В глубине двора на другом углу Сверчкова переулка расположено здание (№ 11) - памятник архитектуры. Предполагается, что здесь были палаты бояр Милославских, в XVIII в. владельцами палат были устюжский воевода, коллежский советник Я. И. Дашков, М. В. Дмитриев-Мамонов, князь Д. А. Волконский, коллежский асессор Н. А. Глебов, а с 10 марта 1790 г. капитан флота 2-го ранга князь Иван Сергеевич Гагарин.
С переходом этого владения к князьям Гагариным главный дом стал коренным образом перестраиваться под руководством архитектора М. Ф. Казакова, и в его объем были включены старые палаты. Их декор, восстановленный реставраторами, можно видеть за колоннами, поддерживающими балкон в центральной части здания.
По словам исследователей творчества Казакова, оно "несет на себе печать былого изящества и спокойной, благородной простоты, столь привлекательных в произведениях" этого архитектора.
В конце 1810 г. (22 декабря) этот дом покупает у братьев Григория и Сергея Гагариных за 55 тысяч рублей мать будущего поэта Е. Л. Тютчева, которая незадолго перед тем продала большое владение в Хитровском переулке и переехала со всей семьей сюда.
Лето Тютчевы проводили в своей усадьбе Овстуг, а по зимам жили в собственном московском доме - "одним словом, зажили тем известным образом жизни, которым жилось тогда так привольно и мирно почти всему русскому зажиточному, досужему дворянству, не принадлежавшему к чиновной аристократии и не озабоченному государственной службой, - рассказывал И. С. Аксаков в биографии Тютчева. - Не выделяясь ничем из общего типа московских боярских домов того времени, дом Тютчевых - открытый, гостеприимный, охотно посещаемый многочисленной родней и московским светом - был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы".
Но наставником Феди Тютчева был неординарный человек - Семен Егорович Раич, поэт, переводчик, издатель, педагог. "…Провидению угодно было вверить моему руководству Ф. И. Тютчева, вступившего в десятый год жизни, - вспоминал Раич. - Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня; года через три он уже был не учеником, а товарищем моим, - так быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум!"
Раич готовил своего воспитанника в университет, где он в качестве вольнослушателя присутствовал на лекциях с осени 1817 г., а с ноября 1819 г. - он уже своекоштный студент, но совсем скоро, через два года, Тютчев подает прошение о разрешении ему держать выпускные экзамены, которые он выдерживает и получает "кандидатское достоинство". В феврале 1822 г. он в сопровождении отца приехал в Петербург и был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел "с переименованием в губернские секретари". Он останавливается в доме дальнего родственника, героя Отечественной войны графа Остерман-Толстого, потерявшего руку в сражении при Кульме. Именно он испросил для Тютчева место сверхштатного чиновника дипломатической миссии в столице королевства Баварии Мюнхене, куда он уехал 11 июня 1822 г. "Странная вещь - судьба человеческая! - писал он родителям. - Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшею Остермановою рукою, чтобы закинуть меня так далеко от вас!" Тютчев провел за границей 22 года, лишь ненадолго приезжая в Россию в отпуск.
Дом этот тесно связан с памятью о декабристах. В приезды в Москву Д. И. Завалишин останавливался обычно у мачехи Л. В. Толстой на Большой Грузинской улице либо у ее сестры Е. В. Тютчевой здесь, в Армянском переулке. Он вспоминал, как привез из Петербурга рукопись "Горя от ума": "Привезенным мною экземпляром немедленно овладели сыновья Ивана Николаевича, Федор Иванович, Николай Иванович, офицер гвардейского Генерального штаба, а также и племянник Ивана Николаевича Алексей Васильевич Шереметев, живший у него в доме". Член Союза благоденствия А. В. Шереметев жил с матерью Надеждой Николаевной, урожденной Тютчевой, и сестрами; женатый на его сестре Анастасии И. Д. Якушкин вспоминал, как его арестовали: он был в этом доме и вечером 10 января 1826 г. "спокойно пил чай дома, вдруг вызвал меня полицмейстер Обрезков… Я зашел в сопровождении полицмейстера проститься с женой, сыном и тещей". Его жена после ареста прожила здесь вместе с детьми около года.
В уцелевшем после пожара 1812 г. здании в конце года разместилась Московская практическая академия коммерческих наук - учебное заведение для детей мещан и купцов. Она расположилась на втором этаже, а первый и третий - "в видах экономии" - были отданы внаем. Академия занимала дом Тютчевых до ноября 1814 г.
В 1831 г. Тютчевы решили продать этот большой дом: "7 апреля на дворная советница Екатерина Львова продала Московскому попечительству о бедных духовного звания для благотворительного заведения в пользу бедных духовного и разного звания людей крепостной свой каменный трехэтажный дом на белой земле" за 81 тысячу рублей.
Попечительство устроило в нем богадельню, называвшуюся по фамилии благотворителя Горихвостовской. Рассказывается, как Д. Н. Горихвостов спросил у митрополита Филарета, что нужно сделать, чтобы войти в Царство Небесное, на что митрополит ответил: вытри слезы вдов и прислушайся к вздохам сирот. Он так и сделал: пожертвовал большую сумму на устройство богадельни для вдов и сирот священников. Она стала одной из лучших в Москве: "Высокие, светлые, просторные залы старинного барственного дома, со всеми остатками древней роскоши: прекрасным паркетом, громадными трюмо, мраморными колоннами и подоконниками, служат богаделенными палатами, в которых размещены древние старушки где по 4, где по 6, и не свыше как по 8 человек, смотря по размеру комнат. У каждой чистенькая постель и свой особый уголок со столиком или шкапчиком, сундуком и двумя-тремя стульями на случай гостей. Харчи простые, но здоровые и сытные: щи с мясом, каша, жареный картофель… Что касается отдельных квартир для вдов с детьми, они состоят каждая из одной или двух комнат". В 1832 г. в северной части дома построили церковь Св. Дмитрия Солунского (соименного благотворителю).
Богадельня оставалась здесь и в 1920-х гг., но называлась уже Домом соцобеспечения, почему-то имени Некрасова. Об этом доме однажды рассказывал Илье Ильфу знакомый, участвовавший в концерте для его обитателей: "Вспомнил, как в комнату, где стояло потрепанное пианино, бесшумно сползались старушки в серых, мышиного цвета, платьях и как одна из них после каждого исполненного номера громче всех хлопала и кричала "Биц!". Ну, и еще последняя, совсем уже пустяковая деталь: парадная дверь была чертовски тугая и с гирей-противовесом на блоке. Я заприметил ее потому, что проклятая гиря - когда я уже уходил - чуть не разбила мне футляр со скрипкой… Прошло некоторое время, и, читая впервые "Двенадцать стульев", я с веселым изумлением нашел в романе страницы, посвященные "2-му Дому Старсобеса"… И до сих пор я не могу избавиться от галлюцинаций: все чудится, что Альхен и Паша Эмильевич разгуливают по двору невзрачного особняка в Армянском переулке".
Впоследствии тут были многочисленные коммунальные квартиры, пока дом не выселили и начали реставрацию для Российского детского фонда, который и сейчас помещается здесь. В день празднования 200-летия Ф. И. Тютчева 5 декабря 2003 г. перед домом был открыт скромный и строгий памятник-бюст (скульптор Ю. Ф. Иванов, архитектор Е. В. Степанов).
Последний дом в переулке (№ 13) скрыт в глубине двора, и в переулок выходит лишь торец его. Этот участок в 1630-х гг. принадлежал подьячему Дмитрию Ключареву и некоему Василию Ляпунову. В следующем столетии им владеют уже титулованные хозяева - князья Голицыны, при которых и появился здесь солидный каменный дом. Первый известный нам владелец записан в переписной книге 1716 г. - это князь Сергей Борисович Голицын, сын воспитателя Петра Великого боярина Бориса Алексеевича, потом усадьба перешла к его дочери княжне Марии Сергеевне и к сыну Алексею Сергеевичу (при которых, возможно, и построили главный дом).
В 1754 г. он перешел за 4 тысячи рублей к Якову Лукичу Хитрово. Еще в молодости Петр I определил его по морскому делу - двенадцатилетним мальчиком отправили в математическую школу, откуда выпустили гардемарином и послали за границу доучиваться. Он не стал настоящим моряком, а занялся флотскими хозяйственным делами. В 1753 г. назначили президентом Вотчинной коллегии, потом сенатором, а закончил он свою жизнь в 1771 г. в чине действительного тайного советника. Возможно, что дом получил классический облик именно при владельцах из рода Хитрово.
Сын вдовы Я. Л. Хитрово от первого брака Д. Н. Лопухин продал это владение в 1798 г. Авдотье Николаевне Левашовой, жене сенатора Федора Ивановича, флигель-адъютанта Екатерины II и полковника, ставшего тайным советником и сенатором.
Это один из московских адресов А. И. Герцена. Дом Левашовых в 1819–1821 гг. снимает его отец, "капитан гвардии" Иван Алексеевич Яковлев. Вместе с ним жил и его брат, сенатор Лев Алексеевич. Как писал Герцен в "Былом и думах", "…хозяйство было общее, именье нераздельное, огромная дворня заселяла нижний этаж… общая прислуга состояла из тридцати мужчин и почти стольких же женщин".
В 1839 г. дом перешел от Василия Федоровича Левашева (он продал его за 70 тысяч рублей) к богатой купеческой семье Карзинкиных. Сын основателя Иван Андреевич в 1857 г. купил Большую Ярославскую мануфактуру, старейшее текстильное производство, основанное еще в 1722 г., и с Г. М. Игумновым учредил паевое товарищество по управлению фабрикой, которая во второй половине XIX в. интенсивно развивалась. Так, в начале 1914 г. на ней работало почти 2 тысячи ткацких станков с 11 тысячами рабочих, и она занимала второе место в России по количеству веретен. Сначала использовался американский хлопок, но после завоевания Туркестана владельцы переключились на среднеазиатский, для чего построили сеть приемных пунктов, хлопкоочистительных заводов и складов. Это было начало промышленного производства хлопка в российской Средней Азии.
Сын Ивана Андреевича Иван вместе с П. Г. Шелапутиным занимался Балашихинской мануфактурой, так же как и сын Алексей Иванович и внук Лонгин Алексеевич. Третий сын, Сергей Иванович, продолжил дело отца в Ярославской мануфактуре. Он собирал картины и устроил в своем доме картинную галерею. Его вдова Юлия Матвеевна владела усадьбой в Троице-Лыкове, где устроила лечебницу и богадельню, пожертвовала большой участок земли для приюта слабоумных детей. Старший сын их Сергей Сергеевич довольно неудачно занимался делами фабрики, тратил большие средства на личные нужды, увлекся ресторанным и гостиничным делом - он открыл Большую Московскую гостиницу на Воскресенской площади, не дававшую дохода.
Здесь до переезда в Большой Трехсвятительский переулок в собственное здание находилось реформатское училище. В 1914 г. последний до большевистского переворота владелец участка, крестьянин И. Н. Шинков, задумал сломать старинный особняк и построить на всем участке огромный доходный дом по проекту архитектора И. Н. Германа, но помешала этому война. В 1913 г. по линии улицы построили небольшое здание для магазина, в витринах которого в 1919–1920 гг. выставлялись карикатуры, телеграммы РОСТА, написанные на больших листах бумаги. "Перед окнами, - вспоминал современник, - стояли люди в валенках, в сапогах, в шинелях, в пальто. Мерзли, читали. Одно время была телеграмма: "Деникин под Орлом". Читали молча". Впоследствии в этом здании был "Гастроном", а в последнее время один из лучших кондитерских магазинов.
В главном доме усадьбы сохранился вестибюль с приземистыми колоннами, а на втором этаже - круглый зал с нишами в углах, где, возможно, когда-то стояли печи.
Кривоколенный переулок, или, как его называли в XVIII в., Кривое колено, действительно заслужил это название - два раза он изгибается под прямым углом. В начале переулка, на его левом углу с Мясницкой, стоял деревянный питейный дом, который так и назывался - "Кривое колено". На другом его углу - участок Тульского подворья, поначалу предназначенного для пребывания церковных иерархов (там была и церковь), а потом превратившегося в гостиницу, где останавливались, как сообщал путеводитель по Москве 1852 г., в основном приезжие из Тулы и Моршанска. Одно из зданий на угловом участке, стоящее торцом к переулку, сохранилось по крайней мере с XVIII в.
На первом изгибе переулка расположен памятник и архитектурный, и исторический - дом поэта Веневитинова (№ 4). Можно предположить, что дом был построен в самом начале 1760-х гг., так как этот участок в 1759 г. купил доктор В. Я. Гевитт за 1500 рублей, а через пять лет он был приобретен графом М. Ф. Апраксиным уже за 7500 рублей. В основании дома сохранились остатки построек еще более старых. В 1803 г. дом покупает отец поэта гвардии прапорщик В. П. Веневитинов, и его наследники владеют домом до 1839 г. Здесь в 1805 г. родился замечательный поэт Дмитрий Веневитинов. В память о поэте в 100-летнюю годовщину его смерти 2 октября 1927 г. на доме была открыта мемориальная доска. Вторая мемориальная доска напоминает о чтении здесь А. С. Пушкиным "Бориса Годунова". Сохранился восторженный рассказ М. П. Погодина об этом: "…мы все просто как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил выдерживать. Один вдруг вскочит с места, другой вскрикнет. У кого на глазах слезы, у кого улыбка на губах… О, какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь!"
Дмитрий Владимирович Веневитинов
Примерно через две недели после этого чтения Дмитрий Веневитинов уехал в Петербург. Причина его отъезда не совсем ясна, поговаривали, что он бежал от своей несчастной любви - он не на шутку увлекся княгиней Зинаидой Волконской, той самой "Коринной Севера", которую славили в своих стихах и Пушкин, и Мицкевич. Через несколько месяцев Веневитинова не стало. В его могилу положили кольцо, подаренное ему княгиней Зинаидой.
Через много лет она вспоминала в письме к брату Дмитрия Веневитинова о приезде в Москву (она постоянно жила в Риме), и как она, ревностная католичка, хотела помолиться в московской католической церкви, находившейся на Малой Лубянке, и как она случайно пришла к дому Веневитиновых: "Пешком я не могла разыскать тот дом, в котором я ее (мать Дмитрия Веневитинова. - Авт.) знала, в котором я пронзила ее сердце обоюдоострым мечом и где я взвела ее и вас обоих, дети мои, на Голгофу (она сообщила им о смерти Д. В. Веневитинова. - Авт.). Я шла в слободскую церковь одна, не желая быть сопровождаемой: и вот, я ошибаюсь улицей и направляюсь к вашему дому. Я вступаю во двор, я осязаю стену, молюсь и гляжу на лестницу. И еще раз вторично я прошла перед столькими воспоминаниями, которые можно вместить в сердце нашего Господа Иисуса Христа. Я была на могилах вашей матери и Дмитрия; я посетила мертвых, а вас, живых членов этой дорогой семьи, я не видела. Москва мне дорога… Как много я там молилась! Какие сердца я там нашла!"
Впоследствии дом переходил от одного владельца к другим. В советское время тут были квартиры, в одной из которых жил мальчиком Александр Галич, драматург, поэт и исполнитель песен, умерший в эмиграции.
С 1803 г. Веневитиновым принадлежал и участок напротив (№ 3), где в 1796 г. был построен каменный двухэтажный дом - он сохранился. Это был участок купца и промышленника Вахрамея Меллера (о нем см. Армянский переулок, 2).
Соседнее владение принадлежало с начала XVIII и до середины XIX в. князьям Кольцовым-Мосальским. Главный дом их усадьбы тоже сохранился - его задний фасад, надстроенный двумя этажами, виден за небольшим садиком (№ 3а). В 1924 г. дом перестроили внутри и снаружи и надстроили двумя этажами. На другой стороне переулка архитектурный памятник XVII–XVIII вв. - усадьба князей Голицыных (№ 10) с главным домом в глубине (в его нижнем этаже сохранились сводчатые палаты), окруженным двумя флигелями. В начале XVIII в. она принадлежала Рейнгольду-Густаву Левольду (Левенвольду), ставшему обер-гофмаршалом двора Екатерины I и сыгравшему значительную роль в восшествии на престол Анны Иоанновны, в 1730–1740-х гг. - князю, капитану флота И. А. Урусову, потом "шелковому фабриканту" Семену Мыльникову, а от него перешла к Чебышевым: в конце 1740-х гг. - к коллежскому советнику М. С. Чебышеву, потом - к его дочери Е. М. Чебышевой, вышедшей замуж за князя Петра Федоровича Голицына. Автор интересных мемуаров, ученый-агроном А. Т. Болотов говорит о нем: "Человек умный, любопытный и имеющий у себя большой натуральный (естественно-научный. - Авт.) кабинет". Сюда 2 марта 1788 г. к Голицыну приехал Болотов: "Он был мне очень рад и, обласкавши колико можно лучше, водил меня в свой натуральный кабинет и показывал все находящиеся в нем вещи: был он превеликий, и целая просторная длинная комната набита была всякими натуралиями, и было что посмотреть и чему подивиться".
В 1822–1824 гг. дом нанимался для пансиона Ивана Горна, в 1827–1828 гг. правый флигель снимала графиня Е. П. Ростопчина. Со второй половины XIX в. тут сдаются помещения под самые разные учреждения: меблированные комнаты, музыкальную школу, больницу, типографию. В советское время тут находилась 6-я типография "Красный Октябрь" и в "доме-коммуне" жили рабочие.
Рядом владение под № 12, которое в XVII–XVIII вв. состояло из двух частей. Южная, по соседству с домом № 10, по документам 1730–1740-х гг. принадлежала купцу Якову Вестову, из купеческой семьи английского происхождения. Отец его Павел Вестов активно занимался торговыми операциями с заграницей и, в частности, ввозил в Россию тростниковый сахар (обходившийся тогда, до получения его из сахарной свеклы, очень дорого). В 1718 г. он по указу Петра I основал первый в России завод для переработки сахара-сырца, с тем чтобы цены были не выше рыночных, а качество не хуже заграничного.
В XVIII–XIX вв. этот участок принадлежал купцам до тех пор, пока его не приобрел в начале 1880-х гг. В. К. Феррейн, глава известной фармацевтической фирмы.
Северной частью в 1730–1740-х гг. владел подполковник Петр Васильевич Головин и его наследники. В 1780 г. эта усадьба принадлежала ка питан-поручику Преображенского полка А. Н. Щепотьеву, который через два года продал ее благотворительному "Дружескому ученому обществу", созданному по инициативе профессора Московского университета Иоганна Георга (Ивана Григорьевича) Шварца, о котором сохранились воспоминания как о необыкновенно трудолюбивом и доброжелательном человеке. Он считал, что необходимо использовать все силы и возможности для распространения образования в России.