Практическая магия - Элис Хоффман 22 стр.

Начинает накрапывать дождь, и это наводит Кайли на мысль сходить за своей тетей, которая стоит зачем-то и мокнет в полном одиночестве, словно так и надо.

- Не может быть! - говорит Кайли, увидев, как вы­соко поднялась стена колючек с тех пор, как они с Ги­деоном играли здесь на лужайке в шахматы.

- Ну и что, сведем их снова, - говорит Джиллиан. - Велика важность!

Но Кайли мотает головой. Сквозь эти колючки не пробиться никакому секатору, их даже топором не возьмешь.

- Хоть бы мама вернулась поскорее, - говорит она.

Выстиранное белье развешено на веревке, и, если его не снять, оно вымокнет, но это еще не все. От ко­лючей изгороди исходит что-то скверное, некая муть, едва различимая простым глазом; простыни и рубашки по краям покрылись пятнами и словно вылиняли. Мо­жет быть, это видно только Кайли, но каждое пятно на их чистом белье - густого и темного цвета. Теперь-то ясно, почему ей никак не удавалось представить себе. поездку на каникулы, почему никакой картинки не возникало перед ее мысленным взором.

- Мы не едем к тетушкам, - говорит она.

Сучья на кустах черные, но, если приглядеться вни­мательнее, увидишь, что колючки на них красные, словно кровь.

К тому времени, как из-за двери показывается Ан­тония, на дворе уже натекают лужи.

- Вы, люди, что, больные? - кричит она.

Кайли и Джиллиан не отзываются; тогда Антония хватает с вешалки черный зонт и выбегает к ним во двор.

На завтра, на вторую половину дня, предсказана буря с ветром ураганной силы. Народ по соседству слышал новости и потрудился наведаться в магазин за изоляционной лентой - когда налетит ветер, лента, наклеенная крест-накрест, удержит на месте оконные стекла. Одним Оуэнсам грозит опасность, что их дом снесет прочь с фундамента.

- Миленько начинаются каникулы, - говорит Ан­тония.

- Мы никуда не едем, - объявляет ей Кайли.

- Еще как едем! - фыркает Антония. - У меня все уже уложено.

Что-то зловещее в этот вечер чувствуется, когда выйдешь на улицу, - и зачем им понадобилось стоять тут в темноте? Антония ежится, поглядывая на затяну­тое тучами небо, но от ее внимания не ускользает, что ее тетка вцепилась в руку Кайли. Джиллиан крепко держится за Кайли, боясь, что может не устоять на но­гах в одиночку. Антония переводит взгляд на дальний конец двора, и ей все становится понятно. Что-то там есть, в непролазной заросли этих мерзких колючек.

- Что это? - спрашивает Антония.

У Кайли и у Джиллиан учащается дыхание, от них ощутимо веет испугом. Такой испуг можно учуять ню­хом, он отдает дымом и золой; так пахнет паленая плоть от близкого соприкосновения с огнем.

- Что? - повторяет Антония.

Едва она делает шаг к кустам, как Кайли тянет ее на­зад. Антония щурится, вглядываясь во тьму. И смеется:

- Да это же ботинок! Вот и все!

Ботинок из змеиной кожи; пара стоила без малого триста долларов. Джимми был не из тех, кто покупает себе вещи на гигантских оптово-розничных рынках. Он любил дорогие магазины, отдавал предпочтение штучным изделиям.

- Не ходи туда! - вскрикивает Джиллиан, когда Ан­тония подается вперед, собираясь поднять ботинок.

Дождь уже льет как из ведра, сплошной завесой, се­рой, точно пелена, сотканная из слез. Видно, что в том месте, где зарыт Джимми, земля рыхлая. Если копнешь рукой, то, может статься, вытащишь человеческую кость. А зазеваешься - и самоё тебя затянет, засосет вглубь, и, сколько ни барахтайся, ни лови воздух ртом, ничто не поможет.

- Вы, случаем, не находили здесь кольцо? - спра­шивает Джиллиан.

У девочек зуб на зуб не попадает. Небо совсем по­чернело - можно подумать, что настала полночь. Можно подумать, этот небосвод никогда не бывает си­ним, как чернила, как яйца в дроздовом гнезде, лазоре­вым, как лента, вплетенная на счастье в девичьи кудри.

- Какое-то кольцо притащила к нам в дом жаба, - говорит Кайли. - Я и забыла про него!

- Это было его кольцо. - Не похоже, что таким го­лосом говорит Джиллиан. Он слишком хриплый, по­давленный и совершенно чужой. - Перстень Джимми.

- Кто такой Джимми? - спрашивает Антония. Ко­гда ей никто не отвечает, она глядит в сторону колючей изгороди, и ответ приходит сам собой. - Это который там. - Она прижимается к сестре.

Если непогода разыграется с той силой, какую предсказывают метеорологи, весь двор затопит во­дой - и что тогда?.. Джиллиан и Кайли с Антонией промокли до нитки; зонт, который держит в руках Ан­тония, не спасает. Волосы у них прилипли к голове, одежда - хоть выжимай.

Внизу, у колючей изгороди, обозначается впадина, словно земля уходит сама под себя - или, что гораздо хуже, уходит под Джимми. Если и его вытолкнет из-под земли наружу, как тот серебряный перстень, как поганую рыбину чудовищных размеров, - тогда пиши пропало...

- Я хочу к маме, - очень тихо говорит Антония.

Когда они наконец поворачиваются и бегут к дому, газон, покрытый травой, хлюпает у них под ногами. Они припускаются быстрее, несутся так, будто за ними гонится по пятам то, что может присниться лишь в страшном сне. Вбегают в дом, и Джиллиан, заперев входную дверь, подтаскивает к ней стул и подпирает им дверную ручку.

Сто лет, не меньше, прошло, должно быть, с той темной июньской ночи, когда Джиллиан, свернув с шоссе, остановилась на освещенном пятачке в конце подъездной аллеи. Она совсем не тот человек, каким приехала сюда. Та женщина, которая, как к последнему прибежищу, кралась тогда на цыпочках к парадной две­ри, давно побросала бы свои пожитки в машину и была такова. Минуты не стала бы ждать, что там предпримет следователь из Тусона после всего, что выложит ему Салли. Ее бы здесь уже и близко не было, а Бену Фраю она не оставила бы даже записки, будь он ей хоть два­дцать раз так же дорог, как сейчас. Была бы в эти мину­ты на полпути к штату Пенсильвания, с включенным на всю громкость радио и полным баком горючего. И ни разу, ни на секунду не заглянула бы в зеркальце заднего обзора. Короче говоря, в том-то и разница, что женщи­на, которая находится здесь сейчас, никуда не собирает­ся, разве что на кухню, заварить своим племянницам ромашкового чаю, который хорошо успокаивает нервы.

- Все в полном порядке, - говорит она девочкам.

Она прерывисто дышит, от прически ее осталось жалкое воспоминание, с ресниц по бледному лицу вол­нистыми полосками стекает тушь. И все же это она здесь сейчас, а не Салли, и это ей отправлять девочек в постель, убеждать их, что с нею им нечего бояться. Нет никаких причин тревожиться, говорит она им. Все по­ка, слава богу, живы-здоровы. Пусть хлещет дождь, пу­скай крепчает ветер с востока - Джиллиан будет тем временем обдумывать план действий. Поскольку на­дежды на помощь Салли в данном случае столько же, как на то, что она полетит, словно птица, сиганув вниз с верхушки дерева.

А Салли в этот вечер, утратив вместе с логикой при­вычную опору под ногами, окунается в невесомость. Она, которая всегда ценила превыше всего здравый смысл и целесообразность, едва доехав до Развилки, умудрилась заблудиться. Никак не могла найти мотель "Вам - сюда", хотя проезжала мимо него тысячу раз. Пришлось остановиться у бензоколонки и спросить дорогу, а тут опять начался этот сердечный приступ, понадобилось отыскать неопрятный туалет, где можно было сполоснуть лицо холодной водой. Посмотрелась в заляпанное зеркало над раковиной, глубоко подыша­ла несколько минут, и стало лучше.

Лучше-то лучше, но, как вскоре выяснилось, не­намного. Выезжая снова на Развилку, она не заметила, как у передней машины зажегся стоп-сигнал, что при­вело к легкому столкновению, и исключительно по ее вине. Теперь левая фара у "хонды" держится на чест­ном слове, и как нажмешь на тормоза, того и гляди отвалится.

Когда она наконец приезжает к мотелю "Вам - сю­да", ее семейство дома уже доедает обед, а вся стоянка у закусочной "Куры гриль" наискосок от мотеля забита машинами. Но Салли меньше всего сейчас нужна еда. У нее подводит живот, нервы ее на пределе; она дико волнуется и потому, вероятно, два раза подряд приче­сывается, перед тем как выйти из машины и направить­ся в контору. На асфальте поблескивают маслянистые лужицы, одинокая яблоня-дичок, уцелевшая на един­ственном островке земли и обсаженная ярко-алой ге­ранью, содрогается, когда по Развилке с шумом проно­сятся машины. На парковке мотеля стоят всего четыре, три из них - умопомрачительны, каждая на свой манер. Если бы у Салли спросили, на которой ездит Гэри, она, скорее всего, указала бы на четвертую, что стоит дальше всего от конторы, одну из моделей "форда", - она боль­ше других похожа на автомобиль, взятый напрокат. Но главное, именно так, по представлениям Салли, ров­ненько, аккуратно, и поставит машину Гэри.

При мысли о нем, о его озабоченном лице, проре­занном морщинами, волнение охватывает Салли с но­вой силой. Войдя в контору мотеля, она поправляет ре­мешок от сумочки на плече и облизывает губы. У нее такое чувство, будто со столбовой дороги, по которой она шла всю жизнь, ее занесло в дремучий лес, о суще­ствовании которого она не подозревала и где не знает ни стежки, ни тропинки.

Женщина за конторским столом говорит по теле­фону, и разговор, кажется, из тех, какие могут продол­жаться часами.

- Ну, раз ты не сказала, тогда откуда же ему знать? - В голосе женщины звучит крайнее неодобрение. Она тянется взять сигарету и видит Салли.

- Я ищу Гэри Халлета.

Стоит Салли объявить об этом во всеуслышание, как она понимает, что, должно быть, и в самом деле со­шла с ума. Для чего ей искать человека, чье присут­ствие сулит катастрофу? Для чего было ехать сюда в этот вечер, когда у нее такая сумятица в голове? Она сейчас не в состоянии собраться с мыслями, это оче­видно. Ей не назвать даже столицу штата Нью-Йорк! Не вспомнить, в чем содержится больше калорий - в масле или маргарине и впадает ли зимой в спячку ба­бочка-данаида.

- Он вышел, - сообщает Салли женщина за контор­ским столом. - Когда родишься с придурью, так при­дурком и помрешь, - говорит она в телефон. - Еще бы тебе не знать! Я знаю, что ты знаешь. Вопрос в другом - почему знаешь, но ничего не делаешь? - Она встает, во­лоча телефон за собой, снимает с доски на стене ключ и протягивает его Салли. - Шестнадцатый номер. Салли отшатывается назад, как ужаленная:

- Я лучше здесь подожду.

Она садится на голубой пластиковый диванчик и протягивает руку за журналом, но это оказывается журнал "Тайм", и подпись к иллюстрации на обложке гласит: "Убийство на любовной почве", - только этого Салли сейчас не хватало! Она бросает журнал обратно на столик. Жаль, что не догадалась переодеться, на ней по-прежнему старая майка и шорты, позаимство­ванные у Кайли. Хотя какая разница? Кому есть дело до того, как она выглядит? Она вынимает из сумочки щетку для волос и в который раз причесывается. Ей бы только высказать все - и дело с концом. Ну нера­зумная у нее сестра, так что это - преступление? Бы­ла исковеркана обстоятельствами, в которых протека­ло ее детство, и, раз уж так сложилось, взрослой тоже для ровного счета наломала дров. Салли воображает, как будет излагать все это под пристальным взглядом Гэри Халлета, и чувствует, что ей не хватает воздуха; она дышит так часто, что женщина за столом на вся­кий случай держит ее в поле зрения: вдруг посети­тельнице станет дурно и надо будет вызывать скорую помощь?

- Нет, это просто интересно, - говорит женщина в телефонную трубку. - Зачем спрашивать у меня совета, если ты все равно его не послушаешь? Делай как зна­ешь, только я-то тут при чем? - Она косится в сторону Салли. Как-никак, это частный разговор, хоть и про­исходит наполовину на публике. - Так вы не хотите побыть пока в его номере?

- Я, может, просто подожду в своей машине, - го­ворит Салли.

- Отлично, - говорит женщина, отложив продол­жение телефонного разговора до той минуты, когда снова останется одна.

- Хотите, угадаю? - Салли указывает кивком голо­вы на телефон. - Ваша сестра, да?

Да, младшая сестра, живет в Порт-Джефферсоне и вот уже сорок два года шагу не может ступить без сове­та. Иначе ни на одной ее кредитной карточке давно не осталось бы ни гроша, а сама она так и мыкалась бы по сей день со своим первым мужем, который был в тыся­чу раз хуже, чем теперешний.

- До того занята собой, что прямо зло берет! Вот что значит, когда ты младшая в семье и привыкла, что все только с тобой и носятся. - Женщина прикрывает ла­донью микрофон. - И заботишься-то о них, и из всех пе­редряг выручаешь, а от них хоть бы капля благодарности!

- Правда ваша, - соглашается Салли. - Как же иначе - младшенькая! Так до старости и живут с этим сознанием.

- Ох, мне ли того не знать, - говорит женщина за конторским столом.

Ну а как обстоит со старшенькими, размышляет Салли, останавливаясь у автомата купить банку кока-колы без сахара. Она возвращается к машине, пересту­пая через маслянистые лужицы, окаймленные радуж­ной кромкой. С теми, кто добровольно обрекает себя вечно указывать другим, что им делать, всегда берут от­ветственность на себя, каждый день твердят двадцать раз: "Что я тебе говорила?" Как ни противно призна­ваться, этим Салли и занималась - и притом занима­лась, сколько себя помнит.

До того, как Джиллиан коротко постриглась и все девочки в городе повалили в салоны красоты, требуя, чтобы им сделали точно такую же стрижку, у нее были такие же длинные волосы, как у Салли, - даже, может быть, чуть длиннее. Волосы цвета спелой пшеницы, на солнце слепящие глаза своим блеском, мягкие, точно шелк, - по крайней мере, в тех редких случаях, когда Джиллиан удосуживалась расчесать их щеткой. И вот теперь Салли спрашивает себя: не завидовала ли ей, не из зависти ли дразнила Джиллиан чучелом с вороньим гнездом на голове?

Тем не менее, когда Джиллиан в один прекрасный день явилась домой коротко стриженная, Салли была ис­кренне потрясена. Хоть бы посоветовалась с ней сначала!

- Как у тебя рука поднялась такое над собой учи­нить? - возмущалась она.

- На то есть свои причины. - Джиллиан сидела пе­ред зеркалом и накладывала кисточкой румяна, под­черкивая впадины под скулами. - И все они пишутся Б-А-Б-К-И.

За Джиллиан, по ее утверждению, в последние дни ходила по пятам какая-то тетка, а сегодня наконец за­говорила. Предложила, что тут же, на месте, отсчитает Джиллиан две тысячи долларов, если та пойдет с ней в дамский салон и отрежет себе волосы по уши, а тетке с мышиным хвостиком неопределенного цвета доста­нется для выходов накладная коса.

- Ага, сейчас, - сказала на это Салли. - Как будто нормальному человеку такое может прийти в голову!

- Да? - сказала Джиллиан. - Значит, по-твоему, не может?

Она запустила руку в передний карман джинсов и вытащила пачку денег. Две тысячи, наличными. На ли­це у Джиллиан играла торжествующая усмешка, и Сал­ли дорого дала бы, чтобы стереть ее.

- Во всяком случае, вид ужасный, - сказала она. - Выглядишь как мальчишка.

Сказала так, хотя и видела, как хороша открытая шейка Джиллиан, прелестная, стройная, способна ра­строгать до слез взрослого мужчину.

- Подумаешь! - сказала Джиллиан. - Снова отрас­тут!

Но волосы у нее больше так и не отросли - достава­ли только до плеч. Чего только Джиллиан не перепробо­вала: и с розмарином мыла голову, и с лепестками розы и фиалки, даже с настоем женьшеня - никакого толку.

- Вот видишь? - говорила Салли. - Видела, к чему приводит корысть?

Ну а к чему привела Салли привычка быть образцо­во-показательной пай-девочкой? Да вот сюда и приве­ла в сырой и ненастный вечер, на эту самую парковку. Раз и навсегда поставила ее на место. Кто она такая, чтобы быть ходячей добродетелью, уверенной, что ее выбор - всегда самый правильный? Если б ей просто позвонить в полицию сразу, как приехала Джиллиан, если бы не приниматься все улаживать и всем распоря­жаться, с убеждением, что лишь она одна за все в отве­те, за все причины и последствия, - тогда, возможно, они с Джиллиан не оказались бы сейчас в таком пере­плете. Это все дым виноват, что закурился у стен лесного домика, в котором были ее родители. Это те лебеди в парке. И стоп-сигнал, которого не замечают, пока не происходит непоправимое.

Салли всю жизнь держалась наготове к превратно­стям судьбы, а для этого необходимы логика и трезвый рассудок. Если б родители взяли ее с собой, уж она бы учуяла вовремя едкий запах гари. Углядела бы синюю искру, что первой выпала на ковровое покрытие и за­мерцала, как звездочка, а за ней сверкающей рекой хлы­нули другие, и в мгновение ока все вокруг запылало. Уж она-то оттащила бы Майкла с мостовой на тротуар в тот день, когда компания юнцов набилась в отцовскую ма­шину, перебрав спиртного. Не она ли спасла своего ре­бенка, когда на него собирались напасть лебеди? Не на ее ли плечах с тех пор держалось все - дети, дом, ухо­женный газон, плата за электричество, стирка белья? Чтобы оно кипенно-белым сушилось у нее на веревке?

С самого начала Салли обманывала себя, внушая себе, что справится с чем угодно, но больше обманы­вать никого не желает. Еще одна ложь - и все будет по­теряно. Еще одна - и никогда ей уже не выбраться из дремучего леса.

Салли припадает к банке с кока-колой; она умирает от жажды. У нее просто в горле саднит от этого вранья Гэри Халлету. Она хочет признаться во всем начистоту, сказать всю правду тому, кто не только выслушает ее, но и услышит, чего до сих пор никому не удавалось. Потом она видит, как через Развилку переходит Гэри, неся кар­тонный пакет с курятиной, и первое ее побуждение - включить зажигание и убраться подобру-поздорову, по­куда он ее не заметил. Но она не трогается с места. Она глядит, как приближается Гэри, и горячие иголочки разбегаются у нее под кожей по всему телу. Их не уви­дишь простым глазом, но их присутствие не оставляет сомнений. Такова уж природа страсти - подстережет тебя на автомобильной стоянке, и ты неизбежно стано­вишься ее жертвой. Чем ближе подходит Гэри, тем сильнее дает себя знать этот жар - Салли приходится просунуть руку под майку и крепко прижать к груди, "удерживая сердце, готовое выпрыгнуть наружу.

Весь белый свет застлали тучи, на дорогах скользко, но Гэри не в обиде на сумрачный и хмурый вечер. В Ту­соне над головой месяцами сияли безоблачные небеса, и если сейчас накрапывает дождь, это ничего. Может быть, дождик смоет его тревоги, поможет осилить то, что грызет его изнутри. Может, сядет он завтра на са­молет в девять двадцать пять, улыбнется стюардессе да и соснет часика два, перед тем как явиться на работу...

У Гэри в силу его профессии хорошо развита наблю­дательность, но сейчас он не верит своим глазам. Пото­му отчасти, что везде, куда бы он ни пошел, ему мере­щится Салли. Один раз она привиделась ему на пеше­ходном переходе при въезде на Развилку. Другой раз - в закусочной "Куры гриль", и вот теперь она перед ним на парковке. Наверное, опять обман зрения - то, что хотелось бы видеть, но чего нет на самом деле. Гэри подходит ближе к "хонде" и щурится, стараясь разгля­деть, кто в ней сидит. Да, так и есть: это машина Салли, а за рулем сидит она сама и сигналит ему.