После появления первых агитаторов в Рачеево зазвонили в набат, в собравшейся толпе раздавались крики бить комбедовцев и заставить их идти со всеми в город, а также послать гонцов в другие волости. Почти везде разгону местных советов предшествовали аресты и избиения местных активистов и коммунистов. Многие из них, не дожидаясь встречи с благодарными земляками, поспешили разбежаться, иных односельчане искали весь день, да так и не нашли. В докладе председателя Краснохолмской ЧК утверждается, что участники восстания арестовывали не только коммунистов, но и бедноту и сажали в подпол (очевидно, речь идет о членах комбедов). Движение было чисто крестьянским, хотя в сводке войск ВЧК говорится, что восстание было в среде призванных в армию. Но ни один источник местного происхождениях о них не упоминает вообще, антивоенных лозунгов не было, да и по характеру действий не прослеживается участия мобилизованных .
Тем временем под Рачеевом повстанцы заметили красных разведчиков и обстреляли их. Сабинич и Щекунов были ранены, но красноармеец с товарищем смогли ускакать, а коменданта, пытавшегося спрятаться, восставшие захватили. Его бросили в какую-то грязную яму, где раздели и, несмотря на мольбы оставить в живых, до смерти забили кольями. По данным чекистов, активно в убийстве участвовали Павел Крюков, Арсений Веселов, Владимир Резкин, Михаил Ивлиев (хотя в свидетельских показаниях были и другие фамилии). Тело Сабинича сначала хотели зарыть у риги одного из местных комбедовцев, но по его слезной просьбе труп закопали на лугу. Щекунов ненадолго пережил своего командира, вскоре умер в госпитале .
На первый взгляд кажется странным, что в советские времена о героической гибели товарища Сабинича говорили гораздо меньше, чем о других, павших от рук повстанцев. Но никакой загадки тут нет: убитый комендант был левым эсером . Вообще в Красном Холме, наряду со Старицей, левые эсеры дольше всего сохраняли политическое влияние. И вплоть до начала 20-х годов входили в руководство советских органов.
Днем 30 октября в Красный Холм прискакал красноармеец, который доложил о гибели комиссара. В мятежные волости был отправлен отряд красноармейцев и чекистов с двумя пулеметами, в течение дня сформирован еще один. Власть в городе перешла к спешно созданному ВРК, который возглавил военком Абраменок (по другим источникам, Абраменко). Характерно, что решение о создании реввоенсовета принял не эсеровский уездный исполком, а уком большевиков. Красный Холм был объявлен на осадном положении, мобилизованы коммунисты, организовано патрулирование, созданы отряды для защиты города с участием советских, почтовых и железнодорожных служащих, которые устроили вооруженную демонстрацию. Телеграммы с просьбой о помощи ушли в Бежецк, Весьегонск и Тверь .
За 30 октября восстание охватило Рачеевскую, Прудскую, частично Полянскую, Поповскую и Володинскую волости (в первых трех разогнаны волисполкомы, захвачено оружие, разогнаны и избиты коммунары в Запрудской и Покровской коммунах). По данным УЧК, в восстании участвовали: в Рачеевской волости – двенадцать сел и деревень, в Прудской – десять, в Володинской – два, Поповской – три и в Ярославской губернии – четыре. Чекисты считали, что штаб восставших располагался в деревне Бекрени Рожаловской волости.
Уже в ночь с 30-го на 31-е число количество повстанцев заметно уменьшилось: многие вернулись в свои деревни, поскольку нужно было элементарно что-то есть. Вероятно, также ночью было принято решение о дальнейших действиях. Интересно, что в ходе этого восстания, в отличие от большинства других, случившихся в Тверской губернии, повстанцы действительно шли 31-го числа на город, двумя потоками – через село Афанасьево и деревню Думино (около 5 и 3 верст от Красного Холма). О целях восставших можно судить только по отчетным документам ЧК и НКВД: разгон уездного совета и захват оружия. Скорее всего, так и было. Чекисты оценивали количество участников восстания в 5,5 тысячи человек.
В обоих случаях до боестолкновений дело не дошло – под Афанасьевом неорганизованную толпу разогнал краснохолмский отряд под командованием Петрова и Мельникова, дав залп в воздух. Здесь было арестовано 75 человек. У Думина хватило коммунистов и комбедовцев Антоновской волости, которые были организованы в отряд чекистом Рубиным и рассеяли повстанцев утром следующего дня. Кроме того, в ликвидации восстания принимали участие отряды из Бежецка и Весьегонска. Всего было арестовано около трехсот человек (в постановлении уездной ЧК говорится о 156 активных участниках восстания, захваченных в плен). На месте, без суда и следствия, расстреляли упомянутых выше четырех человек. Уездная ЧК позже утвердила этот приговор .
1 ноября, сразу после подавления восстания, открылся чрезвычайный уездный съезд советов. На нем были приняты обязательные резолюции о беспощадной борьбе с контрреволюцией, организованы благодарности от деревень красноармейцам .
Суд по делу о восстании состоялся только через год. Причина такой задержки не ясна, поскольку УЧК уже в декабре рапортовала о завершении следствия и освобождении сорока семи человек до суда, а остальных – по амнистии к годовщине революции (правда, на состоявшемся вскоре собрании краснохолмских коммунистов чекистам пеняли на слабую работу). Чуть раньше, в конце ноября, краснохолмские большевики требовали расстрелять без суда неких Розонова, Тихонова и Ильина, якобы тоже руководителей восстания.
Не позднее начала февраля 1919 года Краснохолмская УЧК в своем заключении объявила Цветкова и братьев Беляковых, а также Александра Бубнова и Андрея Кузьмина вне закона (первый был выпущен на поруки и бежал). Но весь 1919 год появлялись новые обвиняемые, кого-то отпускали по ходатайствам крестьянских обществ, кого-то держали месяцами под арестом, объединяли дела. Выездная сессия Тверского губернского ревтрибунала только в октябре 1919 года признала Цветкова, братьев Беляковых, Галахова и Соловьева главными организаторами восстания и приговорила всех их к расстрелу путем объявления вне закона. Первых троих задержать вообще не смогли, а Галахов и Соловьев в ночь с 12 на 13 января 1919 года бежали из Краснохолмского арестантского дома. Поэтому право убить их, как объявленных врагами народа, предоставлялось любому гражданину РСФСР. Этих двоих пытались поймать весной 1919 года, когда они, вероятно, вернулись в родные края, но неудачно. По сведениям тверского журналиста А. Проскурякова, писавшего о восстании в 1927 году, В. Цветков эмигрировал.
Остальные из приговоренных к расстрелу были освобождены от наказания на основании амнистии к годовщине революции в 1919 году. Помимо них, к ответственности было привлечено 146 человек, из них трех приговорили к условному расстрелу (одного с заменой на конфискацию скота, двух – с отправкой на фронт), подавляющее большинство – к штрафам от 2 до 15 тысяч рублей (в случае невыплаты – лишение свободы на срок от 6 месяцев до 5 лет). 49 человек освободили от наказания, и по двадцати двум приговор не был вынесен в связи с их нахождением в Красной армии .
Данные о наложении на волости контрибуции не обнаружены. В отдельных источниках есть упоминания о штрафах для участников восстания, которые по бедности от них были освобождены, а деньги взыскали… с кулаков .
И последний эпизод. Чаще всего источники не позволяют составить представление о том, как материально обеспечивалось подавление восстаний. В данном случае сохранился целый ряд документов, проливающих свет на данный вопрос. 18 ноября Краснохолмский уисполком принимает решение: скот, который отряды брали на питание у комбедов, возвратить за счет кулаков. Всем волостным организациям за участие в подавлении восстания уплатить по 15 рублей на человека. Но буквально через неделю, 25 ноября, Краснохолмская волостная группа РКП(б) с данным решением не согласилась и постановила требовать себе 3000 рублей . Такие вот беззаветно преданные делу революции люди…
Коммунисты против коммунистов
Разобраться в событиях, которые происходили во второй половине октября – первой половине ноября 1918 года в Киселевской волости Осташковского уезда, очень непросто. Во-первых, каких-либо обобщающих документов о них найти не удалось. Во-вторых, в сохранившихся, а это главным образом свидетельские показания, народ врет даже больше, чем в случае любого выступления против власти. В-третьих, здесь заварилась такая каша, что и сами участники событий не могли понять, кто, за что и против кого выступает. А через сто лет разобраться тем более сложно. Но все же попробуем.
Корни этой истории лежат довольно далеко от глубокой осени – в начале сентября 1918 года. После объявления красного террора местные коммунисты не придумали ничего лучше, как арестовать в качестве заложника служащего расположенной в волости лесной конторы тверской мануфактуры Голубева только за то, что он – бывший офицер. Ему еще повезло, в то время десятки человек в губернии были расстреляны за свое происхождение. Но, понятное дело, коллеги арестованного этого не знали и стали жаловаться, а руководство мануфактуры в Твери имело возможность защитить своих работников.
5 октября в Большую Кошу приехали две делегации из Твери, одну из них возглавлял член губкома профсоюза текстильщиков Афанасьев. Они предложили руководству волисполкома встретиться и обсудить ситуацию. Но председатель Носиков и волвоенком Беляков просто не пришли. Зато когда приехавшие решили организовать собрание служащих, явились немедленно и заявили, что волость на военном положении и никаких собраний не допускается. Несолоно хлебавши делегаты отправились обратно в Тверь.
Чтобы 11-го числа вернуться со следователем ГубЧК Корниловым. На следующий день волостное руководство вызвали в уезд, где и арестовали. А через пару дней в Киселево приехал Корнилов, на этот раз с отрядом из пятнадцати человек, и арестовал остатки исполкома. Что вменялось им в вину – неясно (по отдельным свидетельским показаниям – пьянство, превышение власти и даже убийство), но явно не усердие в красном терроре .
Понятно, что после таких событий волость была взбудоражена. Растерянные остатки большевистской ячейки приняли постановление, что арестами в волости убит революционный дух, и просили уезд ходатайствовать об освобождении товарищей. В то время как крестьяне и служащие Морозовской мануфактуры откровенно злорадствовали. В целом прежним советом в волости были недовольны за комбедовские методы работы. В частности, крестьяне жаловались Корнилову на то, что хлеб у них изымают по смехотворной цене 17,25 рубля за пуд .
Вероятно, в итоге волостное начальство чекисты все-таки отпустили. А 24 октября в Киселевскую волость прибыло начальство уездное: председатель исполкома Зуев и начальник земельного отдела Колышевский-Боков. Они собрали местных коммунистов и советских служащих, очевидно в преддверии волостного схода, намеченного на 1 ноября. Однако внезапно в волостном центре вновь появился следователь Корнилов с отрядом тверских чекистов (командир Самуйлов), который арестовал всех шестнадцать собравшихся, включая председателя уездного исполкома, за… антисоветскую деятельность. У них, в том числе у волостного милиционера, отобрали оружие, отправили в контору лесозаготовительной партии Морозовской мануфактуры, а четверых потом в Тверь. В исполкоме провели обыск, перевернули все вверх дном, изъяли оружие (интересно, что конфискованные гранаты отряд потом кидал в реку для глушения рыбы) и съели обеды служащих.
Арестованных освободили только утром (после получения нагоняя из Твери, куда была послана из Осташкова паническая телеграмма), взяв с них подписку об отказе от контрреволюционной деятельности и невыезде из волости! Можно представить себе состояние местных коммунистов. Что называется, чужие среди своих. Не случайно, очухавшись через недельку, они приняли постановление о том, что действия тверского отряда – это белогвардейская авантюра и что надо немедленно вооружить всех коммунистов в волости .
В итоге заурядное, казалось бы, событие – выборы волостного исполкома и представителей на уездный съезд советов, которое проходило 1 ноября в Большой Коше, превратилось в антисоветскую демонстрацию. Выборы такие в то время проводились комбедовскими методами, а в помощь местным был направлен организатор из уездного комитета РКП(б). Но все пошло не по большевистскому плану. Толпа, взбудораженная арестами 24-го числа, не хотела слушать агитатора из Осташкова, равно как и местных коммунистов, которые пытались что-то объяснить и говорили о выборах по Конституции. Раздавались крики против большевиков и навязываемых ими советов. За предложенных коммунистами кандидатов никто голосовать не стал, местная большевистская ячейка демонстративно ушла.
И проявила демократию по-советски: постановила считать собрание контрреволюционным и неправомочным, избранный беспартийный исполком не признавать, полагать выбранными тех, кто утвержден коммунистами на их собрании 31 октября. А заодно потребовали привлечь к ответственности девятнадцать наиболее активных участников схода. В Осташкове все это одобрили, а чтобы арестовать виновных, направили в волость начальника второго района милиции Драницына. Он повел ту же линию, что и Корнилов: отстранял от должности, отбирал оружие и арестовывал местных коммунистов и советских работников .
Неизвестно, что было им предпринято потом и было ли, во всяком случае, никаких сведений о дальнейших событиях в волости найти не удалось. Но тут пришло 10 ноября, а вместе с ним – крупнейшее в губернии восстание в соседней Молодотудской и еще ряде волостей Ржевского уезда. В ночь на 13 ноября повстанцы появились в Киселевской волости. Они представились представителями Елецкого совета, которому угрожают восставшие, и даже предъявили бумагу с печатью о делегировании в Киселевскую волость за оружием. Местные коммунисты, скорее всего, побоялись отказать (сами потом говорили, что почуяли неладное, но те категорически требовали оружие) и девять винтовок пришедшим выдали .
Тем не менее было решено подстраховаться и послать одного гонца в Елецкий совет для проверки, а второго – в Селижарово с донесением о событиях. Оба они были задержаны повстанцами (правда, разных штабов – молодотудского и дмитровского). Тем временем в Большой Коше появились плакаты о свержении советской власти и с призывами отказываться от мобилизации и учета хлеба, а также о межволостном собрании, куда прибудут делегаты из Елецкой волости.