– Не передумала, только тут еще одна перспектива вырисовывается – в виде замужества.
Маковецкая откинулась на стуле, наклонив голову чуть набок, пристально посмотрела на свою медсестру. Раскрасневшиеся щеки сказали повидавшей жизнь женщине о многом. Кажется, все амбиции юности могут окончиться пеленками, распашонками, кухней, ожиданием мужа с работы. Многие находят в этом себя и ни о чем более не мечтают.
– Это никогда ничему не мешает, – вслух сказала она, – если муж и жена понимают потребности друг друга и относятся бережно к своим чувствам. Так было у меня с мужем, жаль, что недолго. Вообще, судьба все время проверяла меня на прочность, кажется, недавно ей это надоело, а впрочем, поживем увидим. Я хочу как-нибудь пригласить тебя к себе в гости и поболтать о том о сем. Слишком редко попадаются в моей жизни люди, которые так располагают меня к откровенности. Ты из этого короткого списка.
– Спасибо. Я буду очень рада побывать у вас. Мне кажется, тогда я смогу еще лучше понять, откуда в вас столько света.
– Это не свет, милая, скорее, искры от затухающего костра. Справедливости ради надо сказать, что процесс этот идет противоприродно медленно. Заболтались мы с тобой. Давай приглашай первого по записи.
День прошел спокойно, никаких эксцессов, истерик, а ведь бывало всякое. К пяти часам Валя вдруг поняла, что Вадим не позвонил ей ни разу за весь прием. Это было на него не похоже. Может, теперь ему все стало неинтересно? Происходившее в субботу – просто заполнение пустого пространства. Поход к родителям – продолжение спектакля, для очистки совести. Да и она тоже хороша. Позволила ему все в первый же приход в гости. Мама сказала бы, что она вела себя, как разгульная девка, и привела бы массу примеров. Вадим говорил, что ничего не планировал, но слова – это одно, а как было на самом деле, неизвестно. Валя опять попала во власть состояния, когда не хотелось ни с кем говорить, а только проигрывать в памяти минувшие события. Она им придает значение, а Белов? Она вообще до сих пор не знала его привычек, только что хорошо воспитан, сыплет то колкости, то комплименты. Валя удивленно подняла брови: она безоглядно любила человека, о котором ровным счетом ничего не знала. Хотя нет. Два неудавшихся брака, стремление к учебе, прекрасные родители, удивительно спокойная атмосфера их дома. Достаточно ли этого для того, чтобы желать связать свою жизнь с ним?
Маковецкая сделала последнюю запись в журнале приема, нарочито громко захлопнула его. Смирнова все так же задумчиво смотрела в окно. Веронике Сергеевне стало жаль девочку. Незаметно для себя она привязалась к ней. Она попыталась пропустить через свою призму восприятия жизни, что может чувствовать эта неиспорченная, в чем-то несовременная девушка. Конечно, ей тяжело, одиноко, не с кем поделиться своими проблемами. Мама далеко, да и что может посоветовать она взрослой дочери, которая явно влюблена? Гораздо легче разговаривать на такие темы с менее близкими людьми.
– Вот что, Валюша, а давай не будем откладывать в долгий ящик твой приход ко мне?
– Вы приглашаете меня к себе в гости?
– Именно, пойдем. У меня есть замечательное красное вино и отбивные. Есть хочу ужасно, на меня это непохоже.
– А у меня, наоборот, сегодня никакого чувства голода, – снимая халат, ответила Валя. Это прозвучало двусмысленно, словно в гости можно идти, только когда готов съесть слона. – В любом случае, я принимаю ваше приглашение, только дайте сообразить, какой же гостинец мне придумать?
– Это лишнее. – Маковецкая уже стояла одетая, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале. Рядом с переливающимся мехом норки леопардовый полушубок Вали выглядел как пародия. Заметив смущение девушки, Вероника Сергеевна взяла ее под руку. – Пойдем. Никакие меха не скроют морщин под глазами и не добавят блеска в глазах.
Валя вздрогнула. Ничего не спрашивая, эта женщина прочла ее мысли. Даже страшно сделалось, как перед ясновидящей. Что ж, это еще одно доказательство везения. Судьба подарила ей встречу с такой удивительной женщиной. Остается только спасибо сказать.
Дорога к дому Маковецкой заняла минут десять быстрой ходьбы. Это было четырехэтажное старинное здание, первый этаж которого занимали магазин строительных материалов и небольшое кафе. Аккуратно выложенная плитка заменила растрескавшийся асфальт, давно нуждавшийся в обновлении. Подъезд находился как раз между дверьми этих двух заведений.
– Цивилизованный тротуар – единственный положительный момент в этом соседстве, – сказала Маковецкая, поднимаясь по крутой, старой лестнице. В подъезде царил полумрак, вверху огромный стеклянный купол освещался несколькими яркими прожекторами. Свет рассеивался на этой высоте, оставляя внизу лишь жалкое напоминание о себе. Во многих местах ступеньки были надломлены, так что приходилось переступать сразу через две. – Нам на последний этаж, крепись, Валюша.
– Высоко забрались. Поближе к звездам? – засмеялась девушка, осторожно поднимаясь по ступенькам.
Квартира Маковецкой оказалась частью огромной коммуналки, превращенной в светлую, просторную, двухкомнатную квартиру с невообразимо высокими потолками. Вале все показалось непривычным, немного вычурным.
– Проходи, располагайся. Ванная и все остальное направо, – откуда-то прозвучал голос хозяйки. – Я сейчас подойду.
Маковецкая поставила разогреваться отбивные, достала кетчуп, горчицу, начатую баночку с маслинами. Так же неожиданно, как исчезла, теперь впорхнула в комнату. Застала Валю сидящей в кресле, с журналом мод в руках.
– Чем я могу помочь? – спросила та, но в ответ получила указание отдыхать.
Хозяйка сервировала небольшой журнальный столик и через несколько минут пригласила гостью к ужину. Подтверждение тому, что аппетит приходит во время еды, Валя получила в этот вечер. Впервые оказавшись в неформальной обстановке с Маковецкой, девушка чувствовала себя уютно. И дело было не во мгновенно разогревшем кровь бокале красного вина, который она выпила почти до дна на одном дыхании. Только хозяйка в шутку погрозила пальцем.
– Ну разве можно так поступать с прекрасным грузинским вином? – сказала она. – Это не порошковый заменитель. Мне раз-два в год привозят его из Грузии старые знакомые. Я вообще отрицательно отношусь к спиртным напиткам, но вина это не касается. Божественный напиток. Даже в Великий пост разрешается вкушать, разумеется совсем чуть-чуть, и в воскресные дни, но, тем не менее, это говорит о многом.
– Вы меня извините, манерам мне еще учиться и учиться. Насчет поста в деревнях известны правила, только я не люблю ничего показного. Сама его, честно говоря, не придерживаюсь, но приветствую, когда от всей души человек пытается очиститься. Ведь в этом смысл, в духовном очищении. Никак не в отказе от скоромной пищи.
– Замечательно, что ты все так глубоко понимаешь, – Маковецкая добавила в бокалы немного вина. – Лучше есть мясо, чем грешить языком и мыслями. Предлагаю тост за тебя, милая. За исполнение твоих планов, за твое женское счастье. Кажется, ты стоишь на пороге больших перемен? Пусть они принесут тебе то, чего ты от них ждешь.
Хрустальные бокалы со звоном прикоснулись друг к другу. Валя смотрела, как Маковецкая, не спеша, смакуя, отрезала маленькие кусочки мяса и с наслаждением запивала его вином. Почему-то девушка снова поймала себя на мысли, что сравнивает ее с мамой. Они такие разные. Вероника Сергеевна намного старше, но с нею Валя чувствовала себя как с подругой, советчицей. Конечно, и с мамой можно было всегда говорить на любые темы, но подсознательно некоторые детали утаивались. То ли от нежелания беспокоить, огорчить, то ли от смущения. Этакий кодекс общения, усвоенный Валей с малых лет. Она видела, как разговаривала мама с бабушкой, и теперь понимала, что той строгости и дистанции, которую держали они, в ее отношениях с матерью не было. Наверное, это и к лучшему. При всем уважении к старшим обращаться к самому родному существу на "вы" казалось глупостью.
Вероника Сергеевна незаметно наблюдала за своей гостьей. К сожалению, можно признать, что годится она ей не в дочки, а во внучки. У нее никогда не было ни той ни другой. Сколько раз пыталась не думать об этом, не искать поводов для слез. Хорошо бы и сейчас сдержаться, а то Валюша подумает, что она выжила из ума. Так приятно общаться с этой милой девушкой. Она такая естественная, располагающая к себе. Должно быть, ее избранник тоже рассмотрел ее прекрасные качества. Современные девушки слишком раскрепощены, лишены известной доли наивности, романтики. Они не стыдятся предлагать себя, считая это прогрессивным, заслуживающим внимания шагом к уравниванию полов, но кому нужно такое? Женщина должна оставаться женщиной, перестройка сознания ведет к вырождению.
Вот сидит перед ней молодая, здоровая, красивая девушка. Спроси любого, что лучше – ее природная русая коса или выкрашенные хной, поблекшие от химий волосы ее современниц? Маковецкая утешала себя мыслью, что любой нормальный мужчина предпочтет первое. Ее сыну тоже всегда нравилось естественное, ненапыщенное. Любитель всего прекрасного, он находил себя в общении с природой. Потому и поступил в Тимирязевскую Академию в Москве. Как она просила его не уезжать из дома! С его знаниями он мог бы спокойно учиться в любом вузе Горинска. Но Сергея не страшили никакие расстояния, он бредил агрономией. Еще со школьных времен постоянно возился с цветами, с удовольствием рассаживал бесконечные грядки на даче соседей. Они, видя его увлеченность, всегда брали его с собой. Мальчик вел тетради, в которые записывал результаты своих опытов. Он с увлечением рассказывал матери, как лучше выращивать то или иное растение. Читал книги, которыми в его возрасте мало кто интересуется. Маковецкая удивлялась, не понимала, в кого у него эта усидчивость, удивительная работоспособность. Он никогда не докучал ей, всегда был чем-то занят, мечтал о том, что его новые разработки будут способствовать повышению урожайности. С взрослением увлечение стало смыслом жизни. Он гордо нес свою фамилию, он не ставил целью прославиться. Просто хотел делать свое дело на все сто.
А она фантазировала, что ее сын рано или поздно добьется успеха. Его мало волновало, что при этом он стал бы известным человеком. Главное – цель, результат, польза. Он был таким романтиком, ее Сережа. Внешне больше походил на отца, а вот духом – в нее. Его тоже трудно было остановить, когда он что-либо решал. Так и его учеба в далекой столице была решена, его поездки на практику в села. Большинство прилагали все силы, чтобы остаться на кафедре, чаще попадаться на глаза профессорам, постараться обратить на себя внимание. А он с удовольствием поехал после окончания академии в какое-то село поднимать там сельское хозяйство. И это с его дипломом. Минус одна "четверка", и он мог стать "красным". Сергей принципиально не стал пересдавать Историю КПСС, с преподавателем которой у него вышел спор на экзамене. Что-то связанное с Бухариным, Рыковым. У студента был слишком нестандартный подход к вопросу, так примерно объяснил ей сын полученную "четверку". Тогда больше, чем Сергей, огорчилась сама Маковецкая. Сын посмеивался, но и утешал одновременно.
– Разве в этом счастье или беда, мама? – улыбаясь, спрашивал ее он.
Как он был прав. Он слишком рано научился выделять главное, бережно относиться к времени, которого ему всегда не хватало. Вероника Сергеевна прижала руку к груди, почувствовав, что сердце заколотилось, сбивая дыхание. Вот и Валюша испуганно смотрит на нее.
– Все в порядке, девочка, просто воспоминания, тяжелые и навсегда.
– Если хотите, поделитесь, легче станет, – подсаживаясь на диван к хозяйке, тихо сказала Валя. Она взяла в свои руки маленькую, хрупкую ладонь женщины и, вглядываясь в глубокие линии судьбы, покачала головой: – У вас линии роковой женщины.
– Что сие означает?
– Только, чур, ничего не брать близко к сердцу. Все приблизительно.
– Не томи, я сгораю от нетерпения.
– Ничего нового о себе самой вы от меня не услышите. Это было бы глупо. Кто лучше знает себя? А понятие роковой женщины – что-то вроде символа одиночества, ибо ни один мужчина не может находиться с нею долго рядом.
– Что же с ним случается?
– Обычно – смерть. Неожиданная, нелепая, в виде несчастного случая, даже от алкоголя. Я знаю одну старушку, пережившую трех мужей, двух сыновей и одного внука. Все они умирали мученической. – И вдруг Валя поняла, что зашла со своей хиромантией слишком далеко. Она коснулась именно той запретной темы, о которой, даже получив разрешение, лучше не говорить. Напряженное лицо Вероники Сергеевны подтверждало, что нужно поскорее перевести разговор в другое русло.
– Ты не сказала ничего такого, от чего стоило бы смущаться нам обеим, – пришла ей на выручку Маковецкая. Она встала, на минуту вышла. Вернулась с пачкой сигарет и спичками. – Не возражаешь, если я закурю?
Валя жестом показала, что ничего не имеет против. Вскоре запах табака распространился в комнате, забивая аромат жареного мяса, тонкий букет вина. Эту удивительную женщину даже сигарета украшала. Делала загадочной, неприступной, задумчивой. Валя съежилась, словно от холода, а Вероника Сергеевна протянула ей небольшой коричневый альбом с фотографиями. На одном фото семейный портрет: Маковецкая, еще совсем молодая, рядом красивый, широкоплечий мужчина, на коленях которого сидит мальчик, похожий на него. Странная композиция фотографии: обычно ребенок занимает место между родителями, а здесь явно пришлось подстраиваться под желание мальчика восседать у папы.
– Это – моя семья. Одному сейчас было бы шестьдесят пять, другому – сорок два. Они решили оставить меня существовать в одиночестве. Если и была когда-нибудь идеальная пара, так это мы с мужем. Его я очень любила, и только Сережа заставлял меня держаться, не давал впасть в депрессию. А когда и его не стало, я поняла, что если Бог дает мне это испытание, я приму его. Но всю жизнь я пытаюсь разобраться, за какие грехи я плачу такой высокой ценой? Он оставил меня жить. Не жить, нет. Переступить через смерть своего ребенка, что может быть страшнее? Человек – животное, которое многое может вынести, а потом еще и улыбаться, есть, пить, чему-то радоваться. – Валя молча перевернула лист альбома. Фотография красивого молодого человека в строгом сером костюме, галстуке. Невероятно красивые глаза, черно-белая фотография не давала в полной мере ощутить их глубину. Девушке показалось, что они должны были быть такими же голубыми, яркими, как у его матери. Маковецкая взглянула на снимок и улыбнулась. – Это он только окончил четвертый курс академии. У него в то время появилась девушка. Он был на практике там, где она жила. Надо же, почти пять лет провел в столице и ни на кого внимания не обращал. Я все время спрашивала, когда же он хорошенько посмотрит вокруг себя? В тот последний приезд домой он был такой счастливый, окрыленный. Я была благодарна этой девушке только за то, что она сделала его таким. Он обещал меня с нею познакомить. Говорил, что я сразу полюблю ее так же, как это произошло с ним. Он говорил, что у нее удивительные длинные волосы и сияющие серые глаза. Знаешь, он хотел послать ей этот снимок, чтобы она поняла, что он помнит о ней. Он очень переживал, боялся потерять ее.
Маковецкая докурила сигарету и тут же от догорающего окурка подожгла следующую. Руки у нее подрагивали от волнения. В глазах вновь заблестели слезы. Она должна была выговориться. Впервые за столько лет, двадцать долгих лет без него.
– Подтверждается теория роковой женщины. Все мужчины, которых я любила, лежат в земле. Я больше не хотела никаких привязанностей. Мне и в голову не приходило, что я должна кого-нибудь еще любить. Я была на грани безумия и, знаешь, однажды, в очередной раз пересматривая бумаги Сережи, нашла странное письмо. Без адреса, недописанное. Кажется, оно предназначалось девушке, с которой он познакомился тем летом. Трогательное, нежное письмо. Читала, словно подглядывала в замочную скважину. Оправдывала себя тем, что его уже нет. Был бы жив, сам бы рассказал обо всем подробно, как всегда. Он писал его в том злополучном поезде.
– Каком поезде? – спросила Валя, воспользовавшись паузой.
– Он ехал из Москвы домой. После окончания практики уладил какие-то дела в академии и хотел провести несколько дней со мной перед началом нового семестра. Все произошло поздно вечером. В коридоре вагона завязалась пьяная драка. Он попытался разнять. И получил удар ножом. Он умер на месте. Господи, я тогда пожалела, что всегда учила его не стоять в стороне. Лучше бы он равнодушно закрылся в своем купе, как это сделали все, и сейчас был бы со мной. Оказывается, за добрые поступки часто приходится платить собственной жизнью.
Валя не могла оторваться от фотографии сына Маковецкой. Ей было страшно встретиться с ней взглядом. Девушка не представляла, что этот вечер станет настолько откровенным, сближающим их уже не как коллег. Она почувствовала, что Вероника Сергеевна ищет других отношений. Она хочет, чтобы рядом был близкий, понимающий человек. Почему выбор пал на нее? Наверняка от опытной женщины не укрылись ее восхищенные взгляды. Вот и хорошо. Маковецкая присела рядом, протянула руку за альбомом.
– Здесь больше нет фотографий. Мне некого было снимать на добрую память. Если ты не возражаешь, я бы хотела как-нибудь сделать наш с тобой снимок. Как ты, согласна?
– Конечно, – только и ответила Валя и вдруг, уткнувшись в плечо Маковецкой, заплакала. Неожиданные слезы лились не переставая. Она всхлипывала, как маленький ребенок, а морщинистая рука гладила гладкие волосы.
– Прости меня, девочка. Ты слишком близко восприняла все, что я наговорила. Тяжелые, гнетущие воспоминания, без которых моя жизнь превращается в бесконечный прием больных и вереницу похожих друг на друга дней. Я не жалела себя все эти годы, работая за троих. Воспитывала себе смену, но чаще всего мои ученики оказывались вскоре далеко за границей. Мало кто находит теперь себя здесь. Их ничто не держит, а я чувствую, что и дня не прожила бы в другой стране. Без мужа, сына. Да, вот такой длинный монолог несчастной, пожилой женщины.
Валя перестала плакать, вытерла салфеткой хлюпающий нос.
– Какого цвета у него были глаза? – вдруг спросила она, и Маковецкая, ничуть не удивившись, ответила.
– Зеленые, очень большие и красивые. Говорят, что это к несчастливой жизни, одинокой, скучной. В его случае все было слишком скоротечно.
Валя поднялась, подошла к окну. Пошел снег, он медленно падал пушистыми белыми хлопьями. На улице стало так уютно, сказочно.