Распутав поводок, я намотала его вокруг запястья, встала со скамьи и повесила сумку на плечо. Без толку рычащий Храбрец оказался у меня под мышкой. Хорошо, что у него было вдосталь времени опорожнить мочевой пузырь.
– Мы станем большими друзьями, только без труда не вытащишь и рыбку из пруда, – пробормотала я вполголоса, чтобы мои слова не долетели до шахматистов.
Еще подумали бы, что я из тех чокнутых дам, что всюду таскают собак в сумках и беседуют с ними, точно с малыми детьми.
Храбрец все рычал, но уже не пытался вырваться, а когда я выпустила его и снова повела на поводке, он стал почти как шелковый.
Дома, следуя указаниям Синди, я отвела его в коридор, дала корм и Му-Му – жуткую замусоленную игрушку-корову – и с легким сердцем отправилась в "Блуминдейл". Мне все чудилось, что кредитка Джонатана вот-вот прожжет в кошельке дыру. Путь оказался неблизким, но я всю дорогу разглядывала витрины и вывески и не заметила, как пролетело время. К тому же было отрадно думать, что сгорают лишние калории, – я шла за особенным нарядом и непременно должна была в него влезть.
Милейшая консультантка не рассмеялась мне в лицо и не порекомендовала заняться пилатесом, когда я, высунув из раздевалки голову, попросила ее подобрать мне белье, в каком фигура преобразилась бы точно после пластической операции, но при этом незаметное под легкой летней одеждой. Ханна с готовностью кивнула (казалось, мы с первого мгновения нашли общий язык), удалилась, вернулась с грудой белья, смахивавшего на кожные лоскуты, снова ушла, явилась с охапкой платьев для коктейля, потом через каждые пять минут приносила по три пары туфель.
Удивительно: за единственный час можно обзавестись не только новым нарядом, но как будто и новым телом.
Я взглянула на себя в зеркало. Внутри все дрожало от волнения, но снаружи… У меня возникло ощущение, что вместе с босоножками на высоченных каблуках я приобретаю еще одну индивидуальность.
Я протянула кредитную карту Джонатана.
– Покупаю все.
Бонни и Курт Хегель жили в Верхнем Ист-Сайде. Лондоном, где название каждой улочки дает представление о ней, тут и не пахло. Оказывается, чем дороже район Манхэттена, тем сильнее в нем власть цифр.
Вообще-то, по лондонским меркам, дойти можно было и пешком, но Джонатан, взглянув на мои каблуки, поймал такси. Я не стала возражать. На подготовку к вечеринке у меня ушло не меньше времени, чем когда я собиралась на великий праздник Аллегры – ей исполнялся двадцать один год. Она велела всем гостям явиться в аристократических нарядах восемнадцатого века и в напудренных париках.
Джонатан переоделся в свежую рубашку и легкий летний костюм. У него был особый изысканный стиль, не зависящий от погодных условий. И набор одежды на все случаи жизни.
– Честное слово, не стоило так суетиться, детка, – в сотый раз повторил он.
– Я и не суетилась, – ответила я, снова поправляя платье, чтобы оно не помялось. По словам моей новой подруги Ханны, это был "беспроигрышный вариант от Лили Пулитцер". – Повтори еще раз, кто там будет.
– Бонни и Курт – с ними ты уже знакома, – терпеливо начал Джонатан. – Пейдж, она училась с Синди в колледже; Дэвид с Питером, агенты по недвижимости; Брэдли, мой друг из Принстона…
– "Хаус"! – с восторгом воскликнула я.
– Что?
– "Хаус"! Это ведь в Принстоне!
– Неужели все свои культурные познания ты черпаешь из телевизора? – Джонатан скривил губы. – Да, верно. Еще Принстон известен одним из лучших в США университетов.
– А, да-да, конечно, – пробормотала я, но, поскольку стены клиники "Принстон-Плейнсбо– ро" мне были знакомы лучше, нежели больница, где я при необходимости посещала личных врачей, Принстонский университет волновал меня куда меньше.
– Я учился в Принстоне, – напомнил Джонатан, потому что сама я об этом даже не обмолвилась. – Брэдли и Курт – тоже. И еще кое-кто из наших общих знакомых. Только там об университетах ни слова. Бонни, насколько я знаю, выпускница Гарварда – ни к чему затрагивать эту тему.
Я сделала пометку в воображаемом блокноте.
Такси остановилось, и швейцар в ливрее открыл дверцы; он же провел нас под широкий навес и распахнул парадную. Джонатан назвал консьержу наши имена, и тот указал дорогу к роскошному лифту. На пороге квартиры Хегелей нас встретил дворецкий.
Великолепие вокруг произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне казалось, в домах, где есть дворецкие, должно быть не менее семи спален, а на заднем дворе – собственный загон с лошадьми.
Бонни и Курт стояли почти у входа и оживленно беседовали под негромкие звуки джаза. Оба энергично жестикулировали, и казалось, будто разговаривают два глухонемых.
– Бонни, Курт! – Джонатан пожал руку Курта и наклонился поцеловать в щеку Бонни.
– Привет! – провизжала Бонни, едва не подпрыгивая. Секунда, и я очутилась в тисках ее рук, прижатая к костлявой груди с дорогим украшением. – Ужасно рада! Ты что, покрасила свои чудесные волосы?
Курт повернул ко мне голову, и его лысина блеснула в неярком свете ламп.
– Покрасила волосы. Зачем, Милочка? Прежний цвет был исключительный. Правда же, Бонни? Мы даже решили, что из-за волос ты похожа на Брижит Бардо в молодости.
Я с тревогой взглянула на Джонатана. Он, улыбаясь, положил руку на мою талию.
– По мне, она выглядит восхитительно, что бы ни сотворила с волосами. Да, кстати, гостям представляйте ее "Мелисса", не "Милочка", хорошо?
Бонни наклонила голову набок.
– А, ясно. Милочка – твое любовное прозвище, верно?
– Угадала, – поспешила ответить я, не желая, чтобы за меня весь вечер говорил Джонатан. – Как я называю Джонатана – секрет.
Бонни разразилась звенящим смехом.
– С вами не соскучишься! Скорее берите по бокальчику. – Она сделала знак официантке, что курсировала с уставленным бокалами подносом, взяла один и протянула Джонатану. – Тебе белое сансерское, как всегда. А ты что предпочитаешь, Мелисса?
Я снова взглянула на Джонатана. В эту минуту к нему подошли два приятеля, и все трое принялись похлопывать друг друга по спине.
– Добро пожаловать домой! – проорал один. – Как твои зубы после года в Лондоне? Еще на месте?
– Я бы выпила минеральной воды, – твердо произнесла я.
Если уж хочешь произвести должное впечатление, держи себя в руках.
– Может, лучше шампанского? Сегодня мы отмечаем возвращение Джонатана – не грех немного расслабиться! И твой приезд тоже, – торопливо прибавила Бонни.
Я взяла с подноса бокал шампанского. Долгие колебания человека не красят. И потом, никто ведь не заставлял меня пить до дна.
– Давай-ка подыщем тебе компанию, – сказала Бонни, обводя зал взглядом. Гостей собралось человек тридцать–сорок – жалкая горстка для столь огромной гостиной. Как и в прежней квартире Джонатана, тут тебя сплошь окружали деревянные панели и светильники, однако здешняя обстановка больше тяготела к минимализму. – Мы тут все близкие друзья. Есть и несколько новых людей – чтобы немного разнообразить компанию. Пожалуйста, чувствуй себя как дома!
Другая миниатюрная официантка, возникнув у хозяйки за спиной, будто из-под земли, что– то шепнула ей на ухо.
– Что значит "впали"? – потребовала Бонни. – Речь о закусках! – Она снова повернулась ко мне и сверкнула белоснежной улыбкой, однако по выступившим жилам на ее шее я сразу поняла, что ей не до любезностей. – Возникла небольшая проблема с закусками. Это сюрприз для вас с Джонатаном. Я на минутку отлучусь, прости.
Она поспешила прочь, сопровождаемая облаком "Шанель".
По счастью, я не из тех, кто на вечеринках жмется по углам, потому тут же осмотрелась, ища, с кем бы поболтать. Если открыто человеку улыбнешься, он сам подойдет и придумает, о чем заговорить.
Не успела я выбрать, кому могла бы поведать, что думаю о местном климате, когда мое внимание привлекла беседа прямо у меня за спиной.
Впрочем, беседой такое не назовешь. То была тщетная попытка одной дамы вытянуть слово– другое из невообразимо угрюмого мужчины.
Тип был с головы до пят в черном, глаза прятал под солнцезащитными очками и жутко хмурил брови. Бедная женщина лезла из кожи вон, дабы разговорить его, а мистер Сумрачность молча поглощал камберлендские сосиски, будто на конкурсе "кто быстрее съест", потом шпажкой для закусок ковырялся в зубах. Полный придурок.
– Значит, вы англичанин, – произнесла женщина.
Угрюмый замычал в ответ.
– Здорово! – воскликнула дама. – С радостью пожила бы в Великобритании! Удивительная страна!
– Думаете?
– О да! Тони Блэр! Полностью поддерживаю его выступления за справедливую торговлю.
Боже мой, подумала я. Пыл бедняжки скоро иссякнет, раз речь уже зашла о Тони Блэре. Человек в черном на миг отвлекся от столика с закусками.
– Блэр – долбаный кретин.
Дама отступила на шаг назад.
– Серьезно? Вы, правда так считаете?
Я прищурилась. Может, мне изменяла память, но неожиданно возникло ощущение, что мы с этим парнем уже встречались. Наверное, на эту мысль меня навело слово "долбаный": его употребляли британцы особого склада, с какими я сталкивалась едва не каждый день.
Нет, он определенно кого-то напоминал– Я принялась листать воображаемую записную книжку. Кто этот ненормальный? Мой бывший клиент? Или однокурсник?
– А его болтливая дура жена?
Хоть на нем и были очки, я сразу поняла, что он закатил глаза.
– Чери? Ну, зачем вы так? Неужели…
– Защищаете ее? Да вы в своем уме? – перебил даму угрюмый. – Ну и странный же вы народ, американцы!
Поклонницей Чери Блэр я отнюдь не была, но предполагалось, что вечеринка посвящена Джонатану и мне, потому я просто не могла себе позволить простоять в сторонке, видя, как этот щут, позорит честь нашей родины.
Я уже сделала шаг, готовясь подключиться к беседе, когда услышала новую реплику придурка-соотечественника:
– Настоящие? – спросил он, кивнув на грудь собеседницы.
– Что, простите? – Ошарашенно спросила она.
– Буфера настоящие?
Болван снова кивнул, словно непременно хотел услышать ответ на вопрос и даже не думал клеиться к даме.
Та без слов прижала руку к ложбинке между грудей.
– Не пони…
Моему терпению настал предел – я больше не могла молчать.
– Он о жемчуге! Ха-ха! О бусах. Выразился на английском просторечии: буфера, буфы, бусы…
– На мне нет жемчуга, – холодно заявила дама. – Ожерелье из сапфиров.
Я взглянула на ее шею. В самом деле. Стоила побрякушка, ей-богу, как три квартиры.
– И, правда! Какая прелесть! В общем, он имел в виду бусы.
Мгновение-другое царило молчание. Его прервал пошлый смешок.
– Ага! Как же! Бусы из жемчуга!
Я метнула в грубияна убийственный взгляд, и он тотчас умолк.
– Языковые особенности порой весьма забавны. – Дама высокомерно посмотрела на англичанина. – А я было подумала, вы потеряли всякий стыд. Не возражаете, если я вас оставлю? Возьму еще бокальчик вина.
Она произнесла это таким тоном, как если бы сказала: знать тебя больше не желаю, хам!
– У вас еще целых пол-бокала, – отметил угрюмый.
Американка растерянно взглянула на бокал, потом снова на собеседника.
– Хочу чего-нибудь покрепче. – Она одарила меня ледяной улыбкой. – С вашего позволения.
Я посторонилась, давая ей дорогу, и тут поняла, что обрекла себя на общение тет-а-тет с отъявленным невежей. Теперь он тоже ко мне присматривался, будто вспоминал, где мы встречались.
Я напрягла память. Откуда я могла его знать? Очень мешали очки, но эта копна темных волос, худоба, голос…
– Мы не знакомы? – беспардонно потребовал грубиян, снимая очки. Я вмиг его узнала.
Годрик Понсонби. Или, как его именовали в ту пору, когда около полугода я знала его в девяносто четвертом, Годрик Эх.
К моим щекам прилила краска и бросило в жар.
Было время, мы с Годриком. Эх строили друг другу глазки; хуже того, на вечеринке после постановки "Сна в летнюю ночь" тайно целовались Нам приходилось приглашать в школьный театр ребят из ближайшей школы для мальчиков. Из числа добровольцев Годрик был едва ли не самый артистичный. Я не играла – на мне лежала ответственность за костюмы, но хлопот тоже хватало. На мальчишечьих камзолах постоянно расходились швы, и мне приходилось подлатывать их прямо на актерах. Чаще всего рвались костюмы Годрика. К тому же на ряд материй у него была аллергия. В общем, к заключительному вечеру мы настолько сблизились, что без объятий и поцелуев просто не обошлось бы.
Я поежилась. Даже в те далекие дни мне доставало ума сообразить, что я не первая, кого лапает хмельной Годрик. Эмери, что как раз пылала страстью к актерству – и умела поводить бровями точь-в-точь как Имоджен Стаббс, – играла в спектакле главную роль. Ребята ходили за ней по пятам, как стая гусей. До сих пор подозреваю, что она и Годрику вскружила тогда голову, и в последний вечер он просто утешился: налакался пунша и потискал у шкафа меня.
Впрочем, впечатление осталось бы довольно приятное, если бы чуть погодя пунш не хлынул из Годрика обратно и он не облевал стул в столовой, а завхоз не велела мне сопровождать несчастного актера (который, кстати, весь вечер ходил в узком трико, потому мне и запомнились, его, э-э, размеры) до ближайшей больницы. После мы больше ни разу не виделись.
Годрик явно тоже меня узнал и, по-видимому, мысленно совершил подобное путешествие в прошлое.
Я задумалась: хватит ли ему смекалки не признаваться, что мы знакомы? Не глупо ли вспоминать о юношеских поцелуйчиках и блевотине столько лет спустя, на вечеринке в Манхэттене?
– Мелисса? – Годрик пристальнее на меня уставился. – Дынька?
Я сделала вид, что последнего слова не расслышала. Чудесно. Теперь никуда не денешься.
– Да. Привет!
– Не узнаешь меня?
Годрик был все тот же – мрачный и хронически стыдливый. Теперь до меня дошло: он неумышленно обидел женщину. Уверенно держаться в обществе Годрик просто не умел. В те дни, когда я сидела за кулисами с иглой и ниткой наготове, сделала удивительное открытие: актеры нередко народ застенчивый. Стеснительность Годрика не знала границ.
Впрочем, это не оправдывало его грубости. Разумеется, нет.
– Конечно, узнаю! – сказала я. – Ты Годрик Годрик Понсонби! – Я уже сделала едва заметное движение вперед, вознамерившись чмокнуть его в щеку, но в последнее мгновение передумала и просто протянула руку. – Какими судьбами в Нью-Йорке? Знаком с Куртом и Бонни?
– С кем?
– С хозяевами. – Я повела бровью в сторону Бонни, но та, едва появившись, оказывается, снова исчезла. – Хм, а Джонатана знаешь? Джонатана Райли? Вечеринка в его честь.
– Кого-кого? – проворчал Годрик. – Нет. Не знаю я ни одного из этих баранов. И приходить не хотел. Гнилой сейшн.
– Как это? Не знаешь Джонатана? – воскликнула невысокая смуглая женщина, что вынырнула из ниоткуда. – Ведь это он нашел тебе шикарную квартиру в Трибеке! Добрый вечер! – Женщина потрепала Годрика по руке и посмотрела на меня. – Пейдж Дроган.
– Добрый вечер, – ответила я. – Ме…
– Представить вас друг другу – моя задача, – пробрюзжал Годрик. – Таковы правила! Пейдж, знакомься: Мелисса Ромни-Джоунс. Мелисса: Пейдж Дроган, моя агентша. Где-нибудь работаешь, а, Мел?
От изумления я едва не раскрыла рот.
– Твоя агентша?
– Ага. Я актер, – пробормотал Годрик.
– Не может быть! – вырвалось у меня. – Профессиональный?
Пейдж переливчато засмеялась и провела рукой по коротким, кофейного цвета волосам. На ней было облегающее пестрое платье, что подчеркивало аппетитные формы, и ярко-желтые туфли. Она походила на птичку.
– Рик у нас скромняга. – Пейдж хихикнула. – Но скоро о нем заговорит вся Америка. Он играет главную роль в одном исключительном фильме – выйдет на экраны уже через месяц– другой. Тогда в жизни Рика начнется новый этап. Хотя его и теперь узнают на улице – на телевидении он не первый год. Не видели?
Я покачала головой.
– Наверное, отстала от жизни.
– Еще он играет в театре, правда, Рик? – Пейдж легонько толкнула Годрика в бок– Рик?
Тот пасмурно кивнул.
Пейдж приставила к уху сложенную трубкой миниатюрную руку.
– Не слышу, Рик! Ужасно шумно. Как называется спектакль?
– "Настоящий инспектор Хаунд", – удостоил нас ответа Годрик. – Постановка не ах, а режиссер не вполне понимает, чего хочет, зато это настоящий театр, не бессмысленная возня с киношными идиотами…
– Ха, ха, ха! – залилась смехом Пейдж, явно дабы закрыть актеру рот. – Ха, ха, ха! Рик, дорогой, может, сходишь за вином? Мы с удовольствием промочим горло.
– У Мелиссы есть бокал, – заметил Годрик
– Она не откажется и от второго, – заявила Пейдж.
– Угх, – проворчал Годрик.
Набор этих звуков я слышала раз девять на дню: так выражают негодование и вместе с тем смирение. Актер поплелся к официантам.
– Я все видела, – тотчас сообщила Пейдж.
Как вы подоспели, когда он чуть не оскорбил Люси Пауэлл. Спасибо. Рик милашка, но бывает таким… неотесанным.
Я задумалась, что она имеет в виду. Невоспитанным?
– Но давайте поговорим о вас. Вы и есть знаменитая Мелисса!
Агентша столь мило улыбнулась, что мне стало неловко. В своем новом наряде, с идеально уложенными волосами и профессиональным маникюром, я вдруг почувствовала себя нескладной и непричесанной.
– Да.
– А я Пейдж. После "п" – "е". Училась с Синди в Брауне и Джонатана знаю сто лет. Работаю, как сказал Рик, агентом актеров.
– Любопытно, – ответила я, стараясь не замечать, как при упоминании о Синди у меня все задрожало внутри. Смешно. Ведь ее среди гостей не было. – Каких актеров?
Пейдж перечислила имена, отдельные из которых показались мне смутно знакомыми, и крепко пожала мою руку.
– Значит, вы и Джонатан, м-м?
Что сие значило? Не найдя, что ответить, я лишь улыбнулась и кивнула.
– Готова поспорить, он рад, что будет, как прежде, получать страховую премию! – Пейдж усмехнулась и снова посерьезнела. – Так вы из Англии?
– Верно, – сказала я, довольная, что разговор перешел внормальное русло. – Коренная англичанка.
– Так, так, так. Замужем были?
– Э-э… нет.
– Дети?
– Нет!
– Прекрасно. Картина потихоньку вырисовывается. Чем занимаетесь?
У меня возникло чувство, будто я на собеседовании.
– Консультирую клиентов-по житейским вопросам, – произнесла я так, будто отражала нападение.
Оказалось, ньюйоркцы, в отличие от лондонцев, в ответ на подобные заявления не вскидывают брови и не фыркают. Более того: Пейдж как будто пришла в восторг. Впрочем, выражение ее лица почти не менялось, пока она не выяснила, чем конкретно я зарабатываю на жизнь.
– Правда? А где?
– В Лондоне. Мое агентство недалеко от вокзала Виктория.
Пейдж взглядом попросила меня продолжать.
– И Букингемского дворца, – осмелилась уточнить я, искажая истину.
Впрочем, совсем немного.
– Понятно. – Идеальные брови Пейдж поднялись над квадратными стеклами очков. – Надеюсь, вы не из тех сумасшедших, кто устраивает для взрослых игры с карточками разного цвета?