В заявлении от 27 марта 1931 г. он уже пытается всё объяснить самому председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому: "Решаюсь просить у Вас милостливого отношения к моему настоящему положению. Мне была назначена пятилетняя ссылка, которую я отбывал на далёком севере среди жесточайших морозов, постоянных ветров-буранов, скупого примитива во всём и голи во всём. (Я постоянно стоял на краю могилы. [Я постоянно был лицом к лицу со смертью].) Но годы прошли, оставалось до конца ссылки 4 месяца, и снова началось для меня повторение задов - я снова подвергаюсь аресту и препровождаюсь в тюрьму при ПП ОГПУ по Уралу. Спустя некоторое время меня посетил здесь тов. И. В. Полянский и предложил отказаться от местоблюстительства. Но такого предложения я принять не мог по следующим основаниям, имеющим для меня решающее значение. Прежде всего я нарушил бы установленный порядок, по которому местоблюститель остаётся на своём посту до созыва поместного собора. Собор, созванный без санкции местоблюстителя, будет считаться неканоническим и постановления его недействительными. В случае же моей смерти местоблюстительские полномочия перейдут к другому лицу, которое довершит то, что не сделано его предшественником. Далее, моя смена должна повлечь за собою и уход моего заместителя Митрополита Сергия, подобно тому как, по заявлению последнего, с оставлением им заместительства прекращает своё существование и учреждённый им Синод. К такому обстоятельству я не могу отнестись равнодушно. Наш одновременный уход не гарантирует церковную жизнь от возможных трений, и, конечно, вина ляжет на меня. Поэтому в данном случае необходимо наше совместное обсуждение, равно как и совместное разъяснение вопросов в связи с моим письмом Митрополиту Сергию, датированным декабрём 1929 г. Наконец, моё распоряжение, вышедшее из тюрьмы, несомненно, [вызовет разговоры, догадки] будет истолковано как вынужденное, с разными нежелательными выводами. Если вспомните, подобные распоряжения уже имели место при аналогичной обстановке, но одни из них не прошли в жизнь, а другие оказались неудачными и лишь были аннулированы, однако до сих пор не перестают нарушать церковный мир. Откровенно скажу, что лично о себе я не хлопочу: дней моей жизни осталось немного, да и, кажется, я уже потерял интерес к жизни, скитаясь в общем более 8 лет по тюрьмам и ссылкам. Я только опасаюсь, что распоряжением, с деланием наобум, могу нарушить свой долг и внести смуту в среду верующих…"
А 25 мая он снова обращается с ходатайством, и всё к тому же Менжинскому: "…Начался уже 10-й месяц моего ареста (с 17 августа 1930 г.), а в ходе моей жизни не произошло никаких перемен и лишь в ходе моих болезней последовало ухудшение. В настоящее время я настолько изнурён, что затрудняюсь двигаться, стоять и даже говорить. Припадки удушья, иногда совместно с обморочным состоянием участились, и всякий раз после них делаюсь совершенно разбитым и словно немыслящим. Лишение существенных потребностей слишком велико, и все мои мысли фиксированы на одном вопросе: когда же наконец окончатся мои скитания по тюрьмам и ссылкам, продолжающиеся вот уже 9 лет? Особенно трудно обходиться без необходимых медицинских применений (массажа, банок, клизмы и др.), без постоянного ухода, без соответствующего питания и пользования открытым воздухом. За всё время ареста я ещё ни разу не видел солнца. Мне приходится положительно подвизаться, сидя в камере. Мои 20-минутные прогулки (точнее - сидение у тамбура, ведущего в каменный подвал) по условиям тюремной жизни обычно совершаются между 10–11 'Л ночи, да и то с перерывами. Угнетает также изоляция, лишение права переписываться с родными и получать от знакомых пищу. Каждый день, проведённый в тюрьме, действует на меня убийственно, причём сознание своей полной невиновности невольно вызывает тревожную мысль, что как будто бы я являюсь каким-то отверженным человеком, от которого необходимо во что бы то ни стало избавиться. Это, в свою очередь, окончательно подрывает весь организм.
Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволили бы мне со всею серьёзностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия несовместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре. Не сомневаюсь, что в результате роль осведомителя сменилась бы на роль мученика не своего и непосильного дела. Так случилось, что неожиданный поворот беседы в эту сторону не дал мне возможности в несколько минут охватить всю сложность положения вещей, посмотреть на меня объективно. В голове пронеслась вереница бессвязных мыслей, и я не сумел отдать себе в них отчёта. И лишь потом, когда собрался с мыслями и сосредоточил внимание на ряде поставленных себе вопросов, невыполнимость означенного предложения стала очевидною.
Об этом я считал нужным предупредить Евгения Александровича, когда он ещё находился в Свердловске, и с этой целью обращался два раза к дежурному надзирателю с просьбою пригласить в мою камеру следователя тов. Костина, участвовавшего при беседе; но его, по сообщению надзирателя, в Учреждении не оказалось…"
Митрополит Пётр (Полянский) мужественно отклонил предложения Тучкова (надзирающего за ним на Урале) дать подписку о сотрудничестве с органами в качестве осведомителя. После же самой беседы его частично парализовало, не считая болезни цинги и астмы. Результатом стал новый срок: 23 июля 1931 года Особое Совещание ОГПУ выслушало "дело" митрополита, которое рассматривали в порядке постановления президиума ВЦИК СССР от 9.06.27 года. "Постановили: Полянского-Кругацкого Петра Фёдоровича заключить в концлагерь сроком на пять лет. Считая срок с момента вынесения настоящего постановления". Абсолютно без зачёта года, проведённого в одиночке.
Кстати сказать, 19 августа рекомендации Агранова и Тучкова были отправлены администрации Екатеринбургской тюрьмы. В служебной записке, в частности, говорилось: "…Полянского (Крутицкого) Петра Фёдоровича, осуждённого к заключению в концлагерь… просьба содержать под стражей во внутреннем изоляторе…"
Не будучи услышанным, подлинный патриарший местоблюститель, в надежде на чудо, пишет Менжинскому следующее трагическое послание, датированное уже 20 ноября 1932 года: "Согласно объявленному мне постановлению Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 23/ УП-1931 г. я должен отбывать своё наказание в концлагере. Между тем вот уже третий год содержусь в предварительном заключении, подвергаясь мучительным лишениям и ограничениям. Так как, во 1-х, причины, вызвавшие столь неожиданную катастрофическую развязку при всей своей уважительности, о чём я неоднократно писал Вам, не приняты во внимание, так как, во 2-х, моё стремление через искреннее и чистосердечное раскаяние в своей идеологической погрешности обеспечить себя доверием со стороны Советского Правительства и тем улучшить своё положение, несмотря на инициативу и обнадёживание т. Костина, по-видимому достигай обратной цели - угнетающей отброшенности, среди которой теперь живу, и так как, в 3-х, в течение продолжительного времени не получаются результаты ни относительно моего заявления датированного сентябрём на имя Особого совещания; ни относительно замены концлагерного заключения ссылкой, о чём я имел некоторые основания думать после разговора с тт. прокурором и начальником УСО, то, покорно склоняясь пред обстоятельствами, ставлюсь в необходимость обратиться к Вам с просьбой не отказывать в возможной поспешности к отправке меня по назначению…"
Летом 1933 года условия заключения митрополита Петра были ещё раз ужесточены: ему заменили ночные прогулки в общем дворе на прогулки в маленьком сыром дворике, где воздух был наполнен испарениями отхожих мест. Кроме того, в Верхнеуральской тюрьме его содержали как "секретного узника" под номером (без имени) 114.
В июле 1936 года заключение митрополита Петра (Полянского) было в очередной раз продлено ещё на 3 года. Но этого богоборцам показалось мало, и в конце года в патриархию поступили сведения (заведомо ложные) о смерти Патриаршего Местоблюстителя, вследствие чего 27 декабря митрополит Сергий (Страгородский) принял на себя титул Патриаршего Местоблюстителя, а по "усопшему" митрополиту была отслужена панихида. То есть его отпели ещё живым! А дело в том, что митрополиту Петру было уже 74 года, и его новый срок можно было считать пожизненным. Возможно, поэтому богоборцы решили считать митрополита умершим… Они знали, что делали!
В 1937 году против митрополита и местоблюстителя было возбуждено новое уголовное дело по новому и, как всегда, надуманному обвинению: "Отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом Советского государства, клевещет на существующий государственный строй… обвиняя в "гонении на Церковь" "её деятелей". Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола".
А 2 октября тройка НКВД по Челябинской области приговорила митрополита Петра (Полянского) к расстрелу. Через неделю, 10-го числа, в 4 часа дня приговор был приведён в исполнение. До сих пор неизвестно точное место погребения митрополита, как и место его расстрела (то ли это тюрьма в Магнитогорске, то ли станция Куйбас).
8
Из автобиографии Е. А. Тучкова: "6 июля 1941 года по призыву партии добровольно пошёл в Красную Армию. До конца сентября того же года я находился на фронте: сначала в Андреевском районе Смоленской области, затем в районе озера Селигер Калининской области (деревня Красуха). 20 сентября 1941 года я тяжело заболел и 89 эвакопунктом был из армии как непригодный к военной службе освобождён совсем. Из армии я приехал к своей семье в Златоуст; где лечился и поправился до января 1942 года, а потом, когда стал чувствовать себя окрепшим, поехал в Москву, где и стал работать на лекционной работе (вести антифашистскую пропаганду) в центральном Совете СВБ СССР, а потом одновременно ещё и военную работу, состоя заместителем начальника военно-учётного пункта по политчасти Ростокинского района, которую выполняю и сейчас".
Глава восьмая
Церковь и война
1
В двухэтажном особняке на Кропоткина, 20 Карпов проводил, как правило, большую часть своего рабочего времени. Проблем было превеликое множество, начиная от отсутствия клея, бумаги, конвертов и обыкновенных канцелярских папок, заканчивая организацией работы аппарата. Опыта работы не было ни у кого. Не было и элементарных знаний в отношениях с религиозными организациями. Только несколько человек имели высшее образование. Один из них завотделом по делам Центрального управления церкви, другой переводчик, третий ответственный секретарь, да ещё юрисконсульт.
Лишь в 1944 году была утверждена инструкция, регламентирующая распределение обязанностей членов Совета. А это и организация деятельности уполномоченных через работу инспекторской группы Совета, контроль за патриотической работой Русской православной церкви, контроль издательской деятельности Синода, контроль за деятельностью духовных учебных заведений, организация персонального учёта епископата РПЦ. Часто приходилось бывать и в правительстве, где регулярно обсуждались многие приоритетные вопросы.
В органах были свои трудности, но всё было годами отлажено и работало достаточно чётко. Например, "дело агентурной разработки" предшествовало "делу-формуляру", если в процессе работы сотрудниками выявлялись какие-то серьёзные обстоятельства, свидетельствующие о необходимости более глубокой разработки.
"Дела-формуляры" могли вести годами, но завершались они тремя вариантами: арестом, вербовкой или сдачей дела в архив. Это, так сказать, два действия. А всего их было три.
Начиналось же всё с первого действия, а именно с "дела оперативной проверки". Работали агенты с псевдонимами или кличками, проводились оперативные мероприятия, которые что-либо фиксировали. Объект обкладывали со всех сторон, собирали прямые доказательства шпионской деятельности и т. д. и т. п.
А тут один процесс создания аппарата Совета на местах решить было неимоверно трудно. Только на февраль 1944 года из 89 штатных единиц было назначено только 43 уполномоченных. Ещё оставались вакансии в 10 областях Белоруссии и в 20 областях Украины. А ведь делалось всё согласно постановлению правительства, да и требование было категорическим…
2
Вопросы, которыми приходилось заниматься Карпову, были порой не только сложными, но и весьма щекотливыми, как, например, этот:
В 1944 году Управлением делами Совнаркома Союза ССР было отпущено Совету по делам Русской православной церкви при СНК СССР 100 тысяч рублей для расходов в течение года на приобретение ценных подарков высшему духовенству (патриарху и митрополитам) в юбилейные дни, что было разрешено тов. В. М. Молотовым.
Совет обращался в Управление делами Совнаркома СССР в 1944 году об отпуске такой суммы только потому, что сметой Совета на 1944 год не были предусмотрены ассигнования на эти цели.
В данное время Совет составил и представил в Наркомфин СССР смету расходов на 1945 год и по ст. "Прочих расходов" включил сумму в 100 тысяч рублей, дав соответствующее объяснение в объяснительной записке.
Штатное управление Наркомфина Союза ССР, просматривая смету Совета на 1945 год, включило эту сумму и просит соответствующих указаний от Совнаркома.
Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР в связи с этим просит Вашего указания Наркомфину Союза ССР о включении в план финансирования Совета в 1945 году 100 тысяч рублей на приобретение, по мере надобности, ценных подарков высшему духовенству.
В январе месяце, с разрешения Правительства, будет проводиться избрание патриарха Московского и всея Руси, что уже потребует расходов по этой смете, а, кроме того, в течение года будут юбилейные дни высшего духовенства.
Председатель Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР Г. Г. Карпов".
Как пишет Т. А. Чумаченко, "традиция одаривания руководства патриархии стала частью новой церковной политики И. В. Сталина. С осени 1943 года на церковное руководство как из рога изобилия падали различные блага: квартиры, машины, "подарки", дачи, возможность отдыха и лечения в лучших санаториях страны. В 1944 г. к своему 77-летию немало ценных подарков от правительства получил патриарх Сергий".
3
Кусочек из обычного рабочего дня Георгия Григорьевича выглядит следующим образом:
"Запись беседы председателя Совета по делам Русской православной церкви Г. Г. Карпова с патриархом Московским и всея Руси Сергием (Страгородским).
4 мая 1944 года в Совете по делам Русской православной церкви при СНК СССР был принят председателем совета тов. Карповым Г. Г. патриарх Московский и всея Руси Сергий, по просьбе последнего.
На приёме присутствовали: зам. председателя совета тов. Зайцев К. А. и управляющий делами Московской патриархии Колчицкий Н. Ф.
Во время беседы были затронуты следующие вопросы:
1) Председатель совета тов. Карпов Г. Г. передал патриарху Сергию письмо греческой принцессы Ирины, полученное советом 27 апреля 1944 г. от зам. народного комиссара иностранных дел СССР тов. Кавтарадзе, а Наркоминдел получил это письмо от своего посланника в Каире, которому вручила письмо принцесса Ирина.
В данном письме греческая принцесса Ирина, ранее находившаяся также в переписке с патриархом Сергием, но почти неизвестная Сергию, поднимает вопрос о материальной помощи со стороны Русской православной церкви Антиохийскому патриарху Александру и двум женским монастырям в Палестине (один - Элеонский, другой - Горный), расположенным недалеко от Иерусалима. Ирина указывает даже желательную конкретную сумму, а именно: по 200 английских фунтов для каждого монастыря в месяц и 200 английских фунтов как пособие для Антиохийского патриарха.
В письме Ирина пишет, что Антиохийская патриархия раньше получала регулярно денежное пособие от русского правительства, а монастыри получают далеко недостаточную сумму от архимандрита Антония - начальника русской духовной миссии в Палестине (ставленник югославского Синода).
Патриарх Сергий заявил, что изучит письмо и обдумает вопрос о помощи Антиохийскому патриарху. Что же касается помощи монастырям, то, поскольку последние подчинены зарубежному (враждебному) Синоду, он считает малоприемлемым оказывать им помощь.
2) Председатель совета тов. Карпов Г. Г. ознакомил патриарха Сергия с тассовскими материалами в отношении его статьи "Есть ли наместник Христа на земле?", в частности, с редакционной статьёй "Католик тайме", издающимся в Англии, и с выдержками из статьи священника Мак Магона в официальной нью-йоркской католической еженедельной газете "Католик ньюс", и спросил патриарха Сергия, полагает ли Сергий необходимым и возможным делать какой-либо ответ на статью профессора католического университета в Вашингтоне, иезуитского священника Парсона, помещённую в газете "Нью-Йорк тайме" и переданную Сергию одним из иностранных корреспондентов в Москве.
Сергий заявил, что он давать какой-либо письменный ответ в местной церковной печати или в заграничной прессе не считает необходимым, но может дать разъяснения устно инокор-респонденту. В частности, Сергий заявил, что 3 мая с. г. звонил в патриархию корреспондент канадской газеты "Торонто стар" Джозеф Дэвис и просил, чтобы его принял патриарх по вопросу ответа на статью указанного выше профессора католического университета.
Сергий заявил председателю совета тов. Карпову Г. Г., что если совет считает возможным приём корреспондента Дэвиса, он намерен ему устно заявить:
1. Что его статья "Есть ли наместник Христа на земле?" была помещена в церковном журнале и является внутрицерковной статьёй, не носящей политического характера.
2. Что эта статья им написана более года тому назад, т. е. тогда, когда никаких материалов в газете "Известия" по вопросу о Ватикане не помещалось.
3. Что ему, Сергию, ничего не известно о деятельности Ватикана или папы в области мирских дел или по вопросу о неприкосновенности Рима.
4. Что он не согласен со статьёй профессора Парсона, смешивающего политические и моральные принципы с теологическими вопросами.
Тов. Карпов заявил Сергию, что вопрос о возможности приёма Сергием корреспондента Дэвиса он согласует с Наркоминделом и дополнительно сообщит.
3) Тов. Карпов передал патриарху Сергию письмо великобританского посла в Москве Арчибальда Керра, в котором последний излагает просьбу архиепископа Кентерберийского, чтобы Московская патриархия указала конкретный срок выезда русской церковной делегации в Англию.