- Что же нам теперь делать? - спросил Барьялай. - Может быть, пока уйти в глубокое подполье? Прекратить всякую работу против Тараки и Амина?
Кармаль задумался. Докурил до фильтра сигарету - он предпочитал исключительно "Кент" - и тут же запалил новую. Потом стал излагать свои мысли по поводу ближайшей тактики.
- Да, на обострение идти сейчас нельзя. Возможно, они только того и ждут, чтобы окончательно разгромить "парчам", физически уничтожить всех нас. Поэтому правильнее всего избрать тактику выжидания. Я знаю, - тут Кармаль встал из кресла, энергично прошел по комнате. - Я уверен в том, что очень скоро ситуация для нас изменится к лучшему. То, что делают со страной эти безумцы, неизбежно вызовет волну гнева, и эта волна смоет их. Эйфория от случившейся революции прошла, люди ждут обещанных перемен к лучшему, а что они видят вместо этого? Один клоун вообразил себя великим вождем, другой за его спиной обделывает свои темные делишки. Вот увидишь, недовольных режимом скоро будет очень много.
- Но отчего наши друзья в Москве ведут себя так, словно они слепые и глухие? - спросил Барьялай.
- Это и для меня большая загадка. Может быть, посол Пузанов и другие товарищи дают им искаженную информацию? Да, скорее всего, именно так.
- Тогда разреши мне немедленно выехать в Москву, чтобы там лично встретиться с нужными людьми и открыть им глаза на правду.
После недолгих раздумий Кармаль согласился. Он высказал только одно условие: чтобы об этой поездке ни в коем случае не стало известно афганскому посольству в СССР.
Прибыв в советскую столицу, Барьялай первым делом позвонил домой Эрику Некрасову, с которым поддерживал близкие отношения в бытность того резидентом КГБ в Кабуле. Некрасов, проявив осторожность, от встречи с афганским другом уклонился, но по телефону они говорили долго и подробно. Барьялай не жалел слов и эмоций, чтобы описать то бедственное положение, в котором оказались парчамисты.
- Если вы не вмешаетесь, то будет большая беда, - сказал он своему бывшему куратору. - Товарищу Кармалю и всем нам грозит смертельная опасность.
Он также пожаловался на отсутствие средств к существованию и сообщил о наличии у него письма Кармаля, адресованного руководству КПСС. В конце разговора афганец буквально разрыдался:
- Во имя гуманизма спасите нас!
- С вами свяжутся, - лаконично пообещал Некрасов.
Сотрудник внешней разведки немедленно доложил о состоявшемся разговоре своему руководству. Информация пошла наверх, и уже в тот же день с ней был ознакомлен секретарь ЦК Пономарев. Он вызвал к себе своего заместителя Ульяновского:
- Вы там подумайте, кто бы мог принять этого Барьялая и выслушать его. Только с соблюдением необходимых мер конспирации. Чтобы, упаси бог, об этом не стало известно в Кабуле.
Ульяновский понял, что ему самому лучше в эту историю не впутываться. В итоге с Барьялаем встретился инструктор международного отдела Генрих Поляков. Но афганец был рад и этому. Он передал письмо Кармаля, а на словах повторил все то, что накануне высказывал Некрасову.
- В Афганистане происходит физическое истребление настоящих коммунистов, - с горечью рассказывал афганец. - Все верные друзья Советского Союза гниют в тюрьмах, а многие уже расстреляны. Посол Пузанов занимается откровенной дезинформацией, потому что превыше всего для него карьера. Что мне делать, товарищ Поляков? Надо ли мне возвращаться в Кабул или вы рекомендуете укрыться в другой стране?
Поляков, получивший инструкцию от своего руководства не втягиваться в дискуссию, пожал плечами:
- Вы должны решить этот вопрос сами.
Барьялай взорвался:
- Еще совсем недавно советские товарищи говорили нам, что и как делать в трудных ситуациях. Мы шагу не могли ступить без ваших советов. Вы приучили нас к тому, что мы - младшие братья и всегда должны слушаться старших братьев. А теперь вы отвернулись от нас, бросили. Вы сделали ставку на откровенных негодяев, которые позорят идеи социализма и тем самым компрометируют вас самих…
Поляков поморщился. План беседы не предусматривал такого поворота. Следовало закругляться. Он заверил афганца в том, что постарается сделать все от него зависящее. На этом распрощался.
* * *
Сказать по правде, сотрудникам международного отдела ЦК КПСС было тогда не до того, чтобы вытирать слезы оппозиционерам. В СССР готовились к первому официальному визиту главы афганского государства, генерального секретаря ЦК НДПА, председателя Революционного совета, премьер-министра ДРА Нур Мохаммада Тараки.
27 ноября заместитель министра иностранных дел Козырев пригласил посла ДРА в Советском Союзе Пактина, чтобы окончательно согласовать с ним детали предстоящего визита. Недавний диктор кабульского радио Раз Мохаммад Пактин вручил свои верительные грамоты Чрезвычайного и Полномочного посла летом, в июле. При этом он попросил советских товарищей выделить ему персонального преподавателя по общественным дисциплинам и международным отношениям "для приобретения опыта политической работы, которого мне недостает". Пактин заверил, что не только он будет старательно изучать марксизм-ленинизм, но и все афганские студенты, которые обучаются в Союзе, - за этим посол обещал проследить лично.
- Если раньше, - сказал он, - пятьдесят процентов афганцев, обучавшихся в СССР, возвращались на родину коммунистами, то отныне таких будет сто процентов.
Накануне официального визита Пактин подтвердил Козыреву готовность афганской стороны подписать заранее согласованные тексты Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве, Соглашения об учреждении постоянной советско-афганской комиссии по экономическому сотрудничеству и проекта совместного коммюнике о пребывания товарища Тараки в Москве. Заместитель министра выразил желание советской стороны предоставить гостю возможность выступить по советскому телевидению и пройти бесплатное медицинское обследование в одной из клиник 4-го Главного управления Минздрава, отвечавшего за здоровье партийно-советской номенклатуры.
Готовились к первому официальному визиту и в Афганистане. С афганскими руководителями заранее согласовывался текст Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. При подготовке этого документа обе стороны исходили из того, что он должен базироваться на ленинских принципах Договора 1921 года, заключенного молодой Советской Россией с Афганистаном, однако, с учетом новых политических реалий. Эксперты оттачивали формулировки, спорили о запятых и абзацах. Посол Пузанов постоянно навещал афганский МИД, чтобы познакомить с текстом министра иностранных дел. Хафизулла Амин, листая переведенные на язык дари страницы документа, восхищался культурой советской дипломатии и мастерством перевода, но, казалось, в суть формулировок вникал не очень глубоко. Раз советские товарищи это написали, значит, там все правильно.
С другой стороны, государственных руководителей Афганистана слабо волновал этот договор, как, впрочем, и все другие договоры и соглашения, которые им приходилось подписывать. Афганцы мало значения придают бумагам и документам. Они придерживаются достигнутых договоренностей, лишь пока им это выгодно.
К визиту готовились не только политики. Офицеры 9-го управления КГБ выясняли, какие блюда предпочитает товарищ Тараки и члены его делегации, чтобы соответствующим образом организовать в Москве их питание. Оказалось, что они не очень прихотливы в еде. Утром пьют чай и едят лепешки с овечьим сыром. На обед предпочитают овощной суп из репы, морковки и лука. Вечером могут съесть немного вареного бараньего мяса или яичницу с тем же самым вареным бараньим мясом и луком, именуемую "кераи". Если стол праздничный, то на нем бывают плов и шашлык.
Также заранее была достигнута договоренность относительно языков, на которых пройдут беседы между руководителями двух стран. Решили, что перевод с дари будет осуществляться лучшими знатоками этого языка советскими дипломатами Дмитрием Рюриковым и Станиславом Гавриловым. Работники протокольных отделов определились относительно того, как пройдет церемония встречи афганской делегации в аэропорту, какие пиджаки и галстуки должны надеть руководители.
27 ноября состоялся пленум ЦК НДПА, ознаменовавший собой окончательный разгром внутрипартийной оппозиции. На следующий день газета "Кабул Таймс" поместила информационное сообщение об этом событии. В нем содержался уже привычный набор идеологических заклинаний: "пленум является великим историческим шагом в развитии рабочего движения", "пленум продемонстрировал верность НДПА пролетарскому интернационализму и защите всеобщего мира", "пленум стал выражением блестящего руководства партией и народом товарищем Н.М. Тараки".
Был обсужден и одобрен Декрет № 8 Ревсовета ДРА "О земельной реформе". Но самое главное - то, ради чего затевалось это собрание - заключалось в другом. Ноябрьский пленум знаменовал собой окончательный разгром парчамистов. Семь членов ЦК и два члена Революционного совета (Бабрак Кармаль, Нур Ахмад Нур, Кештманд, Анахита Ратебзад, Барь-ялай, Вакиль, Наджиб, Кадыр, Рафи) "за участие в предательском заговоре против Великой Апрельской революции, против Демократической Республики Афганистан и против нашей славной партии исключены из НДПА". Еще четыре члена ЦК подверглись более мягкому наказанию: их перевели в кандидаты в члены партии "с тем, чтобы они могли перевоспитаться на основе критики и самокритики".
Газеты также опубликовали речь товарища Тараки. Центральное место в ней было уделено как раз исключенным из партии "заговорщикам". Подобно Сталину, громившему когда-то оппозиционеров как "наймитов и агентов империализма", Тараки прибег все к тем же испытанным приемам. "Империализм, - сказал он, - организовал заговор против Апрельской революции, и империалистические круги в Кабуле установили контакты со своими агентами. Органы безопасности получили об этом информацию, которая указывала на то, что в заговоре приняли участие и наши товарищи под руководством Бабрака Кармаля, Кадыра и других. Для того чтобы прояснить ситуацию и раскрыть роль империалистических кругов, а также, имея в виду, что заговорщики находятся под контролем, было сочтено целесообразным назначить послами: Б. Кармаля - в Прагу, Н.А Нура - в Вашингтон, Вакиля - в Лондон, Анахиту - в Белград, Наджиба - в Тегеран, Барья-лая - в Пакистан.
После ареста Кадыра, Мир Али Акбара и Шахпура в наши руки попало много документов. В дополнение к вышеназванным лицам была доказана причастность к заговорщикам Султана Али Кештманда и Рафи. Было дано распоряжении о возвращении послов на родину, но они не только не вернулись, но и разграбили посольские кассы".
Понятно, что, как и в СССР в 30-е и 50-е годы, сообщение о раскрытом заговоре было встречено участниками пленума бурными аплодисментами, с мест раздавались призывы подвергнуть отступников самому суровому наказанию
* * *
Известно, что всякая революция пожирает своих детей. Апрельская революция в этом смысле была прямо-таки классической. Совершив военный переворот, афганские революционеры первым делом покончили со всеми видными сторонниками прежнего режима, а заодно под шумок свели счеты с теми, кто ходил у них в личных врагах. Затем взялись за оппозицию в собственных рядах. Дальше - больше. Почувствовав вкус к массовым репрессиям, опьяненные запахом крови и собственной безнаказанностью, новые хозяева страны стали пускать в расход всех, кто хоть в малой степени внушал подозрение. И даже тех, кто не внушал, а просто попал под горячую руку.
Расстреливали крупных землевладельцев, торговцев, банкиров, предпринимателей - потому что они стояли на "классово чуждых позициях".
Убивали религиозных авторитетов - потому что отныне государству было не по пути с религией.
Расправлялись с интеллигенцией - просто так, на всякий случай.
Устраивали массовые казни крестьян - это был ненадежный элемент, в любой момент крестьяне могли переметнуться на сторону контрреволюции.
Бомбили с самолетов районы традиционного расселения пуштунских племен. Артиллерийским огнем стирали с лица земли кишлаки. Бросали карательные экспедиции туда, где по данным разведки были замечены пока еще малочисленные отряды ихванов.
А когда наши советники пытались остановить эту вакханалию ничем неоправданного зверства, им говорили: "Вспомните свою Великую Октябрьскую революцию. Вспомните о том, как в годы Гражданской войны и в последующие десятилетия вы самым беспощадным, самым жестоким образом искоренили всех реальных и потенциальных врагов, обеспечив гарантии для строительства социализма". "Но ведь мы осудили свои репрессии, признали свои ошибки", - пытались спорить советники. Их не слышали. Афганские руководители разного уровня словно соревновались друг с другом: кто больше истребит собственных граждан. А "сверху" их подбадривали: так держать!
Советник по борьбе с бандитизмом и уголовной преступностью при МВД ДРА полковник Клюшников как-то появился в совпосольстве до крайности возбужденным. Встретив начальника представительства КГБ Богданова, он рассказал ему такую историю.
Недавно в центр провинции Пактия, на юге страны, приехали молодые активисты НДПА Они собрали на площади таких же ребят, рассказали им о революции, раздали значки с изображением Тараки, пригласили вступать в организованную здесь партячейку. Местная молодежь с интересом слушала приезжих и с удивлением пялилась на кабульских девушек, не носивших чадры. Кое-кто, получив значки, нацепил их на свои рубашки. Однако сразу после отъезда столичных гостей эти "отступники" были прилюдно наказаны: исламские фанатики просто растерзали семь молодых людей. Амин приказал доставить всех причастных к убийству в Кабул. Солдаты провели облаву и арестовали около ста человек, не особенно разбирая, кто действительно был виноват, а кто просто находился неподалеку.
Поздно вечером домой к Клюшникову явился один из руководителей царандоя: "Там у нас в МВД собираются судить сразу сто человек. Хорошо, чтобы вы приехали". Когда полковник вошел в вестибюль, его глазам предстала такая картина: прямо на полу на корточках сидят десятки бедно одетых людей, а в стороне в кресле над ними возвышается начальник царандоя майор Тарун. Его заместитель протиснулся к Клюшникову: "Вот, все они - бандиты и заслуживают смерти". Полковник посоветовал с каждым из задержанных разобраться отдельно: допросить, снять показания, выяснить степень вины. И ни в коем случае не спешить с приговорами. Царандоевцы начали вести дознание - прямо здесь в вестибюле. Вопрос - ответ, взмах рукой - садись. А советник ушел к себе в кабинет. Через некоторое время он слышит звук автобусных моторов. Выглянул в окно и видит, как последних задержанных прикладами загоняют в автобусы.
На рассвете к советнику пришел тот самый заместитель начальника царандоя, а с ним еще два сотрудника. Растерянные, бледные. Достали водку, дрожащими руками разлили ее по стаканам. Говорят: расстреляли всех. Допросили (как - это Клюшников видел), тут же без суда приговорили к смерти и тут же привели приговор в исполнение.
Богданов, выслушав коллегу, не удивился его рассказу, а в свою очередь поведал ему другую историю. Приходя по утрам в службу безопасности, он нередко заставал Асадуллу Сарва-ри невыспавшимся, уставшим, со следами грязи на ботинках и одежде. Постепенно выяснилось, в чем дело. Оказывается, начальник АГСА почти каждую ночь лично участвовал в массовых расстрелах на полигоне в окрестностях Кабула. Через какое-то время Сарвари даже не стал скрывать это от представителей КГБ. Только посмеивался: "Сегодня еще сотню предателей "отправили в Пакистан"". Так у них на жаргоне назывались расстрелы.
Осенью по стране поползли слухи, будто арестованных по подозрению в причастности к контрреволюционной деятельности не убивают, а увозят в Советский Союз, где держат на каторжных работах в Сибири и на Урале. При этом цитировались будто бы пришедшие с урановых рудников письма несчастных афганцев, их жалобы на непосильный труд и тяготы.
Люди не могли поверить в то, что действительность была гораздо обыденнее и страшнее: тех, кого арестовывала АГСА, обычно расстреливали прямо неподалеку от их родных домов. Какая там Сибирь…
Все это, конечно, отнюдь не повышало авторитет новой власти, а плодило ее врагов.
Летом пришло сообщение о вспыхнувшем восстании в Нуристане, которое по приказу Амина было подавлено самым беспощадным образом: этот район просто-напросто разбомбили с помощью авиации. Затем волнения перекинулись в прилегающую к Нуристану провинцию Кунар. Тревожные вести приходили из Панджшерского ущелья. Пока сопротивление носило разрозненный характер, но по агентурным данным афганская эмиграция в Пакистане уже приступила к созданию альянса из самых авторитетных исламских организаций. Это первое объединение моджахедов, названное Национальным фронтом спасения, возглавил Бурхануддин Раб-бани, которому затем на многие годы предстоит стать одним из главных лидеров джихада.
Тараки улетал в Москву 4 декабря. Для этого ему специально выделили самолет Ил-62 в салонном варианте из правительственного авиаотряда, обслуживавшего высшее советское руководство.
За два дня до отлета нашим представителям в Кабуле пришлось решать неожиданно возникшую задачу. До этого считалось, что во время отсутствия Тараки его функции станет выполнять Амин, который уже прочно утвердился в роли второго человека в партии и государстве. И вдруг, когда уже все протокольные вопросы были утрясены и все списки составлены, Амин сказал полковнику Богданову, что тоже хотел бы "неофициально, потихоньку" навестить Москву. Руководитель представительства КГБ не смог скрыть своего изумления:
- Разве это разумно, когда оба главных руководителя оставят страну в такой непростой ситуации?
Но Амин дал понять, что спорить с ним бесполезно:
- У нас есть и другие авторитетные товарищи, например, Сарвари и Ватанджар, - веско сказал он. - Да и вы, товарищ Богданов, остаетесь на боевом посту. В случае чего всегда подскажете, поможете принять правильное решение. Я лично прошу вас на время нашего отсутствия помочь в управлении государством. И потом, - тут Амин предъявил свой решающий козырь, - я бы хотел встретиться с товарищем Андроповым.
Богданов решил, что Амин мог договориться об этой встрече по каким-то своим каналам, минуя представительство КГБ, и поэтому спорить дальше не стал.
На аэродроме во время вылета афганской делегации были устроены пышные проводы: почетный караул, оркестр, дипкорпус, члены правительства… Богданов тоже стоял в ряду наших посольских работников, ожидая, когда настанет его пора пожать руку отбывающему вождю. В самый разгар церемонии проводов краем глаза он заметил, как по трапу стоящего в отдалении самолета быстро вбежал наверх Хафизулла Амин. Словно зайцем проскользнул в самолет.