Митрополит Филипп и Иван Грозный - Дмитрий Володихин 11 стр.


Житие Филиппа сообщает: вскоре после того, как его заточили, все оковы сами собой спали с тела митрополита. В связи с этим автор Жития вспоминает псалом: "Очи Господни обращены на праведников, и уши Его – к воплю их… Много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь".

Когда царю доложили о таком чуде, он, в изумлении, убоялся предавать митрополита новым мукам. В Богоявленской обители Филипп жил всего неделю, затем его увезли в монастырь Николы Старого, избавив от одинокого пребывания, тяжких колодок и вериг. Дабы лишить Церковь малейших надежд вернуть Филиппа на митрополичью кафедру, царь способствовал скорому избранию его преемника – Кирилла, настоятеля Троице-Сергиева монастыря. 11 ноября 1568 года Кирилла поставили в сан.

Но вскоре Иван Васильевич перевел случившееся с Филиппом на понятный для себя язык гневных обвинений: "Чары он сотворил, неприятель мой и изменник!" Теперь государь жаждал спалить "неприятеля" за чародейство.

Однако, по свидетельству источников, Филиппа вместо "огненной казни"… стали лучше кормить. Возможно, поводом для смягчения участи Филиппа стала позиция высшего духовенства. "Смятение", начавшееся на церковном суде после смелых слов митрополита, означало споры между иерархами. Как видно, кто-то из них, не желая соучаствовать в терзаниях главы Церкви, противопоставил свою волю воле Ивана IV. Царь желал смерти непокорному Филиппу, а Церковь сопротивлялась столь жестокому вердикту, пытаясь защитить пастыря.

В итоге опальный митрополит не только избежал смерти в 1568 году, но также вышел из судебных диспутов непобежденным и покинул стены узилища.

Государь, по всей видимости, считал, что "строптивый" митрополит наказан слишком мало. Опричники схватили приближенных Филиппа – старца и трех дворян, служивших Московскому митрополичьему дому. Их отправили в тюрьму, затем вытащили оттуда и принялись водить по улицам столицы, нанося удары булавами. Вскоре последний из старцев рухнул наземь в лужу крови… Имена этих страдальцев: Леонтий Русинов, Никита Опухтин, Федор Рясин, Семен Мануйлов. Склоним же голову перед ними. Им пришлось претерпеть боль, поругание и позорную смерть, но имена их остались светлы.

Расправа над ними ничуть не поколебала Филиппа.

Тогда Иван Васильевич велел отрубить его троюродному брату Михаилу Ивановичу Хромому-Колычеву голову и отнести ее Филиппу, отдыхавшему от темницы в Никольской обители. Возможно, митрополиту намекали: всё еще можно раскаяться в неповиновении, благословить опричные зверства и заслужить прощение у царя. А то ведь родственников много, и все они представляют собой одно большое уязвимое место. Судя по косвенным данным, Иван IV отобрал тогда ряд земельных владений, принадлежавших семейству Колычевых.

Не получилось…

Когда Филиппу принесли голову, он поклонился гонцу с окровавленным подарком до земли, благословил его и поцеловал волосы мертвого брата. Не проронив ни слезинки, он лишь попросил передать Ивану Васильевичу: "Блаженны те, кого избрал и к себе принял Господь. Память о них сохранится из рода в род".

Теперь царь знал: можно перебить всех родственников и добрых друзей Филиппа, оросить кровью половину Москвы, положить под топор сотни верных служилых людей, которые так нужны на поле боя, прикончить десятки священников, но всё это будет напрасно. Филиппа ему не сокрушить.

Для государя пришло время смирения. Его победили. Униженный старик противостоял царю и не уступил. Его можно было пугать и дальше, морить голодом, калечить, пускать под нож самых дорогих для него людей, но добиться покорности и благословения всё равно не удалось бы. Новое мучительство шло к позору царского имени. Москва чувствовала это, и даже опричники не настаивали на продолжении борьбы с опальным архиереем.

Неправедный суд был посрамлен. И в этом высокое значение событий, происходивших осенью 1568 года в Москве.

Закончился Филиппов пост. Миновали рождественские праздники. Наступил январь. Митрополита ждала ссылка: его отправили в тверской Отроч монастырь. Это был своего рода почет, хотя и странный – с сегодняшней точки зрения. Отроч монастырь возник в XIII веке у впадения Тверцы в Волгу. Во времена независимости Твери он отличался богатством и считался наиболее чтимой обителью во всем княжестве. Но и при власти Москвы монастырь не потерял высокого статуса: правили им архимандриты, а не игумены. Здесь за полтора десятилетия до Филиппа томился особо важный узник – опальный Максим Грек. Святителю досталась тюрьма весьма высокого статуса.

Конец жизни земной

23 декабря 1569 года инок Филипп, прежний митрополит, был убит опричником Малютой Скуратовым в келье тверского Отроча монастыря. Малюта потребовал от него благословения опричному воинству, шедшему в карательный поход на Новгород. Старик отказал и ушел из жизни земной, то ли зарезанный молодчиком, то ли задушенный.

Трудно определить, по чьему почину совершилось это злодеяние.

Одна из версий гласит: Иван Грозный велел прикончить Филиппа и специально для того послал верного палача Малюту. Было ли благословение опричному воинству условием, при соблюдение которого Пастырь мог сохранить жизнь, не было ли, Бог весть. Не исключается и такой вариант, при котором старика непременно убили бы, даже и добившись от него благословения.

По другой версии, царь не отдавал приказа убить Филиппа и не хотел ему сделать ничего дурного, хотя о возвращении на митрополичью кафедру речь также не могла идти. Скорее, отправка Малюты была своего рода попыткой примирения. Но своевольный опричник то ли в ярости, то ли опасаясь какого-то дурного исхода своей миссии, то ли, может быть, испытывая к Филиппу личную неприязнь (было за что!), убил его по собственной инициативе. Государю же он доложил нелепицу о "зное келейном" и угаре… Таким образом, вина в насильственной смерти человека, когда-то возглавлявшего Церковь России, лежит исключительно на свирепом "кромешнике". Царь тут ни при чем.

У всякого преступления есть мотив. Взявшись обвинять Ивана IV, следует четко объяснить, какой у царя имелся мотив к тайному убийству Филиппа. И тут возникает неприятная коллизия. Все причины, по которым мог быть отдан такой приказ, лежат в области иррациональной: то ли умственная хворь, то ли маниакальная злоба. Конечно, существует немало людей, ставивших царственному "пациенту" диагноз с дистанции в несколько сотен лет, объявлявших его безумцем, буйнопомешанным, тупым кровожадным злодеем и т. п. Тогда, разумеется, можно утверждать, что царь, смертельно обиженный обличительными словами Филиппа и неудовлетворенный "слишком мягким" результатом церковного суда, в припадке патологической злобы решился истребить своего неприятеля. Или поставить святителя в положение выбора: полное благословение опричнине либо немедленная смерть… Да только таким диагнозам цена невелика. И такие рассуждения фактами подтвердить невозможно. В настоящем судебном расследовании их не приняли бы в расчет: не улики и не свидетельские показания, а всего лишь домыслы.

Филипп, лишенный сана и сосланный в невеликую провинциальную обитель, Ивану IV был уже не страшен. Всякого влияния на дела он лишился. Обличения же его, брошенные публично, воротить назад, сделать незвучавшими, никто не мог. Они сделали свое дело. Столп христианской истины утвердился. Убийство Филиппа их никоим образом не перечеркивало. И, значит, твердого мотива для его совершения назвать не получается.

А был ли у Малюты Скуратова мотив для убийства, если он не получил приказа от царя?

Был, и не один. Выше уже говорилось об этом.

Похороны, совершенные в спешке, говорят о желании Малюты скрыть следы убийства на теле бывшего митрополита. Если бы у опричника было прямое и ясное распоряжение: "Убей!" – чего бы ему бояться? Современный историк В.А. Колобков, изучавший обстоятельства гибели Филиппа, пишет о страхе за свою карьеру, который мог испытывать Малюта, когда разыгрывал перед настоятелем спектакль насчет кончины Филиппа от "зноя" и "угара".

Но ведь несанкционированное убийство Филиппа могло дорого стоить Малюте… Как мог опричник, хотя бы и столь высокого ранга, пойти на столь дерзкое деяние без указания свыше?

Мог.

Вот и агиограф, составивший раннюю версию Жития, считает так же. По его мнению, преступление свершилось "хотением" Малюты.

И тут открывается самое страшное и самое некрасивое обстоятельство смерти Филиппа. Был ли у Малюты хотя бы один шанс из ста убедить царя в полной своей невиновности? В том, что старик просто задохнулся или угорел точнехонько перед сиятельным приездом Малюты? Государь Иван Васильевич всю жизнь свою провел среди политических интриг, его опыт по этой части превосходил всё, что только мог представить себе опричник Скуратов-Бельский. И если даже сейчас, по прошествии без малого четырех с половиной столетий, утверждение о мирной смерти Филиппа не вызывает ни малейшего доверия, то тогда, по горячим следам, у политика с головы до пят оправдания Малюты не удостоились бы ничего, кроме насмешки. Нельзя же врать столь неправдоподобно… Допустим, Малюта уверил царя в смерти Филиппа от рук каких-то гипотетических изменников… Но если бы это ему удалось, тогда малую тверскую обитель перерыли бы от подвалов до куполов с крестами, взяли всех подозрительных лиц и отправили бы на плаху добрую половину. Но никто никаких изменников в Отроче монастыре не искал.

Вывод: царь знал, что убил Малюта.

И не наказал его.

Никак.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, по прозвищу Малюта, благополучно прожил еще несколько лет и лишился жизни лишь в январе 1573 года, во время штурма ливонской крепости Пайда. Последние годы его биографии не омрачились ссылкой или опалой. Малюта процветал. Весной 1572 года в большом русской походе он числится вторым дворовым воеводой. О такой должности прежде, по худородству своему, он и мечтать не мог. Ее, по устоявшемуся обычаю, занимали родовитые аристократы, самые сливки московской служилой знати. И Малюте она могла достаться лишь из величайшей милости государевой, в виде величайшего исключения. После гибели Малюты царь дал по его душе колоссальный вклад в 150 рублей – больше, чем по душам собственных дочерей. Жена Малюты получила большую пожизненную пенсию…

За что?

Малюта Скуратов погиб честно – в бою, на ратном поле. Но карьеру он сделал отнюдь не в сражениях и уж совсем не как гений-администратор. Малюта не выигрывал сражений, не возглавлял посольства, отправляемые для трудной дипломатической работы, он не строил крепости и отстаивал их от опасного неприятеля. Он был прежде всего карателем. Источники свидетельствуют о смерти великого множества людей разного возраста, пола и общественного положения, павших либо от рук самого Малюты, либо умерщвленных под его руководством бойцами из его отряда. И он был также одним в числе ближайших советников Ивана Васильевича. Но прежде всего – карателем, карателем, а не кем-то другим. И смерть пастыря отлично вписывается в круг обычных его дел: она заняла место еще одного "мероприятия" по "основному месту работы".

Одним словом, хорошо жил убийца Филиппа, да и семья его ни в чем не нуждалась. Никакого прижизненного отмщения за эту смерть опричник не получил. Знать бы, как его душой распорядился Господь на том свете!

Отдавал Иван IV приказ уничтожить Филиппа, или не отдавал, доподлинно установить до сих пор не удалось. И, возможно, никогда не удастся. Но отношение царя к убийству прежнего митрополита видно по тем благодеяниям, которыми осыпан был душегуб.

Биография святого не заканчивается в тот момент, когда приходит последний срок его жизни. Через каждого из святых Господь может сказать людям нечто важное, утешить и ободрить их, исцелить от недугов или оказать иную милость. Когда оканчивается время пребывания святого на земле, среди людей, начинается новый, мистический отрезок его жизни. Вывести этот отрезок за рамки биографии не то что бы неправильно, а просто невозможно. Это означало бы зачеркнуть бездну смыслов, порою самых важных смыслов в его судьбе. Или, как минимум, обеднить жизнеописание.

Уже в 90-х годах XVI века возникла первая служба святителю Филиппу. Написали ее на Соловках. Сюда же в 1590 году были перенесены его мощи.

В конце XVI века святитель стал для Твери и Соловецких островов местночтимым святым. Но слава его постепенно росла. Житие Филиппа упоминает три чуда, случившихся на его могиле. Молва широко разнесла весть о них. Церковь чтила память Филиппа как благочестивого человека, до конца выполнившего свой пастырский долг. Всякий новый глава русского духовенства вспоминал о Филиппе как о личности, дающей ему лучший нравственный пример. Ведь обстоятельства политической жизни могли, к сожалению, повторить ситуацию, когда старший из архиереев державы должен отдать жизнь за истину…

Постепенно делались шаги к прославлению Филиппа как общероссийского святого.

В 1636 году, при патриархе Иоасафе I, соловецком постриженике, на Московском печатном дворе вышла очередная Минея – книга, содержащая молитвословия святым на каждый день. В этом издании под 23 декабря поставлена служба святому Филиппу. Там среди прочего было сказано: "Подобает царствующему граду Москве Филиппа везде имети, яко некую утварь царскую и сокровище некрадомое". По заказу патриарха была написана и отправлена на Соловки икона с образом святителя Филиппа.

Величайший шаг в посмертном прославлении Филиппа связан с другим крупным деятелем нашей Церкви – патриархом Никоном. А также, в равной мере, с идеей о возвышении "священства" в диалоге с "царством", за которую он радел.

В первой половине 1652 года Никон еще не был главой Русской Церкви, занимая Новгородскую митрополичью кафедру. Патриархом тогда являлся старый и больной Иосиф. Но Никон имел огромный авторитет и влияние на царя Алексея Михайловича (1645–1676).

Он задумал поднять авторитет Церкви. А этого можно было достичь, торжественно восславив лучших ее людей. Тех, в ком народное сознание видело чистоту и подвижничество. Во исполнение воли энергичного Никона дряхлый патриарх благословил перенести в Московский Кремль мощи святого Филиппа с Соловков и святого Иова (первого патриарха Московского) из Старицкого монастыря Тверской земли. Они должны были окончательно упокоиться в Успенском соборе. Тогда же из Чудова монастыря в Успенский собор перешли мощи патриарха Гермогена, воодушевлявшего русских людей на защиту земли и веры в Смутное время.

Новое прославление митрополита Филиппа было излюбленной идеей Никона, его детищем. А потому происходило оно при деятельном участии митрополита Новгородского. Это дело касалось Никона и по другой причине: в 1636–1639 годах он монашествовал в Анзерском скиту на Соловках. Тогда великое пламя почитания Филиппа коснулось молодого инока и впредь не оставляло его. В 1646 году, когда мощи переносили в Спасо-Преображенский собор, Никон уже занимал архиерейскую кафедру в Новгороде Великом. Ему, как правящему архиерею всей огромной области, куда входили и Соловки, отправили частицу мощей, взяв ее из гроба, – "з гортани костку". Никон принял ее с благоговением и поцеловал.

Теперь он возглавил "посольство", отправленное за мощами из Москвы в Соловецкую обитель. Встречали его на обратном пути у Крестовоздвиженской заставы (ныне Рижская площадь). Уходил Филипп с Соловков под бойкие звоны монастырских колоколов, и в Москву он явился под их многоголосый гуд. В тот день во всяком храме звонарь старался показать свое искусство. Великий город встречал Филиппа с необыкновенными почестями. Улицы, по которым следовало доставить мощи в Кремль, с утра наполнились толпами москвичей. Из Успенского собора вышло высшее духовенство в праздничных облачениях, с крестами и хоругвями. Перед крестным ходом несли старинные иконы, возглавлял его митрополит Ростовский Варлаам, а за ним со смирением шел государь Алексей Михайлович в торжественном облачении, с царским венцом на голове.

Процессия медленно двигалась через всю Москву. Когда она встретилась с посольской колонной, царь принял благословение от Никона, а затем лично понес мощи Филиппа до Красной площади. Когда-то опальный митрополит возвращался в Москву в сиянии немеркнущей славы. Здесь его считали новым чудотворцем и стоятельным за истину проповедником. Прежде гонимый, он сделался владыкой умов и сердец. И кем представлялись теперь его гонители, лжесвидетели на суде и сами судьи?

Угождая москвичам, царь велел ненадолго поставить мощи у Лобного места, перед стеной Кремлевской. Затем их внесли в Кремль. Оставались считанные шаги до главных соборов всей Московской державы, до тех мест, из которых в 1568 году Филиппа изгнали, где он выступал с последними проповедями, где был судим и опозорен. Его мощи входили в сердце царства, и сердце это наполнялось радостью.

Наконец, гроб с мощами святого Филиппа был доставлен в Успенский собор. Здесь его оставили открытым, дав народу возможность подходить к нему, обращаться к чудотворцу с молениями, прикасаться к мощам. На протяжении многих дней ко гробу выходил митрополит Никон и стоял там по многу часов, читая молитвы и благословляя посетителей. Многие больные приходили к мощам, или же их приносили родственники. У гроба Филиппа они искали исцеления, милости небес.

Свидетели шествия мощей по улицам столицы, стояния их на Лобном месте и в Успенском соборе вспоминают о многочисленных исцелениях, случившихся тогда при мощах святого. Немые начинали говорить, слепые – видеть, глухие – слышать. В церковных источниках записано 44 исцеления у мощей святителя, случившихся между июлем 1652-го и январем 1653 года – при перенесении мощей в Москву и в то время, когда они были выставлены для народного поклонения.

Десять дней поток москвичей, желавших подойти к мощам Филиппа, не ослабевал. Лишь после этого толпы посетителей стали иссякать. Тогда мощи были положены в серебряную раку и помещены в соборе подле иконостаса.

Алексей Михайлович воспринял всё произошедшее как великую победу истины, как Божий суд, свершенный его руками и устами. В письме ко князю Н.И. Одоевскому, рассказывая о встрече мощей Филиппа, государь восклицает: "О блаженные заповеди Христовы! О блаженная истина нелицемерная! О блажен воистину и треблажен тот, кто исполнил заповеди Христовы и за истину от своих пострадал. Не избрать пути лучше того, чтобы веселиться и радоваться во истине и правде и за нее пострадати…"

С середины XVII столетия Филипп – высокочтимый святой всей Русской земли, особенно же любимый духовенством. Во множестве появляются иконы и строятся храмы, освященные во имя митрополита Филиппа.

Память кончины святителя Филиппа празднуется Русской Православной Церковью 9 января по старому стилю, а память о перенесении мощей – 3 июля. 5 октября Филиппа поминают вместе с четырьмя другими всероссийскими святителями – Петром, Ионой и Алексием, митрополитами Московскими, а также Гермогеном, патриархом Московским. 9 августа его память отмечается в соборе Соловецких святых, в третье воскресенье по Пятидесятнице – в соборе Новгородских святых, в первое воскресенье после 29 июня – в соборе Тверских святых, а во второе воскресенье по Пятидесятнице – в соборе Всех святых, в земле Российской воссиявших.

Его мощи остаются в Успенском соборе Московского Кремля. В настоящее время они находятся в раке у южного входа в храм, перед самым иконостасом. Шатер, выстроенный над ракой, – поздний. Для туристов (а вместе с ними и богомольцев) подход к мощам перегорожен скромной музейной веревочкой. У Филиппа была беспокойная жизнь, а после смерти ему пришлось много путешествовать. Теперь у него тихое пристанище, и лишь в редкие дни богослужений, проводимых в Успенском соборе, паломник может прикоснуться губами к раке старинного Московского святителя… Если повезет.

Но святителя Филиппа помнят.

Так, как помнят очень немногих святых в огромном пантеоне Русской Православной Церкви.

Он был воителем за любовь, и любовью платят ему потомки.

Назад