Роман Виолетты - Александр Дюма 2 стр.


Неудивительно, что она еще спала: в комнату не проникало ни одного луча света, и, проснувшись, она решила бы, что еще два часа ночи.

Присев рядом, я взял ее за руку.

При свете ночника я стал ее разглядывать. Кисть у Виолетты была маленькая, изящная, точно у испанки, с розовыми удлиненными ноготками, лишь на указательном пальце ноготь был испорчен из-за работы в швейной мастерской.

И тут веки девочки разомкнулись и она открыла глаза - то ли просто настал миг пробуждения, то ли ей передалось тепло моей руки.

- О! Вы здесь, как я рада! - воскликнула она. - Не будь вас рядом, я подумала бы, что это продолжение сна. Вы не покидали меня?

- Я оставил вас на четыре или пять долгих часов и вернулся, надеясь стать первым, кого вы увидите, открыв глаза.

- И давно вы здесь?

- Уже полчаса.

- Надо было разбудить меня.

- Я боялся нарушить ваш сон.

- Вы даже не поцеловали меня.

- Отчего же, ваша грудь обнажилась, и я запечатлел поцелуй на ее бутончике.

- На котором из двух?

- Вот на этом, левом.

Она раскрылась и с очаровательным простодушием попыталась достать его кончиками собственных губ.

- О, как досадно, самой мне не удается!

- Зачем вам целовать его?

- Чтобы мои губы оказались там, где побывали ваши. Она попыталась проделать это еще раз.

- Не получается. Ну что ж, - она придвинула свою грудь к моему рту, - только что вы делали это для себя, а теперь сделайте для меня.

- Ложитесь снова, - велел я.

Она подчинилась, я склонился над ней, захватил кончив груди губами и стал ласкать его языком, подобно тому, как я проделал это вчера с ее зубками.

Она вскрикнула от удовольствия.

- О, как это прекрасно!

- Не хуже вчерашнего поцелуя?

- О, это было так давно, я уже о нем и не помню.

- Начнем сначала?

- Вы прекрасно понимаете, что я хочу этого, ведь вы сами сказали, что так целуют тех, кого любят.

- Но я еще не уверен, что влюблен в вас.

- Зато я уверена, что люблю вас; так что, если вам не хочется - не целуйтесь, но сама я поцелую вас.

И, как накануне, она припала губами к моему рту, только на этот раз ее язычок скользил по моим зубам.

Я хотел было отстраниться, но не смог - так сильно она держала меня. Наше дыхание смешалось. Наконец она запрокинула голову и, закатив глаза, с замиранием губ прошептала:

- Как я тебя люблю!

Этот поцелуй буквально лишил меня ума: я обвил ее руками, вырвал из постели и прижал к своему сердцу, словно увлекая на край света, губы мои скользили по ее груди, покрывая поцелуями.

- О, что ты со мной делаешь, я просто умираю!

Эти ее слова обуздали мои чувства и вернули мне способность рассуждать. Нельзя было овладевать ею так, застигнув врасплох и тем самым лишив себя истинного блаженства.

- Милое дитя, я распорядился приготовить ванну в туалетной комнате, - сказал я Виолетте и отнес ее туда на руках.

- Ах, как хорошо в твоих объятиях! - вздохнула она.

Я пощупал воду - она оказалась достаточно разогретой. Опустив Виолетту в ванну прямо в сорочке, я выплеснул туда полфлакона одеколона, чтобы вода помутнела.

- Здесь есть мыло всех сортов и губки любых размеров; бери, растирайся, а я пока затоплю камин, чтобы ты не замерзла, когда выйдешь.

Я разжег огонь и разложил перед камином черную медвежью шкуру.

Коридорные, приносившие ванну, обычно разогревали мое белье у себя в натопленной комнате и приносили его в ящике из красного дерева, где оно долго сохраняло тепло. Я положил ящик на стул возле ванной и достал оттуда пеньюар из батиста и несколько хлопчатобумажных полотенец, после чего повесил на кресло халат из белого кашемира, поставив внизу турецкие домашние туфельки из красного бархата с золотым шитьем.

Через четверть часа моя маленькая продрогшая купальщица выпорхнула из туалетной комнаты и мелкими шажками с очаровательным "брр…" подошла поближе к огню.

- О, как красиво и как тепло! - воскликнула она и села на корточки перед камином, пристроившись у моих ног.

Она была задрапирована, словно Полимния. Пеньюар живописно облегал влажное тело. Сквозь тонкий батист просвечивала кожа.

Девочка с любопытством огляделась вокруг:

- Боже мой, как здесь мило. Неужели я здесь останусь жить?

- Пожалуйста, если тебе угодно. Но только для этого необходимо разрешение одного человека.

- Кого же?

- Твоего отца.

- Отца! Да он будет счастлив, когда узнает, что у меня появилась прекрасная комната и свободное время, чтобы учиться.

- Чему ты желаешь учиться?

- Ах, и вправду нужно сказать вам об этом.

- Расскажи мне, дитя мое, надо мне все рассказать, - наклонился я к ней, она приподнялась, и наши губы соприкоснулись.

- Помните, однажды вы дали мне билет на спектакль?

- Да, припоминаю.

- В театр Порт-Сен-Мартен, на "Антони" господина Александра Дюма.

- Безнравственная пьеса, девочкам не следует ходить на такие представления!

- Я так не считаю. Спектакль настолько взволновал меня, что с этого дня я заявила сестре и господину Эрнесту о своем желании стать актрисой.

- Вот оно что!

- Господин Эрнест с сестрой переглянулись, и она сказала: "Право же, если у нее обнаружатся хоть малейшие способности, пусть лучше будет актрисой, чем останется белошвейкой!"

А господин Эрнест добавил: "Если она действительно способная, я мог бы ее продвинуть через свою "Театральную газету"".

- Все это просто невероятно! - вырвалось у меня.

- Госпожа Берюше была предупреждена, что я останусь ночевать у сестры и вернусь на следующее утро. После спектакля мы пришли на улицу Шапталь; там я принялась декламировать, показывать основные запомнившиеся мне сцены и разводить руками вот так.

Виолетта широко взмахнула руками - батистовый пеньюар раскрылся, и она невольно продемонстрировала мне истинные сокровища любви.

Я обнял ее, усадил себе на колени; она там свернулась клубком, точно в гнездышке.

- Что же было дальше? - спросил я.

- Так вот, господин Эрнест сказал: "Если она твердо решила, то понадобится два-три года подготовки, прежде чем она сможет дебютировать, и надо бы написать отцу".

"А на что она будет жить эти два-три года?" - спросила Маргарита.

"Все будет хорошо, - успокоил ее господин Эрнест, - она хорошенькая. А красивой девушке нечего тревожиться за свое будущее - она никогда не пропадет. От пятнадцати до восемнадцати лет она наверняка найдет какого-нибудь покровителя, тем более что потребности у твоей сестренки, как у птички. Ей бы только крупинку проса да гнездышко".

Я повел плечами, глядя на маленькое беззащитное создание, лежавшее в моих объятиях, словно в колыбели.

- На следующий день мы написали папе, - продолжила она.

- И что ответил папа?

- Его ответ был таков: "Вы обе бедные сиротки, брошенные в этот жестокий мир, и единственная ваша опора - шестидесятисемилетний старик, но и меня вы можете лишиться в любую минуту. Умру я - и вы останетесь без всякой поддержки. Так что храни вас Бог! Действуйте как сочтете нужным, лишь бы старому солдату не пришлось краснеть за своих дочерей".

- У тебя сохранилось это письмо?

- Да.

- Где оно?

- В кармане одного из моих платьев. И тут я подумала о вас. Я рассудила так: раз вы дали мне билеты в театр, значит, водите знакомство с теми, кто ставит спектакли. Мне давно хотелось обратиться к вам, а я не осмеливалась, все откладывала на завтра… Но поведение господина Берюше придало мне решительности. Видно, так было угодно самому Провидению.

- Да, дитя мое, теперь я действительно начинаю в это верить.

- Значит, вы сделаете все, что сможете, чтобы я выступала на сцене.

- Я сделаю все, что смогу.

- Ах, какой вы милый!

И Виолетта, ничуть не смущаясь тем, что у нее раскрылся пеньюар, бросилась мне на шею.

На этот раз, признаюсь, я был ослеплен; рука моя скользнула вдоль ее спины, изогнувшейся от одного этого касания, и остановилась лишь тогда, когда двигаться стало уже некуда - пределом движению стал пушок, нежный и гладкий, точно шелк.

При первом же соприкосновении с моей рукой все тело девочки напряглось, голова с ниспадающим каскадом черных как смоль волос запрокинулась, сквозь приоткрывшийся рот засияли белоснежные зубы и стал виден дрожащий язык; взор подернулся сладкой истомой. А ведь я едва притрагивался к ней пальцами.

Обезумевший от желания, от ее счастливых вскрикиваний и моих ответных радостных возгласов, я отнес ее на кровать, встал перед ней на колени, рука моя уступила место моему рту, и я вкусил крайнюю степень наслаждения, доступную губам любовника при его близости с пылающей от страсти девственницей.

С этой минуты с ее стороны доносились лишь невнятные постанывания, завершившиеся долгими спазмами, из тех, что переворачивают всю душу.

Я опустился на колени и стал наблюдать, как она приходит в себя. Открыв глаза, она с усилием привстала, бормоча:

- Ах, Боже мой! Как хорошо! Нельзя ли это повторить? Внезапно она поднялась, пристально глядя на меня, и спросила:

- Знаешь, о чем я подумала?

- О чем же?

- Уж не сделала ли я что-нибудь дурное? Я присел рядом с ней на кровать:

- С тобой когда-нибудь вели серьезные разговоры?

- Да, когда я была маленькая, отец порой ругал меня.

- Речь идет о другом. Я спрашиваю, понимаешь ли ты, когда с тобой говорят о серьезных вопросах?

- Не знаю как с посторонними, но с тобой я постараюсь вникнуть во все, что ты скажешь.

- Тебе не холодно?

- Нет.

- Тогда слушай меня внимательно.

Она обхватила меня за шею, неподвижно глядя мне в глаза и явно открывая моим словам все доступы к своему сознанию.

- Говори, я тебя слушаю.

- При сотворении мира, - начал я, - женщина от рождения была наделена Создателем равными с мужчиной правами, а именно правами следовать своим естественным склонностям.

Мужчина прежде всего решил строить семью - он завел жену и детей; семьи стали объединяться в родовые общины; пять-шесть родовых общин, собранных воедино, образовали общество. Этому обществу потребовались установленные законы. Окажись женщины более стойкими, мир и по сей день подчинялся бы их прихотям, однако мужчины превзошли их по силе, сделавшись повелителями, женщинам же пришлось довольствоваться ролью рабынь. Один из основополагающих законов, предписанных девушкам, - целомудрие; одно из непреложных правил для женщин - сохранение верности.

Навязав женщинам подобные законы, мужчины оставили за собой право удовлетворять собственные страсти и не задумывались о том, что, давая волю своим страстям, они тем самым побуждают женщин не исполнять обязанности, которые сами же им вменили.

Такие женщины, позабыв о собственном спасении, даруют мужчинам счастье; те же клеймят их позором.

- Ужасная несправедливость! - заметила Виолетта.

- Да, дитя мое, это величайшая несправедливость. И находятся женщины, восстающие против нее и рассуждающие следующим образом: "Общество принуждает меня к рабству, а что оно предлагает взамен? Брак с человеком, которого я, возможно, никогда не полюблю, который овладеет мною в восемнадцать лет, отнимет у меня все и сделает меня на всю жизнь несчастной? Предпочитаю выйти за общепринятые рамки, свободно следовать своим прихотям и любить того, кто мне понравится. Буду женщиной, подчиняющейся законам природы, а не законам общества".

С точки зрения общества, то, что мы с тобой совершили, - предосудительно; с точки зрения природы, мы просто утолили свои желания. Теперь тебе понятно?

- Вполне.

- В таком случае поразмышляй в течение дня, а вечером дай мне ответ, предпочитаешь ли ты как женщина подчиняться законам природы или законам общества.

Я звонком вызвал горничную. Виолетта к тому времени уже лежала в кровати, завернувшись в простыни так, что виднелось только ее личико.

- Госпожа Леони, - распорядился я, - позаботьтесь о мадемуазель самым лучшим образом: обеспечьте ей обеды от Шеве, сласти от Жюльена, в шкафу лежат бутылки бордо, а в том маленьком комоде стиля Буль - триста франков.

Кстати, не забудьте пригласить портниху, снять мерку с мадемуазель и заказать два платья - простых, но сшитых со вкусом. Дадите необходимые указания белошвейке и подберете к платьям подходящие шляпки.

Я обнял Виолетту:

- До вечера.

Когда я вернулся к девяти часам, она подбежала и бросилась мне на шею:

- Я размышляла над ответом.

- Целый день?

- Нет, всего пять минут.

- И что же?

- Так вот, я предпочитаю стать женщиной, подчиняющейся законам природы.

- Ты не желаешь возвращаться в дом господина Берюше?

- Нет, ни за что!

- Хочешь ли ты пойти к сестре? Тут она замялась.

- Тебе почему-то неловко идти к сестре?

- Боюсь, мое возвращение не понравилось бы господину Эрнесту.

- Что собой представляет господин Эрнест?

- Это молодой человек, который встречается с моей сестрой.

- Кто он по профессии?

- Журналист.

- Отчего ты предполагаешь, что твое появление у сестры вызовет его неудовольствие?

- Когда госпожа Берюше посылала меня за покупками, я всякий раз старалась забежать к любимой сестре. Иногда я заставала у нее господина Эрнеста. Видя меня, он хмурился, уводил Маргариту в другую комнату и запирался там. Как-то хозяйка велела мне дождаться ответа, связанного с одним поручением, и я задержалась у сестры дольше обычного, так от этого у них обоих явно испортилось настроение.

- Ну что ж, в таком случае, довольно пустых разговоров, ты будешь женщиной, подчиняющейся законам природы.

III

Милая девочка, она была воистину прекрасна в своей естественности.

Весь день она провела за чтением - благо моя библиотека содержала собрание прекрасных книг.

- Ты не скучала? - спросил я Виолетту.

- По тебе - да, а вообще мне не было скучно.

- Что ты читала? - "Валентину".

- Неудивительно, да будет тебе известно - это просто шедевр!

- Я это не знала, но вот плакала много. Я вызвал звонком г-жу Леони.

- Приготовьте нам чай, - велел я. Потом обратился к Виолетте:

- Ты любишь чай?

- Трудно сказать, я никогда его не пробовала. Леони накрыла на стол; постелила турецкую скатерть и поставила две изящные фарфоровые чашки и японскую сахарницу.

Сливки были поданы в кувшинчике из того же металла, что и чайник.

Чай горничная заварила нам в чайнике, а кипяток принесла в серебряном самоваре.

- Тебе еще нужна Леони? - спросил я Виолетту.

- Для чего?

- Чтобы помочь тебе раздеться.

- А зачем? - сказала Виолетта, развязывая свой витой пояс. - На мне только халат и рубашка.

- Отошлем ее?

- Конечно!

- Теперь никто нас больше не побеспокоит.

И, едва горничная вышла, я закрыл дверь на ключ.

- Значит, ты остаешься со мной?

- Если позволишь.

- На всю ночь?

- На всю ночь.

- Ах, какое счастье! И мы уляжемся вместе, как две подружки?

- Именно так. Тебе приходилось спать с подружками? , - В пансионе, когда я была совсем маленькая; с тех пор я только раза два ночевала у сестры.

- И что ты делала, лежа с сестрой?

- Желала ей спокойной ночи, обнимала ее, и мы засыпали.

- И больше ничего?

- Ничего.

- И если мы с тобой ляжем вместе, ты полагаешь, этим все ограничится?

- Не знаю почему, но мне кажется, нет.

- Чем же, по-твоему, мы будем заниматься? Она пожала плечами.

- Наверное, тем, что ты делал со мной сегодня утром, - и она бросилась мне на шею.

Я обнял ее и усадил себе на колени, затем налил чашку чая, добавил туда несколько капель сливок, положил сахар и предложил ей выпить.

- Тебе так нравится?

Она кивнула, но без особого восторга.

- Вкусно, но…

- Но что?

- Мне больше по вкусу парное молоко, пенистое, только что надоенное.

Меня ничуть не удивляло ее равнодушие к чаю, я давно заметил - этому китайскому напитку присуща некая аристократическая пикантность, чуждая плебейскому нёбу.

- Завтра утром будет тебе парное молоко. Возникла небольшая пауза; я взглянул на Виолетту, она загадочно улыбнулась.

- Знаешь, чего мне не хватает?

- Нет.

- Знаний.

- Знаний! Зачем они тебе, мой Боже!

- Хочу понять то, что мне непонятно.

- Что же ты желаешь понять?

- Кучу вещей, к примеру - ты спрашивал, девственница ли я?

- Да.

- Ну вот, я ответила, что не знаю, а ты рассмеялся.

- Правильно.

- Так что же означает быть девственницей?

- Это когда тебя еще не осыпал ласками ни один мужчина.

- В таком случае, отныне я уже не девственница?

- Почему ты так решила?

- Мне показалось, сегодня утром ты меня ласкал.

- Ласка ласке рознь, дитя мое, сегодня утром я тебя гладил, и очень нежно…

- Ода!

- Но от таких прикосновений девственности не лишаются.

- А от каких лишаются?

- Следует прежде разъяснить тебе понятие девственности.

- Разъясни непременно.

- Это будет нелегко.

- Ничего, ведь ты такой умный!

- Девственность - это физическое и нравственное состояние, в котором пребывает всякая девушка, никогда не имевшая любовника.

- А что значит иметь любовника?

- Совершить с мужчиной любовный акт, с помощью которого продолжается человеческий род.

- И мы еще не совершали этого самого акта?

- Еще нет.

- И поэтому ты мне не любовник?

- Пока я могу назваться лишь твоим возлюбленным.

- А когда ты станешь моим любовником?

- Как можно позже.

- Неужели это столь тебе противно?

- Напротив, это то, чего я жажду больше всего на свете.

- О мой Боже! Как досадно! Опять перестаю понимать.

- Существует особый алфавит счастья, моя прекрасная маленькая Виолетта, и заслужить звание любовника женщины - означает дойти в нем до буквы "Z". Прежде следует освоить целых двадцать четыре буквы, из которых начальной "А" является поцелуй руки.

Я поцеловал ее маленькую руку.

- До какой же буквы ты дошел сегодня утром?

Я вынужден был признать, что оказался весьма близок к "Z", перепрыгнув через изрядное число гласных и согласных.

- Ты смеешься надо мной.

- Клянусь, что нет; видишь ли, милый ангел, я стремился как можно дольше постигать этот сладостный алфавит любви, где каждая буква - новая ласка, сулящая блаженство. Мне хотелось постепенно, один за другим, срывать нравственные покровы с твоего целомудрия, подобно тому как я буду сбрасывать с тебя одежды.

Будь ты одета, каждый предмет, от которого я бы тебя освобождал, открыл бы моим взорам нечто новое, неизведанное, очаровательное: шею, плечо, грудь и мало-помалу все остальное. Но я, как дикарь, проскочил эти прелести, пожирая глазами твою нетронутую наготу, а ты и не ведала, чем одаривала меня и сколь была расточительна.

- Оказывается, я вела себя неправильно?

- Нет, что ты, какой тут может быть расчет - я так люблю, я так хочу тебя.

Назад Дальше