- Ты не можешь просто зачеркнуть пять лет брака…
- Нет, это сделал ты, а не я. - Она видела, как над морем поднялись несколько чаек, отбрасывая тень на воду. - Как долго ты был с ней? - спросила Сара.
- Я не хочу говорить о ней. Я хочу, чтобы ты вернулась.
Сара была потрясена, не просто его словами, но страхом, который слышался в его голосе.
- Ты хочешь, чтобы я вернулась? Ради чего? О, у меня есть идея. Мы можем вместе сдать анализы. Да, Джек. Если ты считаешь, что измена - это недостаточно плохо, предупреждаю тебя, что я собираюсь сдать анализ на СПИД. Мы оба должны это сделать.
Она сморгнула слезу унижения.
- Это невозможно. Мы с Мими только вдвоем.
Сейчас. Не "были вдвоем", а сейчас вдвоем.
- В самом деле? И ты знаешь это… откуда?
- Я просто знаю, хорошо?
- Нет, ничего хорошего, и у тебя нет никакого представления, с кем она была до тебя.
- Она была. - Джек на мгновение замолчал. Затем он сказал: - Сара, разве мы не можем просто оставить эту тему? Мне жаль, что я сказал, что хочу развода. Это было глупо. Я просто не подумал.
О боже. Очевидно, Клив объяснил ему финансовую сторону разрыва с безупречной женой.
- Так что ты говоришь, ты передумал?
- Я говорю, что я с самого начала не имел этого в виду. Я был напуган, Сара, и чувствовал себя растерянным и виноватым. Причинить тебе такую боль… это было последнее, чего я хотел. Я был в панике и плохо справился со своей задачей.
Она и в самом деле чувствовала, что поспешила, и заметила это с неприятным толчком. Хотя она, без сомнения, была пострадавшей стороной, но она была в войне сама с собой. Часть ее продолжала любить его, та часть, которая провела ее сквозь лечение от рака и попытки забеременеть, таяла при звуке его голоса. В то же время та часть ее, которая только что пережила невыносимое унижение в кабинете адвоката, все еще хранила память о том, как ее муж трахает другую женщину.
- У меня болит голова, Джек. Для меня не имеет значения, хорошо или плохо ты справился с задачей.
- Забудь о том, что я сказал в то утро. Я не имел этого в виду. Мы можем пережить все проблемы, Сара, - сказал он, - но не так.
Стайка птиц исчезла, оставив бухту зеркально плоской и пустой, прекрасной в вечернем свете.
- Итак, знаешь что? - спросила она. - Я чувствую необходимость перемен.
Он колебался.
- Нам нужно поговорить о нас, - сказал он. - О тебе и обо мне.
- У тебя нет никакого представления о том, что мне нужно. - Сара не была сердита. Она была настолько далека от злости, что вошла в красную зону чувства, какого никогда не испытывала раньше, она даже не знала, что оно существует. Это было плотное, уродливое место с темными углами, где ярость собиралась и порождала образы, о которых она даже и не догадывалась. Там не было картинок, на которых она делает ужасные вещи с Джеком, там были картинки, где она делает ужасные вещи с самой собой. Это пугало ее больше всего.
- Сара, возвращайся домой, и мы…
- Мы - что?
- Справимся с этим как люди, которые заботятся друг о друге вместо того, чтобы общаться через адвокатов. Мы даже не можем назвать это расставанием. Мы можем все исправить, вернуться к тому, как все было раньше.
Ах. Ну да, сначала он говорил как злой, импульсивный, но честный человек. После того как адвокат объяснил ему, чего это будет ему стоить, он погрузился в раскаяние.
Она видела грузовик цвета шартреза, который выехал с бульвара сэра Фрэнсиса Дрейка и медленно двинулся к северу. На боковой дверце был нарисован тюлень - символ Гленмиура с 1858 года. Над головой у него сходились красные конические лучи, а позади было что-то вроде насоса. Коричневая от солнца татуированная рука с закатанным рукавом высовывалась из окна машины. Водитель немного повернулся, и Сара заметила бейсбольную кепку и темные очки.
- Почему бы мне этого хотеть? - спросила она Джека.
Она проехала полстраны, размышляя о том, как обернулось дело. Долгие часы одинокого пути заставили ее столкнуться лицом к лицу с правдой о ее браке. Она долго обманывала себя насчет того, что она счастлива. Она действовала как преданная, безупречная жена, но не была такой. Это было неприятно осознавать. Она сделала глубокий, успокоительный вздох.
- Джек, с чего бы мне хотеть, чтобы все было по-прежнему?
- Потому что это наша жизнь, - сказал он. - Господи Иисусе…
- Расскажи мне о банковских счетах. Обо всех четырех. - На нее накатило странное чувство. Глубоко внутри себя она обнаружила источник спокойствия, который действовал как общее обезболивающее. - Как скоро ты собираешься их заморозить? Не забыл ли ты сначала застегнуть ширинку? - На самом деле она знала ответ. Он предпринял все необходимые шаги через несколько часов после того, как получил пиццу. В Омахе она остановилась у банкомата, чтобы снять деньги со счета, только чтобы обнаружить, что карточка заблокирована. То же самое было и с другими счетами. К счастью, у нее есть кредитки, на которые она получает деньги за работу над комиксами.
И хотя она никогда раньше об этом так не думала, у нее были козыри. И была крупная сумма денег на счете, открытом на ее имя. По совету их доктора и Клива - которого до сегодняшнего дня она считала другом - они открыли ей счет, когда Джеку диагностировали рак. Если бы случилось самое худшее, ей бы пришлось самой принимать определенные решения.
Тогда ей не приходило в голову, что это может быть решение развестись с мужем.
- Я сделал это, чтобы защитить нас обоих, - сказал Джек.
- Нас обоих? О, я понимаю. Тебя и твоего адвоката, ты хочешь сказать.
- Ты явно не способна рассуждать разумно. Мне позвонили из банка о трансакции из отдела автопродаж…
- А, значит, вот о чем ты беспокоишься, - неожиданно поняла она истинную причину его звонка. - А я было подумала, что ты звонишь из-за меня.
- Теперь ты пытаешься избежать разговора.
- О, прости. Я продала GTO и купила машину, которую на самом деле хотела.
- Не могу поверить, что ты сделала это. Из всех детских, незрелых поступков это самый… У тебя не было права продавать мою машину.
- Оно у меня точно было, Джек. Я купила эту штуку, помнишь? И она записана на мое имя.
- Это был подарок, черт возьми. Ты отдала ее мне.
- Парень, ты хорошо знаешь, как поругаться с девушкой из-за машины, - сказала она. - Я бы хотела услышать, что ты можешь сказать о чем-то действительно плохом, таком как… ох… неверность.
Он даже не удосужился ответить на это. Как он мог?
- Я хотел бы, чтобы этого не было, но я не могу этого сделать. Мы должны пройти через это, Сара, - вместе. Мы можем исцелиться от этого. Мне нужен шанс искупить свою вину перед тобой. Пожалуйста, приезжай домой, сахарная фасолинка, - сказал он, используя ее уменьшительное прозвище, голосом, который обычно вводил ее в заблуждение.
Теперь ее от этого просто затошнило. С любопытным чувством отстраненности она смотрела на сцену перед собой - сонный приморский городок. Две женщины болтали на тротуаре. Стеснительного вида дворняга выдвинулась из-за угла, очевидно в поисках объедков.
- Я дома, - сказала она.
Брайди объяснила ей, что у нее будут преимущества, если она начнет бракоразводный процесс в Калифорнии, штате общей собственности. Она предупредила Сару, что адвокат Джека будет рвать и метать.
- А как насчет всего того, что я дал тебе? - напомнил ей Джек. - Прекрасный дом, все, что ты хотела, все, что тебе было нужно. Сара, на свете есть женщины, которые готовы убить за это…
Джек все еще говорил, когда она выключила телефон. Он так ничего и не понял и, наверное, никогда не поймет.
- Эти вещи бесценны.
Ее руки немного тряслись, когда она вставляла ключ в зажигание. Никогда, думала она. Ярость. Она знала о разводах достаточно, чтобы осознать, что это болезненная штука в отношении целого спектра эмоций. Она гадала, как и где ей придется бороться. Охватит ли ее внезапная агония, словно ее сбил грузовик, или боль будет жить в ней и размножаться под сердцем, словно вирус? Теперь она поняла, что чувствовал Джек перед началом своего лечения. Абсолютный ужас оттого, что она собиралась сделать, был мучительным.
Она сидела и ждала, пока сигнал единственного в городе светофора переменится с желтого на красный. На главной дороге остановился школьный автобус, и его стоп-сигналы открылись, словно пара больших ушей. Сара подозревала, что это тот же самый автобус, на котором она ездила всю свою жизнь. На боках было выведено: "Школа "Вест-Марин". Судя по возрасту детей, которые выходили из автобуса, это были младшие классы. Она смотрела на группу детишек с ранцами, шагающих по улице, задерживаясь у кондитерской, чтобы поискать в карманах мелочь. Некоторые из мальчишек были чисто умытыми, тогда как на лице других красовались разводы после пятичасового чая. Девочки были самых разных размеров и форм, их манеры были у кого неловкими, а у кого просто классными.
Одна из крутых девчонок - Сара различала таких за милю - была самовлюбленной блондинистой богиней, которая лихо зажгла сигарету. Сара вздрогнула, гадая, где девочкина мама и знает ли она, к чему приучается ее дочь.
И снова Сара сказала себе, что хорошая вещь состоит в том, что ее попытки забеременеть окончены. Дети - это постоянный вызов. Иногда они просто ужасны.
Последней из автобуса вышла прелестного вида девчушка. Маленькая, словно статуэтка, с сияющими черными волосами, бледной кожей и превосходными чертами лица диснеевской принцессы. В ней была безупречность существа из другого мира, и Саре не хотелось отводить от нее взгляд. Девочка была Покахонтас, Мулан, Жасмин. Сара бы не удивилась, если бы она вдруг запела во весь голос.
Конечно, она не стала петь, а двинулась прямиком к пожарной машине. У водителя в руках был телефон или радио. Девочка влезла в машину, закрыла дверь, и они тронулись.
Сара была наблюдателем, а не деятелем. Она всегда была такой, глядя, как другие живут своей жизнью, тогда как она жила своей в собственной голове. И ее пронзила мысль - трудная, - что, даже если она потерпевшая сторона в их браке, она тоже виновата в том, что он развалился. Ох.
Черно-белая собака отделилась от группы прыгающих мальчишек и выскочила на улицу. Сара выскочила из машины и бросилась к дворняге. Она ногой загнала ее обратно на тротуар. В ту же минуту она услышала визг тормозов. Она застыла посреди улицы в нескольких футах от пикапа цвета шартреза.
- Идиотка! - прокричал водитель. - Я чуть не сбил тебя.
Ее смущение быстро сменилось сожалением. В эти дни она относилась ко всем мужчинам с горечью и была не в настроении спорить с каким-то рыжим татуированным парнем в бейсбольной кепке.
- Там была собака. - Она жестом показала на тротуар, но дворняги уже нигде не было видно. - Простите, - пробормотала она и направилась обратно к своей машине.
Вот почему она всегда была наблюдателем, а не деятелем. Меньше шансов попасть в унизительное положение. Хотя теперь, благодаря Джеку, она открыла, что на свете есть вещи и похуже, чем унижение.
7
Пламя лизало лицо дочери Уилла. Каждый отдельный золотой язык, казалось, освещал разные грани ее бледной кожи и блестящих черных волос. Перекормленный углем огонь взревел и, казалось, лизнул ее ресницы.
- Господи Иисусе, Аврора! - крикнул он, вбегая в патио, чтобы опустить решетку гриля барбекю. - Ты знаешь, что так делать нельзя.
Одно мгновение его приемная дочь просто смотрела на него. С того момента, как она вошла в его жизнь восемь лет назад, она завоевала его сердце, но, когда она делала такие вещи, ему хотелось схватить ее и встряхнуть.
- Я разжигала барбекю, - сказала она. - Ты принес продукты?
- Да. Но я не припомню, чтобы я говорил, что ты можешь разжигать гриль.
- Ты слишком задержался в магазине. Мне надоело ждать.
- Предполагалось, что ты будешь делать домашнее задание.
- Я закончила. - Ее глаза, обрамленные темными ресницами, смотрели на него с порицанием. - Я только пыталась помочь.
- А, дорогая. - Он обнял ее за плечи. - Я еще не сошел с ума. Но я думаю, что ты сама знаешь, что разжигать огонь - не твое дело. Подумай только, какие заголовки появятся в "Беакон", если что-нибудь случится: "Дочь пожарного задыхается от дыма"!
Она хихикнула.
- Прости, папа.
- Я тебя прощаю.
- Можем мы делать еду?
Бургеры были их особым блюдом, и только их - по большей части потому, что больше никто к ним не прикасался. Они были сделаны из "Спэма", "Велвиты" и лука, прокрученных через мясорубку, а затем поджаренных, и подавались с томатным соусом. Рай в булочке. Аврора была единственным человеком, который ел эту снедь вместе с Уиллом.
Он поднял черную куполообразную крышку.
- Нет никакого смысла терять попусту такой хороший огонь.
За годы по необходимости он научился готовить. Долгие часы дежурства в пожарной части давали ему массу времени для тренировки. Он был знаменит своими пышными блинами, а его говяжий стейк с чабером однажды выиграл приз районного пожарного отделения. Для человека, который когда-то считался будущим профи в бейсбольной команде, карьера пожарного была необычным выбором. А для отца-одиночки она была слишком рискованной, но Уилл просто не представлял себе другого дела. Это было призвание. Годы назад он узнал, что лучше всего у него получается спасать людей, и риск был частью его работы. А когда доходило до собственной безопасности, Аврора - его сердце - была куда могущественней, чем бронежилет. У него просто не было выбора - он должен был прийти домой, к ней.
Пока бургеры шипели на гриле, они с Авророй работали бок о бок, делая вместе салат из макарон. Она болтала о школе с такой серьезностью, какая может быть только у семиклассницы. Каждый день был драмой, наполнен интригами, романтикой, предательством, героизмом, тайной. Согласно рассказам Авроры, все это происходило в школе каждый день.
Уилл пытался следовать за извилистой сагой о том, как кто-то послал эсэмэску не на тот номер, но его мысли были заняты своим. Он думал об огне в амбаре, пытаясь сообразить, почему его подожгли и кто это сделал.
- Папа. Папа.
- Что?
- Ты не слушаешь. Черт.
Она слишком хорошо понимала его. Когда она была маленькой, она не замечала, как он отвлекается. Теперь, когда она стала старше, научилась чувствовать, когда на нее не обращают внимания.
- Прости, - сказал он. - Думаю о сегодняшнем пожаре. Именно поэтому я чуть было не пропустил твой автобус.
Она быстро обернулась, вынула баночку горчицы из холодильника и поставила ее на стол.
- Что за пожар?
- Амбар на одной из боковых дорог. Умышленный поджог.
Она аккуратно сложила пару салфеток, ее маленькие ручки работали с проворной эффективностью.
- Кто поджег?
- Хороший вопрос.
- Так что ты совершенно без улик?
- Едва ли. Там целые тонны улик.
- Каких?
- Отпечатки ног. Газовая канистра. И кое-какой другой набор, о котором я не могу говорить, пока пожарное расследование не представит свой рапорт.
- Ты можешь сказать мне, папа.
- Нет.
- Что, ты мне не доверяешь?
- Я доверяю тебе целиком и полностью.
- Тогда скажи мне.
- Нет, - ответил он снова. - Это моя работа, детка. Я отношусь к ней серьезно на все сто процентов. Ты слышала что-нибудь? - Он взглянул на нее. Дети в школе болтают. Пожарные инспекторы гордились своей работой и обычно наслаждались тем, что знамениты. Они не могли долго держать язык за зубами.
- Конечно нет, - сказала она.
- Что ты хочешь сказать этим "конечно нет"? - Он уложил два бургера на поджаренные булочки и отнес их на стол.
- Я хочу сказать, что ты думаешь, что кто-то в школе в самом деле станет говорить со мной. - Она говорила, казалось бы, шутя, но Уилл заметил за этим замечанием реальную боль.
- Люди говорят с тобой, - сказал он.
Она аккуратно разрезала бургер на части.
- Тогда ты бы знал.
- Как насчет Эдди и Глиннис? - спросил он, упоминая двух ее лучших подруг. - Ты ведь с ними разговариваешь.
- Эдди занята своей группой в церкви, а Глиннис все время возбуждена, потому что ее мама встречается с Глорией.
- И отчего это она возбуждена?
- Перестань, папа. Я хочу сказать, когда это твоя собственная мама… - Она сморщила нос. - Дети не любят, когда их родители ходят с кем-то на свидания.
Он сердито посмотрел на нее:
- Включая теперешнюю компанию, я понимаю.
- Эй, если ты хочешь пойти на свидание с какой-нибудь женщиной - или с каким-нибудь парнем, просто не давай мне остановить тебя.
- Хорошо. - Уилл знал, что у нее в запасе миллион трюков, чтобы удержать его от свиданий. Учитывая, какими тяжелыми были ее первые годы жизни, это вполне понятно. Однако с ним это не имело большого значения. Он ни с кем не встречался.
- Может быть, я подожгу дом, - сказала она. - В знак протеста.
- Даже не шути на этот счет.
- Моя жизнь - шутка. И мне все надоело. Эдди и Глиннис живут слишком далеко. У меня нет ни одного друга здесь, в Гленмиуре.
Он представил ее в большом бетонно-стеклянном здании школы и долгие поездки на автобусе по враждебной территории. Только несколько детей жили в Гленмиуре, но он по наивности надеялся, что она заведет себе других друзей и отправится в старшие классы с большой группой поддержки.
- Эй, я тоже здесь вырос. Я знаю, это может быть нелегко.
- Точно, папа. - Ее взгляд был многозначительным. Она полила бургер теплым томатным соусом, затем положила на него сверху булку, откусила большой кусок и медленно прожевала. Под ее ногтями было черно от грязи.
Уилл инстинктивно понимал, что сейчас неподходящий момент отправлять ее мыть руки. В последнее время он не слишком хорошо разбирался в ее переменчивом настроении, но сейчас понимал. Он практически сделал карьеру, читая книги по воспитанию, несмотря на то что все они давали противоречивые советы. В одном они были единодушны - что бунт возникает, когда слишком силен родительский контроль. Не то чтобы эти выводы делали легче общение с тринадцатилетней девочкой.
- И что, ты думаешь, я с этим справился? - спросил он.