- Почему ты назвала его этим именем? Этот твой Бог заставил Иова сильно страдать, несмотря на то, что Иов так верил в Него, любил Его и был перед Ним чист. Такую же судьбу ты хочешь сыну?
- Я хочу, чтобы он своими страданиями попробовал искупить вину тех, кто сегодня разрушает жизнь на Земле.
- Но это подло, это несправедливо. Он твой единственный ребёнок, и он в своём возрасте ни в чём не может быть виноват.
- Именно поэтому. Только страдания чистого существа ещё могут спасти Землю и искупить грехи преступников. А впрочем, "ни в чём не может быть виноват" - неточная формулировка.
- Не понимаю. Нет логики. Объясни, в чём может быть виноват этот прекрасный и необычный ребёнок? Почему он должен страдать?
- Над ним, ты просто не видишь, - грехи всех, кто творил зло. Его карма так насыщена чужими преступлениями, что он не очистится, пока не искупит их своими страданиями.
- А почему его карма вобрала в себя грехи других? - Не дождавшись от матери ответа, Неудачник говорит: - Ты можешь помочь ему, спасти его!
- Нет. Он или искупит чужие и свои грехи, или погибнет.
- Но ты же мать, а он слаб и хрупок! Ты должна заботиться о нём.
- Нет. Я не просила его тащиться за мной. Он нарушил одно из основных негласных правил жизни: нельзя совершать насилие над другим. Я пыталась избавиться от него, но он не пожелал оставить меня в покое. У меня здесь другая задача. А он пусть сам расплачивается за своё решение быть со мной и мешать мне, - с явной неохотой отвечает мать.
- У тебя дурно с логикой. Ты явилась сюда, чтобы выяснить причины гибели Земли. Говоришь, основная причина - стремительный рост в мире жестокости и убийств. И ты же, сама, увеличиваешь зло - разве ты не способствуешь гибели своего сына? Та же жестокость, против которой ты явилась на Землю бороться.
Мать не отвечает Неудачнику. А он продолжает звенящим голосом:
- Ты только что спасла меня. И скольких ещё ты спасла, кроме меня?! О тебе ходят легенды. Так как же в тебе уживается… Что с тобой? - прервал себя Неудачник.
Внезапно я согнулся в три погибели, ощутив в животе острую боль. Так хотел есть, что глотал, почти не жуя. Едва слушал, несмотря на то, что впервые передо мной приоткрывалась завеса истины.
- Видишь, он мучается!
- Пусть не жадничает и не хватает чужую еду, - жёстко сказала мать.
- А как же ему жить и расти? Где еда - его? - удивился Неудачник. Взял меня на руки, перенёс через комнату, положил на материну тахту, ещё не убранную. Тошнотой и сладостью подступили ко рту запахи плоти и не очень свежих простыней. - Потерпи, сейчас тебе станет легче, тебе нужно выпить чаю. - Он пошёл на кухню.
Сразу же я ощутил руки матери на своём животе, от них исходило неудовольствие - видимо, я испортил ей вечер. Почему-то она захотела быть откровенной с Неудачником. Когда тот вернулся с чаем, она уже снова сидела за столом. Свою работу она выполнила.
- Сейчас тебе станет легче. - Неудачник поднёс к моему рту тёплый чай. Я не остановил его, не сказал, что боль прошла, мне было приятно: кто-то обратил на меня внимание! Он поил меня с блюдца тёплым чаем и говорил:
- Амалия, выходи за меня замуж. Я буду о вас обоих заботиться.
Лишь когда я был водворён в свою комнату, мать ответила Павлу:
- Я не могу выйти за тебя замуж, потому что вообще не могу ни с кем связать свою жизнь. Я попробовала объяснить тебе, что должна выполнить свою задачу на Земле, мне очень жаль, что ты не понимаешь. То, что ты наговорил… сейчас я не хочу об этом. Да, во мне уживаются два человека. Лечу людей, спасаю. А для кого-то я - проститутка, шлюха. Правда, далеко не со всеми я ложусь в постель. К тому же, у меня есть вполне приличная работа, я - ревизор… Это кроме того, что я многих лечу… - повторила она. - Тебе разбираться. Ты несёшь на себе особый знак… Можешь приходить ко мне. И к нему можешь приходить, если хочешь. Я знаю, это продлится недолго - пусть ему выпадет праздник. Возьми ключ.
- Как совмещается в тебе твоё высшее предназначение и то, что ты лечишь людей, с твоим распутством, с твоей жестокостью к ребёнку?.. - Снова звучит тот же вопрос.
- Ты зря наступаешь на меня… но, если ты настаиваешь… - тихий голос матери. - Это проделки сатаны. Во мне одновременно хозяйничают оба: Бог и сатана. Впрочем, как и в большинстве людей. Сатана испытывает человека, искушает. О происхождении сатаны ты, я думаю, знаешь. Люцифер был светящимся ангелом. Возгордился и захотел стать Богом. В каждом человеке - сатана и Бог, - повторяет она. - Жизнь и смерть в неразрывности! К чему это я? Да, и Бог и сатана бьются во мне: кто победит? Пытают меня, кто я есть. А мне так надо выбраться поближе к Богу! Сатана же толкает к безлюбой близости, заставляет мстить мальчишке. Наши с ним отношения не в этой жизни начались. Он тогда навязывался мне.
- Любил?!
- Навязывался! - твёрдо повторила она. - Любишь, а тебя не любят, не лезь. Да, он был умён, красив, но родился слугой. Не в этом даже дело, я любила другого, а тот не любил меня. Когда я убила мужа, пришла к любимому. Нужна мне была одна ночь - пока никто ещё не знал об убийстве. Он отверг меня. А вскоре меня казнили.
- Драматическая история. Как же ты настрадалась!
- Знаешь… порой жить невмоготу, когда раздирают тебя изнутри. Я бьюсь с сатаной изо всех сил. Вот и сейчас… и жалко мне сына, а не могу… должна мучить. Я сама мучаюсь, я сильно мучаюсь, во мне - поле битвы, - повторила она другими словами. - Иногда удаётся победить себя, но часто не могу с собой справиться.
- У тебя дурно с логикой, - снова сказал Неудачник. - Твоей логики я не понимаю. Почему "должна" мучить его, если ты хочешь попасть ближе к Богу?
- Уничтожит меня сатана, Павел. Изнутри сожжёт!
Ничего не сказал Павел. Пошёл к двери.
- Ключ-то возьми, - тихо сказала мать, и в её голосе я уловил просящие нотки.
4
На следующий вечер к матери пришёл другой мужчина.
Но не сразу я услышал его.
Сидел в своей комнате на кровати, сжимал в руках утёнка и видел перед собой Котика и его мать.
Котик - мальчик из моей группы в детском саду. Я всегда оказываюсь рядом с ним в раздевалке. Он - с картинки: щёки сдобны, глаза - как нарисованы, брови густы, губы красны. На него не только я, все любят смотреть.
Мама у него - худющая и на всё соглашается. А соглашаться ей приходится часто, потому что Котик, лишь увидит её, начинает что-то требовать у неё: "модель самолёта или корабля", "марки", "мяч", коньки". Как только он может придумать столько просьб?! И как же ей не соглашаться? Он словно ждёт, чтобы она сказала "нет", потому что тогда он начинает шипеть: "Я никуда не пойду", "Одеваться не буду", "Видеть тебя не желаю", "Иди домой одна"…
Изучил я за три года весь набор подобных его шипений и каждое слово его матери: "Ну, прости, Котик", "Потерпи до завтра, мне было очень некогда, много работы", "Прошу тебя, одевайся", "Прошу тебя, позволь, я одену тебя", "Котик, маленький мой, нам пора. Папа вернётся, а у меня обед не готов".
Обычно я делаю вид, что не могу завязать ботинок и застегнуть пуговицы, а сам вбираю в себя её слова: "Маленький мой", "Прошу тебя", "Потерпи до завтра". Ласковый звон их прикладываю к себе. Так просто: не Котик - я, не Котикова мать говорит - моя.
Сегодня Котик встретил мать словами: "Ты купила машину?", а когда она ответила "нет", упал на спину и стал бить воздух руками и ногами.
Сейчас я вопьюсь в него ногтями и зубами, оттащу его и себя подставлю под тёплый душ её слов!
И в тот миг, когда он забарабанил по матери своими острыми кулачками, я кинулся к Котику, оттащил от неё, обхватил её. Но она тут же оторвала меня от себя:
- Ты зачем Котика бьёшь? Недозастегнувшись и недозавязав ботинок, я выбежал из детского сада во двор.
- Как я жил? - услышал я незнакомый голос. - Я хочу прожить несколько жизней.
- Меняешь профессии, женщин, места работы?
Едва различаю слова матери, но тон настораживает: нравится ей этот мужчина. Его голос и меня ловит в свои сети.
- Иду к своей цели.
Гость навис над столом, большущий. Но он не опасен, он - во власти матери. Как и я. Из-под копны чёрных волос смотрит на неё. Я знаю этот взгляд. Он - желание. "Твоё желание затмевает твой разум", - кому-то когда-то сказала мать. Сейчас таких слов она не говорит.
- Число "три" определило мою жизнь, как в сказке, - три дороги. Жизни считаю по работе. Сменил их три. Это совпало с браками - я был женат три раза. Жильё тоже менял трижды. Совсем разные жизни.
- Ты доволен ими?
- Нет, конечно. Мне всегда чего-то не хватает. Живу с третьей женой плохо, часто езжу то к первой, то ко второй.
- А они так и не вышли замуж? Он качает головой.
- Меня любят.
- И ты с ними близок?
- Да они уже старые!
- Старые?! Разве сорок лет и тридцать пять - старость?
- Откуда ты знаешь, сколько им лет?
Почему так упорно я стремлюсь проникнуть в жизнь матери? Вместо сказок, вместо игр с детьми - мать. А я - вещь в доме, как тахта, шкаф… только меня приходится время от времени кормить. Правда, с трёх лет я кормлю себя сам. Когда матери нет дома, открываю холодильник, все кухонные шкафы и ищу еду. Как мышь, сгрызаю всё, что можно сгрызть: остатки от приношений гостей, чёрствый кусок хлеба, крупу, завалявшуюся макаронину, засохший сыр. Мать редко покупает продукты. А гости, как правило, приносят не еду, а торты и конфеты… Мать - тощая, ест мало. Но, наверное, всё-таки больше меня: по-видимому, перехватывает там, где бывает. Где? Как я хочу узнать это!
Я хочу знать о ней всё, каждую мелочь.
Сегодня она - в затруднении. Многое ей не нравится в госте, многое нравится.
- Если разойдёшься с третьей женой, и к ней будешь ездить, как к первым двум?
- Конечно. Я очень привязчивый. Я - жадный, не могу никого потерять из тех, кого имел.
- Зачем же цепляешься к каждому её слову? - спрашивает мать нерешительно.
- Откуда ты знаешь, что цепляюсь?
- Хотя нет, ты боишься её. Ты сильно боишься её. Почему?
Он смотрит на неё удивлённо:
- Откуда ты знаешь, что боюсь?
- Расскажи подробно… - приказывает она.
- Зачем тебе? Похоже, ты и так всё знаешь.
- Хочу понять, что ты знаешь о своей жизни.
- То же, что и ты, ты сказала всё, как оно есть.
- Нет. Мы видим её по-разному. - Мать включает музыку.
Музыка её - странная. Вода шумит, птицы поют, свистят. Ритм - мой пульс.
И гость, видно, тоже подпадает под власть этой музыки.
- Твоё отношение ко мне я понял. Ты видишь меня эгоистом: ни с кем не считаюсь, везде хочу быть первым, единственным, а женщине отвожу роль низшую, заставляю служить себе. А ведь ты права, всё так и шло в моей жизни. И при этом я был о себе самого лучшего мнения! Что ты делаешь со мной? Зачем выворачиваешь наизнанку? - Он помолчал и уже другим тоном продолжал: - Первая жизнь: хорошая диссертация, а немного позже - четыре человека в моём распоряжении, делают, что скажу я. Странно, раньше я не заметил бы, что хвастаюсь. Я часто хвастаюсь. - Он улыбнулся. - В диссертации я предложил допустить в государственный сектор частный. В те годы нельзя было и заикнуться об этом! Правда, я говорил не о нашей стране, о Китае. Мой руководитель списал крамольную идею на детскую наивность (был я тогда очень молод), затушил недовольство оппонентов - внушил им, что из архива диссертация на свет Божий не вылезет. Чтобы ты поняла, каков я… школу закончил в пятнадцать, университет за три года, а диссертацию написал за год. Ох, опять я хвастаюсь!
- Да, - подтвердила мать.
Не хочу видеть закаменевшей материной спины!
- На работе мне тоже повезло. В тот год выдвигали молодых, и я сразу оказался в начальниках. Конечно, о том, что моей диссертации нужно навеки остаться в архиве, позабыл, на её основе я со своими людьми разработал проект. Теперь говорилось в нём уже не о Китае, а о нашей стране. Я всё тщательно продумал, всё предусмотрел. Экономика изменилась бы постепенно, и краха страны, с обнищанием и гибелью массы людей, не случилось бы - мягко переплыли бы в благоденствие. Совместили бы в своей стране лучшее разных экономических структур. Но мой новый начальник вовсе не походил на руководителя диссертации.
- Тебя выгнали с работы? Ты стал голодать? - Мать подалась к нему. Чего-то она ждала от него. Чего?
- Как ни странно, из партии не выгнали, в вышестоящие инстанции не сообщили - сора из избы не вынесли.
- Что было дальше? Он пожал плечами.
- Предложили уйти по собственному желанию, и я оказался в заштатном отделе скромного экономического института.
- Так ли тебе плохо было в твоём заштатном отделе?
Что-то не нравится матери в его рассказе. Что? Понять мешает музыка.
- Конечно, плохо. Никакой власти, никаких перспектив.
- Неправда, тебе дали людей и почти сразу стали продвигать по службе.
- Откуда ты знаешь? А может, ты работаешь в органах?
Она - на качелях, моя мать: он не нравится ей, и её влечёт к нему.
- И власть ты имел. И быстро защитил докторскую. Но ты бросил жену, мать твоего сына, она так любила тебя!
Что пытается мать растолковать ему? К чему его подталкивает?
- Я же говорил тебе, я хочу прожить много жизней! Мне стало с ней скучно. Раз и навсегда заведённый порядок… Знаешь, вещи разложены по своим местам. Это хорошо. Но иногда глазу хочется увидеть, чтобы что-то было по-другому! И мне стало нужно… взорвать… Я… - Он ёжится под музыкой, как под ливнем. - Это была ошибка. Я не смел причинять ей боль. Она такая… лучшая из всех. Предугадывала мои желания, служила мне. Она любила меня. Никогда не скандалила, не лезла в мои дела.
- То, что делает твоя сегодняшняя жена? Где ты встретился с первой?
- В аспирантуре. И мы сразу же сошлись. Расписались, когда она забеременела. Вторая жена - моя подчинённая в Институте. Я сразу захотел её. Через неделю после знакомства перебрался к ней. Она совсем неплохая. Старалась понять меня. Устраивала маленькие праздники. Я и перед ней виноват: бросил её и дочку! Что это со мной? Я каюсь? Словно попал к священнику, а не к бабе… - брякнул он и тут же поперхнулся словом.
- Ты бросил её, когда тебя пригласили работать в высший эшелон власти. Так?
- Откуда ты знаешь?
- Тебе нравятся все этапы твоей жизни?
Музыка оборвалась. Он тут же приосанился, расправил плечи, и сразу исчезла неуверенность в голосе:
- Больше других нравится мне моя сегодняшняя жизнь. Наконец есть то, что так мне было надо. Под моим началом много людей. У меня прекрасный кабинет и комната для отдыха, с душем и диваном. Сносная по сегодняшним временам зарплата. В любую минуту могу поехать в лучший санаторий. Могу достать путёвку и тебе.
- А что скажет твоя жена, если узнает? - Остановившимся взглядом он упёрся в стенку. - Швырнёт в тебя кастрюлей, или стукнет, или отвесит тебе пощёчину, ., или напишет твоему начальнику о твоей безнравственности?
- Ну уж как ведёт себя со мной жена, ты знать не можешь, даже если и работаешь в органах!
Мать облегчённо вздохнула, и я уже знал, что она скажет:
- Иди к ней. А он удивился.
- Почему ты гонишь меня? Чем я тебя прогневал? Я всё рассказал абсолютно честно, ни в чём не солгал. То, что я женат, ты знала с самого начала.
- А тебе нравится твоя жизнь? - снова спросила мать, хотя только что получила полный ответ на свой вопрос.
- Я же сказал, нравится.
- Даже то, что ты боишься свою жену?
- Мы почти не видимся с нею. Я снимаю себе квартиру. Она много работает, крутится в элитных сферах.
- Почему ты, если не любишь её, не разойдёшься с ней?
Не станет она теперь с ним спать, хотя и очень хочет этого! Он красив, занимает чуть не полкомнаты. Но, как сделала это мать, непонятно, только сейчас он выворочен весь наизнанку и вовсе не хозяин своей и чужой жизни. К тому же и трус: поджимает хвост при упоминании о последней жене.
- Ты боишься её потому, что она может разрушить твою карьеру? - подвела мать черту под ним, ослепительным.
Я так устал от проведённой ею операции разоблачения, что рухнул на кровать и уснул. А когда проснулся, её дома не было. Вместо неё - её запах и эхо её музыки.
На столе - еда. Никогда не видел такой интересной: розовые трубочки, шарики, миски с чем-то! Я сел за стол на место красавца, правда, при этом лишь чуть возвышался над столом, но есть-то мог как нормальный человек. И я стал есть. Попробовал всё, понемногу. Еда таяла во рту - никогда не ел ничего подобного! Мой желудок - цыплячий и переполнился мгновенно. Сытый, возносил я благодарствия отвергнутому г своей матери, накормившим меня.
А музыка всё звучит, выворачивает наизнанку.
5
Меня разбудил взгляд Павла.
- Отгулы - великая вещь. Свобода. И ты сегодня, с разрешения матери, не пойдёшь в детский сад.
Тебе даётся полчаса на зарядку, на душ и одевание. Мамы дома нет, и ты - в полной моей власти.
- Я не умею делать "зарядку", - натягиваю одеяло до подбородка. - В саду все делают, я не делаю.
Павел кладёт на пол рюкзак, снимает пиджак.
- Иди в туалет и сразу сюда.
Он показывает мне упражнения, я повторяю их за ним по шесть раз: приседания, наклоны вперёд, назад, в стороны. Мы с ним прыгаем, взявшись за руки.
- Выше, выше! - говорит он.
У меня кружится голова, но рук у него я не отнимаю, просто перестаю прыгать.
- Ты что?
Я боюсь, он не возьмёт меня с собой, и молчу, он догадывается сам, гладит по голове.
- Устал? Прости. Я совсем забыл, ты же никогда не делал зарядки. Давай посидим немного. - Он усаживает меня на кровать, садится рядом, обнимает. - Если ты бросишь что-нибудь на пол, ну, скажем, карандаш, он упадёт, правда? И лист бумаги упадёт. Только упадут они с разной скоростью, - Павел рассказывает мне о силе притяжения, о сопротивлении воздуха, о Солнце, о Земле, о Луне и других планетах.
Я боюсь пошевелиться.
Мне нужно привыкнуть к запаху Павла, голосу, особенно к взгляду, золотистому, прикованному ко мне. Мамины глаза, и когда обращены ко мне, меня не видят. В этих - любовь ко мне. Кроме любви, - жалость, и она меня ослабляет. Голова больше не кружится, а состояние такое, словно кружится, и причина - жалость.
От Павла пахнет раскалёнными железками.
Я знаю этот запах. Из раннего детства. Кто почему оставил горящую конфорку, как почему оказалась на ней железка?.. Запах дразнил - раздражал, и я пошёл на кухню. Подтащил стул к плите, взобрался, хотел взять, обжёг палец. Запах и боль… А потом только запах - боль мать в нём растопила.
Запах раскалённого железа дразнит. К нему нужно привыкнуть.
- Тебе лучше? Если лучше, в путь. Мы с тобой едем в лес. Вопрос - в том, покормить тебя сразу здесь или дотерпишь до леса? Ты хочешь есть?
Состояние у меня, как у спящего, хотя сердце бьётся сильно, и ничего выдавить из себя не могу, лишь едва киваю.
Павел подхватывает рюкзак, берёт меня за руку и ведёт в кухню.
Всё не так в нашем доме сегодня. Я не один. И не надо подставлять стул, забираться на него, шарить по полкам, чтобы найти крупу или макаронину. Из рюкзака появляются хлеб, масло, сыр, красные яблоки. Павел моет самое большое.