– Если бы мы жили в съемной квартире, я бы ушел, – кашлянув сказал он, пока я пыталась осознать свалившуюся на меня информацию, – а так… Вот как мы поступим. Я не приду домой три дня. Этого тебе хватит, чтобы спокойно собраться и съехать, да? Если надо больше, я подожду.
Я уныло кивнула, чувствуя себя как никогда опустошенной. Потом, через несколько часов, я буду громко рыдать и в сердцах швырять в стену кофейный сервиз. Кусать подушку, маникюрными ножницами резать на части его дизайнерские рубашки, проклинать всех подряд, начиная с роковой Блондинки и заканчивая самой собою. Я даже вывихну палец ноги, пытаясь отфутболить из одного угла комнаты в другой его любимый саквояж Lois Vuitton. Но в тот момент мне словно ватную шапку на голову нахлобучили. Я спокойно смотрела, как мой любимый мужчина наспех складывает в спортивную сумку вещи, и даже сказать ничего не могла.
На пороге он обернулся и предпринял попытку одобряюще улыбнуться.
– Алиса, я вот что хотел сказать… Спасибо тебе.
Я удивленно на него посмотрела.
– Все равно мы бы расстались. Но сам бы я не смог. Во всяком случае, не так сразу. Пройдет время, и ты сама скажешь мне спасибо.
– Могу и сейчас сказать, – пересохшими губами усмехнулась я, – спасибо.
– Нет, ты не понимаешь, – Георгий нахмурился и перевесил сумку на другое плечо, – мы ведь совсем друг другу не подходим. Ты посмотри на себя. Ты ходишь в дешевую районную парикмахерскую, покупаешь рыночные майки, у тебя под ногтями грязь. И эти твои ужасные ботинки… Алиса, прости меня. Случилось то, что должно было случиться давно.
– Вали, – вяло поторопила его я.
И Георгий ушел, деликатно хлопнув дверью.
А я осталась одна со своими рыночными майками, грязными ногтями и мозговыми тараканами. И в тот момент мне казалось, что в моей жизни больше не случится ничего хорошего – никогда.
Лирическое отступление № 3
ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ЖЕНЩИНА-ЗМЕЯ В ЖЕНЩИНУ-СОВУ ПРЕВРАТИЛАСЬ
Говорят, миниатюрные женщины не стареют.
Нет, не так: просто старость в миниатюре не выглядит отвратительной. Даже поговорка есть обидная: маленькая собачка до смерти щенок. Народная, блин, мудрость.
Ерунда это все. Полное фуфло.
Так думала Евгения, стоя перед зеркалом и рассматривая, как жестоко поглумилось время над ее некогда миловидным лицом. В юности она была фарфоровой куколкой с нежными веснушками на щеках и талией пятьдесят сантиметров в обхвате. С возрастом изящная миниатюрность усохла, уступив место неаппетитной угловатости.
Ее тело все еще было в хорошей форме. Самые неприятные изменения произошли с лицом. Вдруг выяснилось, что детские черты – наивно распахнутые голубые глаза, крошечная кнопка носа, удивленно приоткрытые губки-бантики – выглядят нелепо на стареющем лице. Все то, чем она гордилась, что так нравилось ее мужчинам, обернулось против нее.
А ведь было Евгении всего сорок лет. В этом возрасте другие красавицы все еще нежатся в лучах абсолютного женского превосходства. Она же смотрелась состарившейся девочкой – будто бы не было в ее жизни ядреного сока спелой молодости, а сразу после белоносочного детства пришло время неумолимого усыхания.
Всю сознательную жизнь Евгения проработала в цирке. До самой пенсии, которая к представителям ее профессии приходит рано, в тридцать пять лет. У нее был редкий талант – врожденная гуттаперчивость. С детства она умела буквально узлом завязываться.
Сначала ее номер назывался "девочка-змея", потом, когда ей исполнилось двадцать семь, "женщина-змея". В принципе до самой пенсии она вполне могла оставаться в амплуа девочки – хрупкая фигурка с узкими плечами и мальчишескими бедрами да рост метр сорок семь позволяли, – но она сама настояла на переименовании. Как будто признание посторонними ее женской сущности могло хоть что-то в ее судьбе изменить.
Евгения на жизнь не жаловалась. Труппа гастролировала и по стране, и по всей Европе. Ее номер был достаточно эффектным для того, чтобы выступать на многочисленных общественных праздниках. К тому же иногда она снисходила до частных вечеринок. Не очень-то это приятно – извиваться перед уткнувшимися в тарелки пьяноватыми корпоративными сотрудниками. Но уж больно хорошо платили – грех отказываться. Иногда на этих вечеринках Евгения знакомилась с мужчинами, для которых она была экзотической сексуальной игрушкой. Избалованным полуолигархам хотелось попробовать женщину, которая запросто может, прогнув спину назад, выразительно посмотреть на них из-под собственных раздвинутых ног. Уволившись из цирка, она некоторое время продолжала принимать подобные заказы. Только вот с годами их становилось все меньше и меньше. Одно дело – посмотреть на гибкую девушку с лицом ребенка, и совсем другое – на чудом сохранившую пластику старушку с лучиками морщин на сухом лице. Первое кажется чудом, второе вызывает отвращение.
И вот к сорока годам в активах Евгении была собственная квартирка в Чертаново (подарок одного из поклонников, который особенно крепко был привязан к гуттаперчевой любовнице), кругленькая сумма в банке, бурное прошлое, от которого остался горьковатый привкус разочарования, и нелепая внешность полустарухи-полуребенка. Плюс радикулит. Плюс пугающее своей неизвестностью будущее. Плюс полное одиночество.
Самая близкая из ее цирковых подруг – ассистентка жонглера Ольга – недавно вышла замуж и постепенно как-то отдалилась от Евгении. Наверное, ей, устроенной, благообразной, семейной, было неловко постоянно видеть перед собой живое напоминание о былой безбашенности.
Глупо начинать все сначала, когда ты женщина и тебе уже сорок лет. Но грех не попробовать, если все равно заняться нечем. Евгения купила брючный костюм Valentino, покрасила волосы в темно-каштановый цвет, наняла профессиональных визажиста и фотографа и целый день позировала на фоне студийной кирпичной стены. Небольшая работа в photoshop – и вот на снимках почти красивая худощавая женщина неопределенного возраста. Вроде бы почти ребенок, но какая глубина и мудрость в подсвеченных потусторонней зеленью глазах.
Фотографии Евгения отнесла в известное брачное агентство, работающее в основном с иностранцами. Ей было не жаль отдать пятьдесят долларов за возможный шанс. Кто знает – вдруг западет на нее стареющий бизнесмен из далекой Испании, города Тарифы, и увезет ее, разочарованную, в сказочную неизвестность.
Почему именно Тарифа? Семь лет назад Евгения побывала там в рамках европейского тура. Обычно гастролирующие труппы не забираются в такую глушь, но их пригласили на какой-то фестиваль, обещали хорошие деньги.
Тарифа – небольшой городок на самом юге Испании, почти у португальской границы. Золотые пляжи залиты солнцем, загорелое лицо всегда обдувает теплый морской ветер. Воды Гибралтарского пролива загадочно зелены, на верхушках волн – кокетливые белые барашки, до Африки рукой подать. Ночи пахнут превосходным алжирским гашишем и волнительным ожиданием приключения.
У Евгении случился роман с виндсерфером-французом. Четыре блаженных ночи в скудно обставленной комнатенке дешевого мотеля, шальная бессонница, вкус морской соли на искусанных губах. Они, как водится, обменялись электронными адресами и даже, кажется, планировали провести вместе отпуск. Финал предсказуем: в Москве Евгения закрутилась, да и француз все не писал… Она не переживала – а когда переживать при таком насыщенном рабочем и амурном графике? И только потом, через много лет с каким-то раздраженным удивлением поняла, что те четыре бессмысленных дня были, пожалуй, у нее самыми счастливыми.
Хозяйка агентства была похожа на лису – такая же рыжая, хитроглазая, оставляющая после себя тревожное впечатление надвигающейся беды. У нее было непроизносимое имя – Габриэлла Эдуардовна и дешевые клеенчатые туфли. Она угостила Евгению какао с печеньем, приняла пятьдесят долларов, дала заполнить какие-то анкеты, а потом долго рассматривала ее фотографии.
– И на что вы рассчитываете? – без обиняков спросила она.
Евгения немного нервничала. На ней был все тот же костюм Valentino, волосы собраны в аккуратный пучок, губы – слегка подкрашены.
– Хотела бы встретить мужчину… Желательно испанца.
– Вот как? – насмешливо поинтересовалась лиса. – Говорите по-испански?
– No, – с жалкой улыбкой выдавила она, – но планирую выучить. У меня много свободного времени. А из города Тарифы у вас случайно никого нет?
– У нас все есть, – пошловато подмигнула Габриэлла Эдуардовна, – только вот… простите, а можно начистоту?
– Конечно, – удивилась Евгения.
– Не думаю, что у вас что-то получится с этим материалом, – она небрежно бросила на стол фотографии, за которые Евгения отдала почти пятьсот долларов.
– Почему? – опешила она. – Вам не понравилось?
– Вы весьма фотогеничны, – уклончиво ответила лиса Алиса, – уверена, что многие наши клиенты будут от фотографий в восторге.
– Так в чем проблема?
– В вас. Вы совсем не похожи на эту женщину, – она кивнула в сторону разбросанных по столу снимков, – я уже не говорю о том, что ретушь – это нечестно. Но и в целом – впечатление совсем другое. На первой же личной встрече завлеченный фотообразом мужчина сразу же разочаруется.
Евгения обиженно поджала губы. И почему она позволяет этой крашеной лисе в дешевых туфлях так с собою разговаривать, да еще и за собственные кровные пятьдесят долларов?
– Ну-ну, не обижайтесь, – смягчилась Габриэлла Эдуардовна, – я же как лучше хочу. У моего агентства высокая репутация, потому что девяносто пять процентов обратившихся ко мне находят здесь свою вторую половинку.
– Да? – Евгения с надеждой вскинула на нее глаза, которые начали наполняться предательской влагой, что не соответствовало ни ситуации в частности, ни ее возрасту в целом. – И что же мне надо сделать? Новые снимки? Позировать ненакрашенной и при дневном свете? А вы уверены, что…
– Я уверена в обратном, – мягко перебила лиса. – Евгения, давайте посмотрим правде в глаза. Вам сорок лет, и вы великолепно сохранились. Вашей фигуре можно только позавидовать.
– До сих пор ношу купальник-стринг, – похвасталась Евгения.
– Но с лицом надо что-то делать. Ваши шансы подпрыгнут до заоблачных высот.
– В каком смысле – что-то делать? Поменять крем? Или… пластическую операцию?
– Не надо так пугаться, – погрозила пальчиком Габриэлла Эдуардовна, – ничего радикально я бы менять не стала. У вас хорошие черты, неплохой тонус кожи… Парочка сеансов у косметолога, конечно, не помешает. Но вот небольшая блефаропластика вам не повредит.
– Блефаро… что?
– Блефаропластика, – терпеливо объяснила хозяйка агентства, – это подтяжка век. Безобидная операция, через пару недель уже сможете выйти в свет.
– Я как-то об этом не задумывалась…
– Никто не задумывается. А с возрастом приходится, – вздохнула Лиса Алиса, – я вот кроме блефаропластики уже и подтяжку сделать успела. Но я-то вас и постарше.
– Да? – удивилась Евгения.
Габриэлла Эдуардовна выглядела ее ровесницей.
– Мне пятьдесят два, – польщено улыбнулась она, – если хотите, могу вам дать телефон своего хирурга. Отличная женщина, талантливая очень. И недорого, потому что клиника не так уж раскручена. Вот, – она протянула Евгении тисненую золотом визитную карточку.
– Спасибо, – ошарашено поблагодарила та.
– А сейчас давайте посмотрим на женихов, ладно? – тоном воспитательницы детского сада, предлагающей поиграть в чехарду, предложила хозяйка агентства. – Кажется, я могу вас кое-чем порадовать.
– Чем же? – Евгения о мужчинах уже и думать забыла.
– А вот, – подскочив с места, Габриэлла Эдуардовна метнулась к икеевским стеллажам и, приподнявшись на цыпочки, извлекла с верхней полки увесистый фотоальбом, – вас же интересовал контингент из Тарифы, правильно я поняла?
При слове "Тарифа" у Евгении засосало под ложечкой.
– Смотрите, как раз один есть. Сорок три года, красавец, владелец отеля. То, что вам нужно.
Она пошелестела страницами и наконец протянула распахнутый альбом Евгении. Та взглянула на фотографию и обмерла – мужчина выглядел точь-в-точь, как французский герой ее курортного романа, постаревший на десять лет. Открытое дружелюбное лицо, темный загар, навсегда въевшийся в каждую морщинку, в каждую пору… Голубые глаза с веселой искоркой, приподнятые уголки полных губ.
– А вы не знаете ли… – она облизнула пересохшие губы, – у этого мужчины случайно нет французских корней?
– Давайте посмотрим, – Габриэлла забрала альбом из ее рук, – похоже, что нет. Его зовут Альваро Родригес. Родной язык – испанский. Рост – метр восемьдесят два. Вес – семьдесят восемь килограммов. Телосложение – спортивное. Доход – выше среднего. Знает английский и немецкий языки. Увлечения: виндсерфинг, большой теннис, – она прилежно зачитывала анкетные данные, – имеет сына восемнадцати лет. Хочет познакомиться с женщиной из России для длительных отношений, возможно, брака… Евгения, мне кажется, это то, что нужно.
– Да, – прошелестела она.
– Так как мы поступим? Давайте я пока свяжусь с ним и отправлю те фотографии, что мы имеем. А вы немедленно запишитесь на прием в клинику. Пока он приедет, вы как раз успеете после операции отойти и все пройдет как по маслу.
В ту ночь Евгения долго не могла уснуть. Перед глазами стояла фотография далекого Альваро Родригеса. Его голубые глаза, его беспечная улыбка… Он живет в городе ее мечты, Тарифе, на самом морском берегу. И если бы – ну мало ли что на этом свете случается, – ему понравилась бы такая женщина, как Евгения… О, ради перманентного состояния сказки она готова на все. Она выучит испанский язык, научится готовить и, не задумываясь, переедет в чужую страну. Без оглядки и навсегда.
"Полегче на поворотах, – насмешливо осаждал внутренний голос, – что у него, своих баб в Тарифе, что ли, не хватает? Или ему надоели крепкозадые курортницы?"
Да уж, скорее всего ничего у нее не получится.
Тем не менее следующим же утром Евгения отправилась в клинику.
Если бы не рекомендации Габриэллы Эдуардовны, она сбежала бы из этого сомнительного заведения, не пробыв там и десяти минут. В подвальном помещении пахло дешевой больницей (гороховый суп + хлорка), кафель на полу не блистал чистотой. Зато в окошке с криво прилепленной табличкой "Регистратура" сидела не хамоватая королева поликлиник, а молодая красотка с ямочками на щеках. Увидев Евгению, она заулыбалась так радостно, словно та была ее давно потерянной сестрой-близнецом. Выпорхнув из-за стойки, девушка, не дала Евгении и слова вставить, усадила ее на потрепанный кожаный диванчик, всучила какой-то рекламный буклет и, бодро перебирая каблуками, погарцевала к кофемашине за капучино.
В буклете были лица – с пометками "до" и "после". На фотографиях "до" были преимущественно изображены старушки с вислыми, как у собак породы бассет, щеками, пигментными пятнами и складчатыми шеями. На фотографиях "после" ослепительно улыбались молодые женщины разной степени привлекательности – в некоторых из них можно было смутно разглядеть бывших обладательниц вислых щек. Эффектно, ничего не скажешь. Но не очень-то правдоподобно, учитывая, что в наше время любой двоечник в состоянии освоить программу photoshop.
Красотка вернулась, ловко балансируя подносом, на котором стояли две чашечки кофе и ваза с конфетами "Моцарт".
– Угощайтесь, прошу вас, – пропела она. – Как вы узнали о нашей клинике?
– Откуда вы знаете, может быть, я вообще дверью ошиблась, – поддела ее Евгения.
– У меня большой опыт, – расхохоталась девушка, – я работаю здесь уже двенадцать лет, с самого открытия. И могу сразу отличить клиентку от случайно зашедшей женщины.
– Что, я так плохо выгляжу?
– Ну что вы! Просто у вас ищущий взгляд.
Евгения отхлебнула кофе – он пах корицей и ванилью.
– Говорите, двенадцать лет здесь служите? Сколько же вам?
– Тридцать шесть, – перехватив ее удивленный взгляд, девушка рассмеялась, – могу паспорт показать. Только не завидуйте, чудес не бывает.
– Хотите сказать, что оперировались здесь? – Евгения вглядывалась в ее лицо в поисках хоть какой-нибудь детали, намекающей на возраст красавицы. Ничего. Цвет лица – ровный, персиковый, румянец – яркий, младенческий, губы – сочные, скулы – четкие.
– Трижды, – кивнула она, – носик чуть-чуть подправляла. Ну и возрастное.
– Вас тут для рекламных целей держат, да? – усмехнулась Евгения.
– Можно сказать и так. В наши буклеты люди не очень-то верят, думают, что это ретушь.
– А что, разве не так?
– Ну вот и вы туда же, – беззлобно вздохнула она, – мы же серьезные люди, к чему этот обман. У нас кристальная репутация, знаменитые клиенты.
– Но почему тогда вы находитесь в такой дыре? – Евгения обвела взглядом помещение приемной: низкие потолки, выкрашенные зеленой масляной краской стены, дешевая мебель. И этот запах…
– Потому что об имидже пекутся шарлатаны, – спокойно ответила нестареющая красотка, – а мы можем об этом не задумываться. Даже если наши хирурги будут оперировать в сарае, клиентов не убавится. Так откуда вы о нас узнали?
– В брачном агентстве дали телефон, – немного смутившись, призналась Евгения.
– А, Габриэлла Эдуардовна, – почему-то обрадовалась девушка, – тогда у вас будет скидка десять процентов, мы с ней давно работаем. Что ж, давайте я запишу вас на первый прием.
Ну почему, почему она не насторожилась? Почему внутренний голос, сто раз отговаривавший ее от всяких глупостей, на этот раз предательски смолчал? Почему она хотя бы не залезла в Интернет и не попыталась собрать дополнительную информацию?!
Нет, Евгения повела себя, как безголовая девчонка. А именно – податливо поплыла по течению, которое в итоге вынесло ее не к зеленым водам Гибралтарского пролива, а в мутный застой непроходимого болота.
Врача звали Марина Константиновна, и поведение ее было настолько располагающим, что не давало прорасти и крохотному зернышку возможного сомнения. Она была похожа на авторитетного врачевателя из рекламного ролика пилюль для похудания – лучистые глаза за стеклами дорогих очков, гладкие волосы с благородной проседью, аккуратно уложенные в затейливую ракушку и схваченные на затылке тяжелой бронзовой заколкой, коротко обрезанные овальные ногти, белоснежный накрахмаленный халат. Она долго разговаривала с Евгенией, спрашивала о перенесенных в детстве заболеваниях, записывая каждое слово в медицинскую карточку. Она казалась такой доброжелательной и искренне заинтересованной…
Признаться, Евгению немного подкупило это неожиданное доброе внимание со стороны постороннего человека, да еще и женщины. У нее, по сути, никогда не было подруг. Ассистентка жонглера Ольга, давно сгинувшая с ее горизонта, не в счет – в их отношениях не было ни грамма задушевности и девичьей близости. Только общие интересы, общие мужчины, пикантный соус соперничества и повышенный интерес к нарядам зарубежного производства.
Сама от себя не ожидая, Евгения начистоту выложила о своих планах, о солнечной ветреной Тарифе, о прекрасном незнакомце Альваро Родригесе, который, возможно, в этот самый момент заинтересованно рассматривал ее фотопортреты, о былых своих женских успехах, неожиданно обернувшихся гулким одиночеством.