Нагорная проповедь – символ веры в торжество жертвенности и ее религиозное обоснование. Значение слов Христа можно в полной мере оценить, только поняв роль жертвы в развитии культуры. Иначе неизбежны интерпретации, изменяющие данные фразы на противоположные: Христос‑де выражался образно, а глупцы понимают буквально и думают, что надо подставлять щеку. Умные‑то знают, как понимать правильно. Не он ли выгнал торговцев из храма? Так считают многие, называющие себя христианами. На самом же деле Нагорная проповедь и притчи Христа обосновывают его будущую жертву и свидетельствуют о том, что она не случайна. В притче о зерне говорится, что оно должно погибнуть, чтобы появились тысячи зерен. Притча о жертве в основании здания о том же.
Нагорная проповедь аналогична платоновскому диалогу "Горгий". Это Слово, за которым последовало Дело. А противопоставление религии философии путем прославления "нищих духом" – обычный выпад в борьбе двух отраслей культуры за господство, как неизбежна борьба христианства с язычеством.
Много споров вызвали слова Христа "не мир пришел Я принести, но меч". Как их понимать? Каждая отрасль культуры утверждается в борьбе с другой, главенствующей в данный момент. Схватка неизбежна. Но меч, применяемый в культурной борьбе, – духовный, а не реальный меч, который извлек один из бывших с Иисусом в момент ареста и которого Христос остановил словами: "Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, от меча и погибнут" (Ев. от Матф. 26: 52).
Отношение к жертвоприношениям, проповедь братства и милосердия ко всем сближают Христа с Буддой. "Не было человека, быть может, за исключением Сакья-Муни, – пишет Ренан, – который до такой степени попирал ногами семью, все радости бытия, все мирские заботы" (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 293). Чудеса Христа напоминают рассказы о возможностях йогов. В кажущихся жестокими словах "кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня" (Ев. от Матф. 10: 37) слышатся отголоски ответа Сократа на предложение бежать, чтобы не оставлять жену и детей. Христос предвидит свое будущее и готовится к нему. Об этой же реальной борьбе говорят слова: "Кто не со Мною, тот против Меня" (Ев. от Матф. 12: 30), которые так полюбились идеологам, помешанным на вражде.
Объясняя ученикам, почему он "говорил народу притчами и без притчи не говорил" (Ев. от Матф. 13: 34), повторяет объяснение того, почему Сократ свои диалоги начинал с общеизвестных истин: "потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат и не разумеют" (Ев. от Матф. 13: 13). Тот же дидактический прием в ином варианте. Но вопреки философскому скепсису относительно достижения истины одним из самых распространенных оборотов Христа становится "Истинно говорю вам".
Самое сильное обещание Христа – обещание Царства Божия на Земле в ближайшее время. "Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем" (Ев. от Матф. 16: 28). Ветхий мир действительно кончился, и начался мир христианский. Царство Божие, о скором наступлении которого возвестил Христос, не ограничивается изменениями социальными, а представляет собой преобразование всей природы. Переворот, к которому стремился Христос, был не политическим, а нравственным.
Следует согласиться с Ренаном, что Иисус Христос "создал и самый объект, и исходную точку будущей веры человечества" (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 54). Постоянные напоминания, что приблизилось Царствие Небесное, должны были закончиться какой‑то катастрофой и очистительной разрядкой. Жертва должна была произойти. "Идея что всемогущество достигается страданиями и смиреньем, что над силой можно восторжествовать чистотой сердца, такова собственная идея Иисуса" (Там же. С. 120). Отсюда связанная с жертвенностью идея Иисуса, что победят кроткие, смиренные, униженные и именно своей кротостью, смирением и унижением. Эпитет "Сын Человеческий" связан с идеей сыновнего страдания за человечество. Говоря о том, что Царство Божие на Земле не наступило, Ренан добавляет: "что за беда, раз Его мечта дала Ему силу встретить смерть и поддержала Его в борьбе, которая в противном случае была бы для Него слишком неравной?" (Там же. С. 201)
Смерть Христа
В начале Ветхого Завета Бог потребовал от Авраама принести в жертву собственного сына. В Новом Завете сам Бог принес в жертву Сына. Здесь мотив умирающего и воскрешающего Бога, широко распространенный в мифологии, накладывается на иудейскую культурную традицию. Исправить людей могла только жертва, и Бог принес ее. Жертва Бога – вершина жертвенности. С другой стороны, человек, стремящийся к самопожертвованию, – Бог. Так было до Христа и осталось после его прихода. И если ныне христианство – самая распространенная в мире религия и величайшее культурное достояние, то причина этого в жертве Богочеловека. "Пальма же первенства принадлежит тому, кто был силен и на словах и на деле, кто не только прочувствовал добро, но своей кровью дал ему восторжествовать" (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 102). Ренан отмечает, "что, видя в своей смерти средство основать свое Царство, он сознательно и обдуманно вел к тому, чтобы заставить убить себя… Собственная кровь представлялась ему водой второго крещения, которою ему предстояло омыться, и казалось, будто им овладела странная поспешность идти навстречу этому крещению, которое одно только может утолить его жажду" (Там же. С. 219). В определенном смысле можно сказать, что вся жизнь Христа была жертвой.
Мы видим внутреннюю борьбу Христа в Гефсиманском саду, когда он "пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты" (Ев. от Матф. 26: 39). Остановив извлекшего меч, чтобы защитить его, Христос сказал: "… или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?" (Ев. от Матф. 26: 53–54). Чему быть, того не миновать. Отговаривавшему его от добровольной жертвы Петру Христос говорит: "Ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое" (Ев. от Матф. 16: 23). Горький обратный смысл слов убийц: "других спасал, а Себя Самого не может спасти" (Ев. от Матф. 27: 42) демонстрирует их мораль и понимание спасения и подтверждает идею Христа: спасать не себя, а других.
Человек объявляет себя Богом и истиной. Напрашивается вывод: уничтожим его и тем самым истину. Пример узости мышления. Пилат удивляется просьбе первосвященника поставить охрану перед гробницей Иисуса, но тот отвечает, что мертвый Христос опаснее, чем живой.
Интересна трактовка предательства Иуды Леонидом Андреевым. Иуда хотел, чтобы люди поняли, увидев поведение Христа после ареста, что он Бог и уверовали в Него. Нужна добровольная жертва, распятие – вот тогда они действительно поймут! В этом смысле можно сказать, что Иуда по-своему способствовал возникновению христианства (если к тому же поверить Андрееву, что он любил Христа больше всех других учеников).
Жертва Христа заменила жертвы, установленные древним законом. Сравнение Христа с агнцем показательно и обращает к древним жертвоприношениям. Они были в сердцевине мифологии, но философия, отбросив мифологическую оболочку мысли, привела к человеческой жертве (прообразом которой явилось жертвоприношение Ифигении), а в религии в жертву принес себя Бог. Все ветхозаветные жертвы отныне закончились. Жертвой Бога искуплены грехи человечества. Ничто не могло быть более сильно действующим средством.
В свете Нового Завета по-новому предстает судьба Иова. Его страдания по воле Бога – прообраз страданий Христа. Смысл "Книги Иова" в том, что Бог хочет, чтобы человек понял ценность страдания для совершенствования человека, не только узнал об этом, а почувствовал на собственной шкуре, как того требует религия. "Свет страстей Христовых открыл нам, – подчеркивает Тойнби, – что страдание необходимо постольку, поскольку оно есть необходимое средство спасения и созидания в условиях временной и краткой жизни на Земле" (Тойнби А. Постижение истории… С. 226). Разница, правда, в том, что Христос приносит жертву добровольно, а на Иова лишения сваливаются без его желания. Добровольность жертвы увенчала собой здание религии, стала, используя выражение Христа, закваской, вызвавшей брожение теста. Как сказал Ренан, личное решение Иисуса доныне управляет судьбами человечества. В неожиданном с точки зрения здравого смысла событии – Бог, презрев свое могущество, вочеловечивается и добровольно гибнет в муках на кресте – открывается роль добровольной жертвы в развитии культуры и человечества.
Воскресение Христа
Относительно воскресения до сих пор не затухают споры, и этот вопрос действительно кульминационный. Его можно поставить и так: хватило ли самой по себе жертвы Христа для победы религии над философией и всей римской империей или необходимо было Воскресение? На фоне Воскресения жертва Христа выглядела событием более традиционным, хотя она не менее удивительна поражающего всех Воскресения. Некоторые видят в Воскресении главное событие христианства. Почему? Оно не более трудно для Бога, для которого все возможно. В обывательской жажде чуда Воскресение более фантастично, но в культурном аспекте именно жертва связала неразрывными нитями Бога и человека.
Воскресение Христа аналогично прекращению цепи рождений и смертей, произошедшему после казни Сократа, во что тот верил. Здесь имеем дело с возрождением на философском уровне мифологической идеи жертвы как пути к обновлению мира. Если вспомним Будду, то жертва предстает в мистическом свете возвращения к Единому. Праздник Воскресения – Пасха – означает "освобождение", и этим христианство как бы подтверждает высочайшее значение, которое освобождение имело в буддизме. Переход к вечной жизни в раю – аналог буддийского освобождения от перевоплощений. Цель, по существу, и там и там одна, а различия определяются культурными особенностями нации – верой древних индийцев в перевоплощение. Относительно Единого надо сказать, что более древняя религия более мистична. Если понимать Вскресение как рождение духа в человеке, то придем к концепции второго рождения, известного из индийской культуры.
Штайнер интерпретирует жизнь Христа как достижение следующего духовного этапа после Будды. "Он не умирает физически в то мгновение, когда его просветляет свет мира. В это мгновение Он – Будда. Но в это же самое мгновение Он восходит на ступень, находящую свое выражение в более высокой степени посвящения. Он страдает и умирает. Земное исчезает. Но не исчезает духовное, свет мира. Следует Его Воскресение" (Штайнер Р. Христианство как мистический факт… С. 85).
Догмат воскрешения существовал в Израиле задолго до Христа. "Праведники воскреснут, чтобы принять участие в мессианском царстве. Они воскреснут во плоти, на глазах мира, в котором они будут царями и судьями; они увидят торжество своих идей и унижение своих врагов" (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 81). Догмату Воскресения следовали фарисеи, отличаясь этим от саддукеев, верных более древнему иудейскому учению. Воскрешение из мертвых – идея совершенно отличная от бессмертия души, подчеркивает Ренан.
Важнейший аргумент в споре о воскрешении – жизнь учеников Иисуса. "Наиболее потрясающим доказательством истинности Евангелия является жизнь ранних христиан. Нам следует спросить себя: что, какая сила заставила последователей Иисуса идти и проповедовать весть о воскресшем Господе по всему миру? Приносили ли их усилия какие‑либо видимые блага: авторитет, богатство, более высокое общественное положение? Если да‑тогда мы можем попытаться объяснить их поведение, их полное, самозабвенное подчинение себя идее "воскресшего Христа" – материальными причинами. Но в награду за свои усилия многие ранние христиане подвергались избиениям, их пытали и казнили самыми мучительными способами: побивали камнями, бросали на съедение львам, распинали. А они продолжали жертвовать своими жизнями, тем самым вручая грядущим поколениям окончательное доказательство их полной уверенности в истинности своей проповеди" (Макдауэлл Д. Свидетельство о Воскресении. М., 1993. С. 21).
Воскресение Христа признается решающим фактом в пользу веры в Бога и самой религии. В более общем смысле Воскресение есть достижение цели в результате осуществления жертвы, модель торжества жертвы, которая известна не только в христианстве, но и в мифологии (птица Феникс, восстающая из пепла), и в обычной жизни. Суть культуры – победа над смертью. Весть о Воскресении – залог конечного торжества культуры, побеждающей благодаря жертве.
Мучения христиан
Христианское мученичество, которое было отсветом добровольной жертвы Христа, вступило в бой с античной философией и Римской империей. "Вера, энтузиазм, стойкость первого христианского поколения объясняются только предположением, что все движение было обязано своим происхождением личности колоссальных размеров" (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 287). Радость, с которой христиане принимали мучения и даже сами стремились к ним, объясняется просто: они хотели повторить главное деяние Христа, заключавшееся в его жертве. В свете сказанного настроенность христиан на мучения, а затем, когда их перестали преследовать, на аскетизм и самоистязание есть лишь продолжение той модели поведения, которую с таким успехом продемонстрировал Иисус, и попытка тем самым приблизиться к последним временам, дарующим жизнь вечную.
Сам Христос сказал, что признаком его пришествия и конца века будет наступление времен, когда "будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое" (Ев. от Матф. 24: 9). Здесь вступал в действие принцип "чем хуже, тем лучше": чем больше будут мучить и убивать христиан, тем скорее наступит Царство Божие на Земле. Христиане как бы сами нарывались на неприятности и провоцировали гонения на себя. Ренан отмечал, что всем культам, которые были терпимы к другим, жилось очень свободно в империи; причина же исключительного положения христианства и ранее его – иудаизма – заключалась в их нетерпимости.
Христиане действовали по завету: "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить" (Ев. от Матф. 10: 28). Были случаи массового стремления к мученичеству. "Когда проконсул Азии, Арий Антонин, приказал однажды принять суровые меры против нескольких христиан, то в его судилище явилась вся масса христиан города с требованием подвергнуть их участи единоверцев, обреченных на мученичество. Взбешенный Арий Антонин приказал казнить немногих, а остальных прогнал со словами: "Убирайтесь вон, несчастные! Если вам так хочется умереть, у вас есть пропасти, есть веревки"" (Ренан Э. Марк Аврелий… С. 40–41). Все пресвитеры отговаривали верных произвольно выступать на мученичество, но нельзя было ничего поделать с видевшими в приговоре высшее торжество.
Многое не нравилось противникам христианства, но перед мужественным мученичеством христиан преклонялись. Ранние христиане выполняли то, что, как признавалась Жанна д'Арк, повторяли ей божественные голоса: "Терпи и покоряйся, не страшась мученической кончины, ибо через нее войдешь в Царствие Небесное" (Твен М. Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, ее пажа и секретаря. СПб., 1993. С. 346). Святой не тот, кто хорошо говорит или пишет, а тот, кто поступает в соответствии с тем, что говорит и пишет, и ради утверждения идеалов не убивает других, а жертвует собственной жизнью. Так и поступали христианские мученики, доказывая своей кровью жизненность церкви.
В культурной борьбе между рабами и их хозяевами "победили рабы и боги рабов" (Тойнби А. Постижение истории… С. 168). И здесь победил слабейший, но уже во внутренней, а не внешней борьбе. Причина гибели римской цивилизации не столько в силе завоевателей, сколько в ее внутреннем ослаблении – в том числе ослаблении ее мифологических и философских культурных основ – в борьбе против нового феномена – христианской религии.
Философия в то время господствовала в культуре, более того, философ восседал на троне (реализация идеи Платона). Осуществившийся в римской цивилизации единственный в своем роде случай философа-правителя закончился поражением философии. "Фактически царь-философ обречен на поражение, потому что он пытается объединить в себе две противоположные природы" (Там же. С. 469). Это относится не только к философу, но к любому деятелю культуры. Марк Аврелий доказал невозможность что‑либо сделать для культуры на троне и неизбежность подмен в этом случае. Меч не подходит для торжества философских идей, и применение его дискредитирует философию. Это относится и к религии, как позже докажут римские папы, и к идеологии, как докажут захватившие власть революционеры в ХХ в.
При Марке Аврелии "философы стали властью в государстве, известным конституционным учреждением, тайным советом, имевшим огромное влияние на ход общественных дел" (Ренан Э. Марк Аврелий… С. 29). Марк Аврелий был не менее добродетелен, чем отцы христианской церкви, и если отличался от них каким‑либо недостатком, то разве тем, что не был мучеником. Казалось, все было в руках философии при Марке Аврелии, но она не смогла осуществить идеалы, за которые отдал жизнь Сократ, чуть не был продан в рабство Платон и едва не осужден Аристотель. Закат философии отчетливо виден в том, что Платон хотел создать идеальное государство, в котором править будут философы, а Марк Аврелий не делал уже никаких попыток преобразовать государство в соответствии с философскими идеалами и даже скрывал свои занятия философией. В этих условиях гонимая им религия не могла не победить.
Как бы то ни было, победа христианства тем закономерней, что ей противостоял настоящий философ во всеоружии власти. Марк Аврелий ссылался на низкие моральные качества людей, и в этом был прав. Но не он ли огнем и мечом преследовал безоружных христиан, наделенных лишь силой духа? Не только ничего нельзя сделать духовного мечом, но и подмены неизбежны, когда в руках меч. Почему прекраснейший философ Марк Аврелий, доброта и порядочность которого так воспевались современниками и потомками, преследовал христиан, которые вели себя вполне стоически? Марк Аврелий не понимал мотивов действий христиан, называя их фанатиками и оправдывая только такое жертвование собой, которое является плодом собственного суждения, а не простого противодействия, как у христиан, – обдуманным, серьезным, способным убедить других, без примеси трагического наряда, не замечая, что у христиан, которым он отказывал в праве считаться "правильными мучениками", как раз все именно так и обстоит. Добрый и милосердный государь смотрит, но не видит. Считал христиан фанатиками и другой знаменитый стоик, автор нравственной гимнастики Эпиктет, и, стало быть, дело здесь не в личностях, а в том, к какой отрасли культуры они принадлежат. Борьба ослепляла их ум.