Молодой Иоанн XII, получивший в свои руки огромные полномочия, оказался не менее порочен, чем его бабка. Латеранский дворец, по свидетельствам современников, он превратил в публичный дом. Он пил за здоровье Сатаны и рукоположил в епископы любимого коня. Жители Рима жаловались императору Оттону I, что женщины боятся посещать храм Святых Апостолов, зная, скольких римлянок обесчестил там понтифик. Между прочим, пока папа развлекался, делами государства занималась его влиятельная любовница – Райнерия, которую также часто называют Иоанной Райнерией. Последняя, в свою очередь, должна была считаться с мнением своей тетки Стефании. Эти женщины превратили Иоанна XII в марионетку в своих руках.
В это время крупные землевладельцы опять подняли голову, избавившись от террора со стороны волевого и жестокого Альбериха. Иоанну пришлось искать защиты от римских аристократов у возвысившегося германского короля Оттона, победителя мадьяров и объединителя государства. Оттон с большим войском огнем и мечом прошелся по Северной Италии и вошел в Рим, где 2 февраля 962 года был торжественно коронован Иоанном XII в качестве "императора Августа". Так началась история Священной Римской империи, с монархами которой боролись многие преемники Иоанна XII на папском троне.
Многие историки убеждены, что легенда о папессе Иоанне появилась как отражение событий эпохи владычества женщин из семьи Теофилактов. Как мы видим, действительно – около тридцати лет папство находилось в женских руках. Вероятно, оттуда же и берет начало негативная характеристика папессы Иоанны как аморальной женщины. Многочисленное повторение имени Иоанн у пап в X веке еще более укрепляет исследователей в этой гипотезе возникновения легенды о папессе. Авентинус видел в ней сатиру на Иоанна IX (898–900), Блондель – на сына Марозии Иоанна XI, Панвинио – на ее внука Иоанна XII.
Есть и другие мнения о прототипе папессы. Так, Лев Алациус связывал ее персону с некой пророчицей Теотой, осужденной в 847 году синодом Майнца. Лейбниц полагал, что речь идет о реально существовавшей авантюристке Иоанне Агликус, которая прибыла в Рим, выдавая себя за епископа, но быстро была разоблачена. А. Буре вспоминает о знаменитой пророчице Хильдегарде фон Бинген, жившей в XII веке, полагая, что возбуждение, вызванное личностью этой загадочной женщины, могло найти отражение в легендах о папессе. В начале XVII века Пиктет писал, что Иоанной звали незаконную супругу Льва IV, которая оказывала большое влияние на мужа и некоторое время фактически (а не формально) правила после его смерти. Что же касается легенд, представляющих папессу отрицательным персонажем, то Буре высказывает предположение, что толчком к их появлению могло быть недовольство римлянами папой Адрианом IV, руководившим церковью в середине XII века. Николас Брейкспир (так этого папу звали в миру) – единственный англичанин на папском престоле. Он был ревностным сторонником папской теократии и с помощью ненавидимого итальянцами Фридриха Барбароссы вел борьбу с республиканским движением в Риме.
Дёллингер, возможно, ближе других подошел к разгадке тайны папессы. Он доказывал, что записанная хронистами легенда – отражение местных римских фольклорных преданий, связанных с некоторыми античными монументами и обычаями, значение которых было забыто с течением времени.
* * *
Автор этой книги придерживается того мнения, что папесса Иоанна никогда не существовала в действительности. Слишком многие факторы должны были способствовать такой женщине, чтобы столько лет вводить в заблуждение всех окружающих. Сомнительными выглядят выборы, в ходе которых папский престол занимает не чей-либо ставленник из знатной семьи, а секретарь усопшего понтифика, мало того, что добившийся неожиданного большого влияния в среде духовенства и аристократии, но еще и имеющий такой секрет, как собственный пол. За престол велась ожесточеннейшая борьба, кардиналы, наверняка, знали друг о друге все, что хоть как-нибудь компрометировало соперника.
Вызывает недоумение и отсутствие каких-либо свидетельств событий со стороны современников папессы. Конечно, ватиканские цензоры могли постараться стереть Иоанну из памяти людей. Тем более, в те времена и самих письменных документов было немного и читались они очень ограниченным кругом лиц. Но кто докажет, что хронисты XIII века, которые начали писать о папессе, имели доступ к секретным документам и воспользовались именно ими, а не пересказали, возможно, недавно появившуюся легенду? Почему современный читатель должен больше верить напечатанным протестантами изданиям, чем официальным католическим хроникам?
Несомненно только то, что многие века легенда о папессе воспринималась как чистая правда, был создан некий культ женщины-папы. И сейчас в определенных кругах стремятся доказать, что папесса существовала. Например, этот сюжет популярен среди феминисток. Наличие женщины на папском престоле показывает принципиальную возможность для представительниц слабого пола занимать посты в католической иерархии, возможность, которую категорически отрицает церковное руководство, стараясь в современных условиях сохранить вековые устои. Сравнительно недавно ныне покойный папа Иоанн Павел II в очередной раз подтвердил, что женщина не может иметь священнический сан.
Крестовый поход детей
Знаменитый историк медиевист Жак Ле Гофф спрашивал: "Были ли дети на средневековом Западе?" Если вглядеться в произведения искусства – их там не обнаружить. Позже ангелов часто будут изображать в виде детей и даже в виде игривых мальчиков – полуангелочков, полукупидонов. Но в Средние века ангелы обоего пола изображались только взрослыми. "Когда скульптура Девы Марии уже приобрела черты мягкой женственности, явно заимствованные у конкретной модели, – пишет Ле Гофф, – младенец Иисус оставался ужасающего вида уродцем, не интересовавшим ни художника, ни заказчика, ни публику". Лишь в конце Средневековья распространяется иконографическая тема, отражавшая новый интерес к ребенку. В условиях высочайшей детской смертности интерес этот был воплощен в чувстве тревоги: тема "Избиения младенцев" отразилась в распространении праздника Невинноубиенных, под "патронатом" которых находились приюты для подкидышей. Впрочем, такие приюты появились не ранее XV века. Средневековье едва замечало ребенка, не имея времени ни умиляться, ни восхищаться им. Выйдя из-под опеки женщины, ребенок тут же оказывался выброшенным в изнурительность сельского труда или в обучение ратному делу – в зависимости от происхождения. И в том и в другом случае переход осуществлялся очень быстро. Средневековые эпические произведения о детстве легендарных героев – Сида, Роланда и пр. – рисуют героев уже молодыми людьми, а не мальчиками. Ребенок попадает в поле зрения лишь с появлением относительно небольшой городской семьи, образования ориентированного более на личность бюргерского сословия. По мнению ряда ученых, город подавил и сковал самостоятельность женщины. Она была порабощена домашним очагом, тогда как ребенок эмансипировался и заполонил дом, школу и улицу.
Лe Гоффу вторит известный советский исследователь А. Гуревич. Он пишет, что по представлениям людей Средневековья, человек не развивается, а переходит из одного возраста в другой. Это не постепенно подготавливаемая эволюция, приводящая к качественным сдвигам, а последовательность внутренне не связанных состояний. В Средние века на ребенка смотрели как на маленького взрослого, и не возникало никакой проблемы развития и становления человеческой личности. Ф. Ариес, изучавший проблему отношения к ребенку в Европе в Средние века и в начальный период Нового времени, пишет о незнании Средневековьем категории детства как особого качественного состояния человека. "Средневековая цивилизация", – утверждает он, – цивилизация взрослых. До XII–XIII веков изобразительное искусство видит в детях взрослых уменьшенного размера, одетых так же, как взрослые, и сложенных подобно им. Образование не сообразуется с возрастом, и вместе обучают взрослых и подростков. Игры, прежде чем стать детскими, были играми рыцарскими. Ребенок считался естественным компаньоном взрослого.
Уйдя от возрастных классов первобытности с их обрядами инициации и забыв принципы воспитания античности, средневековое общество долгое время игнорировало детство и переход от него к взрослому состоянию. Проблема социализации считалась решенной актом крещения. Воспевая любовь, куртуазная поэзия противопоставляла ее брачным отношениям. Христианские моралисты, наоборот, предостерегали против излишней страстности в отношениях между супругами и видели в половой любви опасное явление, которое нужно обуздывать, коль скоро его невозможно полностью избежать. Лишь с переходом к Новому времени семью начинают рассматривать не как союз между супругами, а как ячейку, на которую возложены социально важные функции по воспитанию детей. Но это прежде всего – буржуазная семья.
По мнению Гуревича, в специфическом отношении к детству в Средние века проявляется особое понимание человеческой личности. Человек, по-видимому, еще не в состоянии осознать себя как единую развивающуюся сущность. Его жизнь – это серия состояний, смена которых внутренне не мотивирована.
Общий анализ отношения к детям в Средние века поможет нам понять такой эпизод как детский крестовый поход. Это сейчас сложно себе представить, чтобы родители отпустили от себя своих чад, чтобы те пешком следовали не то в Рим, не то на Ближний Восток. Может быть, для средневекового человека в этом не было ничего экстраординарного? Почему бы маленькому человеку не попытаться сделать то, что может делать большой? Ведь маленький такой же сын Господа, как и большой. С другой стороны, не является ли весь этот поход не более чем сказкой, сочиненной уже тогда, когда о детях вообще стали сочинять что-либо?
Легендарный крестовый поход детей дает прекрасное представление о том, насколько менталитет людей Средневековья отличался от мировоззрения наших современников. Реальность и вымысел в голове человека XIII века были тесно переплетены. Народ верил в чудеса. Более того, он их видел и творил. Сейчас идея детского похода кажется нам дикостью, тогда же в успех предприятия верили тысячи людей. Правда, мы и до сих пор не знаем, было это или нет.
* * *
Крестовые походы сами по себе стали целой эпохой. Самой героической и одновременно одной из самых неоднозначных страниц в истории рыцарства, католической церкви и всей средневековой Европы. Проводимое "в угоду Богу" мероприятие менее всего соответствовало по своим методам не только христианской этике, но и обычным нормам морали.
Начало крестовых походов на Восток было вызвано несколькими серьезными причинами. Во-первых, это бедственное положение крестьянства. Угнетенный налогами и повинностями, переживший за несколько лет (с конца 80-х до середины 90-х годов XI века) ряд страшных бедствий в виде эпидемий чумы и голода, простой народ был готов идти сколь угодно далеко, лишь бы найти место, где есть еда.
Во-вторых, тяжелые времена переживало и рыцарское сословие. К концу XI века свободных земель в Европе почти не осталось. Феодалы перестали дробить свои владения между сыновьями, перейдя к системе майората – наследования только старшим сыном. Появилось большое количество бедных рыцарей, которые по своему происхождению не считали возможным заниматься чем-либо, кроме войны. Они были агрессивны, бросались в любую авантюру, оказывались наемниками во время многочисленных междоусобиц, просто занимались разбоем. В конце концов, их надо было убрать из Европы, назрела необходимость консолидировать рыцарство и направить его воинственную энергию куда-нибудь "вовне", на решение внешних проблем, поскольку дальнейшее эффективное управление европейскими территориями со стороны королей, крупных феодалов и церкви становилось очень проблематичным.
Третий фактор – это амбиции и материальные притязания католической церкви и, в первую очередь, папства. Объединение верующих какой-то идеей объективно приводило к усилению власти Рима, коль уж идея исходила именно оттуда. Поход на Восток обещал "перехват" папой религиозной инициативы в Восточной Европе у Константинополя, укрепление позиций католицизма.
Также такое военное мероприятие сулило и церкви, и феодалам, и даже беднякам огромные богатства. Причем церкви не только за счет, собственно, военной добычи, но и за счет богатых пожертвований и европейских земель ушедших на войну крестоносцев.
Наиболее удобным и, кажется, очевидным предлогом был поход под знаменем войны с "неверными" – т. е. с мусульманами. Непосредственным же поводом к началу кампании стало обращение византийского императора Алексея Комнина за помощью к папе Урбану II (1088–1099) (его имя до принятия папского сана – Оддон де Лажери). Византийская империя пострадала от объединенного удара по ней турков-сельджуков и печенегов. Василевс обращался к "латинянам" как к братьям по вере. И без этого еще с 70-х годов XI века в воздухе витала идея необходимости освобождения Гроба Господня, который находился в захваченном турками Иерусалиме. Так, взоры верующих, которые со времен Августина обращались к Иерусалиму небесному, т. е. Царству Божьему, обратились к Иерусалиму земному. Мечта о будущем райском блаженстве после смерти причудливым образом переплелась в сознании христиан с конкретными, земными наградами за труды праведные. Эти настроения и использовали организаторы крестовых походов.
Папа снял с византийского императора Алексея отлучение, до тех пор лежавшее на нем как на схизматике. В марте 1095 года понтифик еще раз выслушал послов Алексея на соборе в Пьяченце, а летом 1095 года Урбан II направился во Францию. Некоторое время он вел переговоры с южнофранцузскими монастырями, входящими во влиятельнейшую Клюнийскую конгрегацию, крупными феодалами и авторитетными священниками. Наконец 18 ноября в городе Клермон-Ферран в Оверни начался церковный собор. Как это часто бывало, в городе, где происходил столь важный форум, находилась масса приезжего народа. Всего – около 20 тысяч человек: рыцарей, крестьян, бродяг и пр. Собор обсуждал, в общем, исключительно церковные проблемы. Но по его окончании 26 ноября Урбан II неподалеку от города на равнине под открытым небом выступил перед народом с речью, что и сделало Клермонский собор столь знаменитым.
Папа призвал католиков взяться за оружие для войны против "персидского племени турок… которые добрались до Средиземного моря… поубивали и позабирали в полон многих христиан". Отдельной задачей было объявлено освобождение Гроба Господня. Папа постарался представить войну легкой прогулкой, сулившей богатую добычу. Иерусалим, по его словам, был местом, где течет молоко и мед, на Востоке все получат новые земли, которых в тесной Европе на всех не хватает. Понтифик призывал отказаться ради общего дела от внутренних распрей. Урбан II был предельно конкретен и прямолинеен. Всем, кто отправлялся в поход, отпускались грехи (в том числе будущие – совершенные во время богоугодной войны). Крестоносцы могли рассчитывать на попадание в рай. Речь папы постоянно прерывалась восторженной толпой, кричавшей: "Так хочет Бог!" Многие тут же давали обет отправиться в поход и прикрепляли на плечо кресты из красной ткани.
Церковь взяла на себя охрану земель (и, естественно, ведение дел) ушедших крестоносцев, их долги перед кредиторами объявлялись недействительными. Феодалы, которые не хотели отправляться в поход, должны были откупаться богатыми дарами в пользу клира.
Весть о начале похода быстро распространилась по всей Европе. Вероятно, и сам папа не ожидал такого эффекта от своего выступления. Уже весной 1096 года в путь отправились тысячи бедняков из прирейнских земель. Затем на Восток потянулись и рыцари. Так начался Первый крестовый поход.
В общей сложности, соединенные в шесть больших групп, в этот поход выступили десятки тысяч людей. Сначала пустились в путь отдельные отряды, во многом составленные из бедняков во главе с Петром Пустынником и рыцарем Вальтером Голяком. Первым их "богоугодным" делом были еврейские погромы в германских городах:
Трире, Кельне, Майнце. В Венгрии они также натворили немало бед. Балканский полуостров был разграблен "христовыми воинами".
Затем крестоносцы прибыли в Константинополь. Наиболее многочисленный отряд, двигавшийся из Южной Франции, возглавлял Раймунд Тулузский. Боэмунд Тарентский отправился со своим войском на Восток через Средиземное море. Тем же морским путем достиг Босфора Роберт Фландрский. Число крестоносцев, собравшихся разными путями в Константинополе, доходило, вероятно, до 300 тысяч. Император Византии Алексей I ужаснулся открывшейся перед ним перспективе безудержного мародерства в столице. Да и особо рассчитывать на то, что латиняне займутся лишь возвратом ему отобранных мусульманами земель, не приходилось. Подкупами и лестью император добился вассальной присяги от большинства рыцарей и постарался отправить их в дальнейший путь как можно скорее. В апреле 1097 года крестоносцы переправились через Босфор.
Первый отряд Вальтера Голяка был к тому моменту уже разбит в Малой Азии. Но появившиеся здесь весной 1097 года другие войска легко разгромили армию Никейского султана. Летом крестоносцы разделились: большая часть двинулась по направлению к сирийскому городу Антиохия. В начале июля 1098 года после семимесячной осады город сдался. Между тем некоторые французские крестоносцы утвердились в Эдессе (ныне Урфа, Турция). Болдуин Булонский основал здесь собственное государство, простиравшееся по обе стороны Евфрата. Это было первое государство крестоносцев на Востоке.
В Антиохии крестоносцы, в свою очередь, были осаждены эмиром мосульским Кербугой. Начался голод. Подвергаясь большой опасности, они вышли из города и смогли разбить Кербугу. После продолжительной распри с Раймун-дом Антиохией завладел Боэмунд, которому удалось еще до ее падения вынудить у остальных крестоносных вождей согласие на передачу ему этого важного города. Вскоре в Малой Азии началась война крестоносцев с греками приморских городов, которые рассчитывали избавиться не только от мусульманского диктата, но и от новых западных хозяев.
Из Антиохии крестоносцы без особых препятствий продвигались вдоль побережья на юг и по дороге завладели несколькими портовыми городами. Перед рыцарями открывался путь на Иерусалим, но они не сразу двинулись к желанному городу. Разразилась эпидемия – далеко не последняя за время крестовых походов. "Христово воинство" каждый день теряло без всяких битв множество людей. Предводители разделились, и их отряды рассеялись по близлежащим территориям. Наконец отбытие из Антиохии было назначено на март 1099 года.