Конечно, вопросы все равно остаются. Согласно тогдашней картине мира, Индийский океан представлял собой замкнутое внутреннее море, окруженное в том числе и африканским побережьем, поэтому Африку нельзя обогнуть в принципе. Как мог фараон (человек, надо полагать, образованный) отдать столь бестолковый и невразумительный приказ – обойти вокруг Ливии и вернуться через Геракловы столпы в Египет, если почти наверняка был убежден в совершенной невозможности подобного предприятия? С другой стороны, крайне маловероятно, чтобы он задался сугубо научной целью – подтвердить или опровергнуть общепринятую модель мироустройства. Вероятнее всего, экспедиция направлялась в Пунт или Офир, одну из тех полулегендарных, почти мифических стран на восточных берегах Африканского континента, о несметных богатствах которых испокон веков рассказывали удивительные вещи. Не найдя вожделенных сокровищ, путешественники двинулись дальше на юг и в конце концов обнаружили, что плывут уже в северо-западном направлении. А "приказ" фараона, видимо, – позднейшая вставка, призванная хоть как-то обосновать дерзкое предприятие. Так или иначе, но сам факт африканской кругосветки за 600 лет до н. э. сомнений практически не вызывает.
О плавании за Мелькартовы столпы Ганнона, уроженца Карфагена, информации у нас чуть побольше. Римляне называли карфагенян пунами, или пунийцами. Тороватые и ушлые пунийцы подошли к делу фундаментально. Лапидарный отчет, высеченный на каменной плите, установили в храме античного бога Кроноса, который символизировал всепожирающее время (аналог этого божества именовался у карфагенян Баал-Хамоном), но плита до наших дней не уцелела. Древние римляне, одержав блистательную победу в третьей Пунической войне, расколотили монумент вдребезги и сравняли Карфаген с землей. Текст Ганнона успел прочитать греческий историк Полибий, и с тех пор с этим интересным документом можно познакомиться только в переложениях, ибо оригинал, увы, утрачен. Вступительные строки гласят:
И решили карфагеняне послать Ганнона в плавание за Столпы Геракла, чтобы основать ливийско-финикийские поселения. И он отправился в сопровождении 60 пятидесятивесельных кораблей с 30 тысячами мужчин и женщин, съестными и прочими припасами.
Дальше рассказывается, как, миновав Гибралтарский пролив, колонисты вышли в Атлантический океан, повернули на юго-запад и двинулись вдоль побережья современного Марокко, основывая по пути торговые поселения – Тимиатерион, Арамбис и др. Термин "колонисты" может вызвать справедливые нарекания со стороны въедливых специалистов, но как иначе поименовать эту эскападу, особенно если учесть статус главы экспедиции и сам размах предприятия? Ведь Ганнон был не просто адмиралом большой флотилии в современном понимании этого слова, но одним из двух соправителей Карфагенской республики, которые избирались сроком на один год. Если же принять во внимание, что финикийцы, судя по всему, еще в VII веке до н. э. достигли Мадейры, а в VI столетии до н. э. обосновались на Канарах, то следует признать: они не плыли куда глаза глядят. Первые сотни миль побережья Западной Африки были им неплохо знакомы, так что экспедиция Ганнона есть не что иное, как продуманная миссия, нацеленная на освоение новых территорий и рынков сбыта.
Обогнув Зеленый мыс, путешественники вошли в большую бухту, которую можно отождествить с устьем Гамбии или Сенегала, потому что она кишела крокодилами и бегемотами. Правда, на всякий случай следует иметь в виду, что в середине I тысячелетия до н. э. климат Северной Африки был гораздо мягче. Пик глобального потепления, которым закончился вюрмский ледниковый период (8–10 тысяч лет назад), принято называть максимумом голоцена. Средние температуры в то время были на 3–5 градусов выше современных, и все климатические пояса уползли на 800–1000 километров к северу. Знойная Сахара была тогда цветущей саванной, где паслись стада копытных, а на широте Мурманска шумели дубравы. К IV тысячелетию до н. э. в Северном полушарии вновь ощутимо похолодало.
Даже через 500 лет после Ганнона римляне никак не могли поладить с воинственным племенем гарамантов (предположительно, предками современных туарегов), которые разъезжали по ливийской пустыне в колесницах, запряженных вовсе не верблюдами, а обыкновенными лошадьми.
Когда африканский берег, все время неспешно скользивший на юг, вдруг повернул на восток, Ганнону почудилось, что он достиг предела обитаемых земель.
Поспешно отплыв, мы прошли мимо знойной страны, полной благовоний. Из нее огромные огненные потоки выливались в море. Страна недоступна вследствие жары. Поспешно мы отплыли оттуда в страхе. Носились мы четыре дня и ночью увидели землю, полную пламени. В середине был весьма высокий огонь… Казалось, что он касался звезд. Днем это оказалось высокой горой, называемой Феон-Охема, Колесница богов.
Через три дня, проплыв пламенные потоки, мы прибыли в залив, называемый Южным Рогом. В глубине залива был остров, полный диких людей. Более многочисленны были женщины с телами, покрытыми шерстью. Переводчики называли их гориллами. Мужчин мы преследовали, но не могли их поймать – они все убежали, цепляясь за скалы, защищаясь камнями. Трех женщин мы схватили, но они, кусаясь и царапаясь, не захотели следовать за ведшими их. Убив их, мы сняли с них шкуры и привезли в Карфаген. Дальше мы не плавали. У нас не хватало припасов.
Вообще-то довольно странно. Эка важность – провиант закончился! В тропиках еды хватало… Вероятнее всего, Ганнон распорядился отыграть назад, когда увидел, что берег, убегающий на восток, вновь поворачивает к югу. Тогда получается, что карфагенским мореплавателям удалось достичь берегов Гвинейского залива, ибо только там находится единственный в Западной Африке действующий вулкан, способный изрыгать пламя. Эта внушительная гора, свыше 4 километров высотой, располагается близ экватора и известна как вулкан Камерун. Географы XIX века считали его потухшим, но в 1909 году он вдруг плюнул огнем, и весьма основательно. В 1922 и 1925 годах вулкан Камерун снова ожил, причем одно из его извержений идеально ложилось в картинку, нарисованную Ганноном: потоки раскаленной лавы катились по склонам и с шипением гасли в море. Между прочим, местные жители свой вулкан уважали, почтительно именуя его горой или пещерой богов. А от горы до колесницы расстояние небольшое, тем более что у топонима Феон-Охема имеется и другой перевод – "обитель богов".
Полибий – не единственный историк, живописавший приключения карфагенян в Атлантике. Грек Флавий Арриан (около 95–175), тоже историк, а еще писатель и философ, проживавший в Риме, сообщает:
Ганнон, ливиец родом, двинувшись из Карфагена, выплыл в море через Геркулесовы столпы, имея слева Ливийскую землю. Он плыл по направлению к востоку 35 дней. Когда он повернул к югу, то встретился с большими трудностями: с недостатком воды, с палящей жарой, с потоками огня, вливающимися в море.
Замечательно! Сразу видно, что вулкан извергался на совесть. Почти как у отечественного энциклопедиста Михаила Васильевича Ломоносова: "Волкан Неаполя пылал". О гориллах, правда, ни слова, но разве древнеримский грек понимал хоть что-нибудь в высших приматах? Кстати, горилл в Западной Африке (на территории современного Габона) европейская наука обнаружила только в середине позапрошлого столетия. И хотя Ганнон пишет о волосатых мужчинах и не менее волосатых женщинах, он вряд ли путает человекообразных обезьян с людьми. Конечно, было бы любопытно взглянуть на канонический текст, но лингвистика исправно работает даже в переводе: шкуры снимают все-таки с животных, а вот с людей, если они того заслуживают, было принято заживо сдирать кожу.
Наш последний фигурант, отважившийся оставить за кормой Столпы Геракла, – массалиот (уроженец Массалии, древнегреческой колонии близ современного Марселя) Пифей, живший в IV веке до н. э. В отличие от Ганнона, который стремился на юг, он, пройдя Гибралтарским проливом, повернул на север. Его целью были Британские острова (греки их называли Касситеридами – Оловянными) и неведомые южанам земли, лежащие еще севернее, близ полярного круга.
Пифей
К сожалению, путевые заметки Пифея не сохранились, и то немногое, что нам известно о его плавании, – это редкие скупые строки в трудах Плиния Старшего, Диодора Сицилийского, Страбона и некоторых других античных писателей. Северную одиссею знаменитого массалиота можно датировать примерно второй половиной IV века до н. э. – вероятнее всего, 330-ми или 320-ми годами. И хотя Пифей был весьма ученым человеком – астрономом, картографом и геодезистом (например, он с большой точностью вычислил географические координаты Массалии и установил, что направление на Северный полюс не вполне совпадает с положением Полярной звезды), почти все античные писатели относились к нему довольно скептически, а Страбон без обиняков назвал его "отъявленным лжецом". Но даже он признавал:
Со стороны астрономических явлений и математических вычислений в местностях, близких к холодному поясу, Пифей сделал верные наблюдения.
Реконструировать маршрут экспедиции Пифея сегодня нелегко. Это сделано только в самых общих чертах. Выйдя из Гибралтара и взяв курс на север, он обогнул Пиренейский полуостров, пересек неспокойный Бискайский залив, который и в наши дни пользуется дурной славой (знаменит частыми штормами), и достиг Британских островов (сам Пифей пишет, что за 40 дней "объехал весь остров Британию"). Вполне вероятно, что он посетил и "страну янтаря" – Гельголандскую бухту у юго-западного побережья Ютландии, после чего направился в загадочную страну Туле, местонахождение которой не удалось окончательно идентифицировать. Греческий географ Эратосфен (он тоже не жаловал Пифея и обзывал его лгуном) пишет, что эта земля, "по словам Пифея, отстоит от Британии на шесть дней плавания". Примерно то же самое пишет о Туле и другой античный автор (разуме ется, опять же со ссылкой на Пифея):
Плавание от Оркнейских островов (архипелаг у северной оконечности Шотландии. – Л. Ш.) до Туле продолжается пять дней и пять ночей. Туле плодородна и богата поздно созревающими плодами. С начала весны жители живут там со своим скотом и питаются кореньями и молоком; для зимы они запасают плоды деревьев.
Пифей указывает, что летняя ночь в этой земле продолжается всего два-три часа. Сопоставив клочковатые фрагменты Пифеева труда, современные исследователи пришли к выводу, что Туле следует искать на территории Норвегии, вероятнее всего, в районе Тронхейма, у 64° северной широты. По мнению некоторых других ученых, отважный массалиот посетил Исландию или даже Гренландию, но сторонников у таких экстравагантных гипотез немного. Впрочем, чем черт не шутит: Пифей первым из античных авторов сообщил о замерзшем море, поэтому вполне можно допустить, что во время своих плаваний он достиг Северного полярного круга.
Конечно, темных мест в его сочинениях тоже более чем достаточно, и у античных географов были все основания для недоверия. Вот что пишет, например, Страбон:
Пифей заявил, что прошел всю доступную для путешественников Бреттанию, он сообщил, что береговая линия острова составляет более 40 000 стадий (аттический стадий равнялся 185 метрам, а вавилонский – 195 метрам, но полной ясности в этих вопросах нет; таким образом, длина британской береговой линии, по Пифею, составляет 7 400 или 7 800 километров. – Л. Ш.), и прибавил рассказ о Фуле и об областях, где нет более ни земли в собственном смысле, ни моря, ни воздуха, а некое вещество, сгустившееся из всех этих элементов, похожее на морское легкое; в нем, говорит Пифей, висит земля, море и все элементы, и это вещество является как бы связью целого: по нему невозможно ни пройти, ни проплыть на корабле. Что касается этого, похожего на легкое, вещества, то он утверждает, что видел его сам, обо всем же остальном он рассказывает по слухам.
Что имел в виду Пифей, рассуждая о "морском легком"? Быть может, такой ему представилась морская отмель в густой туман, или он неверно истолковал рассказы о полярных туманах и плавучих льдах. Возможно, кое-что он и присочинил. Не будем его строго судить: в конце концов, он первым из античных путешественников побывал на краю Ойкумены, как греки называли обитаемый мир, а его экспедиция, в отличие от плавания Ганнона или африканской кругосветки финикийцев, была подлинно научным предприятием. Пифей не только рассказал об увиденном и услышанном, но и привел географические координаты (пусть не всегда точные) основных пунктов по ходу своего маршрута. Нельзя не отдать должное его решимости и мужеству, поскольку навигация у северных берегов Европы куда сложнее, чем у западного побережья Африканского континента.
Нередко поражает воображение гигантомания античности. Когда читаешь о гребных судах с двумя десятками весельных ярусов и водоизмещением свыше 4 тысяч тонн, приходишь в изумление. Если же вспомнить, что испанский парусный галион XV века водоизмещением 2 тысячи тонн был практически неуправляем и не мог ходить круто к ветру, поневоле задумаешься. Кстати, англичане учли горький опыт испанцев и не строили парусников водоизмещением более 600 тонн – такие корабли были не только легче, но и не в пример быстроходнее.
Что нам известно о мореходных качествах триремы (или по-гречески: триеры) – античного боевого корабля с тремя рядами весел по каждому борту? Если верить источникам, суда подобного типа были в свое время весьма популярны и составляли бóльшую часть военных флотов. В отдельные периоды своей истории Афины, например, располагали флотом в 200 триер, для чего требовалось примерно 34 тысячи обученных гребцов. Сам факт существования трехпалубных кораблей (не говоря уже о пентерах, гептерах и октерах – судах с пятью, семью и восемью рядами весел соответственно) вызывает большие сомнения. Средневековые галеры – парусно-гребные суда, благополучно дожившие до половины XVIII столетия (вспомните хотя бы Гангут), несли по каждому борту всего лишь один-единственный ряд весел. Они плавали вдоль берегов, не отваживаясь выходить в открытое море, а при малейшей непогоде спешили укрыться в ближайшей гавани. Их максимальная скорость не превышала 4 узлов, да и этот результат достигался крайним напряжением сил. А теперь зададимся простым вопросом: если бы дополнительные весельные ярусы могли хоть сколько-нибудь оптимизировать ходовые качества этих убогих посудин, неужто европейские корабелы упустили бы такой шанс?
Обратимся к весьма любопытному эпизоду Пелопоннесской войны – как афиняне усмирили город Митилену на острове Лесбос. Древнегреческий историк Фукидид пишет, что триера с отборной командой гребцов на борту всего лишь за сутки преодолела 345 километров между афинской гаванью Пирей и мятежным островом. Несложный расчет показывает, что средняя скорость корабля равнялась 14,4 километра в час (7,8 узла). А современный теплоход, совершающий регулярные рейсы на Лесбос, развивает на этом участке среднюю скорость 24,6 километра в час. Неужели греческие триеры, утыканные длиннющими веслами, как дикобраз иголками, были вдвое быстроходнее средневековых галер? Ведь если рассуждать здраво, трехпалубный корабль всегда тяжелее и неповоротливее однопалубного.
Недавно в одном из номеров журнала "Наука и жизнь" была опубликована статья под названием "Скоростные катера древних греков" со ссылкой на зарубежные источники. В ней говорится, что хотя ни чертежей, ни самих судов до наших дней не сохранилось, английским историкам удалось реконструировать судно. В своей нелегкой работе ученые опирались на свидетельства античных хроник, фрески и барельефы, изображения триер на старинных вазах, а также на остатки древнегреческих верфей в Пирее. В 1985–1987 годах современные греки, используя наработки англичан, построили точную копию триеры длиной 37 метров и водоизмещением 45 тонн. Ее неоднократно спускали на воду, причем в последний раз совсем недавно – в 2004 году, когда в Греции проходили летние Олимпийские игры. На веслах сидела отборная команда из 170 профессиональных гребцов, подготовленных заранее. Позволим себе небольшую цитату.
Этим случаем воспользовались английские физиологи, чтобы измерить возможную скорость плавания и затраты энергии гребцов. Оказалось, что развивать скорость 7,6 километра в час (4,1 узла. – Л. Ш.) сколько-нибудь длительное время – это все, на что способны современные спортсмены. Обмен веществ при этом находится на грани возможного. Максимально достигнутую скорость 16,7 километра в час (9 узлов. – Л. Ш.) гребцы могли поддерживать лишь менее минуты.
Быть может, Фукидид что-то напутал? Или преувеличил. Это свидетельство Фукидида, однако, не уникально. Другие античные историки пишут, что триеры (триремы) ходили со скоростью 13–16 километров в час (7,0–8,6 узла), причем такой темп без особого труда поддерживался на протяжении 16 часов даже не слишком опытной командой гребцов.