Отмотав немного шерсти, Вероника сказала:
– Он не проныра, и это ничего не значит.
– Как тогда, когда он сделал тебе ребенка?
Слова были как выстрелы, а мишень – ее совесть. Вероника вынуждена была признать, что в очередной разсовершила грубый просчет, не сказав Маркусу об их ребенке.
– Я думала, что, возможно, это действительно что-то значит. – Тогда думала.
– О чем ты говоришь? Он сказал, что расстроился, когда ты сорвалась в никуда? Он скучал по тебе? – Сестра ее с поразительной легкостью перепрыгивала от подросткового цинизма к мелодраматической сентиментальности.
Что могла ответить ей Вероника? Он явно соскучился по ее телу, но он не мог опуститься до того, чтобы тосковать по шпионке.
Она решила сфокусировать внимание на прошлом, а не на настоящем.
– Я никогда не говорила ему о маме и папе, и о тебе тоже. Он вел себя так, словно моя скрытность его обидела, будто он хотел знать обо мне больше, а я недостаточно ему доверяла.
– А ты доверяла?
– Конечно, нет. – Вероника считала, что ему это неинтересно. Но и ее убежденность в этом говорила о недостатке доверия как к нему, так и к тем отношениям, что были между ними.
Она так привыкла полагаться только на себя, что даже не рассматривала возможность разделить свою ношу с человеком, который видел в ней всего лишь временную сексуальную партнершу. Но, возможно, она была в глазах Маркуса чем-то большим. Ведь она сама была свидетельницей того, как Маркус рвал с женщинами отношения, куда более перспективные, чем были у них. В этом она не могла ошибиться.
– Я думала, что у меня есть на то основания. Однако он смотрел на вещи по-другому. Но теперь это едва ли имеет значение. Все это вода, что давно утекла. Сколько ни смотри на нее с моста, ничего не вернешь.
– Если не считать, что на этом мосту есть ребенок.
– Да. – Ребенок, которого она любила. В котором она нуждалась.
Которого могла запросто потерять, если Маркус узнает о его существовании.
Глава 8
Маркус лежал в постели, мучимый бессонницей и бессильной злобой, когда зазвонил телефон.
Он инстинктивно потянулся к нему, но уронил руку, так и не взяв трубку. Вероятно, это Ронни хочет узнать, что он намерен рассказать Клайну о ее прошлом.
У него не было ответа на сей вопрос, и это не имело никакого отношения к ее отказу поехать к нему домой.
В дело вступил автоответчик, и звонки прекратились. Несколькими секундами позже загудел мобильник. Маркус раздраженно откинул одеяло и встал с постели.
– Алло!
– Маркус?
Маркус испытал настоящий шок, узнав голос матери, тогда как ожидал услышать Ронни. Он даже онемел на мгновение.
– Маркус! Ты меня слышишь?
– Да. Что я могу для тебя сделать, мама?
– У твоего отца только что был сердечный приступ. Он в больнице… – В трубке послышались всхлипы.
– Насколько это серьезно? – Он сочувствовал переживаниям матери, но к известию о болезни отца отнесся равнодушно.
– Я хочу, чтобы ты приехал! – сказала она, не отвечая на его вопрос.
– Буду через час.
– Спасибо. – Она плакала.
Маркус быстро оделся и через несколько минут был в пути. В городе его юности была всего одна хорошая больница, и он повел машину прямо к ней. У него не было сомнений, что мать его оттуда не уходила, раз Марк оставался там.
И он не ошибся: мать его сидела в приемной. При его появлении она подняла голову и благодарно улыбнулась.
Маркус подошел к матери и крепко обнял ее.
– Ты в порядке?
Она похлопала сына по спине и кивнула.
– Врачи говорят, что инфаркта не было. Они еще проводят тесты, но не похоже, чтобы последствия приступа были необратимыми.
– Я рад. – Маркус действительно был рад. Он терпеть не мог, когда мать переживала, да и Марку он зла не желал. Он просто ничего не испытывал к человеку, который притворялся, будто его сын не существует, пока Маркусу не исполнилось тринадцать.
Его мать отстранилась и провела рукой по волосам, которые на вид были такими же естественно светлыми, как и у сына. И эту привычку проводить рукой по волосам со лба к затылку, когда нервничал, Маркус тоже унаследовал от матери.
– Он уже шумит по поводу выписки. Я считаю, что ему нужно остаться в больнице на ночь под наблюдением врачей, но он хочет уйти, как только будут готовы анализы.
Как это на него похоже.
Мать вздохнула и опустилась на диван, пригласив его присесть рядом. Маркус молча сел.
– Я надеюсь, ты с ним поговоришь. – Она прикусила губу. – Мне надо знать, что он вне опасности. Я буду ужасно нервничать, если он вернется домой, даже и дня не побыв под контролем медиков.
Разумеется, она вся в тревоге. Марк Данверс значил для нее больше, чем собственная гордость.
– Едва ли он станет меня слушать.
Мать, все еще красивая лицом, нахмурилась:
– Ты не хочешь налаживать с ним отношения, верно? Прошло уже почти двадцать лет, неужели ты не можешь его простить?
Маркус не хотел обсуждать с ней эту тему. Особенно сейчас. Она и так была расстроена, и он не хотел усугублять ситуацию. Жаль, но он не мог восстановить ту связь, то чувство единения, которое было между ними когда-то – то, что сломал его отец. Он даже не знал, с чего начать.
Когда он смотрел на отца, то видел лишь человека, который вел двойную жизнь, походя травмируя всех, кого вовлек в свою бесчестную игру ради собственного удовольствия. Перед ним был тот, чьи убеждения не допускали развода, но позволяли больше десяти лет поддерживать связь вне брака. Удобная позиция.
Маркус любил мать и сносно относился к Марку, но уважать отца он не мог.
– Я поговорю с ним, – сказал он, чтобы избежать конфронтации.
Мать улыбнулась с явным облегчением:
– Спасибо. Твои брат и сестра уже в пути, но им предстоит перелет, и кто знает, когда они прибудут.
Забавно, но сводные брат и сестра куда легче приноровились к той роли, что стала играть в их жизни его мать, чем Маркус. Он так и не смог до конца смириться с решением матери выйти замуж за Марка. Может, так случилось потому, что дети Марка от первого брака успеливырасти и покинуть отчий дом до того, как умерла их мать и ее место заняла мать Маркуса.
Кроме того, мать его была заботливой, со щедрым сердцем женщиной, невзлюбить которую очень трудно. Она никак не соответствовала тому образу, который возникает у большинства людей при слове "любовница".
Войдя в палату, Маркус застал отца сидящим на кровати. Он выглядел так, словно ничего не произошло: так и лучился энергией и даже в стандартной больничной рубашке, в которой любой другой смотрится глупо и жалко, не утратил властности и достоинства.
– Итак, твоя мать тебя вызвала. Я надеялся, что она тебе позвонит.
– Ей необходимо, чтобы с ней рядом кто-то был.
– Верно. – Глаза у Марка были того же цвета, что и у Маркуса, но этим сходство с отцом исчерпывалось. – Я заставил ее переживать.
– Ты должен лучше о себе беспокоиться. – Он не хотел этого говорить, слова сами выскочили.
Он хотел сказать, что мать его без Марка потеряется в этой жизни. Но отец решил, что Маркус волнуется о его здоровье, и явно был этому обрадован.
– Обещаю. Больше физических нагрузок, минимум жирной пищи и меньше нервозности – вот мои будущие прерогативы в жизни.
– Мама хочет, чтобы ты остался на ночь для наблюдения.
Лицо Марка приняло знакомое упрямое выражение.
– Она всего лишь женщина. Она слишком много тревожится по пустякам. Я возвращаюсь домой. Сейчас я прекрасно себя чувствую.
– Зато ей будет плохо, если ты настоишь на выписке.
Марк открыл было рот, но Маркус поднял руку, останавливая его.
– Я знаю, что она тебе дорога. Просто прошу хоть раз ей это показать. Твои решения касаются не одного тебя, и мне кажется, тебе следует учитывать это обстоятельство.
– А ты считаешь, что я до сих пор этого не делал, верно? – спросил Марк на удивление смиренно.
– Да, не делал. Но ведь надо же когда-то начинать. – Он ни в чем не обвинял отца, просто констатировал факт.
– Если ты полагаешь, что это для нее важно, я останусь.
– Хорошо.
В палату вошла мать Маркуса и была страшно обрадована, что ему удалось убедить отца не покидать на ночь больницу. Она хотела остаться с отцом, но Маркус предложил поехать домой, чтобы там встретить сводных брата и сестру.
В конечном счете Маркус пробыл с матерью до следующего дня и уехал лишь тогда, когда отца выписали. Сводная сестра предложила погостить у родителей несколько дней, и Маркус смело вверил их ее заботливым рукам.
Вероника разочарованно опустила трубку.
Маркуса не было на рабочем месте, он не отвечал на звонки, и мистер Клайн отказался сообщить ей, где он находится.
Ей надо было раз и навсегда покончить с этой историей о шантаже, чтобы она смогла рассказать Маркусу об Эроне, но он словно специально ее избегал. Если бы переживания могли убивать, Вероника уже давно была бы на том свете. Она должна знать, что намерен делать Маркус по поводу ее прошлого.
Вернувшись домой, она накричала на Дженни без всякого повода, сломала игрушку Эрона, которую пыталась починить, и пошла спать в самом мрачном расположении духа – такого плохого настроения у нее не было с тех пор, как она вернулась из Франции.
Маркус уселся в кресло, отхлебнул горького кофе, который только что налил себе из кофейника для служащих, расположенного в маленькой нише в конце того ряда отсеков, где находились его и Ронни рабочие места. Он брезгливо поморщился.
В том, что этот кофе варила не Ронни, он был уверен. Она готовила кофе так, как делала все остальное – безупречно.
Он имел обыкновение дразнить ее, говоря, что кофейные бобы боялись плохо завариться, когда такая убийственно трудолюбивая дама за них бралась. Она смеялась над его издевками, но теперь он начал задаваться вопросом, не послужило ли это его замечание, как и многие другие, тому, что она, накапливая обиду, перестала ему доверять и не изменила своего отношения даже тогда, когда они стали любовниками.
Он часто шутил по поводу ее поразительной, доведенной до полного автоматизма, работоспособности. При этом он проявлял полную слепоту и бестактность в отношении ее: ведь женщина, особенно такая темпераментная, как Ронни, могла возражать против такого с собой обращения. Была ли его вина в том, что она поверила: его абсолютно ничто в ней не интересует, кроме того, как она откликается на его ласки в постели?
Да имело ли это значение? Факты есть факты. Она ему не доверяла, и изменить он ничего не мог. Но он не желал мириться с тем, что она могла неправильно истолковать его мотивы сейчас. Только вот нужно выяснить для себя, в чем же состоит подоплека его поступков.
Он не мог больше делать вид, что заинтересован лишь в расследовании порученного дела или даже в том, чтобы изгнать Ронни из головы и сердца. Все его существо жаждало вернуть ее в свою жизнь. Стоит ли прислушаться к этому зову души? Ведь однажды она уже предала его. Даже если у нее на то были чертовски основательные причины.
Впрочем, надо работать. На столе перед ним лежала стопка с персональными делами сотрудников. Он затребовал копии личных дел всех тех, кто имел доступ к утекавшей информации. Теперь у него был список из пятнадцати подозреваемых, восемь из которых работали в конструкторской группе, шесть – в отделе маркетинга и один – в администрации корпорации.
Вероника Ричардс была в их числе.
Звук ее голоса – она говорила по телефону в соседней комнате – ворвался в его мысли. Это случилось не впервые – неудивительно, ведь она работала в двух футах от него. Он не мог разобрать слов, но нежные обертона, интонации были безошибочно узнаваемы и служили горьким напоминанием о том, в чем она отказала ему после свидания вечером в понедельник.
Несмотря на то что он был озабочен в сексуальном плане сильнее, чем когда-либо за всю жизнь, он был рад, что она сказала ему "нет". Он не мог позволить себе пренебречь обязательствами перед клиентом, а рядом с ней забывал обо всем.
Она пыталась поговорить с ним, после того как он вернулся из поездки, но он уклонялся от разговора. Ему требовалось время. Для расследования и для того, чтобы переварить услышанное вечером в понедельник.
Он не хотел обвинять Ронни в шпионаже, не имея безусловных доказательств ее вины, которые, возможно, лежали перед ним в одной из этих папок. Маркус мог лишь надеяться: если Ронни все же окажется виновной, у него хватит духу поступить как подобает в отношении своего клиента. Но он совсем не был уверен, что у него хватит на это духу. Такого с ним еще не случалось.
Он вынужден был признать, что отчаянно желает убедиться в ее невиновности. Хотелось верить, что она не прибегнет к предательству вновь, чтобы решить текущие финансовые проблемы. Те эмоции, что бушевали в нем, ему непривычны, и от этого он испытывал глубочайшее отвращение к собственной персоне. Да, он сделает все, чтобы ее защитить, перепробует все способы и сдастся лишь, если все альтернативные варианты будут исчерпаны.
Проявление такой слабости к женщине, которая не просто его бросила, но предпочла пойти на преступление, лишь бы не делиться своими проблемами с ним, угнетало его сильнее, чем неутоленное вожделение.
Ругаясь сквозь зубы, он придвинул к себе стопку с папками. Папка с личным делом Ронни была самой нижней. Он сказал себе, что должен оставить ее под конец, чтобы не допустить предвзятости. Это логично еще и потому, что он уже знает кое-что о ее жизни. Да, в прошлом у нее шпионаж и продажа корпоративных секретов конкурентам, но ему известно и то, что в тот момент ее сестра была на грани смерти.
Маркус как раз делал пометки, намечая возможную схему расследования касательно другого администратора отдела маркетинга, когда нежный голос Ронни отвлек его от работы:
– Джек попросил меня сообщить тебе, что он готов встретиться с тобой в ресторане в половине первого. Он немного опаздывает.
Маркус поднял голову и встретился со спокойным взглядом серых глаз. Она производила впечатление человека, безупречно владевшего собой. Глядя на нее, не скажешь, что эта самая женщина беззастенчиво позволяла ему наслаждаться ее телом, не оказывая никакогосопротивления, на переднем сиденье его "ягуара" прямо на общественной стоянке.
Маркус словно невзначай захлопнул папку.
– Спасибо.
Она кивнула, но уходить не торопилась.
– Ты что-то еще от меня хочешь?
Она прищурилась – его раздраженно-нетерпеливый тон ее задел.
Но он не мог иначе. Он понимал, что желает невозможного. Он страшно хотел опрокинуть ее на заваленный бумагами стол и делать с ее телом все мыслимое и немыслимое. Такого рода фантазии терзали его всю неделю, и сейчас ему казалось, что они готовы материализоваться. Еще немного, и он превратится в сексуального маньяка. И она, словно почувствовав его агрессивность, слегка попятилась. К столу она не приближалась, предпочитая держаться от него на безопасном расстоянии.
Она глубоко вдохнула, отчего ее маленькие твердые грудки натянули черный шелк строгой блузки.
– Да, у меня есть еще кое-что.
Он с трудом оторвал взгляд от приятных округлостей, прикрытых тонкой тканью, и перевел его на ее лицо.
– Что?
Она несколько боязливо приблизилась.
– Я должна рассказать тебе нечто очень важное. Но мне неудобно говорить об этом здесь. – Голос ее был чуть громче шепота, но он не дрожал.
Она собирается признаться ему в шпионаже? Она все же решила доверить ему свои тайны? Чушь. Скорее она прыгнет с самолета без парашюта. Быть того не может.
Тогда о чем она хочет поговорить? Что она согласна с ним спать в обмен на его молчание? От этой мысли его затошнило. Такой поворот был бы не только прямым доказательством ее вины, но и очевидным свидетельством гнусного к нему отношения. Мысль о том, что она готова переспать с ним лишь под угрозой шантажа, взбесила Маркуса.
– Что бы ты там ни хотела мне сообщить, это может подождать. Я занят до конца недели и в выходные тоже.
– Но…
– Я не могу пойти тебе навстречу сейчас. Может, на той неделе. – Он отвернулся, давая понять – разговор окончен. Но оказался совершенно не подготовлен к тому, что за этим последовало.
Она схватила его за предплечье железной хваткой и развернула к себе лицом. Такой маневр, очевидно, не удался бы, не сиди он во вращающемся офисном кресле. Тело его сделало поворот вокруг ножки кресла, и взгляд оказался на уровне ее груди – тот самый ракурс, что он уже наблюдал раньше. Грудь ее вздымалась и опускалась – она тяжело дышала от гнева.
– Нет, ты выслушаешь меня, самодовольная жаба. Я должна с тобой поговорить и не собираюсь дожидаться, когда тебе это будет угодно. Я всю ночь не спала, набираясь храбрости для этого разговора, так что тебе не отвертеться.
Как-то так получилось, что слово "жаба", произнесенное таким мелодичным, звонким и очень женственным голосом, прозвучало для него совсем с другим подтекстом, нежели вкладывала в него она. Ронни была чертовски соблазнительна в ярости.
Маркус прикусил губу, чтобы не улыбнуться. Пусть Ронни была невелика ростом и миниатюрна, сейчас она выглядела так, словно готова его задушить, и ему не хотелось злить ее еще сильнее. Искушение привлечь к себе эту грозную киску и заставить ее спрятать коготки самым извечным и действенным способом было слишком велико. Он едва сдерживал себя.
– Послушай, детка. Я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, и я не желаю слушать это прямо сейчас. Уменя есть дела поважнее, к тому же клиент, как ты знаешь, всегда прав. А мой клиент требует, чтобы в рабочее время я занимался делом, а не личными разборками. Твое маленькое признание может и подождать.
Он знал, что говорит точь-в-точь так, как должна говорить самодовольная жаба, – в полном соответствии с ожиданиями Ронни. Но он готов был сказать и сделать все, что угодно, лишь бы она унесла свое чертовски соблазнительное тело из его отсека. Тут все способы хороши – пусть разозлится, и ей ничего не останется, кроме как уйти, хлопнув дверью.
Ее гневный взгляд пылал огнем – так что мог бы прожарить его до пяток.
– Отлично. Дай мне знать, когдаутебя будет для меня время.
В голосе ее звучал сарказм, на который полтора года назад она не была способна.
– Хорошо. А теперь, если ты не возражаешь… – И он кивнул ей на дверь.
Она резко отпустила его предплечье и повернулась к выходу.
– Не забудь про ленч с Джеком. Он ждать не любит, – бросила она напоследок.
Напоминание о том, что Ронни хорошо осведомлена о привычках Джека, не способствовало поднятию настроения.
– Ты не могла бы достать для меня карту, как добраться до ресторана, Ронни? Я все еще плохо ориентируюсь в городе.
Он лгал. Он прекрасно знал, куда ехать, и не сомневался в том, что ей это тоже известно, но ему хотелось ее уколоть, заставить немного пострадать за причиненные ему муки.
Она коротко кивнула и молча вышла.