Марине была ненавистна ее жизнь, родной поселок, люди, с которыми приходилось общаться. При первой же возможности она сбежала из дома. Но, как известно, Москва слезам не верит, и трудно здесь выбиться в люди, особенно если никто тебе не помогает. Молодая женщина была близка к самоубийству, когда ее подобрали на улице приветливые молодые люди. И теперь Марина – сотрудник таинственной всесильной Организации, которая зарабатывает деньги на психическом здоровье людей. И ради своей конторы она плетет интриги, разоблачает врагов, добывает информацию. Но следующее задание оказывается поворотным в ее судьбе…
Содержание:
Глава 1 4
Глава 2 8
Глава 3 11
Глава 4 15
Глава 5 18
Глава 6 21
Глава 7 25
Глава 8 29
Глава 9 33
Глава 10 36
Глава 11 39
Глава 12 43
Глава 13 45
Об авторе 48
Примечания 48
Светлана Успенская
Над пропастью во лжи
Том 1
***
Пробка кажется нескончаемой. Гневно сверкая стоп-сигналами, поток машин неудержимо течет по проспекту, все более уплотняясь, притираясь боками, чтобы вскоре, устало повизгивая сиренами, влиться в узкую горловину Садового кольца.
Я не знаю, как называется этот проспект. Он, конечно, большой и, несомненно, достоин того, чтобы выучить наизусть его название, которое я все же не помню. Серые, псевдопарижские дома с куцыми балкончиками, задавленные выхлопами и солью мертвые липы у подножия каменных монстров, слишком яркие, дисгармонирующие с общим серым тоном города вывески частных магазинов – и люди… Серая торопливая масса молчаливо течет к метро, такая многоликая и такая одинаковая в каждом своем атоме, в каждом отдельно взятом лице.
Больше семи лет живу в этом городе, а все еще никак не могу привыкнуть к огромности, чудовищности, гипертрофированности противоестественного мегаполиса.
Шофер озабоченно косится в мою сторону, точно хочет что-то сказать. Его зовут Володя. Да, по-моему, Володя… Но я не уверена, нет. Я не уверена, что, пока меня не было, его не заменили кем-нибудь другим, более удобным. Более контактным, менее разговорчивым, менее аберрированным – все же шофер офицера по особым поручениям поневоле посвящен в тайные дела нашей Организации куда глубже, чем это рекомендовано особым отделом для служащих категории D…
Его лицо сложно выделить в толпе, и описать его не представляет особой трудности – точка, точка, запятая…
Он хочет заговорить, но никак не решится. Еще во время встречи в аэропорту он слегка удивил меня какой-то непривычной ликующей суетливостью.
Я закрываю глаза, откидываюсь на сиденье. Механически прокручиваю в уме утомительный двенадцатичасовой перелет через океан, последние две недели в Блэкуотере, США. И вдруг резко спрашиваю:
– Вы хотите что-то сказать?
Шофер оборачивается, успевая одновременно левым боком оттереть особенно бойкий автомобиль, что лезет прямо перед нашим бампером в узкое полуметровое пространство между машинами.
– Марина Леонидовна, вы еще не сказали, как вам новая лошадка.
Веселые лучики морщинок разбежались вокруг глаз. Глаза у него голубые, живые, с черной точкой бдительного зрачка. Да, по-моему, его действительно зовут Володя, я не ошиблась.
– Новая лошадка? – не понимаю я.
Недоуменно оглядываю салон. Действительно, кажется, новая: новые кожаные сиденья, угодливо принимающие форму усталого тела, тонированные стекла, и потом еще цвет…
– Старую "Волгу" отдали завхозу, а вам решили выделить эту Красавицу. – Володя гордится новой машиной, как будто это его персональный автомобиль. – Недурная лошадка? – повторяет он хвастливо. – Сто пятьдесят лошадей, инжекторный движок, гидроусилитель руля, амортизаторы "Монро"…
Пока он перечисляет технические подробности, я, чтобы сделать ему приятное, раздвигаю губы.
Надо сказать, обязательный в нашей Организации "тренинг счастливой улыбки" я закончила с оценкой "отлично". У меня были лучшие успехи в группе – пять баллов за искренность, пять за гармоничность, четыре – за умение пользоваться полученными навыками. Вообще, люди говорят, что у меня положительная улыбка. Я пользуюсь ею на полную катушку. Включаю в случае необходимости невидимый тумблер в мозгу, персонально ответственный за искренность выражения, и люди покупаются -оттаивают, проникаются доверием, тепленькими идут ко мне в руки… В конце концов, улыбка – это всего лишь обыкновенное сокращение лицевых мышц, и не стоит ему приписывать того особого значения, на которое так любят упирать романисты и психологи.
Включаю улыбку для Володи. Тот польщенно усмехается в ответ. Он гордится новой машиной, гордится тем, что ее доверили ему, гордится, наконец, мной, своим шефом.
– …Ваш статус в последнее время настолько повысился, что вас просто обязаны были обеспечить… Это мне сам управляющий хозяйством сказал, – сообщает он. Думает, что мне будет приятно. Мне приятно – только чтобы ему стало приятно.
Машина резко виляет вправо, шофер ловко выруливает в узкий просвет между замешкавшимися машинами, отчаянно тормозит, когда этот просвет опасно сужается через несколько метров, и – точно вписывается в образовавшееся на долю секунды пространство. От резкого торможения тошнота подкатывает к горлу.
– Видите, какая маневренная? – хвастается Володя. – А какие тормоза мягкие, а?..
Киваю.
– Ну, как там Блэкуотер? Как там Америка? – через минуту интересуется он.
Включаю улыбку. Любопытно, он спрашивает об этом по личной инициативе или по инструкции особого отдела?
– Чудно! – на всякий случай отвечаю коротко. – Все было просто замечательно.
– Покажете орден, а, Марина Леонидовна? – просит он, на долю секунды поворачивая грубо вытесанную голову на основательной шее, красной и жилистой.
Достаю из сумочки небольшую коробку, протягиваю ему.
Несколько секунд он разглядывает ее, а потом с разочарованным вздохом возвращает сокровище обратно. Произносит, но тщательно, тщетно маскируя свое разочарование:
– Это и есть "Золотой Дэн"?
– Да, это и есть "Золотой Дэн", – повторяю я со сдержанной гордостью, – высший орден Организации.
– А он действительно золотой? Из чистого золота?
– Нет, напыление, – усмехаюсь углом рта и по-свойски замечаю: – Но, честно говоря, мне пришлось писать чистым золотом, чтобы его заработать.
Машина сворачивает в переулок к офису.
– Здорово, – констатирует Володя из вежливости. – Слышал я, что такие штуки есть только у двоих в нашей организации. У директора Горелика и его зама. А теперь еще и у вас…
– Да, теперь еще и у меня, – со сдержанной гордостью подтверждаю я. – И у меня тоже…
"Золотой Дэн" действительно есть только у двоих – у начальника Московского Центра Сенсологической Церкви Степана Горелика и У его зама Игоря Шаньгина. Горелику орден дали за внедрение нашей Организации в России, Шаньгину – за построение разветвленной сети региональных отделений в крупных городах. Мне же – за финансовый кризис 1998 года.
Двадцать четыре месяца решался вопрос о присвоении звания, и после напряженной закулисной борьбы на заседании Всемирного Совета Церкви наконец было принято решение вручить его представительнице из России. А ведь за него боролись лучшие сенсологи Соединенных Штатов, Канады, Австралии, Китая и Франции… Но достался орден мне. С формулировкой – "За грандиозный финансовый вклад в развитие Церкви".
"Золотого Дэна" может присудить только центральное управление Организации в Блэкуотере, США, а "Серебряного" и "Бронзового" – региональные отделения вроде нашего, Московского… Получить такую высокую награду в мои неполные двадцать семь лет – очень и очень неплохо!
Поднялись раздвижные ворота, автомобиль неторопливо перевалил через врытый в землю горизонтальный рельс и мягко вкатился во двор.
– Когда домой, Марина Леонидовна? – заботливо произносит Володя. – Вы же только что с самолета, вам надо отдохнуть.
– Я еще поработаю, – оборачиваюсь я на его слова, – до десяти вечера ты свободен.
– Спасибо, – отвечает он. – Тогда я домой отлучусь, поужинать. А потом отвезу вас, куда скажете.
Включаю улыбку, вхожу в офис. Охранники шутливо берут под козырек.
– С возвращением, Марина Леонидовна! Как все прошло?
– Спасибо, чудесно!
И вот я иду по пронзительно светлым коридорам Центра, отвечаю на приветливые улыбки сотрудников, киваю на ходу, изредка притормаживаю, чтобы обменяться быстрым рукопожатием, – и меня неожиданно охватывает привычно-странное чувство.
Узкий светлый коридор, обшитый светлыми панелями, впереди – сияющий свет ламп… Я лечу мимо дверей со строгими табличками, мчусь так, что потоком ветра сдувает волосы со лба и они полощутся за спиной, как торжественный стяг неизвестной державы, лечу, чтобы на изгибе коридора резко остановиться в неожиданной растерянности – куда бежала, куда летела, куда мчалась? И главное – зачем?
Бесконечно длинный, с низким потолком коридор нашего Центра – словно огромная материальная метафора всей жизни. Задыхаясь, мы бежим по нему, изо всех сил двигая локтями, обдуваемые ветром времени, отталкивая параллельно спешащий люд, чтобы потом, в самом конце, на изгибе бесконечного коридора, в тупике, образованном светлым холлом и прокуренной лестницей, растерянно остановиться и спросить себя – зачем, для чего? Почему?
Я-то знаю ответы на эти вопросы. Лично для меня они решены раз и навсегда, как и для всех остальных членов Организации. Уж я-то не остановлюсь в оторопи, не поползу вниз по стенке, охваченная ужасом перед бессмысленностью собственного существования. Я знаю, зачем живу. И знаю, как жить правильно, рационально, счастливо!
Дверь моего кабинета приоткрыта. Странно…
Толкаю податливую створку. Ноздри щекочет острый запах краски. Несколько человек – мальчики и девочки в заляпанных робах – возятся в кабинете, шаркая по стенам матерчатым валиком.
– Здравствуйте, Марина Леонидовна! – хором.
И смущенно застыли, боясь меня обрызгать. Я чувствую, что своим приходом разрушила хрупкое дружественное единение, обычно возникающее во время совместной работы.
– О, я только хотела взять бумаги… – Извиняясь, включаю улыбку.
– А ваши вещи унесли, – улыбается симпатичный паренек лет двадцати, с веснушчатым смешливым лицом. Очевидно, он здесь за главного. – В другой кабинет.
Хмурюсь недовольно. Невиданное дело, чтобы кто-либо из членов Организации категории D касался бумаг офицера по особым поручениям! Конечно, секретные материалы хранятся в несгораемом сейфе, но все же… А вдруг какая-нибудь пустячная бумаженция или дурацкий черновик затерялись в кипе бюрократической макулатуры? Подобная мелочь может любопытному человеку приоткрыть тайные планы Организации, вывести его на скрытый след. А ведь среди низшего персонала еще имеются незакаленные индивидуумы, легкая добыча любопытных, падких до сенсации журналюг. На бреющем полете они стаями барражируют вокруг Центра, питаясь отбросами и падалью, как горные грифы. Барражируют пока безуспешно, но кто знает…
– Вам выделили новый кабинет на первом этаже, рядом с боссом, – продолжает веснушчатый, с щенячьим восторгом глядя на меня. И робко просит: – Марина Леонидовна, а можно взглянуть на вашего "Золотого Дэна"? Хоть одним глазком!
Вынимаю из сумки коробочку с орденом. Пространство вокруг меня освещается вспышками счастливых улыбок.
– Здорово! – Желтоватая звезда тускло сияет у меня на ладони.
Каждый из этих юных мечтателей грезит о такой же. Каждый из них в уме примеряет к себе ее золотые лучи. Они не знают, каким адским трудом достался мне ее мерклый, искусственный блеск. Они не знают, что во имя ее необходимо сначала отказаться от себя, растоптать свое эго, продать его по дешевке, а потом вновь купить с оптовой скидкой, за бесценок… И так все дни напролет – от начала века и до скончания его, от первых лучей утренней зари до ее усталого вечернего накала, до последнего прощального вздоха, до предсмертной судороги, до темного туннеля в небытие… Дерзайте, ребята! И ваша ладонь когда-нибудь просияет янтарными лепестками фальшивого "Дэна"!
***
Новый кабинет поражает размерами. Огромная полупустая комната, торжественно-холодная, как ледяной дворец. Обвожу помещение тревожным взглядом – и мгновенно успокаиваюсь: в углу возвышается знакомый сейф серо-стального цвета. Двухтумбовый стол. Дубовые книжные полки едва наполовину заполнены фундаментальными трудами основателя Организации Дэна Гобарда и томами пространных комментариев к ним. Мой прошлый кабинет был ужасно тесным, и я не могла позволить роскошь иметь под рукой полное собрание сочинений великого Классика. Приходилось заказывать необходимые книги в библиотеке.
Новая служебная машина, новый кабинет… Думаю, не надо объяснять, что это значит: мой личный статус в нашей Организации повысился многократно. Просто взмыл вверх, как баллистическая ракета сразу после старта. Возможно, мне уже присвоили высшую категорию для служащих, категорию А…
Требовательно верещит телефон на столе.
– Ну, как устроилась? Нравится? – Это Горелик, мой могущественный и всевластный босс. Видно, охрана на входе уже отрапортовала о моем появлении.
– Только что вошла, еще не отдышалась, – бодро произношу я.
Интересно, как мне теперь следует разговаривать с ним? Как с равным – пожалуй, рано. С легким оттенком почтительности? С ноткой умелого пренебрежения? Тоном всезнающего сарказма?
– Зайди, когда освободишься. – Металлические нотки в голосе шефа призывают к немедленному исполнению. Это означает, что есть неотложная работа, сложная работа – как раз для меня. Отлично! Люблю тяжелые задания. Чем тяжелее, тем лучше – чтобы голова была доверху забита проблемами и не оставалось сил на пустые раздумья.
Но кто мог подумать, что задание окажется таким тяжелым…
***
Горелик нервно расхаживает по кабинету. Его новые, еще не разношенные ботинки жалобно попискивают при каждом шаге.
– Дело будет слушаться в Замоскворецком межмуниципальном суде… Какие у нас шансы его выиграть?
– Никаких! – Откровенность – мать глупости, но в данном случае даже эта сомнительная мать лучше, чем несбыточные обещания.
– Ты меня не радуешь. Потеряла хватку? Загордилась?
Включаю улыбку. Босс слегка на взводе, пусть выпустит пар.
– Нам не выиграть процесс в одиночку, – расшифровываю свой категоричный ответ.
В темных живых глазах напротив читается неподдельный интерес. Я сделала шахматный ход, передвинула пешку на доске. Теперь его очередь отвечать, выстраивая стройную линию обороны, которая в конце игры закончится хитроумно подстроенной ловушкой. И он послушно проглатывает предложенную наживку.
– Что значит "в одиночку"? Что ты предлагаешь?
– Необходимо шире трактовать иск. Не нам одним наклеили ярлык деструктивной секты. Последователи Муна, кришнаиты, братство Виссариона… Чем больше нас будет, тем больше шансов на победу!
– Почему? – спрашивает он недоуменно.
Не понимает – это хорошо. Однако не буду с готовностью вкладывать ему в рот наживку. Пусть хотя бы потянется за ней губами…
– Это мое предложение. – Молчу.
– Не лучшее твое предложение, – раздраженно ворчит он.
Входит вызванный для экстренного совещания заместитель Шаньгин, серый кардинал нашей Организации. Отключает сотовый телефон, чтобы звонки не мешали разговору, от которого, без преувеличения, зависит наша судьба. Если в случае неблагоприятного исхода процесса стремительный рост ячеек Церкви по стране затормозится, неприятности нас ждут грандиозные! Блэкуотер не прощает ошибок… Правда, мне лично, скорее всего, ничего не будет. Я – лицо не ответственное, номер "дцатый" в Московской империи, шестеренка в огромной, слаженно движущейся машине, я – хорошо смазанный, бешено вращающийся шарикоподшипник в ее колесной оси. От меня зависит многое, но не все, – так кажется им. Но так не кажется мне!
– Она предлагает объединиться, – объясняет Шаньгину босс.
Тот морщится, брезгливо поджимая губы. Любое мое предложение он встречает в штыки. Не потому, что предложение неудачное, – потому, что между нами давным-давно возникла стойкая неприязнь. Еще с тех времен, когда он пытался за мной ухаживать, а я "мягко" ответила ему, что секс только портит рабочие отношения между людьми. Отказа он мне не простил.
– Наша милейшая Мариночка забыла прекрасную русскую поговорку "скажи мне, кто твой друг, я скажу, кто ты". Подобная компания запачкает нас больше, чем самая отборная грязь. Братство Виссариона, кришнаиты, муниты… Да у любого судьи волосы встанут дыбом от одних этих одиозных названий, а алчные журналисты начнут грызть нас, как изголодавшиеся шакалы.
Вы совершенно правы, Игорь Петрович! – Я с открытым забралом принимаю удар. – А теперь представьте… Судебный процесс, адвокаты, пресса… Ужасные подробности всплывают в ходе допроса свидетелей: кришнаиты подвергают своих адептов пыткам, голоду, унизительной работе, в "Богородичном Центре" людей заставляют отказываться от семьи, в "Белом Братстве" насилуют несовершеннолетних… И на этом фоне оголтелых фанатиков – наша философия духовного совершенства, наши курсы, наши сотрудники – улыбчивые, рассудочные, в строгих костюмах, с четкими формулировками на устах… Судья думает увидеть узколобых изуверов, которые в молитве исступленно стучат лысиной по паркету, а видит лишь приятных людей, желающих помочь обществу. Он будет приятно удивлен. И даже если процесс не будет выигран, наша Организация изрядно обелится.
– Предлагаешь сыграть на контрасте? – До босса наконец доходит. – Недурная идейка. А, Игорь?..
Шаньгин морщится. Его обледенелая физиономия выглядит кисло. Идея действительно удачная, что и говорить, но ему неприятно, что она исходит от меня, а не от кого-нибудь другого. Однако он вынужден согласиться. Мокрые узкие губы неохотно выдавливают:
– Можно попробовать.
У Горелика будто гора свалилась с плеч. Он произносит внезапно отвердевшим, четко поставленным голосом:
– Расширенное совещание по этому вопросу завтра в десять… Марина, подготовь свои предложения в виде доклада. Мы пригласим ребят из службы безопасности и особого отдела, но общее руководство будет возложено па тебя. Твоя идея – тебе и карты в руки…
Выхожу из кабинета. Шаньгин зло косится мне вслед. Его взгляд словно выжигает пятно у меня между лопатками, и даже после того, как дверь с пистолетным треском захлопывается, посередине спины долго держится горячая точка.
Итак, после трансатлантического перелета отоспаться не получится. А жаль… Сейчас мне, как никогда, необходима светлая голова и ясный ум. Слишком многое поставлено на карту.