- Дурак ты, паря. Ты что, лорд английский? Или американский магнат? Или наш, русский, олигарх? Что ты можешь оставить в наследство, кроме своей фамилии? Ровным счетом ничего. А фамилия… Мне в свое время тоже обидно было. И сейчас обидно - получается, я последний Мамонов. Ну и что? Других Мамоновых на земле навалом. И ты не один Бахарев - наверняка другие имеются. Так что не пропадет фамилия, не бойся. Зато девка у тебя - ювелирная работа! И, между прочим, народом проверено: мужики всегда хотят сына, но в результате всегда больше любят дочь. Радуйся, дурачок. А сын, может, вторым номером пойдет - еще ж не вечер!
Теперь Вадим ждал появления дочки с неменьшей радостью, чем сына. Никакой он не бракодел, не недомужик, а ювелир - это тесть правильно сказал. Кто может лучше разбираться в этом вопросе, как ни отец, вырастивший дочь и выдавший ее замуж?
Если бы только не Чуликова, он был бы сейчас самым счастливым человеком в мире. Потому что Юлькины обиды, перемены в ее внешнем виде - это все такая ерунда по большому счету! А главное - абсолютно временное явление.
В отличие от Чуликовой. Эта не отстанет, пока своего не добьется. А своего она не добьется никогда. Значит, никогда и не отстанет. Выход один - уволится. Но на что они с Юлькой будут жить? Той рожать вот-вот, а это тоже расходы: говорят, когда-то давно женщины в Советском Союзе рожали совершенно бесплатно. Но нынче все эти россказни выглядели совершенно неправдоподобными байками. Хоть бесплатную медицину еще никто не отменил, а каждому известно, что придется расстаться с энной суммой, если хочешь, чтобы жена рожала в нормальных условиях, чтобы дите родилось живым-здоровым, а то как бы невзначай чего не случилось…
А уж после появления на свет малышки денег вообще понадобится прорва. Пеленки-распашонки, кроватки-коляски, питание, мази-притирки, ванночки-горшочки. И памперсы, памперсы, памперсы. Так о каком увольнении можно говорить? Где еще он найдет такую зарплату?!
А посему придется терпеть Чуликову. В конце концов, может, он все-таки ошибся на ее счет? Просто слишком много вокруг недоброжелателей и косых взглядов, никто не хочет понять, что ее поведение вызвано всего лишь моральной поддержкой перспективного новичка, и не более.
Взбодрившись, Бахарев встал и резвым шагом направился домой. В сугробе на скамейке осталась характерная округлая вмятина.
Бороться со слезами не получалось. Почему все так, почему? Ему - Новый Год, вечеринка в кругу сотрудников, веселье, приятное общение и вообще все прелести жизни. А Юльке только обиды, слезы, надоевший до оскомины телевизор в съемной квартире и толстый-толстый живот, не позволяющий даже спать нормально. К зеркалу и вовсе подходить не хотелось: жуткая громадина с пухлыми губами и щеками, с набрякшими мешками под глазами никак не могла быть Юлькой Мамоновой. А вот Бахаревой, выходит, могла… Даже ресницы, и те стали какие-то короткие, и тушь на них ложилась отвратительно. А ведь раньше были такие пышные. Пусть не по-настоящему длинные, но вполне нормальные. По крайней мере, раньше Юльке не приходилось из-за них злиться. Одно радовало: противные пигментные пятна стали понемножку светлеть. Подумать только - как мало, оказывается, нужно для счастья! И бедняжка опять разрыдалась.
- Ну Юль…
Просительный тон не помогал. Кто бы знал, как Вадиму хотелось рассказать, объяснить ей, что ему меньше всего на свете хочется идти на эту дурацкую вечеринку. Что куда с большим удовольствием он бы остался дома, в обществе своей обидчивой и слезливой, не слишком красивой - временно! - жены, а все эти вечеринки послал бы далеко-далеко, для уточнения адреса даже нецензурным лексиконом бы воспользовался. Да будь у него хотя бы малейшая возможность избежать этой обязаловки, он бы…
- Юль…
Его ладонь, мягко прикоснувшаяся к пухлому плечу жены, немедленно была сброшена. Словно не женщину погладил - кобылку необъезженную.
- Юль, ты хочешь, чтобы меня уволили?
Как он хотел, чтобы она сказала "Да!" Но даже в этом случае не смог бы написать заявление "По собственному желанию". Только став мужем, понял смысл слова "долг". А значит, даже получив индульгенцию от жены, все равно не посмел бы бросить работу. Ибо он теперь - кормилец. И никто не обещал ему, что это будет легко.
Юлька неуверенно помотала опущенной головой. Нет, ей не хотелось, чтобы Вадик остался без работы - на ее декретные они долго не протянут. Но при чем тут работа, если речь шла всего лишь о вечеринке?
- Вадюш… Ну Вадинька… Я не хочу, чтобы тебя уволили. Я хочу, чтобы ты остался дома. Неужели я прошу слишком много?
Попытки удержать обильное слезотечение помогали слабо. Она старалась, она очень старалась - злилась на себя, что стала такая "мокрая", готовая реветь по любому поводу и даже без него. Но ничего не помогало: нервы, что ли, совсем никуда не годными стали? Неужели она останется такой до конца жизни? Вадик же ее бросит - кому нужна такая жена? А слезы все равно текли по щекам вялым дождиком.
- Юль…
Кто бы знал, как ей были приятны его крепкие, уверенные объятия! Только в них она теперь чувствовала себя в безопасности. Но… Почему, ну почему нельзя сделать так, чтобы он каждую минуточку был рядом?
Она зарылась носом где-то у него под подбородком и притихла. Вадим ласково гладил ее по спине, и чуть покачивался из стороны в сторону, словно убаюкивая маленького ребенка.
- Больше всего на свете я хотел бы остаться дома. Да и "Крепкий орешек" сегодня, вторая часть, самая моя любимая. Я бы с куда большим удовольствием посидел перед телевизором. Но нужно идти - явка обязательна, никакие отмазки не катят. Я пытался объяснить, что у меня жена беременная, что я должен быть с тобой. Порядки драконовские!
Он едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком - стучать-то пришлось бы по Юлькиной спине. Нервы уже не выдерживали. Каждое утро шагал на работу, как на голгофу. Вечеринка же вообще выбила его из колеи - надо же до такого додуматься: устраивать сборище накануне Нового Года в офисе, да еще и с обязательной явкой сотрудников, и без сопровождения официальных половин. Причину Чуликова огласила при всех:
- Не все сотрудники женаты. Если кто-то приведет жену-мужа, другие будут чувствовать себя не в своей тарелке. Повторяю еще раз для тех, кто присоединился к нам в текущем году, старые с правилами знакомы: вечеринка корпоративная, проводится на средства компании, а потому компания считает себя вправе диктовать условия. Условия предельно просты: вечеринка для всех сотрудников, то есть явка строго обязательна. Чтоб потом не было требований о повышении зарплаты: я на вечеринки не хожу, так что компания на мне сильно экономит. Повторяю: явка строго обязательна! Исключения только для пребывающих в отпуске и на больничном. Посторонние не допускаются, даже если являются членами семьи сотрудника. Вопросы есть?
Сказано это было таким тоном, что любому мало-мальски здравомыслящему человеку стало понятно: ответом на вопрос будет злобный рык. И теперь независимо от того, хотелось ли Бахареву идти на вечеринку, или он предпочел бы целый вечер проваляться на диване, с небывалым интересом наблюдая, как Брюс Уиллис в очередной раз расправляется с бандидами-террористами, единолично спасая аэропорт и кучу народу в самолетах, Вадим был вынужден идти на дурацкую вечеринку, смотреть на надоевшие до колик в животе рожи и фальшиво улыбаться в ответ на их фальшивые улыбки.
Хорошо, что жена в этот момент не видела его лица, иначе ее непременно напугал бы его перекошенный от ярости рот.
- Юль, обещаю тебе: как только смогу улизнуть - тут же сбегу, ни минуты лишней не останусь. Ты мне веришь?
Не без принуждения оторвав ее от себя, заглянул в зареванную отекшую мордашку. Юлька смотрела на него так доверчиво, что Вадиму немедленно стало стыдно, словно он лгал ей, пытаясь безнаказанно выбраться из дома с какой-то постыдной целью. Губасто-щекастая, в рыжих отметинах мордашка неуверенно кивнула и едва слышно прошептала:
- Верю…
Умом понимала - он должен уйти, эта проклятая вечеринка - часть его работы. Но сердце понимать отказывалось, заранее оплакивая горючими слезами одинокий вечер накануне праздника, когда практически все телепередачи посвящены празднованию наступающего Нового Года. Всем вокруг будет весело, а ей, несчастной, забытой, позаброшенной, придется реветь в подушку.
- Верю, - ответила она едва слышно - в горле пересохло от волнения, говорить было трудно.
И в самом деле верила. Но независимо от веры что-то гаденькое точило изнутри: а ну как найдет себе на вечеринке зазнобу? Ничего удивительного - жена-то стала не слишком симпатичная, да и в близости уже отказывает, опасаясь за здоровье младенца. А там все веселые, красивые. А от выпитого станут еще веселей, еще красивей. И беззаботней. И смелее. Забудут о тех, кого бросили дома. Решат, что все можно…
Вадик, конечно, не такой, но… Кто знает, как он поведет себя, когда жены не будет рядом? А если какая-нибудь стройная смазливая, на все согласная кокотка начнет ему строить глазки - что тогда? Устоит ли, удержится ли Вадик на краю? Останется ли верным-благоверным? Или, как и большинство из них, не устоит перед соблазном? Недаром ведь говорят, что все мужчины одинаковые…
Что там мама говорила о противоугонном устройстве? Доверие - штука хорошая, но подстраховаться никогда не помешает. Вадику - не слишком хлопотно, если он ничего дурного не задумал, а ей, Юльке, такое облегченье. Ну подумаешь, полежит, посмотрит киношки, передачки праздничные. Не слишком приятно в одиночестве-то, зато она будет знать, что ее Вадик останется ее и только ее Вадиком, что никто на него не посягнет, никто его не уведет.
Деликатно выбравшись из объятий супруга, Юля прошла к бельевому шкафу, порылась там. Вытащила маленький сверток: через целлофан проглядывала пестрая до невозможности ткань.
Виновато улыбнувшись, протянула Вадиму:
- Я тебе верю. Но чтобы мне было совсем-совсем спокойно, надень это, и иди.
Тот вытряхнул из кулька жуткие в своей нелепости трусы с кружевным бантом, как у какой-нибудь дореволюционной институтки…
Бахарев с недоумением разглядывал уродливые малиновые трусы. Надо же, а он и забыл про них. За свадебным столом тещина шутка действительно выглядела забавно, но это же была всего лишь шутка! Не может же Юлька воспринимать ее всерьез?!
- Юль, - с мягким укором произнес он, стараясь не обидеть жену. - Мне не до шуток. Я действительно не хочу туда идти, но выбора мне никто не оставил. Хоть ты не издевайся.
Но та даже не улыбнулась. Смотрела на Вадима серьезно, даже требовательно.
- Вадюша, я не шучу. Я хочу, чтобы ты надел эти трусы.
- Но это же уродство! Ты что, издеваешься?!
- Вадь, ты ведь не собираешься ни перед кем раздеваться, правда? Тогда в чем проблема? Кроме меня, тебя никто в этом уродстве не увидит. А мне наплевать - я тебя любого люблю, хоть в трусах, хоть без трусов. Хоть в таких дурацких - я-то знаю, что это просто противоугонное устройство, а на самом деле ты такие не носишь. Какая тебе разница?
Покрутив в руках проклятые трусы, Бахарев посмотрел на Юльку, вложив во взгляд немую мольбу. Она прекрасно поняла его, но красноречиво покачала головой:
- Нет, Вадюша, не выйдет. Хочешь идти - иди. Но только в этих трусах.
- Да не хочу я идти, не хочу!
- Вот и отлично, сиди дома.
- Не могу! Мне надо. Это как работа, понимаешь? Никого не интересуют мои желания. Рабочий день специально сократили - но не просто так, нам не подарили эти полдня. А теперь вроде как отработать надо - их просто перенесли на вечер, вот и вся разница. Это просто работа…
- А что тебе мешает работать в дурацких трусах?
Юлька подбоченилась, и стала похожа на пузатую сахарницу: в огромном цветасто-розовом халате, до предела натянувшемся в районе живота, с руками-ручками, упертыми в бока. На лице ее не было и тени улыбки.
- Если у тебя в мыслях нет ничего дурного, ты их оденешь. И ничего с тобой не произойдет. Трусы как трусы, чуть ярче, чем обычные.
Бахарев с отвращением посмотрел на трусы, приставил их к себе, примеряя:
- Ну да. Смотри, какие длиннющие.
- Ничего, теплее будет - мороз вон на улице. Все, разговор окончен - одевай и шуруй на свою вечеринку.
Тяжело вздохнув, он подергал неуместное для мужских трусов кружевное украшение:
- Давай хоть бант отрежем - ну позорище ведь!
- Никто тебя с этим позорищем не увидит. Одевай и иди, ты уже опаздываешь.
- Да не буду я это надевать! - психанул Бахарев и отшвырнул трусы куда-то в угол. - Я тебе даю честное пионерское слово. И все, я пошел.
Не оглядываясь, чтобы в очередной раз не напороться на Юлькины слезы, резво прошагал в прихожую. Зашнуровал высокие ботинки, застегнул дубленку. Казалось бы, можно идти. Но как-то не по-человечески получилось. Обычно Юлька выходила его проводить, если не спала. Чмокала на дорожку, и даже крестила украдкой, словно бы передавая под опеку Всевышнему. А тут уже замок щелкнул, и никто не выходил помахать ему ручкой.
Вадим не выдержал, заглянул в комнату. Юлька сидела на краешке кресла, скукожившись, и тихонько плакала, зарывшись лицом в раскрытые ладони.
Ее слезливость переходила разумные границы. Хотелось прикрикнуть на нее, заставить бросить дурную привычку. Бахарев нахмурился, приготовившись провести воспитательную беседу с разбаловавшейся сверх меры супругой. Только было открыл рот, как понял: не может он на нее кричать. Даже не слишком громко - все равно не может. А тихонько укорять - бесполезно, пробовал.
В бешенстве сорвал с себя дубленку, едва не вырвав пуговицы "с мясом". Путаясь пальцами в длинных шнурках, снял ботинки. Вихрем ворвался в комнату. Не присаживаясь на диван, стащил брюки вместе с плавками. Вместо них, скривившись от отвращения, натянул "противоугонное устройство". Потом снова брюки. Пару минут потерял на пристраивании идиотского банта - то он вылезал поверх ремня, то грыжей оттопыривался под ним. Молча выскочил в прихожую, оделся-обулся и, даже не обратив внимания на стоящую в коридоре Юльку, ушел в ночь.
Зима, как всегда, нагрянула неожиданно для городских служб. В самом деле - откуда снег в декабре, с какой радости? В России ж живем, не на северном полюсе. Ан нет, каждый год выпадает и выпадает, проклятый! И всегда без официального предупреждения.
Изношенным до предела автобусам невмоготу было бороться со снежными заносами на нечищеных дорогах. Маршруточники тоже устроили забастовку, что ли, или цену себе набивали - на промозглом ветру, беспомощно уворачиваясь от колкого снега, пришлось проторчать на остановке двадцать пять минут, пока появилась первая. Одна радость - почти пустая. Не слишком-то народ рвался из дому накануне праздника, да еще в такую погоду.
Пока ждал маршрутку, Бахарев продрог до костей - под брюками-то ровным счетом ничего, если не считать "противоугонного устройства". Даже похихикал про себя, вспомнив Юлькины слова. Точно, хоть чуть-чуть, а все же теплее - вон, ноги почти до колена защищены от ветра. Оставалось пожалеть, что объемный бант был только один, и тот на поясе: если б портниха не сэкономила на гипюре, он бы сейчас так не замерз.
Прибыв к месту назначения, первым делом залил в себя пятьдесят граммов "для сугреву". Показалось мало, махнул еще рюмашку. Приятное тепло разлилось по желудку, постепенно распространяясь на все тело. Вадим облизал прилагающийся к рюмке ломтик лимона, скривился и расслабился. Что ж, возможно, новогодняя вечеринка - не такая уж плохая задумка. А вторую часть "Крепкого орешка" он смотрел уже сотню раз.
Огляделся вокруг. Надо же - покидал в обед обычный офис, а вечером словно ошибся адресом. Вроде все то же, а совсем другое. Когда только успели подготовиться? А главное - кто? В офисе никого не оставалось, даже Чуликова уехала. Впрочем, чтобы Наталья Петровна, да собственными ручками, собственной спинкой корячилась? Наверняка бригаду какую-нибудь пригласила. Кто бы так высоко подвесил гирлянды? Да и елка украшена профессионально, сразу видна рука дизайнера.
И народ вокруг такой нарядный. Вроде все те же лица, что каждый день с утра до вечера. Однако те же, да не те. Те - хмурые, неприветливые. Усталые и раздраженные. Эти - сияющие, улыбчивые. Некоторые так даже откровенно красивые.
Та же Чуликова, например. У-ух! Хороша, зараза! Разрумянившаяся то ли от мороза, то ли от выпивки. Глазки блестят. Не от мороза, конечно. И улыбка такая искренняя-искренняя: куда обычной Наталье Петровне с этой равняться. И платье… Бахарев не слишком хорошо разбирался в женских тряпках, но это наверняка было выдающимся: темно-серое, искрящееся, струящееся, все в каких-то подрезах-разрезах, со сногсшибательным декольте, открывающим потрясающе красивую спину. Эх, с такой начальницей и Снегурочку вызывать не нужно.
Опоздавшему, как водится, настойчиво предложили штрафной стаканчик. Кабы не две предыдущие рюмочки, Вадим начал бы отказывать, манерничая. А тут… можно сказать, душа уже разогретая, сама просит. С Юлькой-то в последнее время практически никуда не выходили, а если и случалось, так приходилось из солидарности обходиться без спиртного. Последние месяцы она едва переносила алкогольный дух.
Нельзя сказать, что Бахарев так уж трепетно относился к выпивке. Собственно, он вообще никогда раньше за собой такой тяги не наблюдал. А тут как-то все сошлось: и на Юльку разозлился, даже не поцеловал перед уходом, и продрог в дороге. Ну и, само собой, праздник. Кругом все сверкает огнями, переливается. Мишура, серпантины, колючие звездочки бенгальских свечей. Запах елки и мандаринов, фыркающее брызгами шампанское в высоких фужерах, ледяная водочка с непременным полукружьем сочного лимона на ободке тонкостенного стаканчика. Люди: нарядные, улыбчивые, все такие приветливые, какими Вадим ни разу не видел их за четыре месяца работы в компании. Тосты: примитивные и затейливые, принужденные и изящно-тонкие, пошловато-юморные и претенциозные. Зажигающе-ритмичная музыка, многократным эхом отдающаяся от стен, в прах разбивающая дурное настроение. Одним словом, праздник. Новый Год.
От дурного настроения не осталось и следа. Теперь уже Вадиму не казалось, что корпоративная вечеринка накануне Новогодья, да еще и с обязательным присутствием сотрудников, с непущанием жен-мужей и прочих родственников, как настоящих, так и будущих, а равно с ними на всякий случай и прошлых - дурная затея. Отчего же? Очень даже уместная. Потому что настоящий Новый Год Бахареву предстояло провести в компании беременной жены, слезливой, обидчивой и непьющей, а так же ее родителей. В принципе, Вадим против них ничего не имел: теща, Татьяна Владимировна, душа человек, тесть отличный мужик. Но Новый Год все-таки хотелось бы отпраздновать повеселее. Наверное, не зря народ придумал, что как встретишь Новый Год, так его и проведешь. Провести целый год с Юлькой - пожалуйста, очень даже здорово, и дай Бог не один, а как минимум пятьдесят. Но это что же, и теща с тестем будут постоянно толкаться рядом?