- Они никогда не выпустят на экран фильм о сексуальной жизни священника, - возразил Андреа. - Слишком многие католики будут против, потому что это будет выглядеть как святотатство. И кроме того, отец Кармелло не будет заниматься такими глупостями, как секс!
- Но он же вполне молодой человек! Моя мать говорила, что ему всего лишь немногим более двадцати!
- А он действительно очень милый!
Марчелла стала терпеливо выжидать, когда затихнут споры и обсуждения.
- Конечно, занимается, - авторитетно заявила она. - Он же все-таки мужчина, не так ли? А мужчинам надо как-то выходить из положения, иначе им все время придется спать в мокрой кровати.
Все ее друзья, восхищенно глядя на Марчеллу, залились громким смехом. Откуда ей известны такие подробности? Марчелла, посмеявшись с ними за компанию, вдруг почувствовала тошноту, которая, очевидно, явилась результатом переедания мороженого. Ей очень хотелось тут же, за столом, под восхищенные возгласы, удовлетворить любопытство своих друзей новой скандальной историей. Но вокруг было слишком много народу, их могли подслушать, а к принятию новой порции мыла она, признаться, была пока не совсем готова.
- Почему ты рассказываешь эти истории, Марчелла? - мягко поинтересовался отец Кармелло. - Может быть, ты сомневаешься в том, что существует Бог?
Она почти не видела лица святого отца через разделяющую их решетку, но отчетливо помнила его внешность. У него было гладкое, круглое, загорелое лицо и небольшая наметившаяся лысина, которая также приобрела золотистый цвет загара. Хорошо, что в такие моменты откровения кающийся не видел его широко открытых наивных глаз.
- Я не знаю, святой отец, - пробормотала она. - Может быть, мне просто не хватает внимания? Матери некогда меня слушать, а отец вечно пропадает на работе. На меня только тогда обращают внимание, когда я начинаю рассказывать эти истории.
- Но почему же во всех твоих историях постоянно фигурируют сцены секса? - спросил он.
Пожав плечами, Марчелла ответила:
- Чтобы привлечь внимание слушателей. Если бы я стала рассказывать случаи из жизни монашек, кто бы стал меня слушать? Поэтому я рассказываю истории о своих молодых ровесницах, которым безумно нравится секс.
- А тебе тоже нравится? - полюбопытствовал он.
- Не так чтобы, - призналась она. - Просто мне нравится заигрывать с парнями, не более того…
"И что я морочу голову? - размышляла она по дороге домой. - Конечно же, мне нравится секс!" Интерес к сексу проснулся у нее еще до того, как ей исполнилось тринадцать лет. Лежа ночью при открытом окне, тюлевые занавески которого не теребило даже легкое дуновение ветерка, она гладила себя руками. Вдруг неожиданно начался ливень, и запах теплого, летнего дождя еще сильнее обострил ее чувства. Положив одну свою руку на простынь, другой она ощупывала себя, представляя, как будто все это проделывает рука лежащего рядом мужчины. В довершение всего по радио передавали ритмичную музыку. Все это, вместе взятое, довело ее до наивысшей точки возбуждения. Это случилось впервые в жизни.
Ее и саму интересовало, почему она была более взрослой и знающей, чем все ее сверстницы. Может, причина крылась в том, что она росла единственным ребенком в семье? А может быть, это из-за отца, вид которого всегда волновал ее. Она вспоминала его большое, красивое лицо, львиную гриву серебристых волос, аккуратно подстриженные усы. Его большое тело, покрытое густой растительностью, которая виднелась и из-под ворота расстегнутой рубашки, и на икрах. Все выглядело очень невинным, даже появление отца в кальсонах, обтягивающих выпиравшую между ног выпуклость. Она не придавала значения и тому, какое удовольствие ему доставляло трогать, ласкать ее, а потом, крадучись забираясь под платье, гладить ее плечи, спину, плоские, еще не успевшие сформироваться груди. По достижении половой зрелости она положила конец этим играм. Кажется, сейчас это называется совращением детей. Но у нее никогда не возникало подобных ситуаций в отношении отца. Просто ее любили и лелеяли. Придет время, и она будет только мечтать о том, чтобы ее так же нежно, с радостью, и как бы между прочим, приласкала какая-нибудь мужская рука.
Мать же для Марчеллы не представляла собой предмета восхищений. Все жившие поблизости соседи единодушно сошлись во мнении, что Ида слишком уж "раздобрела". Марчелле казалось, что у итальянок после замужества существуют лишь два варианта: либо сесть на голодную диету, либо раздобреть, поскольку ели они преимущественно макароны, политые жирным соусом, долго просиживая за ленчем, который растягивался до полудня. Это было старо как мир: очаровательные девушки превращались в совершенно обычных дам. А между тем многие мужчины стремились увидеть в своих женах сочетание этих двух качеств. Что же касалось Иды, то ее можно было отнести скорее к категории матери семейства. Она была дородной, работящей, великолепной кулинаркой, слегка ревнующей своего мужа из-за того, что он был намного эффектнее ее.
Марчелла никогда не видела, как дерутся или бросают друг в друга различными предметами ее родители, что часто приходилось наблюдать в семьях живущих по соседству друзей. Но ей также ни разу не довелось видеть, чтобы споры между родителями когда-либо заканчивались страстными объятиями или поцелуями. Марчелла редко видела, чтобы родители прижимались друг к другу, поэтому проблема сексуальных взаимоотношений делалась для нее более загадочной. Родительские споры обычно проходили в присутствии Марчеллы.
- Альдо, она может зазнаться! - кричала Ида, заслышав комплименты в адрес дочери со стороны отца.
- Нечего идти у нее на поводу! Ты избалуешь ребенка, Альдо, - одергивала она мужа, как только он собирался ей купить какую-нибудь заветную вещицу.
Создавалось впечатление, что мать поставила себе целью стоять на страже жизненных удовольствий дочери. Марчелле казалось, что ее родители совершенно не подходят друг другу. Стиль существования Альдо - жизнеутверждающий. Поэтому даже обычная дневная прогулка по улице в компании отца оборачивалась для Марчеллы целым событием. Было в нем этакое щегольство столичного жителя, хотя, надо признаться, он ни разу в жизни даже не останавливался в Риме. Его наибольшей заслугой было то, что рядом с ним Ида выглядела, по крайней мере, респектабельно. Она никогда не одевалась модно, завязывала свои гладко зачесанные назад волосы в узел, никогда не выщипывала свои густые брови и только по самым торжественным случаям припудривала свое лицо и красила губы красной помадой. В целом она неплохо смотрелась: приятное лицо украшали рельефный нос, черные глаза и хорошо очерченные губы. И все равно отец был намного красивее.
Марчелла была поздним ребенком. Она родилась, когда Иде было тридцать семь, а Альдо - сорок пять. Но вместо нежной любви к долгожданному подарку судьбы, каким считала себя Марчелла, она чувствовала, что родители относятся к ней, как к обузе, нарушившей спокойное течение их зрелых лет. Только отец водил ее на концерты, проходившие в зале "Карнеги-холл" или в Центральном парке, пробуждая в ней интерес к музыкальному искусству. Для прогулок в парк мать специально собирала закуски для пикника, отказываясь когда бы то ни было присесть на землю, даже если сверху находилось разостланное одеяло. Летними вечерами, расстелив старое одеяло на газоне Центрального парка, Марчелла слушала замечательную оперную музыку в компании отца. Однако к началу третьего акта Марчелла обычно благополучно засыпала под великолепные звуки Музыки, положив голову на колени отца.
Альдо Балдуччи был шеф-поваром одного из лучших ресторанов Маленькой Италии. Раз в месяц он собственноручно готовил в доме еду. В такие дни Марчелла обычно так и кружилась возле деревянных досок для разделки мяса, внимательно наблюдая за процессом приготовления пищи. Перед началом работы он выдергивал из головы дочери волос и демонстрировал остроту лезвия. А выдернутый волос звенел под лезвием ножа, как бы предваряя начало важного мероприятия. Напевая арию "Фигаро" из "Севильского цирюльника", Альдо нарезал мясо тоненькими ломтиками, а овощи - аккуратными разноцветными кубиками, наполнял комнату невообразимо приятным запахом свежих овощей. К столу всегда приглашали гостей, коими являлись коллеги по работе, приятели по карточной игре и жившие по соседству знакомые, которые, захватив с собой по бутылочке "Кьянти", постепенно превращали квартиру в маленький кабачок веселящихся, беседующих друг с другом, подвыпивших посетителей. Чтобы поддержать женскую компанию, к Иде приходили жены некоторых товарищей Альдо. После сытного ужина они принимались за карточную игру, продолжавшуюся до поздней ночи. Когда Ида начинала незаметно выражать свое недовольство затянувшейся вечеринкой, Альдо возражал, утверждая, что человек имеет право хотя бы раз в месяц приготовить еду не ради денег, а ради собственного удовольствия. В такие вечера родители обнимали Марчеллу, приставая к ней со всякого рода пустяками, разрешали выпить немного вина из крошечного стаканчика, пока, наконец, ее не одолевал сон. Счастливая, с чувством легкого головокружения, она пробиралась к своей кровати, где, положив голову на подушку, вдыхала слабый аромат недорогих сигарет, проникавший через дверь ее спальни.
Учеба в школе представлялась ей весьма скучным занятием. Единственным любимым уроком для нее был урок английской композиции, во время которого она читала всему классу собственные истории, а потом, сияя от радости, с довольным видом выслушивала похвалы мисс Вульф.
- У тебя есть дар удерживать внимание читателей, - сказала ей мисс Вульф.
Уж в этом-то она ни на минуту не сомневалась! Ее одноклассники с удовольствием оставались даже после уроков, чтобы послушать истории, которые она по ходу дела приукрашивала и дополняла всевозможными романтическими и пикантными подробностями, которые так нравились подросткам. Но мисс Вульф даже не догадывалась об этом аспекте таланта Марчеллы.
- Когда ты читаешь свои рассказы, я всегда наблюдаю за выражением лиц твоих подружек, - говорила она, обращаясь к Марчелле. - На их лицах написано прямо-таки какое-то потрясение, так они бывают увлечены твоими произведениями. Не думаешь ли ты найти применение своему таланту? Может быть, тебе стоит поступить в колледж?
Марчелла очень сомневалась в том, что у родителей найдутся деньги для ее обучения в колледже. Как-то отец предложил ей в будущем устроиться работать официанткой в его же ресторане. Он даже пообещал замолвить за нее словечко перед владельцем этого ресторана - как будто бы было что-то сверхъестественное в работе официантки! И она догадывалась, что именно такая судьба будет уготована ей, если она сама не предпримет какие-либо меры, так как единственная ее мечта была стать писательницей. Оставаясь одна в своей спальной комнате, она начинала в очередной раз проделывать титаническую работу, внося краткие записи, имена, перелопачивая придуманные ею истории детства своих персонажей. В блокнотах содержался сырой материал, который надлежало обработать и облечь в нужную форму, как только над ней станет нависать угроза нелюбимой работы.
Другим приятным аспектом школы был Гарри Уинтон, ради которого она с утра прихорашивалась, красила единственной имеющейся в ее арсенале краской веки и губы, после чего появлялась на спортплощадке, где мальчишки устраивали показательные игры в баскетбол. Гарри Уинтон был самым высоким парнем в спортивной команде и самым крупным среди остальных сверстников в школе. Поэтому получить внимание с его стороны значило приобрести очень высокий статус в школе. Будучи самой успевающей ученицей в классе, она заслужила благосклонность самого видного парня. Как только Марчелла появлялась рядом, Гарри останавливал на ней взгляд своих больших, мечтательных голубых глаз.
Внешне они были полной противоположностью друг друга. Гарри был белолицый, голубоглазый сын ирландского полицейского, тогда как Марчелла была живой, темноволосой, черноглазой дочерью итальянцев. Играя в футбол за честь школьной команды, он, забивая гол, непременно смотрел в сторону Марчеллы, которая в это время начинала скакать и визжать. Она не считала себя красавицей, потому что не была столь грациозной и изящной, как другие девочки. Округлые формы были наследственной чертой всех женщин их семейства, и, учитывая это, она принимала свою полноту как должное. Но восхищенные взгляды мужчин в ее сторону весьма красноречиво свидетельствовали о том, что она была очень привлекательна.
По мере взросления у Марчеллы появилась одна проблема, которая заключалась в том, что любой, проявлявший к ней интерес парень становился причиной внезапно начинавшегося у нее сексуального зуда. Стоило только кому-нибудь из мужчин посмотреть в ее сторону, как непроизвольно ее грудь подавалась вперед, соски набухали, а внизу, подумать только, в том месте, где, как ей говорили, даже грешно что-либо чувствовать, вдруг появлялась теплая влага. Затаив дыхание, она наблюдала за тем, как на нее смотрят мужчины, и пришла к выводу, что пора назначать свидания.
Когда ей исполнилось шестнадцать, ей наконец разрешили сходить вместе с Гарри в кино. Сидя рядом с ним в зале, она дрожала всем телом, предвкушая что-то необычное, но в этот день ухаживания Гарри ограничились тем, что он, как и подобает впервые собравшемуся на свидание парню, лишь осторожно положил ей на плечо свою руку. Она изо всех сил старалась подтолкнуть свою грудь к его свисающим с ее плеча пальцам. Но Гарри, уставившись на экран, даже не шелохнулся в ответ. Позже, когда Гарри разрешили пользоваться отцовской машиной, он стал припарковывать ее за углом дома Марчеллы. Сидя в машине, он целовал ее шею, лицо и губы, а затем, изрядно возбудившись, думал о том, какую бы еще часть тела ему поцеловать. Она обычно зашторивала занавески, предоставляя ему право вести себя с ней более раскованно. Иногда, в разгар страстных поцелуев, останавливаясь, чтобы перевести дух, Гарри откидывался на сиденье, обращая внимание Марчеллы на длинную выпуклость, которая вдруг поднималась у него внизу живота. Мысль, что она доводит Гарри до такого возбужденного состояния, неизменно радовала ее. Ей было очень приятно осознавать, что под влиянием ее неотразимых чар он корчится от возбуждения, а она при этом смущенно смотрит ему в глаза и щекочет его ладонь.
Они встречались в течение всего дождливого лета, с нетерпением ожидая того момента, когда наконец перейдут запретную грань. Однажды Гарри в очередной раз демонстрировал ей свое неловкое положение, явившееся результатом сильного возбуждения, а она, протянув руку к его промежности, начала поглаживать через брюки вздыбившуюся выпуклость.
- Тебе не нужно дотрагиваться до этого места, - хрипло пробормотал он, не открывая глаз. Она еще раз провела ладонью, и из его груди вырвался стон.
- Почему же нет? - спросила она. - Ведь тебе это нравится, не так ли?
- Да, нравится, но в том-то вся и беда.
- Дотронься до меня, Гарри, - попросила она, сама удивившись собственной смелости. На ней были мини-юбка и короткие белые носочки. Марчелла раздвинула ноги, когда рука Гарри нерешительно стала подкрадываться к ее бедру. Остановившись на минуту, он продолжал целовать Марчеллу, а рука тем временем, как бы невзначай, двинулась дальше. Все это делалось украдкой, потихоньку, чтобы она не могла этого явно заметить. Она чуть не потеряла сознание, когда он слегка коснулся пальцами ее трусиков, прогнула спину и прижалась к его руке, но Гарри резко отдернул свою руку, будто обжегся.
- Ты не боишься? - спросил он.
- Чего? - усмехнулась она.
- Не знаю, - пробормотал он. - Ну, проклятий или того, что попадешь в ад, или какой-нибудь еще ерунды, о которой тебе, наверное, уже все уши прожужжали.
В ответ Марчелла только рассмеялась.
- Мне кажется, тела только для того и существуют, чтобы доставлять наслаждение. - Задрав юбку, она зацепилась пальцем за край своих трусиков, стараясь снять их. Его взгляд еще больше возбуждал ее, и она знала, что он сможет воплотить в жизнь исполнение своих желаний, как только она снимет белье. Мысль, что он увидит ее обнаженную, приводила ее тело в неописуемый трепет волнения и легкого стыда. Она видела, как его рука непослушно скользнула под юбку. В ответ она охотно предоставила свое тело, как бы приглашая Гарри на весьма интересную экскурсию. Наконец-то произошло то, о чем она так часто мечтала: рука настоящего мужчины коснулась ее. Он так нежно ласкал поверхность ее тела кончиками пальцев, что ей хотелось кричать от удовольствия. Этот неуклюжий, громоздкий парень так нежно дотрагивался до нее, будто держал в руках самую хрупкую в мире бабочку. Дрожащими пальцами он дотронулся до ее самого чувствительного места и начал слегка поглаживать его. Ей хотелось, чтобы он подольше держал свою руку там и гладил открытой ладонью, касаясь чувствительной поверхности всеми длинными пальцами и даже с силой надавливая между ее ног большим пальцем руки. Приподнявшись с сиденья, она повалила его на себя, а он, опрокинувшись, снова застонал.
- Не убирай руку, - шептала она, - продолжай!
- Если мы будем продолжать в том же духе, то может что-то произойти, - ответил он хрипло. Никогда раньше его четко вырисовывавшийся между ног орган не достигал такой степени напряженности.
- Ну вытащи его на волю, - просила она, стараясь выпрямиться. - Дай я взгляну на него.
Он неохотно стал расстегивать ширинку, но ей показалось, что ему понравилось предложение продемонстрировать перед ней предмет своей мужской гордости. Когда Гарри наконец вытащил свой твердый, лоснящийся красный член, она, зажав его в своей ладони, с удовольствием ощущала в руке его судорожное пульсирование. А Гарри между тем сделал попытку проникнуть изогнутыми пальцами внутрь заветного клада. Но неожиданно он начал ловить ртом воздух, поскольку произошло семяизвержение, и теплая жидкость непрерывным потоком полилась ему прямо на брюки. Он перестал двигаться, а она застонала от расстройства, поскольку накопившееся внутри нее напряжение грозило вылиться в какое-нибудь непристойное замечание. Гарри оторвал руки от ее тела, которое, разомлев, трепетало от его прикосновений, вытер влагу бумажной салфеткой и снова устремился к ней губами. И она так долго сосала его язык, что он был вынужден прервать это приятное занятие, чтобы глотнуть немного воздуха.
- Я же предупреждал, что может что-то случиться, - сказал он, снова облокотившись на сиденье.
- Со мною произошло то же, что и с тобою, - прошептала она.
Единственным человеком, которому она решила рассказать о том, что произошло между нею и Гарри, была учившаяся в старших классах Жинетта, которая, по слухам, уже имела несколько "интимных связей". Она была чертовски хороша собой и курила сигареты на манер взрослых. Они иногда встречались с Марчеллой в соседней кафешке, где увлеченно обсуждали знакомых парней.
Жинетта не проявила большого интереса к рассказу Марчеллы.
- Если бы он был настоящим мужчиной, то не стал бы кончать раньше тебя, - сказала она, небрежно стряхивая пепел с сигареты.
- А почему? - поинтересовалась Марчелла у более опытной Жинетты.
- Почему? - улыбаясь, вопросом на вопрос ответила очень редко веселая Жинетта. - Потому что воспитанный мужчина всегда пропускает женщину вперед.