* * *
Заместитель резидента Орлов-Морозов пригласил к себе Хотяева, положил перед ним стопку напечатанных на машинке документов.
- Это материалы прошедшего… позавчера расширенного заседания… политбюро ЦК НДПА.
- А кто их переводил на русский язык?
- Посольские ребята. Слава богу, теперь этим… заниматься будут они. Посол уже направил по поводу пленума информационную телеграмму. Я ее читал. Там говорится, что заседание политбюро является еще одним шагом на пути достижения… полного единства партии. Я, правда, так… не думаю. А ты, Володя, посмотри своим. взглядом.
Владимир взял материалы и пошел в общую комнату. Там уселся на свой персональный стул, закурил и стал внимательно читать документы. Итак, состоялось расширенное заседание политбюро ЦК НДПА На нем выступил Тараки с докладом "Об Апрельской революции и задачах, стоящих перед НДПА". Текст доклада он, видимо, писал сам. "Изюминкой", как показалось Хотяеву, была идея о почти полном совпадении принципов пуштунской племенной демократии (практика решения всех вопросов в ходе собрания-джирги) и марксистко-ленинской теории демократического социалистического государства. Тараки в своем докладе утверждал, что если другим, особенно европейским странам, для построения социалистического общества необходимы десятилетия и даже века, то Афганистан уже сейчас - по менталитету своих граждан, особенно пуштунов, является наиболее предрасположенным к социализму и демократии государством. В конце своего выступления Тараки предложил ввести в состав ЦК новых членов - офицеров, обеспечивших победу Апрельской революции.
Затем слово взял Кармаль. Он обратил внимание собравшихся на необходимость товарищеского взаимодействия в работе всех членов партии, независимо от их прошлой принадлежности к фракциям "хальк" или "парчам" и, в то же время, недопустимости грубого вмешательства в служебные дела ответственных руководителей только на том основании, что те ранее не принадлежали к "халькистскому" крылу НДПА. Не оспаривая идею Тараки о "предрасположенности Афганистана к социалистическому пути развития", он обратил внимание собравшихся на множество факторов, препятствующих продвижению афганского общества по пути прогресса и социализма. Это и козни империалистических держав, и внутренняя реакция, и экономическая отсталость страны. Кармаль просил членов ЦК смотреть на внутреннюю реакцию - на феодалов, вождей племен, духовенство - не глазами врагов, готовых расправляться с теми, кто с ними не согласен, а глазами уважительных детей, жалеющих своих престарелых, старомодных родителей.
После Кармаля выступил Хафизулла Амин. Он выразил полное согласие с идеями товарища Тараки, однако покритиковал товарища Кармаля за его терпимость к "силам внутренней реакции", намекнув при этом, что Бабраку есть кого жалеть из числа "вампиров, сосущих кровь афганского народа". После этого он особенно обратил внимание участников заседания на необходимость соблюдения партийной дисциплины и недопущения употребления терминов, напоминающих о прежнем расколе партии. "Теперь в Афганистане нет ни "халька", ни "парчама", - заявил Амин. - Я требую запретить употребление этих терминов не только в партийной среде, но и в средствах массовой информации. Есть только Народно-демократическая партия Афганистана, и все мы члены этой единой партии. А те, кто с этим не согласен, пусть покинет наши ряды".
- Интересная вещь получается, - осенило Хотяева. - Таким образом Амин, используя запрет на термины, пытается прихлопнуть Кармаля и его сторонников. Ведь на персидском языке название НДПА звучит как: "Хезб-е демократик-е хальк-е Афганистан". Получается, что "бренд" халькистов остается в названии партии и на ее знамени, а об упоминании другого крыла даже говорить запрещается.
Хотяев написал по этому поводу телеграмму в Центр. В ней он обосновал вывод о том, что расширенное заседание политбюро не только не будет способствовать укреплению единства партии, но, напротив, явится дополнительным раздражителем для парчамистов и может способствовать новому расколу.
Этот документ он сразу же доложил Орлову-Морозову. Тот внимательно вчитался в текст, пожал плечами и сказал: "Вряд ли проблема афганских терминов… может быть достаточно глубоко понята. в Центре. Но в аналитическом плане ты, Володя, отработал тему как надо". Потом замрезидента и Хотяев пошли с телеграммой к только что приехавшему из Москвы Осадчему.
Бодро выглядевший после отпуска и лечения Вилиор Гаврилович тут же подписал депешу в Центр.
На следующий день резидент советской разведки собрал совещание своих сотрудников, включая технический персонал и оперативного водителя. Он коротко, но не без гордости сообщил, что во время отпуска его принимали председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов, секретарь ЦК КПСС Борис Николаевич Пономарев и многие другие, очень важные партийные и государственные персоны. Андропов поставил задачу: использовать все возможности разведки, чтобы помочь новому режиму выстоять и утвердиться в непростых внутриполитических и внешнеполитических условиях. Предупредил, что мы ни в коем случае не должны вмешиваться во внутренние дела суверенного государства и, прежде всего, брать на себя роль третейских судей в разрешении тех противоречий, которые после Апрельской революции с новой силой обострились в рядах Народно-демократической партии. При этом Юрий Владимирович просил подумать, стоит ли нам поддерживать негласные контакты с представителями "парчамистского" крыла НДПА А вдруг об этих наших контактах с парчамистами станет известно Тараки и тот заподозрит нас в "закулисной игре"? В таком случае искреннему, товарищескому характеру наших отношений может быть нанесен существенный ущерб!
Далее Вилиор Гаврилович рассказал о встрече с Крючковым. Тот, видимо, уже зная о сомнениях Андропова насчет парчамистов, предложил всех агентов из числа бывших сторонников этого крыла НДПА "законсервировать". А контакты со всеми "объектами вербовочных разработок" из числа парчамистов пока прервать. Поведав о московских новостях, встречах и беседах, Осадчий сказал, что конкретные вопросы будет обсуждать с каждым из сотрудников один на один.
Рассказывая о проведенном в Москве отпуске, Вилиор Гаврилович ни разу не упомянул о посещении врачей или лечении по поводу недавно перенесенного инфаркта. Словно никакого инфаркта и не было.
Первым на беседу резидент вызвал к себе Алексея Петрова.
- Знаешь, Леша, тебе, видимо, скоро придется покинуть Афганистан. Сколько лет ты здесь сидишь?
- Четыре года с хвостиком.
- Надоело?
- Не знаю, как и сказать.
- Ну что ж, это полноценная загранкомандировка. В Москве тебе готовится замена. Ты много сделал. Заслужил высокий орден. О тебе сложилось хорошее мнение у руководства разведки. Ты не подвел нас также и по прикрытию - как корреспондент ТАСС. Тассовское руководство, насколько я знаю, ни в чем тебя упрекнуть не может. Я уверен, что теперь ты высоко поднимешься по службе. Ты ведь сам отлично понимаешь, что твое присутствие здесь, в Кабуле, создает некоторую тревогу в кругах НДПА Если между Тараки и Кармалем завтра начнется свара, то и тот, и другой побегут к тебе, чтобы донести до руководства СССР накипевшее по "негласным каналам", в то время как теперь существуют "каналы гласные". Это напряжение необходимо снять. Ведь ты меня понимаешь, Леша?
Алексей согласно кивнул, хотя внутри сильно огорчился из-за слов начальника. Он припомнил то, что ему недавно говорил Виктор Бубнов ("А хорошо ли, что близкие к тебе, Леша, люди теперь возглавили Афганистан?"). Петров понимал доводы Центра, изложенные ему непосредственным начальником, и не мог с ними не согласиться, однако из Кабула уезжать ой как не хотелось. Да, в Москве ему предложат командировки в другие, "хорошие" страны. Однако эти "хорошие" страны ему были не нужны. Алексей неплохо знал персидский язык, а на английском изъяснялся с трудом. Он со скукой думал о том, что теперь "обозначатся" командировки в Европу или Америку. Престижно и денежно, но как-то тоскливо и совсем не интересно.
Следующим в кабинете Осадчего оказался Виктор Бубнов.
- С кем из ваших агентов и оперативных связей, Виктор Андреевич, вы считаете возможным расстаться в складывающихся на данный момент условиях? В свете того, что я говорил на общем совещании? Другими словами, с кем из парча-мистов вы готовы прекратить связь?
- Ни с кем, - твердо и спокойно ответил Бубнов. - Ви-лиор Гаврилович, вы же не хуже меня понимаете, что те агенты, те люди, с которыми я здесь встречаюсь, кроме всего, мои друзья. Требуйте от меня всего чего угодно, но только не предательства друзей.
- Ты что, Витя, - перешел резидент на доверительный тон, - я бы от тебя такого никогда бы и не потребовал. И к тому же, Витя, насколько я знаю, у тебя на связи нет ни одного парчамиста. Ты меня извини, я должен был формально тебя спросить об этом. Сам понимаешь, есть указание Центра, а с ним не поспоришь.
Потом настала очередь Старостина.
- Валерий, я думаю, что тебе, в свете поступивших указаний, следует законсервировать "Хоста" и отказаться от работы с "Артемом", - сухо велел Осадчий.
- Почему? - не менее сухо поинтересовался Старостин, который уже заранее продумал свои аргументы и линию разговора.
- Потому что они парчамисты.
- Вилиор Гаврилович, а вам не кажется, что, идя на консервацию агентов-парчамистов, мы допускаем серьезную ошибку? Во-первых, мы тем самым дискредитируем работу разведки. Секретную работу. Ведь то, что предлагает Центр, заранее допускает возможность провала или как минимум утечки информации. Они там, в Центре, почему-то думают, что мои контакты с агентами кому-то, кроме вас и центрального аппарата, могут стать известными. Почему же они нас так недооценивают? Почему они там думают, что "Хост" или "Артем" должны или разболтать о нашем сотрудничестве, или провалиться?
Во-вторых, мне абсолютно непонятно, почему Центр не интересует информация из среды "парчамистского крыла" партии. Ведь в нем, этом "крыле", в настоящее время происходят очень непростые и даже очень опасные процессы. А как же мы узнаем о планах и намерениях парчамистов, если не будем поддерживать контакты с агентурой из их среды? Вот выкинут они завтра какой-нибудь "сальто-мортале", и тот же Центр обвинит нас в неспособности отслеживать развитие политической обстановки в стране. И что мы тогда ответим Москве? Напишем, что вы же сами, товарищи руководители, запретили нам работать с агентами-парчамистами? Примет ли начальство такое наше оправдание?
В-третьих, а чего ж это Центр так боится, что Тараки и Амину станет известно о наших контактах с представителями "парчама"? Ну, допустим, при каком-то маловероятном стечении обстоятельств и станет известно. Что ж, переживут эти наши товарищи Тараки и Амин, а потом еще покладистей будут. А куда ж они от нас денутся? Что, переориентируются на Запад или на китайцев? Так тогда же их ближайшие соратники по партии в клочья порвут.
И в-четвертых. Вы лучше меня это знаете, что законсервировать активного агента очень непросто. Это всегда больно бьет по его психике.
Пока Старостин говорил, Осадчий его ни разу не прервал. Когда оперработник закончил свой монолог, Вилиор Гаврилович твердо сказал:
- Валера, я знаю, что ты отчасти прав. Но есть указание высокого московского начальства, и мы не можем против него возражать. Поэтому не рассуждай, а думай, как лучше выполнить это указание.
- А что тут думать! "Хост" никогда официально не был членом НДПА, никогда не был известен как сторонник "парча-ма". Его имя не проходило ни по каким партийным спискам, никаких партийных постов, должностей он никогда не занимал, ни в каких официальных мероприятиях партии не участвовал. Сегодня он пенсионер, бывший чиновник МИДа. Все это "прописано" в его деле, хранящемся в Центре. Его мы всегда можем, и я думаю, должны представить как представителя старого режима, который будет использоваться нами для получения информации из среды афганской аристократии, королевского и даудовского чиновничества, контрреволюционных кругов. Ведь мы должны добывать такую информацию?
Осадчий улыбнулся и согласно кивнул.
- С "Артемом" другая ситуация. Он действительно был активным членом фракции "парчам". Со школьной скамьи ходил в революционерах. За ним следовали толпы молодежи. За свои революционные дела он даже сидел в тюрьме. Он и сегодня поддерживает дружеские отношения со многими видными парчамистами первого эшелона. Однако, как известно всем парчамистам, халькистам и даже многим людям, не имеющим отношения к НДПА, он более трех лет назад был с треском изгнан из партии лично Бабраком. Это дело тогда получило большой резонанс. Если вы помните, в свое время Бабрак Кармаль после громкого скандала, случившегося из-за женитьбы Наджибуллы на представительнице королевского рода, издал директиву для членов своей фракции, чтобы те, прежде чем принять решение о женитьбе или замужестве, советовались со своими непосредственными партийными руководителями. "Артем", решив вступить в брак со своей нынешней женой, пошел к Кармалю. Но тот запретил ему жениться на женщине, которая в свое время отвергла ухаживания Баб-рака. "Артем", невзирая на запрет Кармаля, женился. И тогда был исключен из партии. Итак, ни тот, ни другой не являются членами "парчама".
- Знаешь, Валера, за что я тебя люблю? - у Осадчего явно улучшилось настроение. - За честный огонь в глазах и за изворотливость натуры. Ты способен убеждать людей. Но не зазнавайся. Ведь убедить человека можно только в том, в чем он сам хочет убедиться.
- Спасибо, Вилиор Гаврилович! Я так понимаю, работу с "Хостом" и "Артемом" можно продолжать?
- Да, но встречи с ними сократи. Внимательнейшим образом отслеживай ситуацию вокруг. Требуй от них строжайшего соблюдения правил конспирации в работе. Ладно, есть у нас, как ты сам знаешь, "мертвые души", которые только значатся в числе наших помощников, а толку от них никакого. Вот они-то и будут парчамистами.
- А как же Иван Иванович? Не настучит?
- С ним мы как-нибудь разберемся.
* * *
В середине июня Виктор Бубнов встретился с агентом "Махмудом". Афганец выглядел очень плохо. Исхудал, синяки под глазами. Кожа лица обрела желтовато-зеленоватый оттенок. Некогда добротные пуштунские усы обвисли и теперь не могли бы устрашить противника или вызвать восхищение у женщин. Еще вчера ловкий в движениях, "Махмуд" теперь стал двигаться медленнее и скованнее. Он опасался растревожить только недавно зажившую рану, полученную во время переворота 27 апреля.
Виктор с искренним чувством обнял агента и в первый раз за все время знакомства назвал его "братом". Сели, выпили "по сорок капель" (водка "Московская" в экспортном исполнении), закусили тем, что поставила на стол Антонина. Потом стали беседовать о политике.
Перед Виктором стояла задача: выяснить, что же, наконец, происходит в партии. Насколько серьезны обозначившиеся противоречия между фракциями с точки зрения халь-кистов и к чему они могут привести. Не мудрствуя лукаво, Виктор напрямую, "по-братски", спросил гостя:
- А как складываются у вас отношения с товарищем Кар-малем и его друзьями-парчамистами? Нам известно, что в партии появились какие-то трения.
- Знаешь, брат, в партии и в руководстве страной складывается очень непростая ситуация, - глубоко задумавшись, ответил "Махмуд". - Я, честно говоря, не люблю Кармаля и его друзей. Лучше бы их не было рядом с нами. И в Афганистане лучше бы их не было.
- Почему?
- Уж больно они речистые, хитрые, верткие. На все у них есть свое слово, свое доказательство, своя правда. Они интеллигенты, далекие от нужд и чаяний афганского народа.
- Ну и что дальше? - спросил оперработник, глядя испытующим взором в абсолютно черные зрачки агента.
- Я думаю, что Кармаль очень скоро попросит товарища Тараки отправить его куда-нибудь послом. Он сегодня, с одной стороны, не может смириться с тем, как его "упаковали". С другой стороны, не хочет поддерживать тех парчами-стов, которые требуют от него немедленно вступить в заговор для свержения Тараки. Естественно, он не согласится поехать в Америку в ФРГ или в другую капиталистическую страну. А в СССР его никто не назначит.
- Откуда ты знаешь о том, что какие-то парчамисты собираются свергнуть Тараки?
- От Асадуллы Сарвари - начальника службы государственной безопасности Афганистана. Это бывший летчик, мой близкий друг. Ты с ним незнаком?
- Незнаком. Однако слышал, что он жестоко пытает и убивает людей в застенках АГСА.
- Товарищ Сарвари, поверь мне, очень честный человек, настоящий революционер. А если кого-то он расстрелял или замучил, так это необходимо для победы революции. Товарищ Амин каждый день передает товарищу Сарвари много людей, с которыми ему необходимо разобраться. Большинство из них - западные шпионы, ярые реакционеры, террористы. "Плоха та революция, которая не умеет защищаться", - говорил Ленин. Будь ты или я на его непростой должности, мы бы делали то же самое. Или, пожалуй, проявляли бы еще большую жестокость…
- Значит, Сарвари известно все, что происходит вокруг Кармаля?
- А ты как думал? Ведь он же и подсылает к нему некоторых людей из числа "мнимых парчамистов".
- Ты знаешь этих людей?
- Естественно, нет. Разве Сарвари назовет их имена даже мне, его другу? Да и спрашивать его об этом как-то неудобно. Если вам это нужно, пусть ваш советник, который по линии КГБ приехал к товарищу Сарвари, подробно расспросит его об этом.
- А как ты думаешь, Кармаль догадывается о том, что к нему подсылают таких "мнимых парчамистов"?
- Я не знаю точно, есть ли у товарища Кармаля какие-то конкретные сведения о работе АГСА против него. Но если даже таких сведений у него нет, я не сомневаюсь, что он обо всем догадывается. Он очень умный, очень хитрый и дальновидный политик. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли, предвидеть события.
- И что из этого следует?
- А то, что я уже сказал. Кармаль и его друзья в ближайшее время сами попросятся за границу в качестве послов или на другие должности в разные страны. Они захотят отсидеться, выждать, посмотреть, что будет завтра. И в Афганистан они, скорее всего, больше не вернутся. Мы их сюда не пустим.
- А я и не знал, что ты такой непримиримый противник парчамистов. Раньше ты мне ничего подобного не говорил.
- "Непримиримый противник" - это слишком сильно сказано. Кто я такой, чтобы быть "непримиримым противником" товарища Кармаля и его очень известных в народе соратников? Он может стать моим "непримиримым противником", только если таковым его объявит товарищ Тараки. Пар-чамисты мне действительно не очень-то нравятся, я знаю о них много плохого, не слишком доверяю им, однако, пока товарищ Тараки не скажет, что они наши "непримиримые противники", я их такими считать не могу.
- А он так пока не говорил?