- Не знаю, как и благодарить Ваше Высокопреосвященство за милостивое внимание ваше ко мне.
- Благодарить нечего, - продолжал он, - всем отказано. [29, с. 339].
Старуха (Н. К.) Загряжская говорила великому князю Михаилу Павловичу: "Не хочу умереть скоропостижно. Придешь на небо угорелая и впопыхах, а мне нужно сделать Господу Богу три вопроса: кто был Лжедмитрий, кто Железная маска и шевалье д'Еон - мужчина или женщина? Говорят также, что Людовик XVII увезен из Тампля и его спасли; мне и об этом надо спросить".
- Так вы уверены, что попадете на небо? - ответил великий князь.
Старуха обиделась и с резкостью ответила: "А вы думаете, я родилась на то, чтобы торчать в прихожей чистилища?" [119, с. 566.]
Графа Кочубея похоронили в Невском монастыре. Графиня выпросила у государя позволение огородить решеткою часть пола, под которой он лежит. Старушка Новосильцова сказала: "Посмотрим, каково-то будет ему в день второго пришествия. Он еще будет карабкаться через свою решетку, а другие давно уж будут на небесах". [81, с. 164–165.]
Приятель князя Дашкова выражал ему удивление, что он ухаживает за госпожою, которая не хороша собою, да и не молода. "Все это так, - отвечал князь, - но если бы ты знал, как она благодарна!" [29, с. 117.]
"Нет круглых дураков, - говорил генерал Курута, - посмотрите, например, на В.: как умно играет он в вист!" [29, с. 130.]
Я играла с ним (В. Ф. Одоевским) на фортепиано по пять часов подряд; мой муж храпел полчаса после обеда, а потом спасался бегством от моей музыки, как от кошачьего концерта; княгиня была так ревнива, что оставалась слушать нас; я ей говорила: "Княгиня, советую вам ехать домой, нас с Одоевским хоть в одну ванну посади, ничего не будет". [119, с. 504–505.]
Раз, кончивший курс казенный студент, очень хорошо занимавшийся и определенный потом в какую-то губернскую гимназию старшим учителем, услышав, что в одной из московских гимназий открылась по его части ваканция младшего учителя, пришел просить у графа (С. Г. Строганова) перемещения. Цель молодого человека состояла в том, чтобы продолжать заниматься своим делом, на что он не имел средств в губернском городе. По несчастию, Строганов вышел из кабинета желтый, как церковная свечка.
- Какое вы имеете право на это место? - спросил он, глядя по сторонам и подергивая усы.
- Я потому прошу, граф, этого места, что именно теперь открылась ваканция.
- Да и еще одна открывается, - перебил граф, - ваканция нашего посла в Константинополе. Не хотите ли ее?
- Я не знал, что она зависит от Вашего Сиятельства, - ответил молодой человек, - я приму место посла с искренней благодарностью. [33а, с. 195.]
Сергей Григорьевич (Строганов) жил у брата своего, министра внутренних дел. Я входил в залу в то самое время, как Строганов выходил. Он был в белых штанах и во всех своих регалиях, лента через плечо; он ехал во дворец. Увидя меня, он остановился и, отведя меня в сторону, стал расспрашивать о моем деле. Он и его брат были возмущены безобразием моей ссылки.
Это было во время болезни моей жены, несколько? дней после рождения малютки, который умер. Должно быть, в моих глазах, словах было видно большое негодование или раздражение, потому что Строганов вдруг; стал меня уговаривать, чтобы я переносил испытания с христианской кротостью.
- Поверьте, - говорил он, - каждому на свой пай и достается нести крест.
"Даже и очень много иногда", - подумал я, глядя на всевозможные кресты и крестики, застилавшие его грудь. [33а, с. 197.]
Однажды вечером (одноногий А. С. Норов) хотел показать себя галантным по отношению к г-же Никитенко, жене цензора; шел дождь, он надел одну галошу и говорит слуге: "А где же другая?" - "Другая осталась под Бородином". [119, с. 482.]
В ее (Е. М. Хитрово) салоне, кроме представителей большого света, ежедневно можно было встретить Жуковского, Пушкина, Гоголя, Нелединского-Мелецкого и двух-трех других тогдашних модных литераторов. По этому поводу молва, любившая позлословить, выдумала следующий анекдот: Елисавета Михайловна поздно просыпалась, долго лежала в кровати и принимала избранных посетителей у себя в спальне; когда гость допускался к ней, то, поздоровавшись с хозяйкой, он, разумеется, намеревался сесть; г-жа Хитрово останавливала его: "Нет, не садитесь на это кресло, это Пушкина, - говорила она, - нет, не на диван - это место Жуковского, нет, не на этот стул - это стул Гоголя - садитесь ко мне на кровать: это место всех! (Asseyez-vous sur mon lit, c'est la place de tout le mon-de)". [124, c. 438.]
К празднику светлого воскресения обыкновенно раздаются чины, ленты, награды лицам, находящимся на службе. В это время происходит оживленная мена поздравлений. Кто-то из подобных поздравителей подходит к Жуковскому во дворце и говорит ему: "Нельзя ли поздравить и Ваше Превосходительство?" "Как же, - отвечает он, - и очень можно". - "А с чем именно, позвольте спросить?" - "Да со днем Святой Пасхи". [29, с. 448.]
Жуковский не имел определенного звания по службе при дворе. Он говорил, что в торжественно-праздничные дни и дни придворных выходов он был знатною особою обоего пола (известное выражение в официальных повестках). [29, с. 448.]
Шутки Жуковского были детские, и всегда повторялись; он ими сам очень тешился. Одну зиму он назначил обедать у меня по средам и приезжал в сюртуке; но один раз случилось, что другие (например, дипломаты) были во фраках: и ему и нам становилось неловко. На следующую среду он пришел в сюртуке, за ним человек нес развернутый фрак. "Вот я приехал во фраке, а теперь, братец Григорий, сказал он человеку, - уложи его хорошенько". [119, с. 20.]
Однажды обедали мы с Плетневым у Гнедича на даче. За обедом понадобилась соль Плетневу; глядь, а соли нет. "Что же это, Николай Иванович, стол у тебя кривой", - сказал он (известная русская поговорка: без соли стол кривой). Плетнев вспомнил русскую, но забыл французскую поговорку: не надобно говорить о веревке в доме повешенного (Гнедич был крив). [29, с. 368.]
При Павлове (Николае Филипповиче) говорили об общественных делах и о том, что не должно разглашать их недостатки и погрешности. "Сору из избы выносить не должно", - кто-то заметил. "Хороша же будет изба, - возразил Павлов, - если никогда из нее сору не выносить". [29, с. 74.]
Загоскин отличался, как известно, необыкновенным добродушием и наивностью. Хотя талант его всегда очень ценился знатоками и любителями литературы, но все были изумлены, когда он стал знакомить своих друзей с отрывками из рукописи своего "Юрия Милославского". От автора не ожидали, чтобы он мог написать роман, и притом исполненный такими достоинствами. На одном из первых чтений "Юрия Милославского", происходящем в близко знакомом Загоскину семействе, хозяйка, под живым впечатлением чтения, подошла, по окончании его, к автору и сказала:
- Признаюсь, Михаил Николаевич, мы от вас этого не ожидали.
- И я сам тоже, - отвечал Загоскин. [52, с. 45].
Вариант.
Славу писателя доставил ему (М. Н. Загоскину) "Юрий Милославский". В первый раз читал он его у Вельяминовых. Все удивлялись этому роману. После чтения стали подходить к нему с похвалами, совершенно справедливыми, но между которых у иных слушателей выражалось такое приветствие: "Ну, Михаил Николаевич, мы этого от вас не ожидали!" - "Правда? - отвечал добродушный Ми(хайл) Ник(олаевич). - Я этого и сам не ожидал!" [43, с. 551.]
При его всегдашней веселости иногда приходили на него и грустные минуты задумчивости, которыми, признаюсь, он всегда смешил меня. Однажды приезжает ко мне Михаил Николаевич: "Грустно, братец! Все думаю: что такое в нас душа?" - "Что тебе это вздумалось?" - "Да вот что: разные ли в нас души, или во всех одинакие? Ежели разные, то за что же человек будет отвечать, что в нем душа или глупая, или злая! А ежели у всех одинакие, то хорошо, как душа попадет в голову умному человеку: вот, например, как мы с тобой, а посадят ее в голову к дураку, она, чай, и думает: чем же я виновата, что сижу в потемках? Право, так. Грустно, братец!" [43, с. 553.]
У меня обедало несколько приятелей. Это было в 1824 году, когда я жил у Николы в Плотниках, в доме Грязновой. В это время в Москве был Грибоедов, которого я знал и иногда с ним встречался в обществе, но не был с ним знаком. Перед обедом Загоскин отвел меня в сторону и говорит мне: "Послушай, друг Мишель! Я знаю, что ты говорил всегда правду, однако побожись!" Я не любил божиться, но уверил его, что скажу ему всю правду. "Ну, так скажи мне - дурак я или умен?" Я очень удивился, но, натурально, отвечал, что умен. "Ну, душенька, как ты меня обрадовал! - отвечал восхищенный Загоскин и бросился обнимать меня. - Я тебе верю и теперь спокоен! Вообрази же: Грибоедов уверяет, что я дурак", [43, с. 553–554.]
Загоскин был довольно рассеян, иногда забывчив. Вскоре после моей женитьбы на Вельяминовой раз он приехал к нам вечером и нашел, что жена моя разливает чай. Эта семейная картина очень его растрогала. "Вот, право, посмотрю я на тебя, - сказал он мне, как ты счастлив! У тебя и жена есть!.." - "А Анна-то Дмитриевна?" "Ах, батюшка! Что я говорю? Я и забыл!!!" [43, с. 554.]
В другой раз стал он что-то рассказывать и начал так: "Покойная моя матушка…" - потом вдруг остановился и перекрестился: "Что это я говорю! Ведь она еще здравствует!" [43, с. 555.]
Он был довольно бережлив, но, получая довольно много денег за свои сочинения, любил иногда себя потешить разными безделками, совсем ненужными, и которые стоили дорого. Например, беспрестанно заказывал Лукутину бумажные табакерки с разными картинами, выписывал восьмиствольные пистолеты, карманные барометры, складные удочки и проч. Наконец, кто не знает историю о его шкатулке?
Он вздумал сделать себе дорожную шкатулку, которая бы заключала в себе все: и принадлежности туалета, и библиотеку, и зрительную трубку, и прибор для уженья рыбы, и часы, и принадлежности для письма, и табакерки, и сигары, которых он не курил, - словом, все, что и нужно и не нужно, да может понадобиться! Он накупил вещей, собрал свои, обрезал по самые строки прекрасное маленькое издание французской библии, потому что оно не входило в местечко, и шкатулка вышла огромная и подлинно редкая. Ее делал футлярщик Торнеус. Загоскин показывал ее всегда с удовольствием, и первое слово его всегда было громкое и повелительное: "Отопри!" Замок был с секретом, и всякий, натурально, отказывался отпереть. Загоскин говорил с благородной гордостью: "А я отопру". И отпирал.
Я застал его однажды у Торнеуса и говорю ему: "Я нахожу, Мих(аил) Ник(олаевич), что тут многого недостает!" - "А что бы такое, например?" "Недостает складного ружья, складного вертела и утюга". - "На что же это?" "Да случится дорогой застрелить птицу, захочешь ее изжарить. А замараешь манишку, вздумаешь сам вымыть, надобно и выгладить".
Загоскин, натурально, принял это за шутку, однако по зрелом размышлении оказалось, что эта шкатулка действительно не содержит в себе самого нужнейшего для дороги, именно столового прибора и других принадлежностей для стола. Загоскин заказал для этого другую шкатулку.
Когда и другая великолепная шкатулка была готова, оказалось, что они не устанавливаются в коляску. Загоскин заказал для шкатулок коляску. Когда готова была и коляска, оказалось, что Мих(аилу) Ник(олаевичу) некуда ехать… [43, с. 555–556.]
Дельвиг однажды вызвал на дуэль Булгарина. Булгарин отказался, сказав: "Скажите барону Дельвигу, что я на своем веку видел более крови, нежели он чернил". [81, с. 159.]
Булгарин просил Греча предложить его в члены Английского клуба. На членских выборах Булгарин был забаллотирован. По возвращении Греча из клуба, Булгарин спросил его:
- Ну что, я выбаллотирован?
- Как же, единогласно, - отвечал Греч.
- Браво! Так единогласно?.. - воскликнул Булгарин.
- Ну да, конечно единогласно, - хладнокровно сказал Греч. - Потому что в твою пользу был один лишь мой голос; все же прочие положили тебе неизбирательные шары. [52, с. 23.]
Он (Н. В. Гоголь) бывал шутливо весел, любил вкусно и плотно поесть, и нередко беседы его с Михаил Семеновичем Щепкиным склонялись на исчисление и разбор различных малороссийских кушаньев. Винам он давал названия квартального и городничего, как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в должный порядок, а жженке, потому что зажженная, она горит голубым пламенем, давал имя Бенкендорфа (намек на голубой мундир Бенкендорфа). "А что? - говорил он Щепкину после сытного обеда, - не отправить ли теперь Бенкендорфа?" [137, с. 6.]
Во время путешествия Гоголя по Испании с ним в одной из гостиниц Мадрида произошел такой случай. В этой гостинице, по испанскому обычаю, было грязно, белье было совсем засаленное. Гоголь пожаловался, хозяин отвечал: "Senor, нашу незабвенную королеву (Изабеллу) причисляют к лику святых, а она во время осады несколько недель не снимала с себя рубашки, и эта рубашка, как святыня, хранится в церкви, а вы жалуетесь, что ваша простыня нечиста, когда на ней спали только два француза, один англичанин и одна дама очень хорошей фамилии; разве вы чище этих господ?" [137, с. 7.]
Когда Гоголю подали котлетку, жаренную на прованском масле и совершенно холодную, Гоголь снова выразил неудовольствие. Лакей преспокойно пощупал ее грязной рукой и сказал:
- Нет, она тепленькая: пощупайте ее! [137, с. 8.]
После обеда кто-то дернул меня за фалдочку; оглянувшись, я увидел Гоголя.
- Пойдем в сад, - шепнул он и довольно скоро пошел в диванную; я последовал за ним, и, пройдя несколько комнат, мы вышли на террасу…
- Знаете ли, что сделаем? - сказал Гоголь, - мы теперь свободны часа на три, пойдем в лес?
- Пожалуй, - отвечал я, - но как мы переберемся через реку?
- Вероятно, там отыщем челнок, а может быть, и мост есть.
Мы спустились с горы прямиком, перелезли через забор и очутились в узком и длинном переулке вроде того, какой разделял усадьбы Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.
- Направо или налево? - спросил я, видя, что Гоголь с нерешимостью посматривал то в ту, то в другую сторону переулка.
- Далеко придется обходить, - отвечал он.
- Что ж делать?
- Отправимся прямо.
- Через леваду?
- Да.
- Пожалуй. На основании принятой от поляков пословицы "шляхтич на своем огороде равен воеводе" в Малороссии считается преступлением нарушить спокойствие владельца, но я был очень сговорчив, и первый полез через плетень. Внезапное наше появление произвело тревогу. Собаки лаяли, злобно кидаясь на нас, куры с криком и кудахтаньем разбежались, и мы не успели сделать двадцати шагов, как увидели высокую, дебелую молодицу с грудным ребенком на руках, который жевал пирог с вишнями и выпачкал себе лицо до ушей.
- Эй вы, школяры! - закричала она, - зачем, что тут забыли? Убирайтесь, пока не досталось вам по шеям!
- Вот злючка! - сказал Гоголь и смело продолжал идти, я не отставал от него.
- Что ж, не слышите? - продолжала молодица, озлобляясь, - оглохнули? Вон, говорю, курехваты, а не то позову чоловика (мужа), так он вам ноги перебивает, чтоб в другой раз через чужие плетни не лазили.
- Постой, - пробормотал Гоголь, - я тебя еще не так рассержу!
- Что вам нужно?.. Зачем пришли? - грозно спросила молодица, остановясь в нескольких от нас шагах.
- Нам сказали, - отвечал спокойно Гоголь, - что здесь живет молодица, у которой дитина похожа на поросенка.
- Что такое? - воскликнула молодица, с недоумением посматривая то на нас, то на свое детище.
- Да вот оно! - вскричал Гоголь, указывая на ребенка, - какое сходство! Настоящий поросенок!
- Удивительное, чистейший поросенок, - подхватил я, захохотав во все горло.
- Как! моя дитина похожа на поросенка! - заревела молодица, бледная от злости. - Шибенники (достойные виселицы, сорванцы), чтоб вы не дождали завтрашнего дня, сто болячек вам!.. Остапе, Остапе! - закричала она, как будто ее резали. - Скорей, Остапе!.. - и кинулась навстречу мужу, который, спеша, подходил к нам с заступом в руках.
- Бей их заступом! - вопила молодица, указывая на нас. - Бей, говорю, шибенников! Знаешь ли, что они говорят?..
- Чего ты так раскудахталась? - спросил мужик, остановясь, - я думал, что с тебя кожу сдирают.
- Послушай, Остапе, что эти богомерзкие школяры, ироды, выгадывают, задыхаясь от злобы, говорила молодица, - рассказывают, что наша дитина похожа на поросенка.
- Что ж, может быть, и правда, - отвечал мужик хладнокровно. - Это тебе за то, что ты меня кабаном называешь… [137, с. 11–14.]
Гоголь передает следующий курьезный анекдот из своего путешествия из Лозанны в Веве:
"Было в исходе первого часа, когда я прибыл в Веве. Я отправился в Hotel de Fancon. Обедало нас три человека: я посреди, с одной стороны почтенный старик француз с перевязанною рукою и орденом, а с другой стороны - почтенная дама, жена его. Подали суп с вермишелями. Когда мы все трое суп откушали, подали нам вот какие блюда: говядину отварную, котлеты бараньи, вареный картофель, шпинат со шпигованной телятиной и рыбу средней величины к белому соусу. Когда я откушал картофель, который я весьма люблю, особливо когда он хорошо сварен, француз, который сидел возле меня, обратясь ко мне, сказал:
- Милостивый государь…
Или нет, я позабыл, он не говорил "милостивый государь", он сказал:
- Monsieur, je vous servis этою говядиною. Это очень хорошая говядина.
На что я сказал:
- Да, действительно, это очень хорошая говядина.
Потом, когда приняли говядину, я сказал: Monsieur, позвольте вас попотчевать бараньей котлеткою. На что он сказал:
- С большим удовольствием. Я возьму котлетку, тем более что, кажется, хорошая котлетка.
Потом приняли и котлетку и поставили вот какие блюда: жаркое цыпленка, потом другое жаркое - баранью ногу, потом поросенка, потом пирожное - компот с грушами, потом другое пирожное - с рисом и яблоками. Как только мне переменили тарелку и я ее вытер салфеткой, француз, сосед мой, попотчевал меня цыпленком и сказал:
- Puis je nous offrir цыпленка? На что я сказал:
- Je vous demande pardon, monsieur, я не хочу цыпленка, я очень огорчен, что не могу взять цыпленка, я лучше возьму кусок бараньей ноги, потому что я баранью ногу предпочитаю цыпленку.
Потом, когда откушали жаркое, француз, сосед мой, предложил мне компот из груш, сказал:
- Я вам советую, monsieur, взять этого компота, это очень хороший компот.
- Да, - сказал я, - это точно очень хороший компот. Но я едал (продолжал я) компот, который приготовляли собственные ручки княжны В. Н. Р. (Варвары Николаевны Репниной) и который можно назвать королем компотов и главнокомандующим всех пирожных.
На что он сказал:
- Я не едал этого компота, но сужу по всему, что он должен быть хорош, ибо мой дедушка был тоже главнокомандующий.
На что я сказал:
- Очень жалею, что не был знаком лично с вашим дедушкою.