– Давно вы знакомы с Джоном Букананом? – Сокол не спросил, а буквально бросил ей в лицо этот вопрос.
Девушка вздрогнула и недоуменно посмотрела на него, смущенная и озадаченная яростной враждебностью, прозвучавшей в его голосе. "Так от нее ничего не добьешься", – подумал Сокол и постарался смягчить и выражение лица, и тон разговора:
– Почему бы вам не присесть, мисс Маршалл?
– Я не могу больше сидеть, – тихо проговорила девушка, и Сокол каким-то внутренним чутьем понял, что означают эти слова. Ее угнетало собственное бездействие, невозможность хоть как-то помочь Фолкнеру.
– Как давно вы с ним знакомы? – повторил он, не пытаясь более уговорить девушку присесть.
– С июня, – она прижала руку ко лбу и вздохнула. – По-видимому, уже более трех месяцев.
Значит они познакомились не совсем так, как решил вначале Сокол… Узнав, что девушка – медсестра, он подумал, что отец заприметил ее год назад, когда попал в больницу с первым инфарктом.
– Вы ведь медсестра? – спросил он. – Как вы с ним познакомились?
– Однажды вечером ехала домой после работы. Шел сильный дождь. Его грузовик сломался на дороге. Я остановилась, чтобы подвезти его. – Она откинула назад голову, обозначив чистую, плавную линию шеи, и рассмеялась тихим, недоверчивым смехом: – До сегодняшней ночи я даже не знала, кто он такой. Ну разве можно в это поверить? Он сказал, что его зовут Джон Буканан и что он работает ночным сторожем. Я ему поверила. А почему, собственно, я должна была в этом сомневаться?
– Его зовут Джон Буканан Фолкнер, – проговорил Сокол с нажимом на фамилию.
Чем больше он узнавал об этой истории, тем менее его удивляло, что отец скрывал, кто он такой. Это было очень на него похоже: стараться сохранить инкогнито, чтобы завести любовную связь с женщиной, которую бы привлекал он сам, а не его положение. Разве он не сделал то же самое, выбрав себе в любовницы мать Сокола? Женщину из племени навахо, которая не имела ни малейшего представления о том, кем на самом деле был отец ее детей…
– Это уже здесь, в больнице, медсестра обнаружила, кто он. Почему Джон скрывал от меня свою фамилию? – недоуменно спросила девушка. – Я понимаю, отчего он таился от меня в первое время, но потом, когда мы стали друзьями… Неужели он думал, что это может как-то изменить мое отношение к нему?
Но Сокола вовсе не интересовало обсуждение мотивов, двигавших его отцом. Ему были нужны подробности, имевшие непосредственное отношение к обстоятельствам, при которых тот попал в больницу.
– Я хочу точно знать, что произошло нынешним вечером, мисс Маршалл. Что вызвало у него сердечный приступ?
Девушка пристально рассматривала чашку с кофе, которую сжимала в руках.
– Сегодня день моего рождения, – начала она почти бесстрастно, и по этой бесцветности и невыразительности голоса можно было догадаться, как много радости доставляло ей общество Фолкнера и как много она потеряла после того, что случилось. – Джон пригласил меня на праздничный ужин – шампанское, свечи и все такое. – Сокол без труда представил себе эту романтическую обстановку и отца, который веселится за праздничным столом, сидя с привлекательной юной женщиной. – Он ни слова не сказал о том, что неважно себя чувствует. Думаю, не хотел портить вечер. А я так ничего и не заметила, – в голосе девушки впервые прорвалось какое-то чувство, и это был горький укор самой себе. – Потом, когда мы приехали ко мне домой, я собиралась приготовить кофе…
– Потом? После чего – потом, мисс Маршалл? – внезапный вопрос Сокола прервал ее нерадостные воспоминания. – Меня не особенно заботят ваши любовные отношения с мистером Фолкнером… Я хочу только знать, был ли он одет, когда приехала карета "Скорой помощи", и находился ли он в это время в постели.
– Да, он был одет! И нет – он не лежал в постели! – горячо воскликнула девушка. – Джон и я были друзьями! У нас не было любовной связи! Только простая дружба – с обеих сторон! Почему никто не желает в это поверить? Неужели это настолько невозможно?! – Она отвернулась, задыхаясь от гневных рыданий.
Сокол ничего не ответил, молча изучая плачущую девушку. Ее возмущение выглядело совершенно искренним. Возможно, Сокол с самого начала неверно оценил ее взаимоотношения с отцом, но сейчас совершенно неважно, какими они были на самом деле. Главное – он получил ответ на два самых важных вопроса. Теперь можно начинать действовать.
Сокол повернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Ему даже в голову не пришло извиниться перед девушкой или как-то утешить ее. Однако эта бесчувственность не была намеренной. Никто никогда не проявлял к нему ни сочувствия, ни внимания, потому и он не привык их выказывать.
Регистрационная сестра уже приготовила нужный список имен. Но не успел Сокол просмотреть его, как в приемный покой вошел Чэд.
Отлично сшитый костюм из светлой шерсти скрывал начинающую полнеть талию – неизбежное следствие слишком многих лeнчей с мартини, – и это позволяло Чэду сохранять подтянутый вид. Он держался с напряженно прямой спиной – выправка, сохранившаяся после нескольких лет, проведенных в частной военной школе. Его неправдоподобно красивое, загорелое лицо обрамляли золотисто-русые волосы. Из прически не выбивалась ни единая прядка, словно Чэд явился в больницу прямо из парикмахерской – спокойный, невозмутимый, уверенный в себе баловень судьбы. И вдруг его безмятежные карие глаза похолодели – он увидел Сокола.
– Что ты здесь делаешь?
Сокол, не отвечая, отошел прочь от регистрационной стойки. Убийственный взгляд, которым одарил его сводный брат, уже привлек внимание медсестры, а Сокол не хотел, чтобы она слышала их разговор. Они прошли к дальней стене и остановились.
– Я прилетел сюда с Кэтрин… по ее просьбе… – начал Сокол.
Это сообщение еще больше возмутило Чэда. Он не понимал той жестокой игры, которую его мать вела с Соколом, и ревниво негодовал всякий раз, когда побочный сын отца оказывался так или иначе вовлеченным в семейный круг.
– Где Кэрол и Джонни? Они здесь? – бросил он, оглядывая холл приемного покоя в поисках жены и сына.
– Нет. Ее родители привезут их утром на машине.
Сокол внезапно подумал о том, что когда отец умрет, то не останется больше никого, кто стоял бы между ним и Фолкнерами с Ролинзами. Последние десять лет с молчаливого разрешения отца Сокол свободно приезжал на ранчо и уезжал, когда того хотел. Теперь же они позаботятся о том, чтобы сын индианки исчез навсегда. Но сейчас это мало заботило Сокола.
– Как там отец? Он что, того?..
Такой вопрос могли бы задавать друг другу, если бы умели говорить, стервятники, слетающиеся к упавшему животному, – подумалось Соколу. Долго ли еще осталось ждать или можно начинать рвать добычу? Странный вопрос для любящего сына… Но какую бы привязанность к отцу не испытывал Чэд в прошлом, это чувство давно разъела и исказила горечь. Слишком уж долго он находился в тени, на втором плане. Сокол не осуждал брата. Он понимал, что без стервятников в природе не обойтись – и они выполняют нужную работу. Ничего не поделаешь, если эти пожиратели падали иногда набрасываются на живую жертву, не дождавшись ее смерти.
– Он жив, но состояние не слишком хорошее, – сообщил Сокол, наблюдая, как его сводный брат пытается изобразить озабоченность и тревогу.
– Где он? Думаю, мне лучше пойти туда. Я наверняка нужен матери, – сказал Чэд.
– Есть более неотложные дела, которыми тебе надо заняться, – Сокол остановил Чэда, направившегося уже к регистрационной стойке.
– Что такое? – высокомерно осведомился Чэд: не тебе, дескать, решать, чем мне заниматься.
Сокол скривил губы в усмешке:
– Выяснилось, что Фолкнер находился у друга, когда у него случился приступ. А другом этим оказалась женщина…
Чэд не сразу осознал, что говорит Сокол, а когда понял, гневный румянец залил его загорелое лицо.
– Сукин сын! – пробормотал Чэд сквозь стиснутые зубы. – Он даже умереть не может без того, чтобы не затащить нас в свое дерьмо.
– Вот список тех, кому известны обстоятельства, при которых Фолкнер попал в больницу, – Сокол протянул брату листок бумаги. – Пока еще у прессы нет никакой зацепки, но мы оба понимаем, что если газетчики и телевидение сумеют что-нибудь раскопать, то поднимут такой шум, что чертям станет тошно.
– Так что же нам, шут его побери, делать? – Чэд запустил пальцы в свою безукоризненную прическу.
"Стало быть, уже "мы", – отметил про себя Сокол.
– Позвони судье Гарви. Он кое-чем обязан Фолкнеру. Ну, сам знаешь, политические долги. Фолкнер помог ему. Дом Гарви находится в том же районе, что и квартира этой женщины, и в радиусе действия той же самой "Скорой помощи". Я уверен, тебе удастся убедить Гарви, что в момент, когда начался сердечный приступ, Фолкнер находился у него в доме, – объяснил Сокол.
– Откуда ты узнал про Гарви? – насторожился Чэд, удивленно и подозрительно изучая сводного брата прищуренным взглядом.
– Слышал, – Сокол махнул рукой: не время, дескать, сейчас обсуждать такие пустяки. – Затем тебе надо будет подмазать людей из этого списка, чтобы они держали язык за зубами. Самым трудным будет изменить запись в журнале о вызове "Скорой помощи". Сколько у тебя с собой наличных?
Сокол знал, что обычно Чэд носит с собой уйму денег. Повернувшись, чтобы регистрационная сестра за стойкой не видела, что он делает, Чэд достал из кармана бумажник и заглянул в него. Денег действительно оказалось немало.
– Хорошо, – сказал Сокол. – Я тут кое-что выиграл в покер, так что у нас двоих соберется достаточно, чтобы уладить это дело.
– Опять сплутовал и выманил у ребят всю получку? – ухмыльнулся Чэд.
– Я никогда не прибегаю к плутовству.
Сокол хорошо помнил тот единственный раз, когда Чэд сел играть в покер с рабочими на ферме. Он совершенно не умел скрывать своих чувств, на его красивом лице отражалось все, что творилось у него в душе, – читать его было легко, как детскую книгу. Не прошло и получаса, как он проигрался в пух и прах. А Сокол, как на грех, выиграл большинство ставок. Разразилась безобразная сцена, и неизвестно, чем бы закончилось дело, – какой дракой, а может быть, и кровопролитием, – если бы не вмешались двое ковбоев, которые не играли с ними.
Тогда удалось поладить миром, но с тех пор, когда за карточным столом появлялся Чэд, Сокол тут же выходил из игры, независимо от того, выигрывал он или проигрывал. Сокол знал: Чэд уверен, что сводный брат просто боится его. На самом деле было множество причин, по которым Сокол избегал столкновений с Чэдом, но ни одна из них не имела ничего общего со страхом перед братом. Во-первых, он почти был уверен, что ковбои в драке встанут на сторону Чэда. Ни один из тех парней, кто позволил себе дружбу с Соколом, не остался работать на ранчо. Ролинз лично следил за этим. Но это было лишь полдела. Самым главным из того, что удерживало Сокола от схватки со сводным братом, было сознание: Чэд – сын Кэтрин. Причинить ему боль – означало причинить боль самой Кэтрин.
Сокол никогда не давал себе труда анализировать мотивы своих поступков и сами поступки, или же задумываться о прошлом. Сталкиваясь с какой-либо ситуацией, он действовал так, как, по его мнению, следует действовать в настоящий момент, и не терзал себя сомнениями – прав он или не прав. Точно так же он вел себя и сейчас, когда события требовали от него быстрых, решительных поступков. Он знал, что никто его за это не поблагодарит. Вернее всего, Чэд припишет все заслуги себе. Но Сокол преследовал только одну цель – уберечь Кэтрин от публичного унижения. Ничто другое его не волновало. И поскольку Чэд согласился с его планом, то следовало действовать, не теряя ни секунды.
– Думаю, тебе стоит позвонить Гарви прямо сейчас, – предложил Сокол. – А как только ты уладишь с судьей, тут же примемся работать со списком.
– Идет. – Чэд направился было к телефонной будке, затем остановился: – А как быть с этой женщиной?
– Обсудим это потом. Давай сначала разберемся с Гарви.
Судье пришлось слегка повыкручивать руки – словесно, разумеется, – после чего он согласился изложить нужную версию событий, чтобы сберечь доброе имя своего друга. Затем настал черед людей из списка, подготовленного медсестрой. Тактика была простой, но действенной. Братья убеждали каждого из них по отдельности помочь честной и ни в чем не повинной семье, которая может пострадать от грязи, которая на нее обрушится, и подкрепляли свои убедительные просьбы деньгами. В общем, все это заняло менее получаса. Сокол понимал: несмотря на то, что удалось скрыть правду, толки об этой истории все равно поднимутся немалые. Скандала избежать не удастся. Но он по крайней мере не просочится ни в газеты, ни на телевидение.
Осталась лишь одна сложность – запись в журнале вызовов "Скорой помощи". Но и она разрешилась довольно просто. Сокол и Чэд вскоре встретились в приемном покое возле регистрационной стойки. На красивом лице Чэда играла усмешка.
– Фрэнк Бродмор уладит дело с журналом, – сообщил он довольно. – Нам повезло. Оказалось, что он по совместительству – юрист при этой больнице. Так что запись будет исправлена. Теперь принимаемся за женщину…
– Она здесь… – начал Сокол, но так и не успел закончить.
– Здесь?! – ошеломленно воскликнул Чэд, словно не веря своим ушам. – В этой больнице?
– Да. Она приехала в "Скорой помощи" вместе с Фолкнером, – бесстрастно ответил Сокол.
– Где она сейчас? – Чэда не интересовало, как женщина попала сюда. Его занимало совсем другое: – Господи боже, надеюсь, не в палате отца! Я не позволю, чтобы мать переживала подобное унижение!
– Кэтрин пока даже не подозревает о ее существовании. Уверен, что позже придется ей рассказать обо всем, но сейчас доктор… доктор Сандерсон… согласился держать в тайне от Кэтрин обстоятельства, при которых Фолкнер попал сюда, – объяснил Сокол. – Доктор разрешил мне отвести женщину в комнату отдыха для сотрудников – на тот случай, если в больницу прорвутся репортеры и начнут задавать вопросы.
– Я требую, чтобы ее немедленно убрали отсюда, – отрезал Чэд.
– Кажется, придется оставить ее здесь до тех пор, пока не станет что-либо известно о состоянии Фолкнера. Она утверждает, что они были всего лишь друзьями, – добавил Сокол, припомнив, как страстно и убедительно говорила об этом девушка.
– Друзьями? – Брови Чэда приподнялись в высокомерном и насмешливом скептицизме. – Женщины всегда были нужны отцу только для одного.
По лицу Чэда было видно, что он причисляет и самого Сокола к той же самой категории кобелей, что и отца. Он до сих пор испытывал к сводному брату холодную ненависть из-за Кэрол, своей жены, которую Сокол познал – в библейском смысле – до ее замужества.
– Во всяком случае, она не показалась мне девушкой того рода, к которому ты ее относишь, – пожал плечами Сокол. – Она, видимо, по-настоящему любит Фолкнера.
– Он был и остается ублюдком, – хрипло выговорил Чэд. – Я никогда не понимал, почему женщины, включая и мою мать, этого не замечают. Но если эта девица и вправду о нем беспокоится, ее можно уговорить уехать отсюда.
– Если она кого и послушается, то только не меня, – заметил Сокол.
Он понимал, что после недавней беседы девушка примет в штыки любые его уговоры.
– Я поговорю с ней. Только покажи мне, где она находится, – приказал Чэд.
Сокол подчинился, но было видно: он делает это не из-за приказа, а потому, что считает, что Чэд лучше его справится с делом. В конце концов, наследник Фолкнера действительно обладал неким обаянием и внушал людям доверие. Они прошли по больничному коридору и остановились перед комнатой отдыха. Когда Сокол распахнул дверь, темноволосая девушка стояла у окна и смотрела в ночную темноту. Услышав звук открывающейся двери и шаги за своей спиной, она стремительно обернулась. Но тут же оживление и надежда на ее лице сменились ледяной холодностью – она узнала смуглого молодого человека, оскорбившего ее недавно цинизмом и беспричинной враждебностью.
Сокол услышал, как Чэд за его спиной пробормотал:
– Х-м-м, отец впервые проявил хоть какой-то вкус…
Это было косвенное оскорбление, направленное в адрес Сокола, – намек на его мать, в жилах которой текла кровь навахо. В голубых глазах Сокола вспыхнул огонь, но лишь на миг… Вспыхнул и тут же погас.
Вначале Ланна подумала, что кто-то из больничного персонала принес ей вести о состоянии Джона. Но когда ее взгляд встретился с безразличными голубыми глазами – единственное, что можно было прочитать в них, это скрытое высокомерие, – девушку охватил холодный гнев. Она и подумать не могла, что этот человек осмелится вернуться после тех отвратительных обвинений, которые он бросил ей в лицо. А ведь можно было сразу понять: он – из тех, кто осмелится сделать что угодно. Любую низость, любую подлость…
Вместе с тем, его грубо откровенные вопросы заставили Ланну понять: другие люди, а их не менее полдюжины, думают, вероятно, про себя все то, что этот человек произнес вслух. Хотя Ланна знает, какова на самом деле правда, но от этого ей не было легче встречаться лицом к лицу с посторонними, таящими грязные мысли. И оттого она насторожилась, заметив за спиной смуглого грубияна второго мужчину.
Этот человек был красив – настолько красив, что дух захватывало. Ростом не выше своего спутника, он был одет в дорогой, отлично сшитый костюм, придававший ему серьезный и основательный вид. Человек пошел ей навстречу, и Ланна увидела, что, несмотря на мягкую улыбку, в светло-карих глазах светилась печаль. Это немного успокоило девушку. Кажется, первоначальная надежда оказалась верной – наконец пришел хоть кто-то, чтобы утешить ее.
– Я Чэд Фолкнер, сын Джона Фолкнера, – негромко произнес молодой человек.
Эти слова разом объяснили Ланне все. Действительно, мягкость и спокойная сила, чувствовавшиеся в мужчине, во многом напомнили ей Джона.
– Я приехал сразу же, как только узнал о случившемся. Спасибо вам за то, что оставались здесь до тех пор, пока не приехали члены семьи, мисс… – Он выжидающе умолк, прося тем самым Ланну представиться.
– Ланна Маршалл.
Чэд взял руку Ланны и тепло сжал ее в своих руках, и девушке захотелось разрыдаться от облегчения: наконец-то нашелся человек, с которым она может разделить свою тревогу.
– К-как он? – спросила она. – Я ничего не слышала о нем вот уже полчаса, а может, и больше…
– Держится изо всех сил, – заверил Чэд и улыбнулся, чтобы подбодрить девушку. – Вы ведь знаете, какой он сильный. Настоящий боец.
– Да, – взгляд Ланны скользнул с Чэда Фолкнера на смуглого человека, молчаливо наблюдавшего за ними, и девушка увидела в его глазах насмешку. Кажется, он только и делает, что насмехается надо всем и всеми. – Джон и я – друзья, – быстро сообщила она прежде, чем у сына Джона успело сложиться ложное представление об их отношениях с его отцом.
– Да, я знаю. Я слышал, вы находились рядом, когда у него случился приступ. Для вас это наверняка было тяжелым ударом, – сказал Чэд, успокаивая ее.
И Ланна испытала невероятное желание положить голову на плечо этому человеку, который, казалось, так хорошо понимает все, что она чувствует.
– Мы были в ресторане, чтобы отметить мой день рождения. Затем Джон проводил меня до дома, и я пригласила его войти и выпить чашку кофе. Когда я вышла на кухню, чтобы сварить кофе, то услышала, как он упал. Я…