В тусклом свете фонаря, Савелий, у которого в голове все помутилось от волнения, даже не заметил, что доска-то была совсем новая… Он жадно схватил узелок, развернул – в нем оказались медные пятаки. "Не хочет идти клад! Ладно, приду через три дня". Но через три дня в яме не оказалось даже узелка с пятаками.
Недоуменно почесав в затылке, Савелий собрал свои инструменты, сплюнул и пошел домой. А наутро, мрачный и угрюмый, сидел он на завалинке и думал: куда бы теперь пойти искать клад?
…Сомнения в рассказе солдата у Савелия появились только много лет спустя, когда он, совершенно разорившись, заканчивал свои дни в Воронежской богадельне для нищих и престарелых. Тогда-то, в 1883 году, он и поведал эту историю одному из любопытствующих "господ". Но и в ту пору неистовый кладоискатель был убежден, что обязательно нашел бы клад, если бы у него еще было хотя бы рублей двадцать – именно за такие деньги один мужик из Россоши предлагал ему подлинную кладовую запись Кудеяра…
Меч Кудеяра
– Ну что, Иван, клады искать бросил, за ум взялся? – усмешливо спросил писарь волостного правления, откладывая перо в сторону. Подышав на печать, он с размаха приложил ее к паспорту, помахал бумагой в воздухе, чтобы чернила скорее высохли, и вручил паспорт Ивану Морозову:
– Держи пачпорт, ступай с Богом.
Иван принял из рук писаря документ:
"Иван Тимофеев сын Морозов, из крестьян села Родична Духовщинского уезда Смоленской губернии… Рост – два аршина пять с половиной вершков, волосы черные, левый глаз щурит, на правой щеке родимое пятно…"
Иван Морозов был известен в селе как неутомимый кладоискатель. Его многочисленные и безуспешные поиски уже давно стали притчей во языцех, но в одночасье односельчане с удивлением узнали, что Иван Морозов взялся за ум: выписал себе в волостном правлении паспорт и отправился на заработки в Брянский уезд, где устроился мастеровым на один из тамошних машиностроительных заводов.
Недолго поработав в Брянске, Морозов взял расчет и перебрался в Область Войска Донского, в Новочеркасск, на завод фабриканта Пастухова. И надо же – свел он тут знакомство с одним старым казаком…
Был у того казака документик, весьма интересный – "опись" кладов, зарытых в различных местностях. Узнав, что Морозов – бывалый кладоискатель, родом из Смоленской губернии и работал в Брянске, старик сказал:
– А знаешь ли ты, мил человек, что в тех краях, откудова ты пришел, в Брянском уезде, имеется весьма богатый клад? Вот, смотри-ка!
Старик достал свою тетрадку, полистал ее, нашел нужное место и ткнул в него пальцем:
– Во, гляди! В Брянском уезде есть курган, а в нем Кудеяром закопано три кувшина золота да два бочонка серебра, да меч его, Кудеяров, положен. Так-то! Ты, почитай, в двух шагах от своего счастья был, а не знал! А почему не знал? Да потому, что вслепую, как котенок тыкался. А вот имей ты такую тетрадь – давно бы уже миллионщиком был!
– А у тебя-то откуда такая тетрадь, дедушка? – поинтересовался Морозов.
– Откуда! Да все оттуда: прадеды-то мои, слышь, в старину с самим Кудеяром ходили! Так-то! У нас эта опись из рода в род передается. Хошь, уступлю тебе ее за сто рублев серебром?
Ста рублей у Морозова, однако, не было. Тщательно выписав с разрешения деда из тетрадки все указания на клад Кудеяра, Морозов побежал в заводскую контору, взял расчет и уже на следующий день катил на поезде в Брянск.
Здесь ему удалось устроиться рабочим на Бежицкий рельсопрокатный завод. Для жилья он снял себе квартиру в селе Городище, в трех верстах от Брянска. Именно здесь, прямо за огородами крестьян, начинался лес, в котором высилось загадочное Чашино городище – пристанище легендарного Кудеяра, в котором был зарыт клад… Так говорилось в кладовой записи, хранившейся у старого казака.
Обжившись и осмотревшись, в последних числах мая 1893 года Морозов приступил к отысканию клада. Окрестные крестьяне, оказывается, давно знали предание о кладе Кудеяра, и у Морозова нашлось множество добровольных помощников.
О городище Чашин курган в народе издавна ходили многочисленные легенды. Предание рассказывало, что на старости лет Кудеяр из-под Орла отправился в Брянский уезд и поселился в Кривом лесу, находящемся верстах в пятидесяти от Брянска. В здешних местах он и скончался, оставив после себя около десятка становищ и городков, одно из которых – Чашино городище, с которым молва связывала множество таинственных явлений.
Однажды вечером крестьянская девочка проходила через городище и увидела над ним огненный крест. Испугавшись, девочка прибежала домой и рассказала домашним о своем видении, но, когда те прибежали на городище, крест уже исчез. Вспоминали и о свечах, горящих по ночам на Чашином кургане, многие слышали голоса, называвшие места, в каких следует искать клад.
Рассказывали, что в недрах городища скрываются подземелья с многочисленными комнатами, галереями и даже подземными конюшнями. В одном из подземелий, по преданию, хранился меч Кудеяра. Со стороны реки Десны вглубь городища вела замаскированная железная дверь, о существовании которой рассказывали многие свидетели, в прошлые времена лично ее видевшие. Одним из них был сельский священник, брат которого, Тимофей, стал одним из самых ревностных помощников Морозова. Он же отыскал в церковной летописи села Городище рассказ о местонахождении подземелий Кудеяра. По этим свидетельствам, дверь вела в подвал, находящийся под городищем, а от подвала шел подземный ход, выходящий к сельскому кладбищу. Другая дверь, из сосновых досок, имелась в западной части вала.
И вот на это-то загадочное место и пришел Иван Морозов со своими сподвижниками. Исследовав с помощью щупов поверхность городища, кладоискатели решили копать прямо в центре. Копая урывками, в свободное время, кладоискатели затратили на это две недели. На глубине в сажень (1,76 м) им начали попадаться кости животных и многочисленные черепки. Потом пошли, чередуясь, слои бересты и загадочной массы, которую Морозов определил как "конский помет" (вероятно, тростниковый настил). Затем, на глубине 7 метров, стали встречаться более интересные находки – тяжелый железный ключ, замок, топор (уж не магические ли это предметы, призванные "запирать" и защищать зачарованный клад?), фрагмент медного "пищеварительного" сосуда, два камня весом почти по пуду, к одному из которых была прикреплена металлическая пластинка с загадочными письменами. Наконец, кладоискатели натолкнулись на слой дубовых бревен, покрытых тремя слоями бересты. Бревна эти от времени подгнили и выглядели как бы вогнутыми внутрь. Глубина раскопа составила к тому времени уже более 8 метров. Работать становилось чрезвычайно трудно, очевидно, под бревнами находилась какая-то пустота, из нее в раскоп просачивался тяжелый газ, работавшие постоянно чувствовали головокружение, свеча то и дело гасла. Но призрак кувшинов с золотом и бочонков с серебром стоял перед глазами кладоискателей, заставляя их из последних сил ковырять землю заступом…
Но тут в дело вмешались "интеллигентные обыватели", возмущенные "хищнической раскопкой". По их жалобам на место раскопок явился становой пристав, и дальнейшие работы были строго запрещены. Огромный раскоп заложили досками и присыпали землей, чтобы кто-нибудь случайно не свалился в него. Крестьянам были строжайше запрещены все попытки дальнейших поисков клада.
Но Морозов не унимался. 25 июня 1893 года он подал в Императорскую Археологическую комиссию докладную записку, в которой просил разрешить ему продолжить раскопки кургана Чашино городище, расположенного на земле села Городище Супоневской волости Брянского уезда. При этом Морозов жаловался, что раскопки эти, которые он производил с целью отыскания клада, были приостановлены становым приставом. Однако Археологическая комиссия ответила на просьбу Морозова отказом. А затем на городище приехало несколько членов Орловской ученой архивной комиссии, которые долго изучали курган "в видах науки".
…Наступила осень. Рабочий Морозов, возвращаясь с завода к себе в Городище, устало месил сапогами осеннюю грязь. Моросил мелкий противный дождь.
У крыльца морозовской избы маячила какая-то серая фигура. Подойдя поближе, Морозов узнал своего напарника по раскопкам – Тимофея, брата сельского священника. В руках у него был какой-то длинный сверток.
– Вань, пошли быстрей к тебе, – зашептал Тимофей, – дело есть!
Морозов отпер дверь. Оба прошли в сени.
– Дверь запирай! – возбужденным шепотом командовал Тимофей.
Только когда все меры предосторожности были приняты, Тимофей выложил на стол свой загадочный сверток и принялся его разворачивать.
– Я сегодня на городище пробрался, – возбужденно бормотал он, – в ямину нашу не полез, а сбоку, со стороны реки, лаз старый раскопал… Вот, гляди…
На столе лежал стальной меч с рукояткой из карельской березы в медной оправе. По лезвию меча прихотливой вязью змеился золоченый узор.
– Меч, – выдохнул изумленный Морозов, – меч Кудеяра…
Ожившая покойница
Хуторянин Федор Гриценко, проснувшись, долго не мог прийти в себя. В одном нательном белье, почесывая волосатую грудь, он сидел, встряхивая всклокоченной головой, и таращился куда-то сквозь стену.
– Очумел, что ли? – проследив за его взглядом, недоуменно спросила жена. – Вставай же уже!
Федор покосился на глупую бабу – нет, ни хрена она не поймет. Ну как ей объяснишь, что видел только что Федор в тонком сне видение: явлено ему было, что в кургане, который находится близ их хутора, скрыт клад – большое богатство! У бабы волос долог, а ум короток, так и будет без толку зудеть. Скорей опамятоваться, да на улицу!
Часа два спустя Федора можно было увидеть у хаты казака Трофима Игнатенко. Стоя в кружке четырех хуторян-приятелей, он рассказывал им про свой сон.
– Верите ли, братцы – как наяву видел! – божился он.
Казаки глубокомысленно задумались.
– Про клад-то этот, в кургане, я еще от своего деда слышал, – подал голос Петр Тренога, – и от людей гул был… Нет, Федор, не зря тебе это привиделось – тут, братцы, нам указание дано!
– Точно, – поддержал товарища Трофим Игнатенко, – и я про клад разговоры слыхал. Копать надо!
– И откладывать нечего – нынче же ночью пойдем! – поддержал Трофима третий казак.
– Только, братцы, одним нам тут не справиться, – степенно вступил в разговор пожилой, опытный хуторянин Григорий Крамаренко, – поклажа та наверняка заклята. А надо нам позвать Петра Трофименко – он дока, зубы заговаривать может, он "знает". Без ворожца нам никак.
Пошли к Петру Трофименко.
– Что ж, братцы, – раздумчиво сказал "дока", выслушав рассказ хуторян, – дело это стоящее, надежное. Да только послушайте моего совета: забудьте вы про этот клад и не суйтесь даже туда!
– Это почему же? – опешили казаки.
– А потому. Возле того кургана, под горушкой, у дороги на Армавир, похоронена "ныпычатана Наталка" – покойница неотпетая. По ночам она из могилы выходит. С ней никакой силой справиться нельзя, и я не возьмусь. Ой, не ходите, не ходите, братцы!
Казаки вышли на улицу и заскребли в затылках.
– А нехай! – вдруг выкрикнул Петр Тренога. – Нехай! Однова живем! Тут клад, можно сказать, сам в руки дается, а мы какую-то Наталку бояться будем. Бог не выдаст, свинья не съест! Айда, хлопцы!
– Айда!
Треногу поддержали все, даже степенный Григорий Крамаренко, поколебавшись, присоединился к товарищам.
На закате казаки, вооруженные заступами, отправились на поиски клада. До кургана добрались, когда уже почти совсем стемнело. Благословясь, поплевали в ладони и принялись копать. Однако, на случай появления "Наталки", выставили часового – Григория Крамаренко.
Земля оказалась мягкой, и работа шла быстро. Вскоре кладоискатели уже стояли в яме глубиной почти в человеческий рост. Крамаренко с интересом посматривал в их сторону, ожидая, что вот-вот заступы глухо ударятся в бочки с золотом, как вдруг в темноте замаячила женская фигура в белом…
– Наталка!
Кладоискатели остолбенели. Нерастерявшийся Григорий Крамаренко схватил с земли горсть камней и принялся кидать их в привидение. Стоявшим в яме, помертвевшим от ужаса, казакам показалось, что камешки не летят, а бессильно падают прямо у ног Крамаренки. Меж тем "Наталка" продолжала грозно надвигаться. Вот она уже совсем близко… У Крамаренки перехватило от страха дыхание и отнялись ноги. Падая навзничь и теряя сознание, он успел расслышать, как "Наталка" хриплым мужским голосом растерянно закричала:
– Братцы, да вы что! Я же пошутил…
…Впавших в столбняк кладоискателей наутро вытаскивали из ямы всем хутором. После этого они еще три недели лежали больными, а фельдшер пытался привести их в чувство.
Эта история случилась в 1890 году, в Б-ском юрте Кубанской области. Позже выяснилось, что "дока" Петр Трофименко, мгновенно оценив рассказ про клад, попросту решил в одиночку выкопать сокровище, напугав товарищей историей про "ныпычатану Наталку". А когда те, невзирая на страшную легенду, все же пошли копать клад, "доке" ничего не оставалось, как самому нарядиться привидением…
По следам сгоревшего клада
Московская старина богата на легенды. Передаваясь из уст в уста, эти предания давно стали частью городского фольклора и подробно пересказаны в толстых фолиантах типа "Старой Москвы". Но почти все они относятся к прошлым векам – наше время скупо рождает легенды. Тем интереснее история, случившаяся в 1966 году в одном из московских дворов. Частью утратив подлинные и приобретя фантастические подробности, эта история давно стала легендой, хорошо известной многим коренным москвичам…
…После смерти скромно жившей старушки ее наследники первым делом постарались избавиться от матраса, на котором умирала бабушка. Матрас вынесли во двор и бросили в костер. И каков же был ужас незадачливых наследников, когда из лопнувшего от огня матраса начали вываливаться пачки новеньких десятирублевок, сгорая прямо на глазах!
На место события примчались корреспонденты "Известий". Так в этой газете появилась небольшая заметка под названием "Клад в огне". И пошла гулять по городу, обрастая слухами и фольклорными подробностями, байка о скупой старухе, сгоревшем капитале и оставшихся с носом наследниках…
У нас в одной компании как-то зашла речь об этом случае.
– А вы знаете, что я не только жил в этом дворе, но и сам был участником этой истории? – вдруг сказал один из собеседников.
Вот это да! "Ну-ка, ну-ка, поподробнее!" – тут же пристали мы к Андрею Н. – так звали нашего рассказчика.
– На самом-то деле владельцем клада была не старуха, а ее муж, – начал свой рассказ Андрей. – Мне было тогда шесть лет, и его я помню плохо. Жил он в нашем доме, во втором подъезде, часто болел, а весной 1966 года умер. Его вдова осталась жить на крошечную пенсию. Денег ей не хватало, и ее часто видели у церкви на Соколе или у Ваганьковского кладбища, где она стояла с протянутой рукой ("Известия" интерпретировали это так: "В округе она была известна как женщина набожная, знающая цену копейке"). От такой ли собачьей жизни, от другого ли, но к осени старушка тоже отдала богу душу.
А в серенький октябрьский понедельник утром молодой парень потащил по двору и выбросил на помойку старый облезший матрас, на котором поочередно кончили свою жизнь оба старика. В то время наши дома стояли прямо у края огромного оврага, на дне которого находился большой тарный склад. В конце двора стояли мусорные баки и небольшой голубой фургончик, где хранил свое имущество дворник, и за этот фургончик, в овраг, жители нашего двора выбрасывали всякий "крупногабаритный" мусор. Полетел туда и матрас…
Для нас, мальчишек, с посещения этих райских кущ за фургончиком начиналось тогда почти каждое гулянье. Здесь можно было найти массу полезных вещей – от стопки старинных книг с "ятями" до отличных ножек от венских стульев – превратив их в "винтовки", мы гоняли с ними по оврагу, играя в войну. Как-то раз мы здесь нашли даже более десятка пар новеньких офицерских погон. Нет нужды говорить, что в тот день все мальчишки нашего двора щеголяли в погонах.
В этот день за фургончиком валялся старый матрас. Он был пружинный, и на нем можно было прыгать. Если бы я знал, на чем я тогда прыгал!
К вечеру во двор вышли ребята постарше. Я помню только одного из них – его фамилия была Хлебников, и во дворе его звали просто Хлеб. За фургончиком заполыхал костер – любимое развлечение. Помню, я сам помогал его разводить. В это время меня позвали ужинать. А спустя полчаса, когда я уже сидел за столом и уныло уплетал ужин, вспоминая об оставленном костре, мы вдруг увидели, что во дворе начался переполох…
Позже выяснилось, что костер вовремя потушил сторож тарного склада. Испугавшись, что огонь буйно полыхавшего костра перекинется на его объект, он пришел сюда в сопровождении черной флегматичной собаки Динги. Рассказывали, что именно сторож первым увидел, как горят выпавшие из лопнувшего матраса пачки денег, и крикнув ребятам: "А ну, марш отсюда!", принялся гасить пламя.
Но это мы узнали уже потом. А пока столпившиеся во дворе люди оживленно обсуждали небывалое происшествие.
– Ты представляешь! – сообщили мне вернувшиеся с улицы родители. – Там, в матрасе, оказывается, был клад!
– Это в том, который лежал у фургончика? – невинно спросил я.
– Ну да!
– Так мы же прыгали на нем сегодня весь день!
Немая сцена.
Появилась милиция. Как позже написали "Известия", эта была опергруппа 124-го отделения во главе с младшим лейтенантом Г. Крыловым. Их взору предстала следующая картина: "Несколько подростков разгребали палками пепел затухающего костра. Крылов обратил внимание на клочок обгоревшей бумаги. Луч фонаря осветил 100-рублевую купюру. Больше ничего не было…"
Милиция ходила по двору, собирала деньги. Люди сдавали обожженные банкноты. Часть денег вернули ребята: "Ученики Сережа Кульшин, Вова Денисюк, Витя Хлебников, Юра Королев и другие деловито передавали им 25, 50 и 100-рублевые банкноты, слегка тронутые огнем. Сумма денег росла". Сколько денег сгорело, сколько разошлось по рукам – о том уже никто не узнает…
Вечером к нам зашла возбужденная соседка. "Вы только представьте, – говорила она, – я ждала мужа, хотела этот матрас себе на дачу забрать, одна-то я его не унесу. А этой пьяни все нет и нет! А если бы он вовремя пришел…" – "А наш Андрюшка на этом матрасе полдня скакал!" – в свою очередь сообщила мама. Обе женщины горестно вздохнули…
И было о чем вздыхать – в сгоревшем матрасе находилось около 10 тысяч рублей! По нынешнему курсу это составило бы 13–15 тысяч долларов. И сегодня от такой суммы вряд ли кто откажется, а уж в то время это были просто баснословные деньги.