2. Конформизм безумной любви
Сторонники концепции брака по любви, от Энгельса до теоретиков XX века (Бертран Рассел, Леон Блюм), видели в нем избавление от двух бед: адюльтера и проституции. Совмещая свободу и влечение, он должен был, вкупе с социальной революцией, изменить лик человечества. Среди защитников восхитительного чувства выделяются два имени: Дени де Ружмон и Андре Бретон. С одной стороны, выдающийся швейцарский историк, еще в 1938 году замеченный Сартром, становится неутомимым адвокатом верности, не допуская употребления слова "брак" во множественном числе. Он с отвращением цитирует фразу молодой техасской миллиардерши, которая накануне свадьбы заявила журналистам: "Как чудесно в первый раз выходить замуж" (через год она развелась). Для Дени де Ружмона брачное обязательство требует чего-то иного, нежели "прекрасная лихорадка": всецелой сопричастности, предполагающей, что у будущих супругов хватит хладнокровия выдержать испытание временем. С другой стороны, глава сюрреализма Андре Бретон в 1937 году отстаивает безумную любовь, "великий полет супружества <…>, несущий самые большие надежды, воплотившиеся в искусстве за двадцать веков", и призывает людей "освободиться в любви от всех чуждых ей забот, от всех страхов и сомнений". Эта великолепная защитительная речь, которая завершается знаменитым обращением к дочери Об, родившейся в 1935 году: "Я желаю вам быть безумно любимой", сочетается с поразительным консерватизмом в плане нравов, особенно в отношении непостоянства и гомосексуализма. Бретон выдает здесь удивительный анализ неверности:
Если выбор был действительно свободным, для того, кто совершил этот выбор, не может встать вопрос о том, чтобы оспорить его под каким-либо предлогом. Именно отсюда, а не откуда-то еще происходит чувство вины. Я отклоняю такое оправдание, как привычка, усталость друг от друга. Взаимная любовь, как я ее себе представляю, - это зеркальное устройство: под каким бы углом зрения ни смотрел я на то, что мне незнакомо, в нем отразится точный образ любимой, каждый раз все более удивляя предвидением моего желания, все более наполняясь сиянием жизни.
Уберите лирическую напыщенность, и перед вами доктрина Ватикана о нерушимости брака (если не брать в расчет, что сам Бретон женился несколько раз).
В истории идей хорошо известен этот феномен: под видом критики старого порядка светские реформаторы часто довольствуются тем, что ужесточают его требования. Вместо опровержения принятой нормы они ее реконструируют как некую бескомпромиссную утопию. Брак по любви, основанный на клятве, которой люди сами себя связывают, - это союз высокой нравственности: он должен превозмочь непредвиденные сердечные порывы или неудержимые желания. Еще Руссо, великий критик адюльтера (хотя он имел более или менее платонические связи с замужними дамами), представлял узы супружества как "самый святой, самый нерушимый из всех договоров", не подлежащий расторжению "ни под каким предлогом", так что "любой осквернитель его чистоты достоин ненависти и проклятия". Будучи добровольным, любовное обязательство порождает безоговорочную требовательность. Это напряжение не ускользнуло от Дени де Ружмона. Взаимная верность, которую обязаны хранить супруги, подчинена не их счастью, но алогичной истине, "безумству воздержанности", ежеминутно требующему "терпеливого и нежного усердия", "живительных орошений". Странная похвала браку: он приобщен к порядку безрассудства - единожды и навеки, как говорил Кьеркегор о религиозном обращении.
3. Порнографический союз
В прошлые века супружеские отношения и сладострастие разграничивали. "Брак - связь, освященная религией и благочестивая, - говорил Монтень, - вот почему удовольствие, получаемое в браке, должно быть сдержанным и соединенным с некоторой суровостью". Если требовалось очистить супружеское ложе от буйства похоти, причиной тому было не осуждение инстинкта, а скорее недоверие к его слабости. Только умеренная привязанность и дисциплина эмоций могли позволить выдерживать дистанцию. Нашим предкам была свойственна "не столько показная добродетель, сколько осторожность" (Эдвард Шортер). Люди могли любить и желать на стороне, но передача в наследство собственности и забота о потомстве оставались главными целями. Мы свободны от таких предосторожностей: за исключением наиболее консервативной части религиозных меньшинств в Европе и в США, мы можем выбирать кого хотим, вступать в брак, расходиться без ограничений. Ни принуждение коллектива, ни запрет отца не мешают двум существам принадлежать друг другу. Еще недавно страсть и семейный очаг не имели между собой ничего общего: "Некоторые счастливцы, составляющие исключение, подтверждают несчастье большинства людей, попавших в западню брака", - отмечал Шарль Фурье. Теперь же для нас вместе жить означает вместе блудить. Уединяясь, пара обретает не только уголок покоя, где можно укрыться от грубости мира, но и площадку для экспериментирования, реализации фантазий и оригинального порнографического творчества.
В XIX веке основным препятствием для сексуальной жизни в браке была биполярность, свойственная мужчинам; как показывает Фрейд, чем больше идеализировали жену, тем больше принижали проститутку; с первой ограничивались обыденными, краткими сношениями, тем паче что из-за отсутствия противозачаточных средств женщине постоянно угрожала несвоевременная беременность; со второй предавались чувственным играм, включающим широкий диапазон самых непристойных позиций. Матери семейства не пристало обмирать от удовольствия, как вульгарной уличной девке. Романтический культ женской чистоты способствовал расцвету домов терпимости, духовность породила разврат. Во второй половине XIX столетия реформаторы, озабоченные искоренением дурных нравов, проповедуют, что "спальня должна стать единственным местом для любви <…>, восторжествовать над кабаре, питейными заведениями и прочими злачными местами". Это движение, распространившееся на все классы общества, поставит целью покончить с эротическим голодом супружеских пар и ослабить рынок продажной любви, поддерживаемый сексуальным "пролетариатом" - студентами и холостяками, слишком бедными, чтобы жениться. Разум в конце концов заставил принять то, что осуждала религия, и новая политика супружеского наслаждения под контролем медицины в итоге вытесняет давний запрет на сладострастные утехи. Оргии и вольности, которым предавались некогда с продажными женщинами, должны отныне войти в практику супружеских отношений, культура разврата из борделя переселяется на брачное ложе. Между тем платные услуги со временем сводятся к половому акту "по системе Тейлора" - с проституткой опорожняются, а не занимаются любовью, объятия продажной страсти холодны как лед; зато муж с женой пускаются во все тяжкие, превращая постель в место разгула похоти.
Итак, сексуальное согласие само по себе не ново, новостью стало возложение на него преувеличенных надежд. Нехитрое дело оказалось всеобщей важной задачей. Раскрепощение нравов изменило порядок приоритетов в любовном акте: раньше все было сказано, когда женщина отдавалась, теперь все начинается, когда она раздевается. Отвергнутый в амплуа мачо, в качестве любовника мужчина востребован, как никогда, он должен обладать надлежащим аппаратом и сноровкой, тем более что женщина уже не стыдится афишировать удовольствие. От женщины также ожидают должного набора навыков. Попробуй она показать себя бестолковой неумехой - не миновать ей града колких любезностей. В современном эротизме безраздельно властвует мораль отваги. Доставить друг другу наслаждение - взаимная обязанность любовников, иначе сладострастный дуэт превращается в палату жалобщиков. Горе недобросовестному имитатору! В этой области более, чем в любой другой, мы имеем полное право требовать своего.
Сексуальную жизнь наделяют новой функцией - служить критерием супружеского счастья. Поскольку из всех своих прежних задач любовный союз сохранил лишь призвание расцветать, на вопрос о его состоянии отвечает эротизм, этот новый оракул. Секс не пугает - напротив, успокаивает, благодаря ему любовь становится величиной исчислимой, краткие мгновения особой интенсивности превращаются в незабываемые эпизоды. За закрытыми дверями спальни любовники держат экзамен по предмету "счастье", доказывая перед судом своей души, что им хорошо вместе. Что представляет собой сегодня кино категории "X", если не последнюю отрасль домоводства наряду с кулинарией и садовым искусством? Кто смотрит эти фильмы кроме пар, желающих придать пикантности собственным интимным отношениям, - если только они не снимают себя сами (наедине или вместе с соседями), чтобы представить в Интернете лучшие моменты своих любовных утех? И поскольку чувство и желание - не противоположности, но хрупкостью схожи между собой, как близнецы (токи нежности и чувственности равно непостоянны), крепость брачных уз проверяется пылкостью плотского влечения.
Получает развитие особая педагогика растормаживания, нацеленная на то, чтобы освободить нас от гнета сдержанности и неуверенности. Специалисты ведут курсы занятий даже в высших сферах государственной власти, обучая стимулировать промежность, поддерживать дно таза, открывать чакры (энергетические центры), приобщая к искусству интимных ласк. Познанию тела другого предшествует изучение себя, мастурбация становится пропедевтикой соития, упражнением по контролю над собой и самопознанию. Помощь медиков, психиатров, тренеров - все средства хороши, чтобы вызвать буйство чувственности. Внешкольный предмет включают в круг своей деятельности и школа, и предприятия, обязуясь с гарантированным результатом возделывать эту дикую ниву. Все лучше, чем былое невежество, но эта эволюция превращает сексуальную жизнь пары в горнило истинного героизма. Ученые трудятся над математической моделью наслаждения, открывают лаборатории брачной метеорологии, хвастают тем, что за пятнадцать минут могут предсказать развод, разрабатывают алгоритмы счастья. Интерес к исследованию неведомого континента либидо подстегивается беспокойством о необходимости наверстывать упущения на практике, что бы ни случилось.
В нашу жизнь вошел туристический миф о стране эротики. Любовникам, отправляющимся в путешествие, предлагают два типа маршрутов - классический: позиция миссионера, гарантированный комфорт; авантюрный, включающий широкий диапазон диковинок: порка по заду, посыпанному тальком, любовь втроем, содомия и т. д. Речь идет о знакомстве с самыми разнузданными формами сексуальной практики - подобно тому, как совершают ознакомительные экскурсии в далекие страны, на Карибские острова, в Китай или Танзанию. С кем же еще предаться пороку, если не с дражайшей половиной, которая вас знает, холит и лелеет и хорошенько приголубит после бешеного сеанса садомазохизма. Современный брак, скрывая за внешним благонравием отчаянное сумасбродство, стал воплощением двусмысленности: это образ конформизма и вместе с тем - самого предосудительного распутства. Он широко вводит в обиход то, что можно назвать стилем сентиментального непотребства, мешая изысканное красноречие с отборным сквернословием, нежные словечки с похабщиной. Ночной столик превращается в филиал секс-шопа, склад игривых предметов туалета и различных протезов (лучшие фантазмы, напомним, всегда весьма примитивны). Неважно, что эти отклонения от нормы, в общем, скорее умеренны и носят, несмотря на окружающую вседозволенность, довольно конфиденциальный характер. Главное то, что, распространяясь через средства массовой информации, они стали частью коллективного воображения и формируют общий горизонт современной сексуальности.
4. Целомудрие поневоле
У современных супругов вызывает ужас перспектива вырождения их совместной жизни в союз двух евнухов, подобных "двум брошенным на железнодорожных путях вагонам, которые сталкиваются в любовном акте" (Зеруйя Шалев). Этим можно объяснить роль сексолога, тренера, экс-порнодивы вроде Брижитт Лаэ, превратившихся, благодаря радио и газетам, в учителей наслаждения, чья миссия - избавить своих клиентов от чувства вины и с легкостью посвятить их в тайны сладострастия. Предвкушение лакомства, свойственное шеф-повару, который делится с вами кулинарным рецептом, соединяется у них с серьезностью эксперта, ведущего вас за руку сквозь сложный лабиринт. Педагоги и одновременно великие колдуны, они комбинируют модели, заимствованные из двух областей: воспитания и инициации, отсюда назидательный тон, позволяющий глубокомысленно преподносить нечто чудовищное и толковать об интимном благородным языком наставничества. Эти брачные консультанты отказываются от всякого намерения шокировать (исключая некоторые "молодежные" радиостанции, где по-прежнему принят стиль классической гривуазности), они не хотят быть разрушителями, но смотрят в будущее и предлагают каждому освоить всю клавиатуру чувственности.
"Пробудите ваше желание", - каждый месяц, каждый триместр умоляют журналы: так сильно пугает нас крах либидо. Современные любовники держат экстравагантное пари, совмещая интенсивность и длительность, воду и огонь, с риском потерять и то, и другое. Ибо время имеет власть разрушать самые страстные наши желания. Как бы ни был горяч темперамент, однажды он в конце концов охладевает. Для меня невыносимо сознавать, что я желаю другого не так пылко, как прежде, - и я досадую на него: отчего он не способен возбудить во мне того порыва страсти, который некогда меня испепелял. Невыносимо констатировать постепенную нейтрализацию нашего эротического потенциала. Винить в этом следует не другого - бедного смертного, такого же как я, а слабость нашей телесной конституции. Длительная сексуальная жизнь - одна из самых трогательных утопий современного мира; трагическую ее сторону составляет ослабление желания, даже когда его поддерживают наподобие священного огня. Горестно видеть, как двое, которые не могли провести в уединении больше пяти минут, чтобы не наброситься друг на друга, в итоге годами сосуществуют в полном спокойствии, без чувственных бурь, исключая короткие интермедии. Попытка с неослабным рвением предаваться излишествам в высоких сферах сладострастия останется одной из волнующих страниц истории любви на Западе. Целомудрие, вызванное истощением аппетита, эффективнее всякого подавления. Вот лишнее доказательство того, что мы бессильны управлять "биологией страстей" (Жан-Дидье Венсан).
5. Прекрасное безумство супружеской любви
Об экстравагантности нашей эпохи свидетельствует безрассудная мечта: всё в одном. Одно-единственное существо должно сосредоточить в себе полноту моих устремлений. Кто способен соответствовать таким ожиданиям (к тому же есть личности, чей мир богат, а есть и другие, которые довольствуются тем, что паразитируют на вашем)? Невероятный рост числа разводов в Европе объясняется, вопреки общему мнению, не эгоизмом, а нашим идеализмом: невозможностью жить вместе, тесно связанной с трудностью оставаться одному. Губит брак его завышенная самооценка, а не разочарование. Не осталось ничего, кроме любви, "сокрушительного взора божества" (Андре Бретон), - в этом суть проблемы. Лодка перегружена, на нее возложены чрезмерные надежды, и она в конце концов идет ко дну. Мы страдаем не от сухости сердца, а от того, что оно переполнено влагой и склонно изливаться.