Позади четыре года. Уже три года существует его фирма. К собственному юбилею - четверти века, - Андрюша пришел генеральным директором пусть еще не особо прибыльного, но довольно перспективного предприятия. Правда, Андрей все еще живет с родителями, да ведь это вполне осознанный выбор. Прими он решение разъехаться, родители без всяких возражений разменяли бы свою квартиру. А может, и купили бы ему новую, пусть маленькую, но отдельную? Сам-то он пока не только квартиры - машины бэушной не купит. Однако под родительским крылышком Андрею жилось вполне комфортно. Ни о чем не нужно заботиться (кроме благополучия собственной фирмы, разумеется), ни на что не надо тратиться, кроме собственных потребностей. Крыша над головой имеется, питание и уют маменька, достопочтенная Светлана Афанасьевна, обеспечивает в круглосуточном режиме. Папенька, уважаемый Владимир Васильевич, всячески содействует в бизнесе - что еще нужно для полного счастья? Доставать его никто не достает, ну а когда имеется потребность встретиться с дамой - по-прежнему к услугам Андрея удобная дачка в пятнадцати минутах езды от города. С апреля по октябрь дача была в распоряжении родителей, но тогда Андрей мог спокойно пользоваться городской квартирой. Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо.
Периодически Андрей позволял себе расслабиться. В его понимании это означало не просто провести вечерок в обществе очередной красотки на чьей-либо территории. Это означало ухаживание по полной программе. То есть, если дела фирмы не требовали его беспрерывного круглосуточного внимания, если не надо было сидеть рядом с главной бухгалтершей над квартальным отчетом, соображая, как бы половчее избежать уплаты налогов, ведь еще столько расходов предстояло по погашению кредиторской задолженности за фурнитуру, или, скажем, не надо было подскакивать ни свет ни заря и мчаться в аэропорт, потому как необходимо было подписать срочный договор на поставку ткани, можно было, скажем, прогулять даму в ресторан. Можно, конечно, и в театр, но театры Андрюша не любил. Как-то не удавалось ему расслабиться в театре - там нужно было внимательно следить за перипетиями сюжета, полагалось восхищаться великолепной игрой актеров, аплодировать, а после спектакля, по дороге в постель, еще и обсуждать с партнершей достоинства данной постановки перед предыдущей, созданной прославленным на то время маэстро. Насколько проще и приятнее было провести время в ресторане. Там и покушать можно отменно, и выпить хорошего коньячку, и с дамой потанцевать, в конце концов. Да и, честно и откровенно, по собственному опыту Андрюша знал, что после похода в ресторан дамы бывали куда как более расслаблены в постельке, нежели после просмотра ультрамодного спектакля.
В тот вечер Андрей повел в ресторан не кого-нибудь, а дизайнера Вику, бывшую сокурсницу и нынешнюю не столько даже подчиненную, сколько единомышленницу и соратницу. Он уже давно нарушил табу на сотрудниц, правда, сделал это исключительно ради Вики. Ее он знал давно и довольно неплохо, а потому не особо опасался за последствия такой связи. Впрочем, Вика, пожалуй, знала его еще лучше, а потому Андрею ничего не нужно было ей объяснять: со студенческой поры знала, что Потураев - парень легкомысленный и безнадежный в плане матримониальных претензий. А потому иллюзий на его счет не питала, стараясь относиться к нему соответствующим образом.
Впрочем, этого Андрей наверняка не знал, только надеялся, что Вика всегда готова разделить с ним вечерок сугубо ради пользы для собственного тела. А как оно было на самом деле - ему то было неведомо. По крайней мере, внешне Вика никаких серьезных чувств к нему не проявляла, жить и работать не мешала - тогда почему бы и нет? Ведь Андрею все чаще приходилось сталкиваться с проблемой, когда малознакомые дамы требовали продолжения отношений и Андрюшин на то отказ воспринимали весьма обидчиво и как-то нервно. Так стоило ли самому заводить себе головную боль вместе с очередной 'дамой сердца'? Зачем метать бисер, когда Вика - вот она, рядышком, всегда под рукой. Вот разве что опыт легкого общения с женщинами бы не растерять, ну да это вряд ли: талант, его не пропьешь.
Больше других ресторанов Андрюша жаловал скромное заведение под странным названием 'Колкин дуб'. Ресторанчик небольшой, почти приватный. Довольно уютный и, можно сказать, рядом с домом. Кухня очень даже приличная, и цены вполне умеренные, что тоже было очень и очень существенно: и хотелось бы Андрею шикануть, да пока не на что было - зарплату себе любимому, выписал совсем скромную, дабы не отрывать свободные деньги от срочных нужд производства. Вот поставит фирму на ноги, тогда и наверстает упущенное, а пока надо бы поясок потуже подвязать. Вот, кстати, и еще одна причина в пользу Вики - посторонние женщины требовали гораздо больших затрат, нежели она, причем затраты те далеко не всегда окупались.
Вика, по обыкновению, обсуждала производственные вопросы, словно и не на свидании была, не в ресторане, а на выездном совещании. Рисовала на салфетке очередную модель, пыталась убедить Андрея, насколько выгоднее будет крой по таким лекалам, насколько меньше ткани будет уходить в отходы. Андрей рассеянно кивал, а сам и не смотрел на ту салфетку, думал какие-то собственные думы. Или ни о чем и не думал, а что-то вспоминал? Но что?..
Да вроде и не вспоминал, и не думал. Просто внимание вдруг привлек женский затылок. Казалось бы - глупость какая! Затылок - он и есть затылок. У всех одинаковый. Может, и так. Но чем-то щемяще-родным повеяло от этого затылка. Дама сидела через два столика от Андрея, не оглядывалась, поглощенная не то ужином, не то беседой со спутником. Да и не было Андрею до нее никакого дела. Просто бывает так - задумаешься себе ни о чем, уперев взгляд во что ни попадя - то в стену, то в точку на полу. А он вот уперся взглядом в чей-то затылок.
Ну и что? Ничего. Обыкновенный себе затылок. Волосы цвета спелой пшеницы довольно небрежно, по нынешней моде, забраны в заколку-прищепку и подняты наверх, оставляя свободными длинные концы. И они, эти кончики, торчали смешным неровным веером из-под заколки, вроде в совершенном беспорядке, но было в этом хаосе что-то такое привлекательное, словно именно так и задумывалось, и каждая волосинка ложилась в прическу сугубо в строгом соответствии со специально разработанной схемой. И получалось что-то такое странное, беспорядочное и в то же время идеально исполненное. Вот и любовался Андрей игрой безупречного вкуса и мастерства опытного стилиста. Как будто в гипноз погрузился. И такая сладкая истома вдруг навалилась, вроде и ужасно захотелось спать, и в то же время во всем теле чувствовалась необыкновенная легкость и бодрость. Казалось, на это беспорядочное совершенство можно смотреть вечно. Но дама неожиданно оглянулась.
Глава 10
Марина слушала Антона, но вдруг почему-то перестала его слышать. Мешало стойкое ощущение пронзительно-внимательного взгляда. Она пыталась отвлечься от назойливого чувства, пыталась сбросить его с себя, как шаль жаркой душной ночью. Однако ощущение не проходило, казалось, оно только усиливается каждое мгновение. Марина не выдержала и оглянулась.
…Забыть его было нелегко. Впрочем, на это Марина и не надеялась. Она знала, что, несмотря на все свои усилия, никогда не сможет его забыть. Свою первую любовь. Нет, неправильно. Свою единственную любовь. Да, именно так. Свою единственную любовь, Андрюшу Потураева.
Марина еще тогда, млея под теплыми и упругими струями воды и под ласковыми Андрюшиными руками, поняла - пропала. Пропала навсегда. При этом прекрасно осознавала, что любовь ее будет безответной. Знала, чувствовала. Маленькая неопытная девчонка, лишь десять минут как ставшая женщиной, глупая и наивная. Но уже тогда знала, уже тогда чувствовала.
Она сразу поняла его кобелиную сущность. Казалось бы - откуда ей, практически еще ребенку, знать и понимать, что движет мужчинами? А она и не разбиралась в мужчинах! Она разобралась в нем, в Андрее. И только в нем.
А может, все совсем не так? Ничего она не знала, ничего не чувствовала? Просто потом сама себе придумала для облегчения страданий: 'Я с самого начала знала, что так будет'. Может, и так. Да только легче ли от этого была ее боль?
Кляла себя каждую минуту за уступчивость, за то, что пошла таки у него на поводу, так быстро сдалась. За то, что практически с первого дня любила по-щенячьи преданно, заглядывая в глаза и умоляя о взаимности. За то, что каждый день, при каждой встрече твердила ему о своей любви: 'Андрюшечка, миленький мой! Я так тебя люблю!' Зачем? Зачем?!! Глупая, господи, ну почему же она такая глупая?!
Боль не проходила. И не становилась легче. Больно было просыпаться по утрам с мыслью о том, что вот он пришел, еще один день без Андрюши. Зачем? Зачем ей просыпаться, если снова придется засыпать с чувством ненужности ему, преданной и покинутой. Зачем? И кого волнует, что, по большому счету, Андрей ее вроде и не бросил, и уж тем более не предавал: ведь не было никакого выяснения отношений, не было страшных слов. Если только не считать страшными нейтральные, казалось бы, слова 'Я спать хочу'. Это Лариске Марина могла лгать, что они просто расстались. Сама-то она прекрасно знала - Андрей ее бросил.
Было больно, однако Марина не позволила себе рассупониваться. Выпускной класс, впереди куча экзаменов, впереди поступление на желанный, но такой неприступный журфак. И как хорошо, что практически каждый вечер ей приходилось посещать подготовительные курсы! Ведь, сидя дома, в непосредственной близости от телефона, она просто сошла бы с ума от ожидания звонка, прекрасно зная, что Андрей больше никогда не позвонит. И какое это страшное слово - 'никогда'!
Но жизнь шла своим чередом, невзирая на почти смертельную душевную рану. Дни то тянулись резиной, то летели безоглядно. Но даже в самый загруженный день Марина не могла забыть о вероломном предательстве. Как бы много дел ни ожидало ее впереди, а каждое утро вместе с пробуждением приходила боль: Андрей ее предал, он бросил ее. И кого волнует, что она заранее знала, что так и произойдет? Разве от этого могло стать легче?
Школу она закончила с золотой медалью - сказалась душевная травма. Дабы не сойти с ума от любовных переживаний, Марина с головой окунулась в учебу. Она и раньше училась неплохо, но от природы была большой лентяйкой. Теперь же все силы, каждую свободную минуточку посвятила цели: непременно поступить на журфак. Причем не на контрактной основе, а сугубо на государственный заказ, потому как платить огромные деньги за учебу ее родители были не в состоянии. Однако одной золотой медали было маловато для того, чтобы поступить на бесплатное обучение престижного факультета. Имелась у Марины еще и запасная фишка: подборка публикаций под ее фамилией в 'Вечерних вестях'. Газета не бог весть какая престижная, но тем не менее и не самая последняя в городе. И вот в совокупности: золотая медаль, не слишком пока еще внушительная пачка публикаций и подготовительные курсы сделали свое дело - Марина стала студенткой журфака, воплотила взлелеянную свою мечту в жизнь. У нее все получилось!
Лариска тоже поступила туда, куда и планировала - на более приземленный, зато всегда востребованный экономический факультет. Впрочем, туда ей и дорога: она ведь и лицей экономический заканчивала, а у того лицея с университетом имелась договоренность о взаимовыгодном сотрудничестве. Впрочем, Лариска особо не расслаблялась по поводу подобных договоренностей, тоже ерундой в одиннадцатом классе не занималась. Правда, на золотую медаль не претендовала, да и подготовительными занятиями обременена не была, так что и на личную жизнь времени хватало.
В отличие от Марины Ларочка довольно быстро утешилась, напрочь позабыв о существовании Вовчика Клименторовича уже через пару недель после расставания. Хотя причины краха отношений так и не поняла - почему вдруг, ни с того ни с сего, как говорится, буквально с бухты-барахты, вдруг р-раз - и нету. Был Вовчик, да сплыл. Долго выпытывала у Маринки, может, та догадывается. Да так ничего и не добилась. А Маринка-то, конечно, догадывалась. Раз Андрюша ее бросил, он, видимо, и другу присоветовал сделать то же самое с Лариской: мол, чтобы через него Марина не могла предъявить ему претензии. Дурачок, ей-Богу! Да неужели Марина стала бы себя так унижать? Она и без того достаточно унизилась, признавшись ему в любви, за что, была уверена, в итоге и пострадала. Вот скрывала бы от него свою любовь, демонстрировала бы всячески равнодушие, даже и пойдя у Андрея на поводу - мол, я с тобой время провожу сугубо из тех же побуждений, что и ты со мной: сугубо ради получения физического удовольствия, но ни каплей больше. Глядишь, и по сей день Андрюшечка был бы рядом. Господи, почему же она такая глупая?!
За отца Лариска переживала напрасно: скушал дядя Вася как миленький сказочку про чрезвычайную дочкину занятость в связи с началом учебного года. А вскорости и вообще забыл о знакомстве с Вовчиком: подвернулась дяде Васе оказия повидать Остров Свободы, и с тех самых пор знойные кубинки прочно и, кажется, навсегда завоевали его мысли. О, он, конечно, и раньше любил слушателей, теперь же, после возвращения с Кубы, дядю Васю вообще невозможно было угомонить.
- Понимаешь, на, Марин, - закатывая глаза, делился он воспоминаниями. - Они там все, как одна, по пляжу, нах, топлес гуляют! Ты представляешь, на? С голыми, на, грудками то есть! Во, на, красота где! Куда моей Розочке! Тоненькие, нах, смугленькие, сисечками трясут, на, в такт шагам - эть, два, эть, два, нах! А вместо трусиков, представляешь, на, тонюсенькие, на, веревочки, вся попка голенькая! Во, на! Только крошечный, нах, треугольничек впереди прикрывает бесстыдство, на! Ох, Марин, на, я там оторвался! Ох, на, жаркие девчонки! Вот, нах, деньжат подсоберу - и опять рвану, на. А Розочка моя, нах, Ильдаровна думает, что я, на, к тетке в Красноярск ездил! Во, на!
Дядя Вася снова масляно закатывал глаза, а Марину аж передергивало - нет, это уже чересчур! Ну должен же он понимать, что нельзя делиться такими вещами с подружкой дочери. Как и сыпать без конца этими 'на' да 'нах', пусть нет до конца высказанными, но все равно матами. Интересно, а Лариске он это рассказывал, про кубиночек своих? Впрочем, этого Марина так и не узнала - не хотела поднимать столь деликатную тему в разговоре с Ларочкой. Да ну их, Бутаковых! Пусть сами разбираются: кто, когда, с кем и при каких обстоятельствах. Тетю Розочку вот только жалко - лежит себе, бедная, на диване, как обычно, с обмотанной полотенцем головой и страдает от мигрени. А муж в это время кубинских девочек разглядывает. Что-то Маринке подсказывало, что все дяди-Васины россказни о жарких кубинских бабочках - всего лишь россказни. Нет, видеть-то он их наверняка видел, а вот насчет оторваться… Еще почти детским, несформировавшимся умом догадалась: кто много говорит, обычно мало делает.
Вскоре после поступления в университет Марине стало чуточку легче. Бурные студенческие будни не позволяли с утра до вечера думать о предательстве, ощущать себя несчастной. Боль не прошла, но как будто бы притупилась, притаилась за занавесками ближайшей памяти, в любую минуту готовая змеей выползти из укрытия: вот она я, рядышком, и не надейся, глупая, что я куда-нибудь вдруг денусь, трепещи! И тем не менее многочисленные свежие лица, замелькавшие вокруг Маринки, вечеринки, внезапные студенческие сабантуйчики по поводу и без сделали свое дело - Марина ожила, даже похорошела, и улыбка ее уже не выглядела натянутой и вымученной. Даже стала ловить на себе заинтересованные взгляды парней. Взаимностью никому, правда, ответить не могла, но, чего уж скрывать, нравиться было очень приятно.
И так ей иногда хотелось встретить Андрюшечку! Мечталось, что увидит он ее, такую веселую, счастливую, и смертельно удивится: как же так? Маринка, глупая девчонка, не только еще дышит, не только живет, но и живет-то даже весьма неплохо, еще и веселиться может. И так дерзко хотелось взглянуть в его глаза: 'А ты что себе думал, что в петлю без тебя полезу?! Думал, ты на свете единственный и неповторимый? Ошибся, мальчик! Ох, как ошибся!' Хотелось встретить предателя, и все-таки боязно было: а ну как не сможет убедительно разыграть отсутствие любви? А ну как выдаст истинные свои чувства щемящим взглядом? Нет, не надо. Лучше не надо. Пусть все остается как есть.
В самое сердце раненная предательством, Марина еще долго не решалась отозваться на чьи-нибудь настойчивые ухаживания. Только в самом начале третьего курса позволила себе наконец оттаять. Не привычно-равнодушно, а вполне заинтересованно ответила давно уже добивавшемуся ее благосклонности Антону.
Тот был старше ее всего лишь на год и учился в том же университете, но на юридическом факультете. Он уже давно поглядывал в ее сторону и даже неоднократно приглашал на свидания, да Марина, памятуя о боли, которую причиняет сердечная привязанность, всем своим существом отказывалась от каких бы то ни было, кроме дружеских, отношений. Однако Антон оказался настойчив более остальных потенциальных ухажеров. Встретив Марину в первый же учебный день третьего курса, вновь начал осаду бастиона. И Маринка, то ли расслабившаяся от встречи с однокурсниками после долгого перерыва, то ли просто из-за хорошего настроения, а может, таки разглядела, что парень-то вполне приятный, симпатичный, да еще и загоревший, возмужавший после каникул, - так или иначе, но на свидание согласилась.
Антон, видимо, принадлежал к семье отнюдь не бедной. Мало того что одевался с шиком, так еще и в университет ездил не на чем попало, а на почти новеньком 'Опеле'. Ну и, естественно, ухаживал за Мариной никак не на стипендию. В первое же свидание он повел ее в ресторан 'Славянский', видимо решив поразить воображение девушки своими возможностями. Нельзя сказать, что Марина на это купилась, но тем не менее 'аттракцион неслыханной щедрости' произвел на нее должное впечатление. Справедливости ради следует заметить, что в 'Славянском' они ужинали лишь однажды, потом Антон стал водить ее в куда более скромное заведение - в 'Колкин дуб', естественно, объясняя выбор не экономией средств, а сугубо уютностью заведения - мол, разве в огромном помпезном 'Славянском' можно чувствовать себя словно бы наедине? А тут…
Да Марина-то и не возражала, ее вполне устраивал и 'Колкин дуб'. Она вообще не была разбалованной - не дочка Рокфеллера, чего уж там. Даже в 'Колкином дубе' чувствовала себя не совсем в своей тарелке. Впрочем, неуверенность ее исчезла буквально через несколько посещений ресторана, и тем не менее светской львицей Марина себя никак не ощущала.
Отношения с Антоном складывались ровно и спокойно. Памятуя о боли, причиненной Андреем, Марина старалась держать себя с ним недоступной и в меру холодной. Недоступность, конечно, была весьма приблизительной, скорее, даже условной - о какой недоступности в наше время можно говорить? Но тем не менее Антон не мог похвастать тем, что уломал крошку с первого свидания - о нет, ему таки как раз пришлось приложить для этого немало усилий. Но даже после того, как его притязания были удовлетворены, он не мог с полной уверенностью говорить о Марининой безоговорочной капитуляции.