- Зачем вступать в состязание, если ты не намерен выиграть?
Она секунду изучала его, ее взгляд затуманился от воспоминаний.
- Ты все еще поешь?
- Постоянно.
- Может быть, ты сможешь спеть на золотой свадьбе? - сказала она, просветлев.
Он должен был напомнить ей, что его не приглашали, да он и не хотел этого приглашения.
- Ты все еще играешь на пианино? - спросил он.
- Очень редко.
Вот так. Ему это показалось странным, он не представлял себе существования без музыки, он пел потому, что не мог не петь. Ему это было необходимо для того, чтобы жить.
Очевидно, мисс Оливия Беллами была счастливее его и не нуждалась в том, чтобы заполнять пустоту внутри себя шумом и светом.
- Я удивлен, мне казалось, ты была увлеченной пианисткой.
- Просто это была одна из тех немногих вещей, которые я делала лучше других детей. - Она открыла крышку пианино и закашлялась от пыли. - Мне больше не нужно доказывать, что я чего-то стою.
- Может быть, тебе это и тогда не было нужно, - предположил он.
- Тебе легко говорить, ты всегда получал первый приз на шоу талантов и всегда добивался своей цели.
- Просто я любил соревноваться, - поправил он ее. - И я этого не помню.
- Того, что ты все время выигрывал? - Она ухмыльнулась и покачала головой. - Не надоело ли тебе это, наконец?
- Да, так и произошло.
- Девочки в моей хижине целые ночи проводили за обсуждением, как стать твоей партнершей на танцевальных состязаниях.
Он рассмеялся:
- Никак.
- Ха. Помнишь Джину Палумбо?
- Нет. - На самом деле помнил, он потерял с ней невинность в свой третий и последний год в качестве скаута, летом после восьмого класса. Она была сексуальной и шокирующей.
- Джина говорила всем в бараке, что ты обещал все летние танцы ей.
Наверное, это так и было.
- В самом деле?
Оливия кивнула:
- А я всегда танцевала со старшими девочками или с пожатыми, которым меня было жалко.
Он посмотрел на нее, ее мягкие волосы сияли в золоте вечернего света. Он вдруг обнаружил перемотку плеера от айпода, промотал ее, пока не нашел "Лежа без сна", старую мелодию шестидесятых годов, неотразимо чарующую, в исполнении Нины Саймон.
- Ну хорошо, мне тебя жаль. Потанцуй со мной.
- Я сказала это не для того, чтобы ты…
- Не имеет значения, - сказал он и поймал ее в объятия.
Они постояли так немного. У него было инстинктивное чувство танца, он был уверен, что и у нее тоже, но сейчас она сопротивлялась ему.
- Эй, - окликнула его она.
- В чем дело?
- Я ведь презирала бальные танцы, каждый год умоляла моих бабушку и дедушку убрать их из программы.
- Это было не так плохо, - возразил он.
- Может быть, для тебя. Для меня это было невыносимо. Я все еще содрогаюсь, думая об этом. Смена партнеров была для меня пыткой. Настоящей пыткой.
- Удивительно, из такого ужасного ребенка получилась абсолютно нормальная, отлично приспособленная к жизни девушка.
- Спасибо.
- Не говоря уже о том, что ты удивительно горячая детка.
- Приехали! Давай не будем об этом. Не говоря уже о том, что у нас куча работы, так что, может быть, мы…
- Заткнись и танцуй, Лолли, и я покажу тебе, почему я всегда выигрывал, - сказал он. В дополнение к владению техникой танца у него в запасе была пара трюков. Визуальный контакт, взгляд, который говорил: "Я хочу, чтобы мы были обнажены". Он знал, что многое в танце связано с сексом. Только сейчас и с ней ему не надо было притворяться. Ему на самом деле нравилось смотреть в глаза Оливии. Он хотел ее.
Она прижалась к его груди всем телом, и это было хорошо, потому что так она, быть может, не заметит, что Коннор сам дрожит. Он ощущал ее теплое податливое тело всем своим существом. Вдыхая запах ее кожи и волос, он почувствовал возбуждение. Танец был медленным, но она дышала быстро, судорожно хватая ртом воздух. Ее рот был всего в паре дюймов от его и так волнующе полуоткрыт.
Коннору захотелось поцеловать ее сильно и страстно, и, прежде чем их губы встретились, он посмотрел в ее лицо так, как будто уже целовал ее, - глаза закрыты, губы приоткрыты… О боже… Лолли…
Хлопнула дверь, и в комнату вошел Фредди.
- Надрываетесь на работе, детишки?
Они отпрянули друг от друга, и Коннор видел, как краска заливает щеки Оливии. Он ухмыльнулся:
- Мне это не было в тягость. Но я должен идти.
Он вышел во двор, где был припаркован его "харлей", и удивился, когда Оливия последовала за ним. Он натянул куртку, не сводя с нее глаз.
- Что такое? - спросила она.
- О чем ты?
- Ты смотришь на меня.
- Все еще смотрю. - Его губы тронула улыбка.
- Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал.
Но он продолжал смотреть на нее. Она выглядела моложе, когда краснела, и больше походила на девочку, которую он когда-то знал.
- Ты когда-нибудь думала о нас, Лолли? - спросил он. - О том, какими мы были?
Она вспыхнула:
- Нет. Во всяком случае, не больше, чем я вообще думаю о том, что происходило девять лет назад.
Она хотела сказать, что они больше не знают друг друга. Неторопливым движением он застегнул свою кожаную куртку.
- Мне лучше уехать, потому что меня здесь не хотят.
- Никогда не думала, что ты байкер, - словно не слыша его, произнесла она.
- Должна была думать, - возразил он, и мотор взревел в ответ.
ЛЕТНИЙ ЗАПЛЫВ ЛАГЕРЯ "КИОГА"
Одной из самых любимых традиций лагеря "Киога" является еженедельный вечерний заплыв на озере Уиллоу. Нет лучшего способа насладиться мирным закатом Кэтскилза. Скауты собираются в доке точно в 7.30 вечера.
11.
Лето 1993 года
Это было третье лето Коннора Дэвиса в лагере, и он знал, что оно будет последним. С одной стороны, на следующий год он переходил в девятый класс, а его мама и Мел всегда говорили, что у старшеклассников есть работа. С другой стороны, он не знал, что, черт побери, делать со своим отцом, и, приезжая сюда каждое лето, видел, как Терри Дэвис, пошатываясь, волочится сквозь дни посмешищем лагеря, и это заставляло Коннора ненавидеть весь мир.
Жить с Мелом и мамой было погано, а с отцом тяжело потому что, и это было больнее всего, Коннор любил отца. Терри Дэвис был хорошим человеком с проблемой, и Коннор просто не знал, как, черт побери, сделать так, чтобы этой проблемы не было.
"Что за черт, - думал он. - Это мое последнее лето в лагере "Киога". Я должен насладиться им". Он составил в уме список того, что хочет сделать. Выиграть состязания по танцам. Сходить в горы на Шаунганкс. Провести занятия по выживанию в пустыне, пробыть там два дня, не имея в руках ничего, кроме компаса. Может быть, принять участие в шахматном турнире. Проколоть ухо, просто чтобы позлить отчима. Поцеловать девушку и почувствовать ее. Может быть, даже прийти третьим в состязаниях по бегу.
Да, он хотел сделать все это и даже больше. Чтобы осенью, когда начнутся занятия в школе и ему придется писать сочинение "Как я провел лето", учитель подумал, что ему повезло.
По дороге в столовую он увидел мистера Беллами, директора лагеря и владельца, пожилого мужчину с морщинистым лицом и голосом словно у Лоуренса Оливье в этих старых черно-белых фильмах.
- Здравствуйте, сэр, - сказал он, расправляя плечи и протягивая руку. - Коннор Дэвис.
- Конечно, Дэвис. Я хорошо тебя помню. Как ты, сынок?
- Превосходно, сэр. - Что еще он мог сказать? Что его жизнь - дерьмо, что он скучает по своему маленькому брату, ненавидит отчима и свою жизнь в трейлере в окрестностях Буффало? Его мать, которая провела все детство, мечтая о карьере на сцене, научила его притворяться, так что он легко изобразил улыбку. - Как хорошо вернуться, мистер Беллами. Я в самом деле хочу поблагодарить вас и миссис Беллами за то, что вы позволили мне приехать.
- Глупости, сынок. Мы с Джейн считаем за честь, что ты к нам приезжаешь.
Да, конечно. Кто бы мог подумать.
- Ну, все равно, я по-настоящему благодарен.
Он хотел показать Беллами, что ценит их отношение. Но не знал, как это сделать. У этих людей было все. Они владели лагерем, этим потрясающим местом в пустыне, где, казалось, ты можешь встать на цыпочки и коснуться звезд. И у них была куча внуков, по которым они с ума сходили, и шикарная, сладкая жизнь. Коннору Дэвису нечего было им предложить.
Ужин первого дня всегда был праздничным, и этот год не был исключением. Коннор сидел за длинным столом со своими товарищами по хижине, шумной бандой подростков. Они слопали огромное количество говядины по-веллингтонски и запили ее большими стаканами молока. Даже дети, которые не любили овощи, лопали вареные брокколи и нарезанный салат. На десерт у них были знаменитые пироги с ягодами из булочной "Скай-Ривер".
- Кто-нибудь видел красотку, которая водит грузовик с хлебом? - спросил Алекс Данбар, который занимал койку в первом ярусе под Коннором.
Коннор покачал головой. В том возрасте для него каждое существо с Х-хромосомой было красоткой. Тогда ему еще предстояла эта горяченная сексуальная поездка, одна из тех, что заставила его почувствовать себя маньяком.
- Эта старшеклассница выглядит словно Вайнона Райдер. - Данбар потянулся к большой миске с жареной картошкой. - Ее зовут Дженни Маески. Я выяснил только это. Теперь все, что мне остается сделать, это выяснить, как пригласить ее на…
- Эй, Данбар. - Их вожатый, Рурк Макнайт, поставил ногу на лавку между Данбаром и Коннором. - На пару слов.
- Да? Что такое? - Данбар пытался выглядеть круто, но Коннор знал, что он боится Макнайта.
Все в хижине Ниагар его боялись. Только что окончивший школу, Макнайт был в том возрасте, когда пугать других было потребностью. Никто из ребят в Ниагаре не хотел познакомиться с его плохой стороной.
- Не заканчивай эту мысль, - сказал Макнайт. - Ни о мисс Маески, ни о любом другом лице женского пола. Понял?
- Понял, - ответил Данбар, вспыхивая.
- Хорошо.
Когда Макнайт ушел, Данбар пробурчал:
- Наверное, он сам делает это.
- Если он услышит, что ты это говоришь, - предостерег Крамер, сидя за столом напротив, - черт тебя побери, тебе не поздоровится.
Глупые шуточки начались снова, но Коннор не слушал. Когда что-то происходило с его отцом, у него возникало это странное шестое чувство. Он ощущал, как его скальп покалывает, словно какая-то холодная тень ложилась на него.
Он услышал звон бьющегося стекла, не извиняясь, бросил салфетку на стол и быстро зашагал к двери. Точно, в фойе стоял его отец, совершенно в отключке, у стеклянной витрины, которая теперь была разбита.
- Пап, ты в порядке? - пробормотал Коннор, хватая его за рукав рубашки.
- Просто немного крови, - пробормотал Терри Дэвис, слегка покачиваясь и изучая свою руку. - Я менял эту проклятую лампочку.
Сердце Коннора застыло. Он был таким идиотом. Каждый год он надеялся, что это не произойдет, и каждый год это происходило. Его отец благоухал, как пивоваренный завод, и самое худшее было то, что он пытался делать вид, что все хорошо.
Разумеется, разбитая витрина привлекла любопытных. Большинство из них не знали, что Коннор и Терри Дэвисы - родственники. Терри убеждал Коннора не рекламировать этот факт, что заставляло Коннора чувствовать ложность его положения.
- Эй, сколько пьяниц нужно, чтобы сменить лампочку? - спросил кто-то из ребят.
Коннор непроизвольно вздрогнул, но не показал виду, что готов растерзать парня на части. Он знал, что это конец всему, потому что он провел все свои годы в средней школе, работая над собой. Зачастую выдержка была его единственной защитой.
- Назад, - сказал он.
- А тебе какое дело? - возмутился мальчишка.
- Да, - поддержал его другой мальчишка. - Это что, твоя проблема?
- Идите сядьте. - Это произнес Рурк Макнайт, его высокая, около шести футов, фигура возникла в дверном проеме и заставила детей прекратить насмешки. - Я здесь уберу.
- Нет, подождите, - запротестовал Терри Дэвис. - Я должен сменить эту лампочку. Я должен…
Откуда ни возьмись появилась Лолли Беллами.
- Мистер Дэвис, вы здорово порезались. Позвольте я отведу вас в лазарет, и мы промоем рану.
За день Коннор едва нашел время сказать ей "привет" и сейчас кивнул ей через комнату. Он не собирался с ней дружить, но был рад ее видеть. Она ему нравилась, потому что была умная, смешная и толковая. И потому, что только она могла взять его отца за руку и вывести за дверь, проводить в лазарет, найти для него время, спокойно справиться с неприятностью.
Подавленный ее простым актом доброты и слишком благодарный, чтобы найти нужные слова, он последовал за ними в старый офис, где располагался хорошо оборудованный медицинский кабинет и четыре койки, застеленные хрустящими белыми простынями. Лолли решительно отвернула кран.
- Просто держите руку под водой, мистер Дэвис. Нам нужно убедиться, что в порезе не остались стекла.
- Да, - согласился отец Коннора.
Весь пропитанный пивом и окутанный его запахом, он не вздрогнул, пока промывали рану, брызгали антисептиком и накладывали аккуратную повязку.
- Большое вам спасибо, - сказал Терри. - Вы настоящая Флоренс Найтингейл.
Лолли просияла:
- Да, это я.
Пока она убирала лекарства и бинты, Коннор попытался увести отца.
- Послушай, папа, почему бы тебе не пойти домой. Хочешь, чтобы я тебе помог?
- Черт, нет. - Терри выглядел хмурым. - Я думаю, что в конце концов найду дорогу домой.
"Дом" для Терри Дэвиса означал коттедж-сторожку на краю лагеря, который использовали круглый год. Благодаря этому коттеджу отцу Коннора не надо было ездить на работу, он всегда был на работе. И это было хорошо, потому что если бы он сел за руль, то оказался бы за решеткой.
- Хочешь, я пойду с тобой? - предложил Коннор.
- Черт, нет, - рассердился он и потопал из лазарета, хлопнув дверью.
Коннор не двинулся. Как и Лолли. Он не смотрел на нее, но чувствовал, что она рядом и ждет. Она мягко дышала. И внезапно для него это оказалось чересчур - ее доброта, ее понимание, готовность помочь и делать вид, что ничего ужасного не произошло и нет никакой беды, разрушающей его жизнь. Коннор почувствовал унизительный ожог слез в глазах и горле и испугался, что вот-вот разрыдается.
- Мне надо идти, - пробормотал он, хватаясь за ручку двери.
- Хорошо, - тихо сказала она.
Это было многозначительное "хорошо". Коннор был совершенно уверен: она знает, что он это понимает. Она была Лолли, в конце концов. Несмотря на то, что они были всего лишь летними друзьями, она понимала его лучше, чем кто-нибудь еще в его жизни, может быть, даже лучше, чем он сам. Он справился со своими эмоциями. Четыре года жизни с Мелом научили его делать это. Никогда не показывай своих чувств, потому что какой-нибудь осел заставит тебя об этом пожалеть.
"Я ненавижу это, - думал он. - Я ненавижу, когда мой отец пьет".
- Знаешь, что я хочу сделать? - неожиданно спросил он Лолли.
- Пробить лбом стену? - предположила она.
Он не мог удержаться от горестной улыбки. Боже, она знает его. Затем улыбка увяла, и слова, которые он никогда не осмеливался сказать другой душе, слетели с его языка прежде, чем он успел передумать.
- Я хотел бы, чтобы этот ублюдок остановился. Я хотел бы, чтобы он был трезвым и был собой, и, если это не случится, мне нет дела, что станется с его жизнью. Он может играть в крибедж и строить скворечники целый день, и мне нет до этого дела, пока он пьет.
- Может быть, однажды он бросит, - сказала она, ничуть не смутившись его словами. - Моя бабушка Лайтси - мама моей мамы - алкоголичка, но она больше не пьет и ходит на специальные собрания в церкви. Моя мама ведет себя так, словно это большой семейный секрет, но я не знаю почему. Я горжусь своей бабушкой, тем, что она справилась с собой.
Он не мог решить, рад он ее словам или нет. С одной стороны, они давали ему надежду, что, может быть, его отец вдруг изменится. С другой стороны, было так не похоже, что его отец вдруг просто бросит пить и станет ходить на собрания, и Коннор подумал, что будет дураком, если всерьез станет надеяться на такое.
- Я не знаю, почему твои бабушка с дедушкой его держат, - пробормотал Коннор. - Не похоже, чтобы он был работником, на которого можно положиться.
Она нахмурилась:
- Он никогда не говорил тебе?
- Говорил мне что?
- Боже, Коннор, ты должен попросить его рассказать тебе. Или моего дедушку. Твой дед и мой были вместе на корейской войне. Твой дед спас жизнь моему деду.
- Моего деда убили в Корее, когда мой отец был ребенком, но это все, что я знаю.
- Тебе стоит спросить у моего деда. Это целая история о том, как они сражались в местечке под названием Уолд-Сити, и твой дед спас целый отряд, включая моего деда. Поэтому, когда мой дедушка вернулся с войны, он дал слово, что будет присматривать за семьей твоего деда, что бы ни случилось.
Даже несмотря на то, что сын Эдварда Дэвиса вырос пьяницей, думал Коннор. И все же история, рассказанная Лолли, заставила его почувствовать себя немного лучше.
- Так что в любом случае, - торжественно произнесла она с раздражающей начальственной ноткой в голосе, - ты должен попросить моего деда рассказать тебе эту историю.
- Я могу попробовать, - сказал он.
Они надолго замолчали. Затем он пересек медицинский кабинет и открыл белый эмалированный шкафчик. - Я хочу проколоть себе ухо.
- Прошу прощения?
Теперь он по-настоящему рассмеялся. Она была такая смешная, когда вела себя официально.
- Я просто собираюсь проколоть себе ухо.
- Ты сумасшедший.
- Ты думаешь, я не осмелюсь? - В шкафчике он нашел ланцет в стерильной упаковке. - Это должно сгодиться. - Он начал зубами открывать упаковку.
- Подожди. - Она смотрела на него расширенными от испуга глазами, очки комично перекосились на ее лице. - Не будь глупым, Коннор. Тебе больше не нужно дырок в голове, у тебя их и так достаточно.
- Еще одна не сделает погоды. - Он остановился, сунув руку в карман за маленькой серебряной сережкой, он таскал ее с собой многие недели, пытаясь собраться с духом. Мэри Луи Саррутерс, которая была влюблена в него со второго класса, подарила ему ее в прошлом году. К сережке была прикреплена черная пластиковая карточка. Он отцепил ее и положил на стол.
- Не может быть, чтобы ты это всерьез, - сказала Лолли. Ее щеки пылали.
- Я серьезен, как сердечный приступ, - заверил он.
- Ты занесешь инфекцию. Твое ухо отвалится.
- Чушь собачья. Люди все время прокалывают уши.
- У доктора или у профессионалов.
- Или они просят об этом какую-нибудь умную девочку.
- Ни в коем случае. - Она замотала головой, отступая. Она больше не заплетала волосы в косички, а укладывала их в узел, схваченный эластичной резинкой. Несколько прядей выбилось из прически, обрамляя ее лицо.
- Отлично. Я сделаю это сам.
- Нас обоих выгонят из лагеря.