- Сережа… - шепотом выдохнула она. – Ты… ты чего?..
Он слегка наклонил голову, безумно, тупо, огненно уставившись на ее губы, его сердце долбило, как сумасшедшее, его руки уже ласкали ее румяные щечки, зарываясь в мягкие волосы, его разум уже представлял, что он с ней сделает, когда им удастся, наконец, остаться вдвоем… Ах, эти волосы! Эта кожа… Эти ресницы… Он бы зацеловал ее здесь, о бы целовал ее, пока она не станет умолять его о пощаде... Женя, Женя…
- Женя. – безапелляционно, хриплым от страшного желания голосом проговорил он, а она вздрогнула, закрыв глаза и еле слышно, но так сладко застонав… Всплеск, взрыв, удар, огненная лавина… Черт возьми!!! Нужно остановиться, вокруг же чертовы принтеры, бумажки, кофемашины… Чертов треклятый офис!!! – Мы должны пересмотреть наше соглашение по поводу отсутствия…
- Сереж… - она не отстранялась, он ощущал ее трепет, чувствовал физически ее желание прильнуть к нему, ласково потереться, принять его напор, щечки ее стали ярко алыми, но она гордо пыталась еще посопротивляться… Мило… Безнадежно…
- Женя!!! Как ты не понимаешь?!? Я люблю тебя, я хочу тебя, и меня чертовски бесит, что я не могу прикасаться к тебе, я так больше не могу, слышишь?!? И не собираюсь в дальнейшем потакать твоим дурацким принципам!!! – горячо шепнул ей в губы Сережа, а его руки становились все настойчивее, поглаживая ее шею, зарываясь в ее волосы со все возрастающей грубостью… Она резко открыла глаза… Страстные, желающие, полные ее любви… Ее взволнованное дыхание… Он ловил каждый выдох! Если бы он мог, он бы собрал в коробку весь, весь воздух, когда-либо бывший в ее чудесных легких, чтобы периодически открывать и дышать ее воздухом, ее жизнетворным дыханием… Может он и обезумел, может и с головой давно проблемки, но что он мог поделать, особенно сейчас?.. Секунда… Еще секунда… Женя откинулась в его руках, она почти сломлена, почти готова смириться… Сейчас она в его руках… И она останется в его руках навсегда. Никаких чертовых столетних воздержаний-ожиданий-благородных импульсов. Ему нужна ее любовь, как дневной свет… Ее шея открыта, соблазнительна, бархатистая кожа… он подался к ней, в порыве уничтожить последние крупицы тонкого и слабого заслона между ними… Бьется учащенно жилка… что бы он сделал, если бы они остались одни?.. О, он бы не оставил и сантиметра на ее восхитительном теле без следа своего поцелуя, в его туманной голове лишь горел сигнал услышать ее сладостные вздохи, ощутить ее огонь, ее реакцию, получить ответные ласки, тепло, ее женскую, притягательную нежность…
Но с этой минуты судьба стала играть с ним в новую игру под названием "укроти меня, если сможешь".
В его кармане настойчиво затрещал мобильник.
Женя вздрогнула, разочарованно посмотрев на Сережу, а уж его разочарованию не было предела. Он готов был разломать чертов телефон на мелкие-мелкие кусочки или даже расплавить его газовой горелкой, если не поможет, но… Проигнорировать звонок он не мог: в связи с протеканием долгих и муторных процессов по учреждению новой фирмы, звонить ему могли именно по этому поводу… И он даже не представлял себе, что именно с этого звонка начнется его самая главная борьба за счастье.
- Твою ж мать. – выругался он и с огромным сожалением выпустил Женю из рук, чтобы достать это приставучее чудо техники из кармана брюк, а Женя, шутливо потрепав его по волосам, игриво улыбнулась и ушла к себе за стойку, на ходу бросив:
- Хорошая попытка, Сереж. Скоро продолжим. Где-то через год примерно… Если ты, конечно, не будешь слишком сильно занят. – она дразняще подмигнула ему, а Сергей зарычал от гнева и чертового дурацкого стечения обстоятельств, но на экране мобильника весело прыгал и плясал номер Ксюши, и он, бросив последний, убийственно раздосадованный взгляд на Женю, устремился к себе в кабинет, думая о том, что Ксюша даже не специально, а все-таки умудряется постоянно портить ему жизнь.
Злобно хлопнув за собой дверью и все еще чувствуя невыплеснутое желание, Сережа глубоко вздохнул для релаксации и снял трубку:
- Что такое, Ксеня? – грубо и недовольно спросил он.
- Ой, Сереж… Ты чего такой смурной опять? Жизнь же прекрасна! Ты получил свою задокрутку с проводами вместо мозгов, завел любимую шарманку "развод, развод, опять развод", и скоро выдолбишь для себя официальные "папочкины" два дня в месяц на то, чтобы хотя бы узнавать Настю в лицо, поскольку дети очень быстро растут и сильно меняются… - на одном дыхании злобно-восторженно съязвила Ксюша, довольно захихикав. – Одна печалька – Викторопетровичевский бизнес коту под хвост… Ну тебе и дела нет, ведь так, дорогой? Так что за траур в голосе?
- Это по бизнесу. Готовлю роскошные похороны. – тоже раздраженно съязвил Сережа и сел за стол, сунув глаза в папку с входящими письмами на своем электронном ящике. – Говори прямо – чего надо, Ксюша? У меня нет времени на то, чтобы тягаться с тобой в злобноречии.
Ксюша тоже гневно вздохнула и уже более спокойно проговорила:
- Через три дня у Насти в садике Праздник осени. Она будет рассказывать стих о грустном окончании теплого лета, внаглую сваливших на юг птицах и задрыхнувшем на всю зиму медведе… А еще бабушка, моя мама, разумеется, а не твоя, сшила ей восхитительный костюм цуккини. Там все дети овощами будут. – Сережа усмехнулся, ощутив накатившее тепло в душе. Ни пренебрежительный тон, ни напор, ни насмешка в голосе его будущей бывшей жены не смогут разрушить его страстную тоску по дочке… Как же давно он ее не видел, с ума сойти! Не слышал ее голоса, не обнимал ее худые, детские плечики… Тепло, тепло, жарко в груди, и Сережа хотел было осведомиться, когда он сумеет, наконец, получить к ней доступ, как Ксюша сама выдала:
- Ну, в общем, к чему я клоню? Можешь сходить с ней на утренник вместо меня, а потом… Так уж и быть, разрешаю тебе провести с ней вечер. Мне все равно будет некогда: сдача налоговой декларации за прошлый квартал по "Нойзи-Хаусу" висит… Так что вот он, твой звездный час, Сережа.
Сережа ошалело посмотрел на телефон, задним мозгом подумав, что что-то в этом во всем нечистое есть, поскольку не далее, как на всем протяжении нескольких последних месяцев Ксюша стоически охраняла Настю от нежелательного контакта с "плохим папой", крича на полные связки, что не допустит его к дочери больше "НИКОГДА, НИКОГДА, НИКОГДА, нечего всяким предательским тварям тереться около моей дочки, мы и прекрасно вдвоем проживем, слышишь, скотина, урод, мордоед?!? НИКОГДА!!!", а теперь вдруг целый день? Да еще вдвоем??
Сердце как-то интуитивно сжалось, предчувствуя недоброе, но будь он тысячу раз проклят, если не воспользуется возможностью и не проведет эти часы с Настей!
- Неужели. – язвительно буркнул Сережа, ухмыльнувшись, а нутро предупреждающе пружинило в каком-то марше. – Действительно, не прошло и года. Во сколько у нее утренник?
- В девять тридцать. – ворчливо сообщила Ксюша. – Если ты забыл со всеми своими бабами, то у них в группе всегда проводятся праздники в одно и то же время. Ладно. Подъезжай. Но вечером чтобы Настя была дома! Вздумаешь увезти ее в свое логово – я тебе все лицо расцарапаю и ментам до кучи скажу, что ты моего ребенка украл! Ясно тебе, непутевщина?
Сережа не сдержал в себе раздраженного смешка.
- Красть Настю не входило в мои планы, извини. У тебя все?
- Все!!!
- Тогда досвидос. – и он сбросил вызов, чтобы, не дай Бог, не услышать в ответ еще какие-нибудь лесные названия собственной личности.
Глава 5. "Минус"
Игнорируя все мыслимые и немыслимые душевные порывы просигнализировать своему хозяину о надвигающейся опасности, Сережа, заручившись Жениной словесной поддержкой, уже в девять утра торчал во дворе того самого дома, где прожил долгих девять лет и который даже всуе называл "своим", нервно прохаживаясь перед "Экстрейлом" и взволнованно ожидая, когда спустится Настя. Встреча с дочкой так взбудоражила его, что он не спал всю ночь, беспокойно ерзая в кровати и продумывая то, что скажет ей, то, как она встретит его, и ее возможные к нему вопросы… Он поймал себя на мысли, что до жути боится ее обиды, что не знает, что будет делать, если она не захочет говорить с ним… Сережу давила огромная, каменная плита вины перед ней… Он не мог себе представить, что чувствует ребенок, когда одной половинкой его сердца вдруг становится меньше…
В нашей стране так много подобных ситуаций и подобных разводов, что нам это кажется уже нормой… А бедные дети, видя перед глазами пример неполной семьи, вырастают с четким ощущением, что это совсем не страшно – повернуться спиной и выйти в дверной проем навсегда, даже не вспомнив о том, что большие, полные слез и непонимания глаза сына или дочери глядят тебе вслед, нуждаются в тебе… Но это не имеет такого уж большого значения, потому что ты убежден – в твоем решении играет главную роль жизненная необходимость… Твоя лишь необходимость… Только твоя…
И Сережа, попавший в подобную ситуацию и три месяца уже не видевший собственную дочь, осознавал все это, но и не только. Связь. Родство. Тепло. Забота. Все то, что должна была получать от него Настя, все это рухнет, канет в небытие, развеется по ветру, если он сам не станет хвататься за эти нити. Самое легкое – это стать чужим собственному ребенку. Но Сергей намеревался до всех возможных пределов устроить все так, чтобы Настя по-прежнему чувствовала всей душой, что он – ее отец.
Дверь подъезда с пиканьем распахнулась, и…
- Папа, папа, папочка!!!
Сердце защемило так, что даже защипало в глазах, а улыбка сама широко растянула его лицо по-горизонтали… Этот голосок… Родной… Любимый…
Настя!!! Настя, его дочка, его клеточка, его маленькая частичка, она сейчас неслась быстрее ветра с огромными, счастливыми серыми глазищами и раскинутыми для объятий руками…
Она бежала к нему, она ждала его, она скучала!..
- Настя! – Сережа кинулся ей навстречу, ощущая в груди такую боль, что дышать не представлялось возможным, и вот она, его прелестная маленькая дочка в очаровательном темно-зеленом платьице, белых колготочках, туфельках в тон наряду и смешной шапочке овальной формы с маленьким коричневым хвостиком, символизирующей цуккини во всей красе и похожей на лепешку, она обхватила его за шею своими маленькими ручками, а Сережа стиснул ее в объятиях со всей силы, понимая, что из него, возможно, впервые за десятки лет, собираются брызнуть слезы, но он мощно держал их в себе, крепко зажмурившись…
Она так знакомо пахла… ребенком. Родной, чудесный запах… Ее маленькое, тонкое тельце содрогнулось… Сережа резко отстранил ее, заглядывая ей в лицо, и с неописуемым ужасом, тревогой и бешенством, направленным на себя, увидел прозрачные, блестящие слезы на ее щечках.
- Насть… Ну что ты… Что ты… - хрипло из-за невероятно тугого комка в горле произнес он, зацеловывая ее щеки, не имея сил остановиться, страшно желая увидеть улыбку на этом нежном личике, а она всхлипывала, ее маленькие, белоснежные ладошки впивались в его шею, будто боясь ее отпустить, а серые глаза светились жгучей, смертоносной для любого родителя печалью.
- Пап… Почему ты так долго не приходил?.. Я скучала по тебе! Ты меня не любишь больше?.. – тихо прошептала она, и Сережа нахмурился, бросив быстрый взгляд наверх, на окна своей бывшей квартиры, но, откинув лишние, ненужные эмоции, он улыбнулся и ладонью вытер слезы дочери с ее румяных щечек.
- Что за глупости, Настя?? Как я могу тебя разлюбить? Ты что такое говоришь? Я люблю тебя и буду любить до конца своих дней – ты же моя дочка! – строго, но нежно проговорил он, жадно впиваясь глазами в ее контуры лица, утоляя свою чудовищную тоску по ней, свою отцовскую любовь, а Настя на мгновенье просияла, а затем снова "потухла", пробормотав:
- Тогда почему ты не живешь с нами?
Сережа вздрогнул и выпрямился. Настя серьезно ждала ответа, внимательно глядя на него, и Сергей поразился, до чего по-взрослому она выглядела в эту минуту… Видимо, наши ошибки вынуждают наших детей становиться взрослее раньше времени…
- Поехали в садик. А потом… я тебе расскажу. – пообещал Сережа, понимая, что объяснить ей кое-что все-таки придется, потому как эта серьезная малышка, деловито кивнув и направившись к "Экстрейлу", явно не забудет повторить свой вопрос после утренника.
Праздник осени прошел на славу. Дети в костюмах огурцов и баклажанов танцевали с засушенным гербарием, разбрасывали листья, пели тщательно выученные песенки и притащили целую гору настоящих овощей, водруженную на крепкий обеденный стол посреди зала. Потом были стихи, и Сережа с нескрываемым удовольствием послушал звонкий и выразительный Настин голосок и, уподобившись остальной родительской массе, потратил пару гигабайт на телефоне, записывая видео всех мероприятий, в которых хоть каким-то боком, пусть даже и в массовке, была задействована его дочурка. Он получал сумасшедшее удовлетворение от того, что находился рядом с ней, считая этот день одним из самых счастливых дней в своей жизни… По-особому счастливых. По-настоящему.
Настя все время смотрела на него, ловила его улыбку и радостно улыбалась в ответ, и с этой радостью ничто, ничто не могло сравниться на этой земле: ни вечное солнце, ни огонь, ни горы денег или звездная слава, ни даже… любовь. Сережа не мог сравнивать эти две любви: к ребенку и к женщине. Любовь к ребенку абсолютна, незыблема, она преодолеет все, любые невзгоды и испытания, она всемогущая и бесконечная, и никогда не может быть утеряна… Никогда. Однако, и та, и другая любовь меняет твою суть, заставляет прийти к какому-то пониманию в жизни и дает ответственность, а также выпивает душу до дна, насыщая ее собой до краев…
Глядя лишь на Настю, следя за ее глазами, куда бы она ни пошла под организованные командования нескольких воспитателей и музыкального работника, Сережа чувствовал себя так комфортно и спокойно, что даже не верил в то, что за пределами этого садика у него имеются еще какие-то проблемы… И страшно не хотелось думать о той минуте, когда ему придется вновь оставить ее на неопределенное время и уйти…
Утренник закончился, и Сережа повез бесконечно довольную, громко и радостно пересказывающую вновь и вновь ему тот самый праздник, что он видел десять минут назад, дочь в пиццерию, молча улыбаясь и слушая ее восторженные щебетания с особым умилением и жадностью, чтобы запомнить ее голос, чтобы он надолго оставался с ним…
Рассказы о Празднике осени очень плавно перетекли в повествования о садике и о ее тамошнем времяпрепровождении, и Сережа узнал много интересного, например то, что она поссорилась с Машкой из-за того, что та вечно зажимает свои игрушки и не хочет делиться, а дурак Димка матерится так, что все девчонки на него орут, а ему все нипочем, он Ольке Шипиловой нос разбил и обозвал нехорошим словом, а еще, кроме нее в группе читают хорошо только три девочки, и ее много хвалили за это, и так далее, и все такое прочее.
- Пап, вот почему мне девчонки фломиками раскрашивать не дают? – с блаженным видом и набитым ртом продолжала свои трели Настя, болтая под столом ногами и разглядывая пиццу в отцовской тарелке с особым интересом. – Я ведь всего чуть-чуть за края вылезаю, а они у меня забирают, говорят, я некрасиво делаю…
Сережа пожал плечами и улыбнулся:
- Ну а ты постарайся красиво, не торопись. Они увидят, что ты хорошо раскрашиваешь, и не будут раскраски отбирать.
- Да?! Хи-хи!! Пап, а пап??? – Настя на минуту притихла, шваркая клубничным молочным коктейлем через трубочку, а потом, вздохнув, вдруг выдала:
- Ну почему ты с нами не хочешь жить, со мной и с мамой?? Почему, я не понимаю!?! Мама говорит, это из-за тети Жени, которая тогда мне конфетки дарила и машину нашу от воров спасла… Пап, это правда, да??? А чем тетя Женя лучше нас с мамой?? Ты обещал рассказать мне!
Приехали. Сережа мгновенно почувствовал себя отвратительнее некуда. Даже кусок в горло не лез… А Настя так смотрит, словно его слова должны что-то решить, словно надеется уговорить его вернуться… Он видел в ее серых, больших глазищах призрак детской боли и тоски, и все внутри него опрокинулось вниз, больно ударившись об внутренние органы…
Настя ждала, а Сережа хмурился, не зная, как подступиться к этой теме, как не сказать лишнего, как выдержать грань допустимого в словах и не повлиять на ее отношение к нему или к матери… Наконец, он решил попытаться поговорить с ней по-взрослому. Детские отговорки здесь явно не пройдут, и дочка не слезет с этой темы, пока не поймет что-то для себя.
- Настя, - вздохнул он, - понимаешь, это очень сложно объяснить…
- Я уже большая! Мне скоро семь! – с легкой обидой и вызовом бросила Настя, надувшись и сложив руки на груди.
- Я знаю. – тяжело проговорил Сережа, беснуясь внутри себя от того, что он действительно не знал, как ей сказать. – Понимаешь, мы с твоей мамой… очень разные. Ей нравится одно, а мне – другое, она хочет делать так, а я – эдак… Нам сложно… м-м-м… вместе решать какие-либо вопросы… А если двум людям тяжело друг с другом, то они постоянно ссорятся и становятся несчастными…
- Значит, ты с нами несчастный??? – в ужасе прошептала Настя, а ее милое личико побледнело. Сережа с болью сжал зубы, ругая свою голову на чем свет стоит за такие фразочки, и поспешно взял ее за руку:
- Дочь, все, что я сейчас говорю, относится только ко мне и к твоей маме. Ты к нашим… разногласиям не имеешь никакого отношения, и мы оба любим тебя одинаково сильно.
- Значит, ты с мамой несчастный?
- Мама несчастна со мной тоже. И чтобы не мучать друг друга, мы решили пожить отдельно… Но это не означает, что я не буду твоим папой и перестану приходить к тебе! Я всегда-всегда буду рядом, слышишь? – жестко и серьезно проговорил Сережа, а Настя вдруг сморщилась, собираясь заплакать.
- Так… ты не любишь маму больше? Теперь ты любишь тетю Женю, и вы будете жить вместе, и у тебя родится другая дочка, а я… а я… Но… почему ты не любишь маму?? Все… все же хорошо было… О-она же лучше… чем… тетя Женя… - Настя начала плакать, а Сережа, чувствуя тупые, болезненные удары сердца, быстро подсел к ней и обнял ее, тесно прижав ее к себе и мысленно ругая себя последними словами… Вот к чему приводят браки без любви. Разбитое сердце еще одной маленькой девочки, которая ни коим образом не заслужила эту боль…
- Настенька… Ну… ну не плачь… Я понимаю, это тяжело для тебя… Нет, конечно, тетя Женя не лучше твоей мамы, твоя мама всегда была и останется самой-самой, ты не должна в этом сомневаться! Слышишь? Тетя Женя просто… другая. Я не чувствую себя плохо рядом с ней, я…
- Пап… - прошептала Настя, расширенными, блестящими от слез глазами посмотрев на него и вцепившись в рукав его пиджака. – А… а может… ты будешь делать то, что хочет мама, а мама будет делать то, что хочешь ты? Так вы не будете несчастными… И… и ты снова сможешь к нам вернуться! А, пап?? Давай так попробуем! Я с мамой поговорю, я ее уговорю, чтобы она все делала, чтобы тебе нравилось! Это же… так просто, папочка! – в ее взгляде засветился луч надежды, и Сережа проклял себя сто тысяч раз, но все-таки с трудом выдавил:
- Нет, Настена… Боюсь, у нас не получится.
- Получится, получится!!! Я вам помогу, ты только вернись, папочка, мне плохо без тебя, папа, папа, папочка…