- Это всегда опасно, - звучит властный голос. Снова Уолтер Прескотт. – Черное Крыло может прийти в любое время за любым из нас. Давайте не будем притворяться, что это не так. – Мама бросает на Уолтера понимающий взгляд.
- Как много времени прошло? – спрашивает Джулия, женщина с детьми. – С тех пор, как ты общалась с Семъйязой?
- Между нами все кончено. Я не видела его пятнадцать лет до прошлого лета, - отвечает мама.
- Когда он напал на твою дочь на пике "Статик", - добавляет кто-то. – И ты защищалась, используя сияние.
- Правильно.
Итак, они все про это знают. Это как ангельский таблоид, а я на его первой странице. Каким-то образом, это заставляет меня почувствовать свою вину, словно, если бы не мое предназначение и я бы не полетела над горами в тот день, в поисках пожара, мы бы сейчас не были втянуты в этот неприятный разговор про падших и то, где нам безопаснее находиться.
- Ты сказала, что не думаешь, что он скоро вернется, - упрекает Джулия. – Ты сказала, он был ранен.
Многие относятся к маме с почтением, думаю я. Но теперь это обретает смысл. Раньше это не было почтением. Это была жалость. Все они знали, что она скоро умрет, и старались относиться к ней, как будто она была тонкой, хрупкой. Они не относились к ней как к лидеру. Они относились к ней как к старушке. Что теперь, с тех пор как ее смерть грозит опасностью или неудобна им, очевидно больше не актуально.
- Так и было, - спокойно отвечает мама. – Мне удалось схватить его и удерживать, пока я была в сиянии, и я оторвала ему ухо. Я думала, что он слишком тщеславен, чтобы появиться, не излечившись полностью.- И снова она не хочет рассказывать им полностью, что случилось в тот день. Это бессовестная ложь. Я бросаю на нее острый взгляд, но она даже не смотрит в мою сторону.
- Ну, тогда он вылечился, - говорит Джулия.
- Я не знаю, - признается она. – Но что я знаю точно, так это то, что Клара чувствует его присутствие на кладбище.
Все взгляды направлены на меня.
- Ты уверена, - говорит Уолтер, и это не звучит, как вопрос. – Ты уверена, что ты чувствовала именно горе Черного Крыла, а не свое собственное из-за…
- Смерти моей матери? – заканчиваю я за него, удивленная тем, как спокойно это прозвучало. – Нет. Это он.
Минуту или две все просто молчат.
- Итак, Клара, расскажи нам. – Снова Уолтер, его глаза, так похожие на глаза Кристиана - глубокие изумрудные озера, сверлят меня, будто он хочет вытащить всю информацию прямо из моей головы. – Что ты чувствовала во сне, на кладбище? Что точно ты чувствовала?
- Горе, - медленно отвечаю я. Я не хочу, чтобы у мамы были неприятности или смутить ее, сказав, что Семъйяза в нее влюблен.
- Просто расскажи им, - говорит мама. – Не беспокойся обо мне.
Ну, тогда ладно. Я закрываю глаза, возвращаясь в тот момент во сне, пытаясь впитать его чувства.
- Я чувствую горе. Отстраненность. Боль. И вы правы, сначала, я думала, что они мои. Но потом я почувствовала его отчаяние. Он знает, что больше никогда не увидит маму. Он не сможет отправиться туда, куда ушла она. Он потерял ее навсегда. У него не было шанса все исправить. Загладить свою вину.
- Тогда он мог попытаться сделать это прошлым летом, - горячо восклицает Билли, - вместо того, чтобы пытаться ее задушить.
Мама смотрит на нее с печальным, умоляющим выражением лица, и Билли замолкает.
- Причина в том, - продолжаю я, - что он злится. На некоторых из нас особенно.
- На кого? – спрашивает Джулия.
- Ну, для начала на меня. Он считает меня высокомерным ребенком. Я унизила его. Я сказала то, что его задело. – Меня трясет. – Он хочет уничтожить меня. Я напоминаю ему о…
- На кого еще? – поспешно перебивает мама. – Скажи, на кого еще?
- Мистер Фиббс, то есть Корбетт. Почему-то он просто ненавидит вас.
- Рад слышать, - грубо говорит мистер Фиббс.
- Он так же не в восторге от Билли. И от вас, Уолтер.
Билли фыркает. – Скажи нам что-нибудь, чего мы еще не знаем.
- Вот почему я решила, что вам стоит знать. Чтобы вы могли решить, стоит ли рисковать и идти на мои похороны, - говорит мама.
- Ооо, мы все придем, - утверждает Билли. – Как я уже сказала, с Семъйязой мы справимся. Он не застанет нас врасплох.
Остальные выглядят не так уверенно.
- Мы все придем, - снова говорит Билли, словно проверяет, посмеет ли кто-нибудь возразить. – Мы будем стоять рядом.
Мама раздраженно вздыхает. – Билл, я не буду нигде стоять. Меня там вообще не будет. Очень мило с твоей стороны отдать дань уважения, но в этом, правда, нет необходимости. Я не думаю, что стоит рисковать.
Билли даже бровью не ведет. Она поворачивается к маме, к моей невозмутимой умирающей маме, у которой даже не хватило бы сил уйти с луга без нашей помощи, которая усилием воли заставляет себя сидеть ровно, а Билли смотрит на нее, будто она полная идиотка.
- Мэгз, милочка, - говорит она. - Я это знаю. Это не для тебя, дорогая. Мы придем туда ради Клары. Ради Джеффри. Ради всех остальных, кто тебя любит. И если там будет Черное Крыло, то для нас это еще более весомая причина быть там. Чтобы защитить их.
Мама прикрывает глаза. – Это всего лишь похороны.
- Это твои похороны, - говорит Билли, нежно обвивая ее рукой. – Мы любим тебя. Мы позаботимся о твоих детях.
По толпе снова прокатывается волна шепота, в этот раз согласия.
- Не думаю, что дело действительно в похоронах, - вдруг говорит мистер Фиббс.
- А в чем тогда? – спрашивает Билли.
- Клара сказала, что Семъйяза стоял у могилы. И что ему больно, как это обычно бывает с Черным Крылом. Но еще она сказала, что он зол на нас. Я бы сказал, самый большой вопрос здесь – это что мы собираемся делать с сегодняшнего дня и до похорон, чтобы он убрался прочь?
Итак, это задевает многих. Люди снова начинают спорить.
- Последний раз, когда одна из нас сражалась с Черным Крылом, она умерла, - это говорит Джулия.
- И она пожертвовала собой, чтобы Черное Крыло не узнал про нас, если ты забыла.
В этот раз Кристиан не встречается со мной взглядом. Он смотрит вниз на потрескивающий костер.
- Мы не забыли, - тихо говорит Уолтер.
- Я понимаю, что тебе страшно, - говорит мистер Фиббс. – Но прошло уже семь лет. С тех пор мы перестали действовать. Перестали действовать и находимся в безопасности.
- Ты беспечен, Корбетт, но ты можешь себе это позволить, - отвечает Джулия. – Тебе нечего терять, конечно, с тех пор, как твое время почти вышло. – Мистер Фиббс бросает на нее взгляд плохого ученика.
- Может, ты и права, - выпаливает он в ответ.
- Но мы в состоянии войны, если ты забыла. Мы не можем забыть об этом и продолжать жить своими человеческими жизнями в человеческих домах и пару раз в год приезжать сюда на кемпинг, реальность – это то, что ты – полу-ангел. А это война. Нам суждено воевать. – Его слова звенят в холодном ночном воздухе, который внезапно стал неподвижным.
- Стоп, - протестует мама. – Только я виновата во всем этом кошмаре с Семъйязой, больше никто.
- Мэгз, милая, успокойся, - говорит Билли.
Я смотрю по сторонам. Мистер Фиббс прав. Все понимают, что он прав.
- Я приду на кладбище, - внезапно жестко говорит Кристиан. – Мне не важно, кто еще придет.
- Я тоже, - говорит Уолтер, кладя руку Кристиану на плечо.
- Я с вами, - добавляет кто-то. – До конца.
Это распространяется по кругу, каждый полу-ангел обещает быть на кладбище Аспен-Хилл. Даже Джулия неохотно соглашается. Когда очередь доходит до Джеффри, который за все выходные не сказал ни слова, тот пожимает плечами и говорит: - Вроде все очевидно, да? – затем Анжела продолжает: - Сделаем это, - теперь моя очередь и я просто киваю, внезапно пораженная настолько, что не могу выдавить из себя ни слова.
На этом наше импровизированное собрание заканчивается, и все, кажется, становится как раньше, кроме появившейся в воздухе новой энергии, потому что мы полу-ангелы, и мы не трусы, и нам дана отмашка начать сражение. Мама выглядит измученной, и Билли отводит ее к палатке, затем возвращается к костру, где избранные члены круга собрались, чтобы обсудить, как мне кажется, что они будут делать со всей этой ситуацией. Я смотрю на мистера Фиббса, который все еще сидит в кругу, откинувшись назад с довольным выражением лица.
- Вы знаете, что вы просто ходячая неприятность? – говорю я ему.
Он поднимает свою неряшливую седую бровь. – Рыбак рыбака… – Я смеюсь, но позже, когда все уже спят, прокручиваю в голове все, что он сказал. Что нам суждено сражаться. Что это война. И это значит, что и я, и Джеффри, и Анжела, и все те, кто мне не безразличен, окажутся в самом эпицентре.
Утром трубят безумно громкие ангельские трубы, и все встают еще до рассвета. Больше официальных встреч не запланировано. Мы все обсудили вчера, сказал Стивен. Он машет всем, даже тем из нас, кто не является официальным членом, зовя собраться в круг в центре луга.
- Мы хотим воспользоваться случаем и выразить свое почтение Маргарет Гарднер, поскольку это последнее собрание, на котором она присутствует, - говорит он, когда мы все собираемся. Я глазами ищу Джеффри, но не вижу его.
Наверное, он улизнул, чтобы половить рыбу или заняться еще чем-нибудь, и это приводит меня в бешенство. Он должен быть сейчас здесь.
Мама склоняет голову и становится в центр круга. Все вызывают свои крылья. Стивен кладет руку на снежно-белые перья за маминым плечом.
- Ты служила Ему верой и правдой, и вдохновляешь этим всех нас, - говорит он. – Мы отдаем тебе нашу любовь, Мэгги.
- Нашу любовь, - чуть слышно шепчут собравшиеся, и мы все смыкаемся, другие члены внутреннего круга кладут одну руку на ее крылья, а другую на соседа, остальные делают то же с впереди стоящим, все дальше и дальше, пока мы не создаем великолепную сеть полу-ангелов с мамой посередине. Солнце пробивается сквозь горы, окутывая ее ореолом сияния, и сочетание солнца и нашего сияния почти причиняет глазам боль.
Луг наполняется ангельским гомоном, а затем гомон превращается в слово на ангелике, кажется, слово любовь, пробивающееся через многоголосье музыки ангельского языка, или, может, это комбинация нескольких слов, когда каждый говорит что-то свое, но, в конечном итоге, это значит одно и то же, и не поддается переводу.
Я замечаю, что плачу, слезы скользят по лицу и капают с подбородка на траву у моих ног. И я улыбаюсь. У меня появляется чувство, будто что бы не случилось, какая бы темнота не лежала впереди, нет ничего, что победило бы эту силу.
Моя радость мгновенно исчезает, когда я вижу, как тяжело приходится маме, когда мы идем обратно к машине, а Джеффри, Билли и я окружаем ее со всех сторон, чтобы поддержать, если она начнет падать. Было бы проще полететь, но у всех нас есть вещи, которые тогда придется держать в руках, а маме не безопасно лететь в одиночку. Она продолжает говорить, что все в порядке. Но это не так. Она потеет, и нам пришлось сделать привал дважды.
- И в чем смысл? – выплевывает Джеффри, когда мы останавливаемся во второй раз.
- Смысл?
- Смысл всего этого собрания. Не похоже, чтобы они действительно что-то делали. Не похоже, что они смогут ее вылечить.
- Конечно не смогут, - говорю я, хотя мне и приходило в голову, что учитывая весь тот свет и выброс нашей силы, и тот факт, что сияние может лечить людей, наверное, где-то глубоко в душе я надеялась, что мама будет чудесным образом спасена, или хотя бы, это даст ей силы продержаться на несколько дней дольше.
Но, вероятно, все то впечатляющее сияние превратилось в обычный солнечный свет, а собравшиеся пожали друг другу руки, и мама отправилась умирать. – Не будь дураком, Джеффри. Собрание беспокоится о нас, или тебя не было, когда они все говорили, что придут на похороны?
- Посмотрим, - отвечает он так, словно ему это крайне безразлично. – Посмотрим, кто действительно там появится.
- Они все придут.
- Почему? Потому что ты видела их во сне?
- Да. Я видела их.
- А что, если твой сон вообще ничего не значит? – спрашивает он с внезапной горечью. – Что если это просто сон?
- Да, это сон, но это еще и видение, - отвечаю я раздраженно. – Конечно, он что-то значит.
- Думаешь, это часть твоего предназначения?
Я смотрю на него долгим взглядом. Хотелось бы знать ответ на этот вопрос.
- Это будущее, - говорю я.
Глаза Джеффри горят серебряным огнем. – А что если нет? Что если это кто-то так шутит над тобой? Может, у нас даже нет никакого предназначения, Клара. Тот факт, что кто-то сказал тебе, что ты была послана на землю, чтобы что-то сделать, чтобы стать кем-то, не делает это правдой. – Не знаю, что на него нашло, но я прекрасно знаю, что он подвергает сомнению все, чему нас учили, и это меня раздражает. – Ты не веришь маме?
- Нет, потому что она была не слишком откровенна с нами.
- Эй, о чем это вы тут спорите? – прерывает нас Билли, подбегая к нам с той стороны, где мы оставили маму сидящей за столом для пикников под деревьями на площадке для кемпинга. – Мне стоит вмешаться?
- Ничего, - говорит Джеффри, отворачиваясь от нее. – Мы уже можем идти? У меня еще есть домашнее задание, которое нужно сделать до завтра.
- Да, пошли. Думаю, она справится с остатком пути. – Говорит Билли, глядя на меня. Я же внимательно разглядываю шнурки своих походных ботинок. Слышала ли мама что-то из нашего разговора, спрашиваю я себя. Интересно, задело ли ее то, что сказал Джеффри, каждая злая мысль, каждое сомнение пронзает ее как ножом. Я с болью сглатываю.
- Все хорошо? – спрашивает Билли.
Я поднимаю голову и пытаюсь улыбнуться и кивнуть. – Да. Все нормально. Я просто хочу домой.
- Ладно, тогда пошли, - говорит она, но как только Джеффри отходит, она берет меня за руку. – Не опускай головы, ладно?
- Я знаю.
- Надвигается буря, ребенок, - говорит она, улыбаясь так, что это напоминает мне, как она выглядела у могилы мамы. – Я чувствую это. Приближаются тяжелые времена. Но мы справимся.
- Хорошо.
- Ты мне веришь?
- Да, - отвечаю я, кивая головой.
Хотя, правда в том, что не все из нас справятся с этим, и я не знаю, во что верить.
ГЛАВА 12. НЕ ПЕЙ ВО ВРЕМЯ ПОЛЕТА
И теперь все начинает происходить довольно быстро. Мама бросает работу. Она проводит много времени перед телевизором, завернувшись в одеяла, или на заднем дворе, разговаривая часами с Билли. Она много спит. Перестает готовить. Это может не показаться чем-то важным, но мама любит готовить. Ничто не наполняет ее такой домашней радостью, как поставить что-нибудь замечательное на обеденный стол, даже если это что-то простое: ее фирменный кофейный пирог или макароны с пятью сортами сыра. Но сейчас это слишком для нее, и мы прибегаем к ожидаемой схеме: хлопья на завтрак, сэндвичи на ленч, замороженные обеды. Джеффри и я не возражаем. Мы не говорим ничего, но думаю, именно в этот момент, когда мама перестает готовить, мы осознаем все. Осознаем, что это начало конца.
Затем в один из дней она говорит Билли и мне, совершенно неожиданно:
- Думаю, пришло время поговорить о том, что мы собираемся сказать людям.
- Окей, - говорю я медленно. – О чем?
- Обо мне. Думаю, мы должны сказать, что у меня рак.
Я задыхаюсь, шокированная. До этого момента я ни на мгновение не задумывалась, что мы скажем людям, как мы объясним мамину "болезнь", как она любит называть это. Рак определенно все объяснит. Люди начинают замечать, думаю я. То, что она остается сидеть во время матчей Джеффри по реслингу. Какой тихой и бледной она стала, как одна из прядей ее волос спереди стала серебристой, и что теперь она постоянно носит шляпу, чтобы скрыть это. Как из стройной она превратилась в болезненно худую.
Все это кажется на столько неожиданным, но потом я понимаю, что раньше просто не обращала внимания. Я была так поглощена своей собственной жизнью, моими снами, идеей, что Такер погибнет. Она становилась все слабее, и я не замечала до сегодняшнего дня.
До чего же я потрясающая дочь.
- Какая разновидность рака? – спрашивает Билли глубокомысленно, словно это и не ужасная тема для разговора.
- Что-нибудь смертельное, конечно, - говорит мама.
- Окей, можем мы не говорить про это? – я не могу больше этого выносить. – У тебя нет рака. Почему мы не можем просто не сказать им ничего? Я не хочу, чтобы меня принуждали рассказывать еще одну ложь.
Билли и мама обмениваются удивленными взглядами, которые мне трудно понять.
- А она честная, - замечает Билли.
- К сожалению, - отвечает мама. – Унаследовала это от отца.
Билли фыркает.
- Да ладно, Мэгс, она словно точная копия тебя в этом возрасте.
Мама закатывает глаза. Затем снова переводит внимание на меня.
- Рациональное объяснение поможет всем нам. Оно не позволит людям задавать слишком много вопросов. Последнее, чего мы хотим, - это чтобы моя смерть показалась загадочной по любой причине.
Я до сих пор нахожу безумным то, что она может произнести моя смерть так спокойно, словно говорит моя машина или мои планы на обед.
- Окей, хорошо, - уступаю я. – Говори им все, что хочешь, но я в этом не участвую. Не собираюсь называть это раком или врать об этом и тому подобное. Это ваше дело.
Билли открывает рот, чтобы сказать что-нибудь ехидное, а может быть подколоть меня тем, насколько я бесчувственная, но мама берет ее за руку.
- Ты не должна ничего говорить, - говорит она. – Я обо всем позабочусь.
Так что, это рак. Но мама была не права насчет того, что мне не придется участвовать. Может, идея и работала, но до того, как меня буквально снесло волной сочувствия, и сейчас практически невозможно не знать, что все чувствуют по поводу моей ситуации. Новости о том, что у моей мамы смертельная форма рака подобна атомной бомбе, сброшенной на школу Джексон Хай. Не проходит и дня, когда все, и я имею в виду абсолютно все, узнают. Сначала люди отводят глаза, а некоторые милые девушки бросают на меня сочувствующие взгляды. Затем люди начинают шептаться. Я быстро заучиваю сценарий наизусть. Разговор начинается с "А ты слышал про маму Клары Гарднер?" и заканчивается чем-то вроде "Это так грустно". Я опускаю голову и делаю свою работу: стараюсь вести себя нормально, но на второй день я буквально страдаю от всепоглощающих волн сочувствия, и это от людей которые в прошлом году даже не знали моего имени. Даже мои учителя опечалены, за исключением мистера Фиббса, который просто смотрит на меня так, словно достаточно разочарован из-за моей паршивой домашней работы, которую я написала по "Потерянному раю", за которую он поставил мне D с минусом и потребовал, чтобы я переписала ее. Я словно крошечная лодочка, плывущая по течению в океане жалости.
Например: я в кабинке женского туалета, занимаюсь своими делами, когда входит кучка десятиклассниц. Они трещат как белки, даже когда писают, и потом одна из них говорит:
- Вы слышали о маме Джеффри Гарднера? У нее рак легких.