постели болезненной дочки, извечное недовольство Льва, конфликты с его родителями, проблемы на работе. Все это казалось не таким уж мрачным - просто череда жизненных обстоятельств, переход цвета от белого к черному, полосы, полосы. Сколько их было? Сколько будет? Щеголева зашла на кухню и достала из шкафчика банку с кофе. Рука потянулась к кнопке электрического чайника. Сейчас она заварит себе этот любимый Щеголевым напиток и словно несколько минут побудет на его месте. Она постарается ощутить удовольствие, которое испытывал он, осторожно отпивая обжигающий напиток. Юлия усмехнулась, подумав, как бы он удивился, застав ее за таким занятием. Пожалуй, это хорошо, что они еще могут удивлять друг друга. Это значит, что все возможно.
Пусть пройдет немного времени. Ко всему нужно привыкнуть, отбросить эмоции и ощутить себя такой же спокойной, уравновешенной, как песочные часы. Что бы ни происходило, песок в них сыплется с определенной скоростью, отсчитывая минуты, складывая их в месяцы, годы. Юлия добавила в чашку сахар - кофе должен быть обжигающим и сладким. Кажется, ей начинает нравиться этот непривычный вкус. Замечательно, может быть, настанет время, когда они будут вместе смотреть ночной канал, не в состоянии заснуть после чашки крепкого кофе - бессонница, которая будет делать их ближе, роднее.
Надя поняла, что в отношениях между Юлией и Рогозиным ровным счетом ничего не происходит. Щеголева уже несколько дней как вернулась с горнолыжного курорта, но ни словом не обмолвилась о том, что общалась с Дмитрием. Она отмахивалась от вопросов подруги, как от назойливого комара.
- Отстань, Надюша, - миролюбиво отвечала Юлия. - Прекрати устраивать мою личную жизнь. Я сама разберусь, какой курс выбрать. Пожалуйста, не суетись, потому что никто, кроме меня, не знает, что для меня лучше. К тому же твой протеже пропал. Слава богу, пропал. Это было минутным затмением. Как ты не можешь понять?
Щеголевой было не до Дмитрия. События в ее жизни разворачивались по совершенно не запланированному сценарию: сначала Наташа и сообщение о планируемом отъезде, потом Лев и ее желание немного приблизить его. Юля перестала загадывать что-либо даже на один день вперед. Но то, что о Рогозине она вспомнила лишь благодаря вопросам Нади, - факт. Дмитрий, его признание в любви, красивое поздравление с днем рождения и предложение выйти замуж - все это осталось далеко и казалось уже сыгранным актом пьесы, в которую она попала случайно. И то, что Рогозин, зная о дне ее приезда, не позвонил, подтверждало мысли Юлии, что для него все было приятной встряской, так необходимой творческой личности. Решил юноша немного пофантазировать, да и заигрался. Не заметил, что действие из области фантазий перенеслось в реальную жизнь. Полмесяца разлуки вернули все на свои места. Может быть, ему будет неловко при встрече? Пустяки, он доставил ей немало приятных минут, заставил поверить в то, что она действительно еще может вызывать глубокие чувства. Она позволила себе разграничить то, что было похоже на игру его воображения, и собственное восприятие происходящего. Конечно, она оказалась права - опытная женщина не могла ошибиться и принять восторженные признания молодого гения за чистую монету. Юлия и не ждала ничего другого. Она удивлялась тому, насколько Надя не могла успокоиться в своем желании подтолкнуть ее на далеко не платонические отношения с Рогозиным.
Юлия посмеивалась: знала бы Надя о ее последнем разговоре со Щеголевым - ее реакцию трудно было представить. Но об этом не обязательно было знать не только Наде, но и Наташе, родителям. Юлия интуитивно прятала от всех ту неразбериху, которая воцарилась у нее в душе. Она не могла понять, радоваться ей этому или попытаться поскорее избавиться. Одним словом, Щеголева находилась в состоянии, в котором для Рогозина места выделено не было. Юлия металась, едва заставляла себя сосредотачиваться над переводами, вечера проводила в кабинете Щеголева с чашкой кофе. Она поймала себя на мысли, что ждет от него звонка, но, по-видимому, он боялся форсировать события и выдерживал паузу. Оставалось ждать. Юлии понравилось состояние, в котором находилась ее измученная жизненными перипетиями душа. Что-то отдаленно напоминающее мытарства юности. Такие приятные, согревающие. Они совершенно лишают сил, изматывая и требуя полной отдачи, но отказываться от них добровольно не хочется. И главное - они не должны становиться достоянием даже самой близкой подруги.
А она находилась в недоумении, но задавать вопросы больше не решалась. После приезда с курорта Юлия стала более скрытной. Она позволила подруге быть рядом только в момент крайнего отчаяния, да и то не по собственной инициативе. Надя сама примчалась, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Сюрприз, преподнесенный Наташей, не вязался с тем состоянием покоя, которое Юлия пыталась обрести вот уже полгода. Надя не могла понять, что она сделала, сказала не так, что Щеголева перестала быть с ней откровенной. Она по-прежнему с удовольствием болтала с ней по телефону, была готова идти на очередную выставку местного художника, но что-то подсказывало Надежде: Юлия замкнулась. Сознание этого не давало Наде покоя.
Андреева сделала вид, что сдалась и оставила подругу в покое, а сама решила действовать с другой стороны - она позвонила в салон и записалась к Рогозину. В среду вечером она сидела у него в кресле, чувствуя, как прикосновения его рук действуют на нее расслабляющее. Она не собиралась ничего кардинально менять в своей внешности. На вопрос Дмитрия она ответила, что волосы потеряли блеск, они кажутся ей неживым париком, который вот-вот спадет с головы.