Ковач промолчал. Эйс Уайетт стоял на пороге в двубортном пальто из верблюжьей шерсти, похожий на Капитана Америка . Квадратная челюсть, белозубая улыбка, весь напомажен, как распорядитель шоу.
- Неужели Эйс действительно пользуется косметикой? - сквозь зубы процедил Типпен. - Я слышал, что он красит ресницы.
- Вот что случается, когда попадаешь в Голливуд, - заметил Элвуд.
- Я бы согласилась на такое унижение, - ехидно сказала Лиска. - Тебе известно, сколько денег он огреб за этот фильм?
Типпен затянулся сигаретой и выпустил дым. Ковач посмотрел на капитана Эйса Уайетта сквозь голубоватую пелену. Какое-то время они работали в одной бригаде. Казалось, это было сто лет назад. Он как раз перешел из отдела ограблений в отдел убийств, а Уайетт уже тогда стал легендой и метил в звезды. Сделав карьеру в полицейском департаменте и оставаясь капитаном в отделе убийств, он стал сниматься на телевидении в полудокументальном сериале "Время преступления", имевшем общенациональный успех.
- Ненавижу этого типа. - Ковач взял стакан бренди и выпил залпом, забыв, что его нельзя смешивать с болеутоляющим.
- Завидуешь? - усмехнулась Лиска.
- Кому? Этому мудаку?
- Не пыжься, Коджак . Ты такой же мудак, как любой из здесь присутствующих.
Ковачу внезапно захотелось очутиться где угодно, только не здесь. Какого черта он сюда пришел? Он едва не заполучил сотрясение мозга и имел отличный предлог для того, чтобы пойти домой. А впрочем, что ему делать в пустом доме с пустым аквариумом в гостиной? Все рыбы погибли от голода, когда Ковач семьдесят два часа подряд занимался делом Сжигателя, а новыми он обзавестись не успел.
Присутствовать на вечеринке в честь Эйса Уайетта означало быть таким же мазохистом, как те женщины, с которыми встречался Типпен. "Когда компания Эйса освободит дверь, - подумал Ковач, - можно будет? пробраться сквозь толпу, выскользнуть потихоньку и пойти в бар, где тусуются копы из пятого участка. Им наплевать на Эйса Уайетта".
Как только он принял это решение, Уайетт заметил его, приветствовал ослепительной улыбкой и направился к нему в сопровождении квартета прихлебателей. По пути он пожимал руки, хлопал кого-то по плечу и был похож на папу, раздающего благословения;
- Коджак, старый боевой конь! - заорал он, перекрывая шум, и стиснул руку Сэма.
Ковач поднялся со стула. Пол закачался у него под ногами - следствие недавнего удара доской или смеси алкоголя с лекарством, но только не радости по случаю проявленного Уайеттом внимания. Кретин назвал его Коджаком, а он ненавидел это прозвище. Те, кто знал Сэма, называли его так специально, чтобы позлить.
Один из прихлебателей подкрался с "Полароидом", и вспышка едва не ослепила Ковача.
- Для альбома, - объяснил фотограф - субъект лет тридцати с лоснящимися черными волосами и ярко-голубыми глазами, похожий на персонажа мыльной оперы.
- Я слышал, у тебя новый трофей, - с усмешкой продолжал Уайетт, кивнув на злосчастную скобку-бабочку. - Завязывай, пока ты в чести и пока у тебя еще есть голова на плечах.
- Завяжу через семь лет, - отозвался Ковач. - Меня ведь не ждут в Голливуде. Кстати, прими мои поздравления.
- Спасибо. Успех в общенациональном сериале меняет многое.
"Особенно в банковском счете", - подумал Ковач, но промолчал. У него не было пристрастия к сшитым на заказ костюмам и еженедельному маникюру. Он был простым копом и хотел всегда им оставаться. В отличие от Эйса, который всегда был готов положить глаз на то, что блестит ярче, и не упускал ни единого шанса за это ухватиться.
- Рад, что ты смог прийти на вечеринку, Сэм.
- Я - коп и всегда рад бесплатной жратве и выпивке.
Уайетт уже рыскал глазами в поисках более значительного объекта для рукопожатия. Прихлебатель привлек его внимание к телекамере, и улыбка Эйса стала ярче на пару сотен ватт.
Лиска вскочила со стула, как чертик из табакерки, и протянула руку, прежде чем Уайетт успел двинуться с места.
- Никки Лиска, отдел убийств, - представилась она. - Рада с вами познакомиться. Я наслаждаюсь вашим фильмом.
Ковач покосился на нее.
- Моя напарница, - объяснил он. - Блондинка с непомерными амбициями.
- Везучий ты, старый черт, - добродушно ухмыльнулся Уайетт.
- По-моему, ваша идея усиления связи между населением и полицией с помощью телевидения и Интернета просто блестяща, - заявила Лиска.
Уайетт просиял.
- Американская культура - мультимедийна, - громко произнес он, когда брюнетка-тележурналистка в красном блейзере подошла к нему с микрофоном. Ковач неодобрительно посмотрел на Лиску.
- Может быть, он даст мне работу технического консультанта, - с озорной усмешкой сказала она. - А потом, глядишь, я стану консультантом в фильмах Мела Гибсона.
- Ладно, я схожу в сортир.
Ковач стал пробираться сквозь толпу пришедших выпить и закусить куриными крылышками и жареным сыром за счет Эйса Уайетта. Половина присутствующих никогда с ним не встречались и тем более не работали, но с радостью праздновали его уход в отставку. Впрочем, за бесплатную выпивку они бы праздновали даже день рождения сатаны.
Остановившись у задней стены, Ковач окинул взглядом сцену, которой придавали сюрреалистический облик рождественские украшения в свете ламп тележурналистов. Море людей, причем большая часть лиц ему знакома - и все же он ощущал одиночество и пустоту. Пожалуй, лучше уйти, а то с таким настроением недолго нарваться на драку.
Лиска не отходила от компании Уайетта, пытаясь завести знакомство с главным прихлебателем. Уайетт отошел, чтобы пожать руку привлекательной, серьезной на вид блондинке, чье лицо показалось Ковачу смутно знакомым. Уайетт положил ей руку на плечо и что-то говорил на ухо. Элвуд подчищал буфетную стойку. Типпен пытался флиртовать с официанткой, которая смотрела на него так, словно вступила ногой в нечистоты.
Это была последняя возможность сбежать, пока его не хватились. Потом они смогут только подумать:
"Где Ковач? Ушел? Вот чудак - упустил бесплатное пиво!"
Он направился к двери, но его остановил знаковый пьяный голос:
- Эйс был лучшим копом из всех, кого я знал! Тот, кто так не думает, пускай выйдет и поговорит со мной! Я бы с радостью отдал Эйсу Уайетту мои чертовы ноги!
Пьяница сидел в инвалидном кресле на колесах, стоящем на верхней из трех узких ступенек к бару. Он смело мог бы пожертвовать своими ногами, так как они были бесполезны уже двадцать лет. От них остались только кости и атрофированные мышцы. Зато туловище старика было достаточно плотным, а лицо - красным и одутловатым.
Ковач покачал головой и шагнул к креслу.
- Никто с тобой не спорит, Майки, - сказал он. Майк Фэллон посмотрел на него, не узнавая. В его глазах блестели слезы.
- Эйс - герой! Не вздумай мне возражать! - Он сердито указал рукой в сторону Уайетта. - Мне нравится этот парень! Я люблю его, как сына!
На последнем слове голос старика дрогнул, а лицо исказилось от внутренней боли, которая не имела отношения к количеству виски, поглощенного им за последние несколько часов.
Ослепительная улыбка сбежала с лица Уайетта, когда левая рука Майка легла на колесо кресла. Ковач прыгнул, но опоздал на какую-то долю секунды.
Кресло покатилось по ступенькам, и Майк Фэллон рухнул на пол, как мешок с картошкой.
Ковач оттолкнул какого-то пьяного и подбежал к старику. Толпа изумленно следила да происходящим. Уайетт стоял футах в десяти и, нахмурившись, смотрел на Майка Фэллона.
Ковач опустился на одно колено.
- Ну-ка, Майки, перевернись. Ты опять перепутал свое лицо с задницей.
Кто-то поставил кресло на колеса. Старик перевернулся на спину и сделал жалкую попытку сесть, напоминая при этом вылезшего на берег тюленя. По его Щекам текли слезы. Парень из отдела ограблений подхватил его с одной стороны, а Ковач - с другой; вдвоем они усадили Фэллона в кресло.
Зрители отвернулись, чтобы не смущать старика. Ковач тоже опустил голову, он предпочел бы не видеть его унижения.
Сэм знал Майка Фэллона с первого дня службы.
Впрочем, тогда все копы в Миннеаполисе знали Железного Майка. Они следовали его примеру и его приказаниям; когда его ранили и он остался калекой, многие из них плакали как дети. Но видеть Майка сломленным душевно было невыносимо. Ковач положил руку на плечо Фэллона:
- Пошли, Майк. Уже поздно. Я отвезу тебя домой.
- С тобой все в порядке, Майк? - осведомился Эйс Уайетт, наконец подойдя к ним.
Фэллон протянул ему дрожащую руку, но не смог поднять взгляд, даже когда Уайетт взял ее.
- Я люблю тебя, как брата, Эйс, - заговорил он хриплым голосом. - Как сына. Даже еще сильнее. Ты знаешь, я не слишком боек на язык…
- Тебе не нужно ничего говорить, Майк.
Старик прикрыл лицо дрожащей рукой. Брюки его были мокрыми.
Краем глаза Ковач увидел, как к ним, словно стервятники, подкрадываются репортеры.
- Я прослежу, чтобы Майк добрался домой, - сказал он Уайетту. Тот кивнул:
- Спасибо, Сэм. Ты хороший парень.
- Я обычный придурок, которому некуда девать свое время.
Блондинка исчезла, но брюнетка с телевидения снова подошла к Уайетту.
- Это тот самый Фэллон, который стал инвалидом после убийства Торна в семидесятых?
Черноволосый прихлебатель появился, как джинн из бутылки, и отвел брюнетку в сторону, с серьезным видом шепча ей что-то на ухо. Уайетт повернулся к репортерам и махнул рукой:
- Всего лишь неприятный инцидент, ребята. Продолжим веселье.
Ковач посмотрел на плачущего старика в инвалидном кресле.
"Продолжим веселье…"
Глава 2
- Думаешь, я наняла на ночь приходящую няню только для того, чтобы отвозить домой пьяного? - проворчала Лиска. - Как будто мне было недостаточно таких развлечений, когда я была патрульной.
- Перестань ныть! - приказал Ковач. - Кто тебе мешал отказаться, напарник?
- И выглядеть скверно перед мистером Слугой Общества? Надеюсь, он обратил внимание на мою самоотверженность и вспомнит о ней, когда я обращусь к нему с просьбой о работе.
- Выглядит так, словно ты собираешься ассистировать ему кое в чем другом.
Лиска хлопнула его ладонью по руке, стараясь сохранить серьезность.
- Вот еще! За кого ты меня принимаешь?
- Вопрос в том, за кого он тебя примет.
- Мистер Уайетт ни о чем таком не думает.
- Это уж точно!
Лиска притворилась недовольной:
- Тогда он наверняка "голубой".
- Очевидно.
Несколько кварталов они проехали молча. Дворники счищали снег с ветрового стекла. Ковач включил обогреватель, в салоне стало тепло, и это усилило запах мочи. Майк Фэллон храпел в углу на заднем сиденье.
- Ты с ним работал? - спросила Лиска, кивнув в сторону пассажира.
- Когда я поступил на службу в полицию, все работали с Железным Майком. Он всегда делал больше, чем требовал от него долг. "Так надо", - говорил Майк. По-видимому, это и значит быть настоящим копом. Он получил пулю в позвоночник. Почему-то такое не случается с бездельниками, которые просто отсиживают рабочее время до пенсии.
- Справедливости на свете не существует, - вздохнула Лиска.
- Какая новость! По крайней мере, он смог прикончить подонка, который в него стрелял.
- Это было дело об убийстве Торна?
- Ты его помнишь?
- Я тогда была ребенком, Мафусаил!
- Двадцать лет назад? - фыркнул Ковач. - Наверное, ты тогда просто была слишком занята, гуляя с капитаном футбольной команды.
- С кэтчером, - поправила Лиска. - И позволь заметить, руки у него были что надо.
Уголки рта Ковача дернулись в усмешке.
- С тобой не соскучишься, Колокольчик.
- Кто-то же должен тебя веселить. Ты слишком поддаешься настроению.
- Кто бы говорил!
- Так что это за история с Торном?
- Билл Тори был обычным патрульным копом. Я его не знал - в то время я был новичком. Тори жил в районе старой Западной школы, где тогда проживало много копов. Майк в тот вечер патрулировал район, и ему показалось, что в доме Торна что-то неладно. Он позвонил, а потом поднялся туда.
- Ему следовало дождаться подкрепления.
- Да, это была его основная ошибка. Но машина Торна стояла на месте, да и по соседству жило полно копов. Короче говоря, в дом Торна залез один бродяга-разнорабочий и изнасиловал его жену. В тот вечер Торн дежурил, но заехал домой за чем-то. Парень успел найти его револьвер, выстрелил в Торна и убил его наповал. Тут-то и появился Майк. Парень снова выстрелил. Майк выстрелил в ответ и прикончил его, но сам был тяжело ранен. Эйс Уайетт тогда жил в доме напротив. Жена Торна позвала его, и он оказал Майку первую помощь. Сумел остановить кровотечение еще до приезда "Скорой".
- Это объясняет его сегодняшнее поведение - да и поведение Майка тоже, - задумчиво произнесла Лиска.
- Да. - Ковач снова помрачнел. - По крайней мере, отчасти.
Между Железным Майком Фэллоном и теперешним жалким алкоголиком было мало общего. Но в жизни тех, кто избрал профессию полицейского, такие истории нередки.
Когда машина затормозила у дома Фэллона, старика вырвало на пол. Ковач застонал и стукнулся лбом о рулевое колесо.
Лиска открыла дверцу и посмотрела на него.
- Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Учти: не стану это убирать, напарник!
* * *
Снаружи дом выглядел таким же маленьким и аккуратным, как и соседние дома, но внутри все было по-другому. Жена Фэллона умерла от рака несколько лет назад, и теперь он жил здесь один. В доме пахло старостью и жареным луком. Количество мебели в комнатах было сведено к минимуму, чтобы освободить путь для инвалидного кресла Майка. Предметы обстановки являли собой причудливую смесь старья и последних достижений современности. Например, в центре гостиной лицом к цветному телевизору стояло массажное кресло с регулируемой спинкой и подставкой для ног - подарок бывших сослуживцев. Зато кушетка была реликтом семидесятых годов. Столовая выглядела так, словно ею не пользовались лет двадцать, и, очевидно, пребывала в таком же состоянии, в каком оставила ее покойная миссис Фэллон, если не считать бутылок на столе.
Почти всю спальню занимали две стоящие рядом кровати: одна была завалена одеждой, другая - скомканными простынями и одеялами. Грязное белье лежало на полу, возле наполненной доверху корзины. На ночном столике стояла бутылка бурбона "Мейкерс Марк" и стакан в форме динозавра Барни. В другом конце комнаты находился комод покойной жены, уставленный семейными фотографиями, половина которых лежала лицом вниз.
- Мне так стыдно… - бормотал Майк, когда Ковач укладывал его в кровать.
Лиска нашла пустую бельевую корзину и убрала разбросанную одежду, наморщив нос, но не жалуясь.
- Брось, Майк, - отозвался Ковач. - Со всеми такое случается.
- Господи, я описался!
- Ничего страшного.
- Где ты сейчас работаешь, Сэм?
- В отделе убийств.
Фэллон разразился хриплым пьяным смехом.
- Неплохо для бывшего патрульного.
Ковач вздохнул и выпрямился, его взгляд скользнул по фотографиям на комоде. У Фэллона было два сына. Младший, Энди, тоже стал копом и какое-то время работал в отделе ограблений. Придавая нормальное положение лежащим лицом вниз снимкам, Ковач обнаружил, что на всех изображен Энди. Красивый, крепкий парень. На одной из фотографий он был в бейсбольной униформе, а на другой - в полицейской. Этот снимок сделали после окончания полицейской академии. Радость и гордость Майка Фэллона - сын, продолжающий семейную традицию…
- Как поживает Энди?
- Он умер, - буркнул Фэллон. Ковач резко повернулся:
- Что?!
Фэллон опустил голову. При свете лампы он выглядел совсем хилым, а его кожа была бледной и сморщенной, как пергамент.
- Умер для меня, - тихо сказал он, потом закрыл глаза и впал в забытье.
* * *
Последние слова Майка Фэллона преследовали Ковача всю обратную дорогу в бар "Патрик", куда он подвез Лиску. Высадив ее, Ковач поехал по пустым заснеженным улочкам в сторону от центра к своему убогому району.
Корни старых деревьев на бульваре искорежили обочины, как землетрясение - скоростную магистраль в Лос-Анджелесе. Дома налезали один на другой - высокие многоквартирные здания и жалкие развалюхи. Одна сторона улицы была занята машинами, другая освобождена для уборки снега.
Дом по соседству с тем, где жил Ковач, был украшен к Рождеству сверху донизу. Казалось, он вот-вот обрушится под грузом разноцветных ламп. На крыше стояли фигуры Санта-Клауса и северного оленя, второй Санта помещался на трубе, а третий - на лужайке, в двух футах от волхвов, собирающихся посетить младенца Христа в яслях. Весь двор был залит светом.
Подойдя к своему дому, Ковач отпер дверь и шагнул внутрь, даже не утруждая себя возней с выключателем - света из соседнего здания было вполне достаточно. Его жилище чем-то напоминало дом Майка Фэллона - здесь тоже было минимальное количество мебели. Последний развод оставил Ковача почти ни с чем, и он не стал восполнять потери. Брошенному человеку многого не требуется. За последние пять лет его самым крупным приобретением был аквариум - жалкая попытка наполнить свой дом хоть какими-то живыми существами.
Здесь не было семейных или детских фотографий. К чему выставлять напоказ два неудачных брака? От них остались только скверные воспоминания - и дочь, которую Ковач не видел с младенческого возраста. В какой-то степени она тоже умерла для него - вернее, никогда не существовала. После развода ее мать быстро вышла замуж снова, и семья переехала в Сиэттл. Ковач не видел, как его дочь растет, занимается спортом, музыкой или следует по его стопам в служении закону. Он приучил себя не думать об упущенных возможностях - по крайней мере, большую часть времени.
Ковач поднялся в спальню, но не стал ложиться.
В голове у него стучало. Присев на стул у окна, он уставился на сверкающий огнями соседний дом. "Он умер для меня", - сказал о своем сыне Майк Фэллон. Что могло заставить Майка сказать такое о парне, который был радостью всей его жизни? Почему он отрезал от себя Энди, когда у него больше почти ничего не осталось?..
Вынув из кармана никотиновую жвачку, Ковач бросил ее в мусорную корзину, потом достал из ящика стола полупустую пачку сигарет и закурил. Сейчас никто не мог ему это запретить.