На одном из снимков снулая грузинка с жирно подведенными глазами безо всякого выражения смотрела в объектив. На другой фотографии она же улыбалась в камеру, преображенная. Куда-то подевались намечающийся двойной подбородок и мешки под глазами. Грузинка белозубо улыбалась и таращилась в фотообъектив с выражением ничем не омраченного счастья на молодом, свежем лице.
– Хотите сказать, что это не фотошоп?
– Обижаете, – уголками губ усмехнулся Кахович, – но у нее немного другая ситуация. Борьба со старением – естественный процесс. В наше время быть старой и морщинистой не просто неприлично, но и унизительно.
– Интересная теория, – хмыкнула я, – мне всегда внушали, что унизительно быть подлой и мелочной.
– Одно другому не мешает. Интересная вы девушка, Алиса. И совсем не похожа на других клиенток вашего возраста.
Это была распространенная до оскомины форма заигрывания, но услышать такое все равно отчего-то было приятно.
– В чем же мое отличие?
– Знаете, что такое дисморфофобия, Алиса?
Я смущенно промолчала.
– Патологическая неудовлетворенность собственным внешним видом при отсутствии видимых уродств. Вот только что у меня была девушка. Красивая, надо сказать. Яркая. Наверняка вы обратили на нее внимание.
Он явно говорил о девушке-попугае.
– Восемь операций на лице, три на груди, две липосакции. Уговаривает меня в очередной раз поменять имплантанты. Раньше ее не устраивала форма, теперь – размер.
– Вы уверены, что не обязаны хранить врачебную тайну? – немного удивилась я. Интересно, а меня словоохотливый доктор тоже намерен светски обсуждать с другими пациентками.
– Не волнуйтесь, это особенный случай, – усмехнулся Кахович, – девушку зовут Наталья, и она совсем не скрывает, что с собою сотворила. Можно сказать, она живая реклама моей клиники. Приходит и треплется в коридоре с ожидающими, опытом делится. Но я, кажется, отклонился от темы. Так вот, Наталья – классический пример дисформофобии. Она никогда не будет довольна собой, сколько бы операций мы ни провели. А вы, как я вижу, не страдаете от нелюбви к себе.
– Я считаю себя некрасивой, – честно призналась я.
– Но это вам никогда не мешало, не так ли?
– Что-то я не понимаю. То вы говорите, что мне не помешали бы новые нос и губы, а теперь пытаетесь отговаривать, так, что ли?
– Ну что вы, – мягко улыбнулся Кахович, – если хотите знать, я убежденный фанат пластической хирургии. Когда-нибудь, возможно, я даже расскажу вам, почему. Но на первой консультации я всегда ставлю воображаемый знак вопроса… – он помолчал, а потом, вкрадчиво улыбнувшись, добавил, – таковы правила нашей клиники, Алиса.
На мое лицо был направлен ослепительный свет лампы-лупы. Зайдя в кабинет, я смущенно проблеяла, что целью моего визита является… ну, допустим, нос, – после чего Кахович уверенно перехватил инициативу в свои простерилизованные руки.
Почему-то в глубине души я надеялась, что Кахович, возможно, примется меня отговаривать. Не избалованная комплиментами полузнакомых мужчин, я бы с интересом выслушала монолог о преимуществе внутренней красоты. Ведь выгнал же он Наталью!
Но ничего подобного не произошло.
– Нос, значит, – задумчиво протянул Владимир Михайлович.
Я обреченно кивнула.
– На вашем месте я бы подумал и о губах. Ваш типаж украсят сочные губы.
* * *
То ли мушкетерами мы себя чувствовали, то ли гардемаринами, то ли беззаботными пассажирами "Титаника", поднимающимися на борт.
Выйдя из кабинета Каховича, я обнаружила, что и Ксения, и Наташа ждут меня в коридоре. И это меня (вот странно!) почти не удивило. Словно мы подписали невидимый и нерушимый контракт, который обязывал отныне делить натрое все пластические проблемы. Правда, в тот момент я так до конца и не поняла, зачем наше скромное общество могло понадобиться Наташе – ведь она была постоянной клиенткой клиники и сама могла выступать в роли консультанта по любому вопросу, связанному с пластической хирургией. Но потом, познакомившись с ней поближе, я поняла, что Наташке было просто очень одиноко. За небрежно предложенную дружбу она ухватилась как утопающий за соломинку.
Возле ворот Наталью ждал БМВ-7 стального цвета. Предупредительный водитель в сером пиджаке распахнул перед ней дверь, из кожаного салона пахнуло дорогими духами и ванильным ароматизатором.
– Девчонки, – вдруг обернулась к нам обладательница этой роскоши, – а вы очень спешите?
Мы с Ксенией переглянулись. Мне спешить было некуда – мои выходные дни состояли из медлительных резиновых часов, заполненных бессмысленными шатаниями по городу, чтением всякой низкопробной ереси и бессмысленным штудированием программы телепередач.
– Может быть, рванем в один ресторанчик? Познакомимся поближе, поболтаем!
В ее предложении было столько искреннего энтузиазма, что мы просто не могли отказаться. Потом я привыкла к этой Наташкиной манере – она манипулировала окружающими словно марионетками и всегда могла тем или иным способом заставить всех делать то, что хочет она, принцесса.
Это она настояла, чтобы мы отправились в модный суши-бар на Садовом кольце. Ни у меня, ни у Ксении не было свободных денег, но Наталья и слушать не пожелала о демократичном кафе "Му-Му", где привыкли перекусывать московские девушки из middle-class.
– Я вас угощаю, – царственно объявила она, а потом, чтобы мы не чувствовали себя неловко, добавила, – ну пожалуйста! Пожалуйста! У меня почти нет подруг, а вы выглядите так, как будто бы с вами можно иметь дело.
И вот за поеданием роллов с крабами и сыром "Филадельфия" мы осторожно вскрывали личные файлы друг друга. Жердь оказалась, разумеется, фотомоделью на грани прозябания и потенциальной славы – нам было гордо продемонстрировано увесистое портфолио. На каждой страничке альбома – фотография совершенной красавицы, и невозможно было представить, что все это – один и тот же человек, а именно наша новоявленная подруга Жердь.
Девушка-попугай ничем особенным не занималась – проматывала в свое удовольствие деньги банкиров-родителей. Круглосуточный отпуск, ясный ум, омраченный одной-единственной проблемой – на что бы потратить выдаваемый каждый месяц денежный ресурс. Она и в самом деле перенесла одиннадцать пластических операций, о чем рассказывала с какой-то болезненной гордостью.
Ну а я… Что я могла о себе сказать? Порадовать их душещипательной историей о том, как я сбежала из дома в поисках свободы и в итоге оказалась в тупике? Сентиментально всхлипнув, рассказать о единственном роковом мужчине своей жизни? Или о своих родителях, с которыми не виделась несколько лет? О своей "увлекательной" работе продавщицы искусственных членов?
В общем, я преимущественно молчала.
Может быть, это было и к лучшему, ибо где-то в самой глубине моего сердце тихо вибрировало незнакомое чувство медленно зарождающейся новой жизни. Вот как бывает – одинединственный день разворачивает тебя на сто восемьдесят градусов, и ты послушно бредешь к новому горизонту, не оборачиваясь назад.
* * *
Поход на флюорографию в одну из расплодившихся по городу платных поликлиник обернулся настоящим светским событием. Еще там, в клинике, мы договорились держаться вместе – Ксения, Наташка и я. Осознавая, что Жердь и девушка-попугай – всего лишь мои случайные попутчицы и при иных обстоятельствах мы не сошлись бы никогда, я тем не менее испытывала странную приподнятость духа.
У меня никогда не было подруг. Не считать же за оную случайную ночную собеседницу, проститутку по имени Ангелочек, из-за которой все и началось.
Получив в регистратуре готовые снимки, мы завалились в первое попавшееся заведение с мерцающей вывеской "Бар". В букве "А" перегорела лампочка, поэтому надпись читалась как "Бр", что вызвало в нас, нервозных и готовых к радикальным переменам девушках, дрожащую волну логически необоснованного хохота.
– Бр-р! Надеюсь, они хотя бы моют стаканы, – смахивая истерическую слезу, проблеяла Наташка.
– Брррр! Вот бы нас не донимали местные алкаши, – вторила ей Ксения.
– Бр! Однажды я с одним таким переспала. Не знаю, что на меня нашло. Я зашла в бар выпить пива, а тот мужик так жалобно на меня посмотрел… – решила я внести свою лепту в общую кассу низкопробного юмора и девичьих фольклорных историй, – так вот, стоило нам уединиться в кладовой и приступить к активным действиям, как туда ворвалась дебелая повариха со скалкой. Как она материлась! Даже я так не умею. Оказывается, тот мужичонка ее законным супругом был.
Новые подруги посмотрели на меня как-то странно, и я прикусила язык.
Сама не знаю почему, в их обществе я чувствовала себя расслабленно, хотя обычно трудно схожусь с новыми людьми. Мой внутренний волчонок спал, мирно свернувшись калачиком на останках бдительности. И почему-то я была уверена, в том, что ни Жердь, ни девушка-попугай не попытаются воспользоваться моей расслабленностью. Они одним своим присутствием развенчали взлелеянный мною миф о том, что все красавицы – непременно стервы.
"А может быть, все дело в том, что они ненастоящие? – думала я. – Откуда я знаю, как выглядела та же Наталья до своих одиннадцати операций? Может быть, она была банальной простушкой, как… я? Может быть, рукотворная, выстраданная красота не огрубляет душу, не то что полученная даром?"
ГЛАВА 3
Компьютерное моделирование лица – вот отправная точка каждого индивидуума, решившегося поспорить с природой с помощью хирургического скальпеля.
В компьютерном каталоге д-ра Каховича имелись сотни разновидностей носов на любой капризный вкус. Трогательно коротенькие и аристократично длинные, тонкие, с изящными горбинками, классические носы Барби – копии органов обоняния всех известных миру секс-символов обоих полов.
– Чаще всего заказывают носы, как у Мадонны, Анны Курниковой или Екатерины Андреевой, – заметив в моих глазах любопытный блеск, снисходительно объяснил он.
– Честно говоря, я в растерянности, – призналась я, рассеянно изучая носы, – не думала, что выбор будет так велик.
– Ну а я вам на что? – улыбнулся Кахович. – Насколько я понял, у вас вообще нет конкретного ви дения нового носа?
Я беспомощно кивнула.
– Это нормально. Многие приходят с собственными эскизами, фотографиями каких-то звезд, даже с компьютерными моделями. Но не все могут объективно оценить свое лицо. Мне приходится спорить, пациентки раздражаются…
– Я думала, что ваша работа – сделать так, как они хотят, – удивилась я.
– Моя работа – сделать так, чтобы было красиво, – мягко поправил он, – можно, конечно, и пойти на поводу. Но тогда, увидев новый нос, они быстро разочаруются и меня же во всем и обвинят. Вот месяц назад на меня подала в суд одна девушка, – Кахович поморщился, – у нее папа казах, а мама – грузинка. В итоге – скуластое лицо, большой рот, азиатский разрез глаз и… огромный нос с горбинкой. А ей хотелось миниатюрный носик, как у телеведущей Анфисы Чеховой. Я ее и так уговаривал, и эдак… Ну не шел ей такой маленький нос при ее лунообразном лице! Но она умоляла, скандалила. А теперь носится по судам. С вами, Алиса, будет значительно проще.
– И как же вы поймете, какой нос нужен мне? – окончательно оробев, спросила я.
– Во-первых, у меня глаз-алмаз, – подмигнул врач, – а во-вторых… Впрочем, сейчас вы сами все увидите. Сначала я попросил бы вас собрать волосы в хвост и сесть вон на тот стул. Я вас сфотографирую.
Я послушно выполнила его просьбу. Фотографировали меня, как уголовницу – сначала анфас, потом профиль, потом ракурс три четверти.
Кахович закачал свежие снимки в компьютер, на экране возникло мое бледное ненакрашенное лицо, и я в очередной раз скептически усмехнулась – ну надо же было уродиться такой дурнушкой.
– Так, посмотрим, что тут у нас, – легкое движение компьютерной мышкой, и на экране поверх моего лица замелькали носы.
Прямые, аристократически удлиненные, с горбинками и без, откровенно кавказские (неужели кто-то сознательно заказывает себе орлиные носы?!), картошкой, кнопочкой…
– Этот, – наконец сказал он, остановив программу.
Я нахмурилась – нос как нос. Даже немаленький. Прямой, широкий.
– Я думала, что это будет что-то поменьше, – после паузы призналась я.
– Алиса, – мягко улыбнулся Кахович, – мы ведь только что об этом говорили. Мало – не значит хорошо. Хотите, расскажу вам одну историю? Дело было в нашей клинике…
Лирическое отступление № 1
ПОЧТИ ГОГОЛЕВСКАЯ ИСТОРИЯ О НОСЕ
В тридесятом царстве-государстве в смутные времена – а именно в Сокольниках на стыке двадцатого и двадцать первого веков – жили-были одинокая женщина Аделина и ее Нос. Да-да, именно так. Ибо сей орган обоняния имел столь внушительные размеры, что существовал не в тандеме со своей несчастной обладательницей, а как независимое, автономное существо. Разросшийся полип, подло паразитирующий на нежном женском личике, горбатый гном, главная цель которого – портить и без того несладкую жизнь Аделины.
В начальной школе ее дразнили Гражданкой Шнобель. В Литературном институте (Ада с детства изливала на бумагу горечь внутренней принцессы, навечно плененной в горбоносый сосуд ее нелепого существа) она получила более интеллигентное прозвище – Адка-Сирано.
Роковое стечение обстоятельств: она была вынуждена мириться не только с мерзким наростом, уродливым поводом для злых шуток, но и с говорящей фамилией – Носова.
При всем этом нельзя сказать, чтобы Аделина была запугана постоянными насмешками и ощущала себя серой мышью. Если не принимать во внимание злополучный Нос, она была созданием очень даже привлекательным и на мужскую индифферентность никогда не жаловалась.
Ада была из тех женщин, которых возраст только украшает. К тридцати пяти годам ее красота достигла апогея своей зрелости. Аппетитная гитарообразная фигурка, умные зеленые глаза, роскошные волосы цвета галочьего крыла.
С кавалерами кокетливая Аделина не тушевалась – мужчин у нее всегда было много. В двадцать лет вышла замуж за однокурсника – поэта с грузинскими корнями – и сменила фамилию-дразнилку на более степенную – Карахадзе (с тех пор те, кто не знал ее в девичестве, думали, что размер носа обусловлен грузинским происхождением). В двадцать пять – развелась, с тех пор предпочитая необременительное одиночество. Примерно тогда же поняла, что профессиональные поэтессы в своей массе либо рожают детишек и завязывают с лирикой, либо тихо спиваются в нижнем буфете Домлита, до самой старости надеясь на обещанный льющейся из сердца рифмой романтический исход. Ада была не из тех, не из других. Быстро сориентировавшись в набирающем обороты капитализме, она создала собственное пиар-агентство и неплохо преуспела. Lamborgini Diablo ей не светил, но на бутерброды с икрой хватало.
Наверное, в таком размеренном поиске счастья и прошел бы остаток ее бесхитростного существования. Если бы не несколько эпизодов, которые имели место быть, когда ей было слегка за тридцать, эпизодов, изменивших всю ее жизнь.
Эпизод номер один носил имя Василий, и в нем было почти два метра росту. Бывший профессиональный баскетболист, ныне успешный спортивный журналист, он пользовался изрядным успехом у женщин и был прекрасно об этом осведомлен. Аделина познакомилась с ним на презентации нового сорта шоколада одной из известных кондитерских фабрик – и в ее агентство, и в его телепрограмму время от времени приходили светские приглашения. Обстановка знакомства располагала к кокетству – ненавязчивый джаз, нарядные люди вокруг, да и одуряющий запах какао-бобов стимулировал выработку эндорфинов. Они обменялись телефонами, и в тот же вечер Василий позвонил. Ада решительно настроилась на новый роман – в предвкушении у нее сладко кружилась голова.
Предчувствие ее не обмануло – они начали встречаться. И вот однажды…
– У тебя такой сексуальный нос, – сказал он, когда после ряда потрясающих свиданий Ада наконец допустила его в святая святых – свою спальню.
– Что? – она отстранилась.
– У тебя сексуальный нос, – с улыбкой повторил Василий, опрокидывая ее на кровать.
Но игривое Аделинино настроение испарилось, как выброшенная на песок медуза. Она нервно почесала кончик носа.
– Что-то не так? – удивился он.
– Нет, просто… Тебя никогда не упрекали в отсутствии чувства такта?
– А что я сказал? Всего лишь то, что у тебя самый огромный нос, какой мне только доводилось видеть у женщин. И мне это чертовски нравится!
Стоит ли говорить, что Аделина, сославшись на головную боль, выставила его вон и больше они никогда не встречались?
Эпизод номер два.
Однажды Аделина спонтанно решила шикануть и позволить себе уик-энд в Париже. Иногда на одиноких женщин вроде нее находит что-то… и они начинают совершать милые безумства, просто так, без всякого повода.
Она пришла в фотоателье по соседству с агентством, чтобы сделать снимок для визы. Настроение было превосходным – не по-апрельски теплое солнце раздавало разомлевшей Москве сладкие авансы, остатки грязного снега испарились с обочин дорог, все девушки, которые могли позволить себе носить мини, это позволили, а у Ады было новое ярко-красное легкое пальто и лаковые сапожки в тон.
– Сделайте так, чтобы я получилась красоткой, – с улыбкой попросила она фотографа, пожилого армянина.
А тот, видимо, встал не с той ноги или вообще был человеком мрачноватым.
– Боюсь, с вашим носом это будет нелегко, – проворчал он, становясь за объектив.
Эпизод номер три.
На улице она встретила бывшую одноклассницу, в прошлом прехорошенькую девушку Олечку, ныне – безразмерную женщину, чьи рыхлые телеса при каждом ее шаге свободно колыхались под бесформенным балдахином.
– Кого я вижу! – обрадовалась Олечка. – Гражданка Шнобель собственной персоной!
Ада вежливо рассмеялась, но давно забытое школьное прозвище неприятно резануло слух. Они проболтали минут десять, не больше. Олечка взахлеб рассказывала о своей семье – подумать только, у нее четверо детей, и это не предел! Аделина рассеянно слушала, изредка вставляя короткие реплики, в то время как на самом деле ей хотелось втянуть голову в плечи, поднять на лицо шелковый шарфик и сбежать домой, к зеркалу, как она делала в школьные годы, когда кто-нибудь пытался ее высмеять. Почему-то созерцание своего лица Аду успокаивало – в зеркале она видела симпатичную девушку, большеглазую, с густыми черными волосами и великолепной кожей. А нос… ну подумаешь – нос…
Кое-как распрощавшись с Олечкой, она дернула домой, но почему-то на этот раз терапевтический сеанс у зеркала не принес ожидаемых результатов. Вместо замылившей взгляд красивой бабы она увидела всего лишь женщину-у-которой-слишком-большой-Нос.
Может быть, все дело было в том, что эпизоды эти следовали один за другим, без убаюкивающих бдительность временных промежутков? Словно по истечении многих лет на нее разом навалились отодвигаемые в дальний угол комплексы.