* * *
В школу к пацану он решил заехать прямо с утра. Думал, застанет его на том же углу, да не тут-то было. Опоздал, видно. И школьное крыльцо было пустынным, и в коридоре стояла гулкая тишина. Где его искать-то? Потоптавшись задумчиво в вестибюле, он собрался было уйти, но услышал за спиной вежливый мужской голос:
– Вам кого, мужчина?
Высокий худой старик в очках улыбался вполне доброжелательно, расстегивая пуговицы старого пальто.
– Вы кого-то ищете, да? Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Да… Да, я ищу пацаненка одного…
– А имя и фамилию у пацаненка вы знаете?
– Нет, не помню… Его Ильей, кажется, зовут.
– Ну, мальчиков по имени Илья у нас в школе много. А в каком классе он учится?
– Тоже не знаю. Ему лет тринадцать, наверное. А может, четырнадцать.
– А за какой надобностью вы его ищете, позвольте узнать?
– Да так… За личной, наверное, надобностью. О, а его же училка ваша знает, которая химичка! У которой класс недавно взорвали!
– Светлана Петровна?
– Точно! Он ее так и называл, Светлана Петровна! А где мне ее можно найти?
– По-моему, у нее первого урока сегодня нет… А ко второму должна подойти.
– Это скоро?
– Минут через двадцать.
– Хорошо, спасибо. Спасибо! Я ее на улице подожду…
Он развернулся и быстро пошел к выходу, чтобы упредить остальные вопросы любопытного старика. Действительно, явился в школу, сам не знает к кому. Всякое можно подумать. Вон как подозрительно глянул старик ему вслед. Решил, наверное, что он педик озабоченный. Который мальчиков любит.
В машину он не стал садиться, хотя соблазн был. Стоял на крыльце, топтался на холоде, курил одну сигарету за другой. А вот и училка Светлана Петровна топает. Лицо злое, серое, невыспавшееся. Переживает, наверное, за свое попорченное пацанами химическое хозяйство.
– Здравствуйте, Светлана Петровна! А я вас жду! – рванул он к ней с крыльца, как к родной.
Она уставилась на него удивленно, лобик наморщила. Не узнала конечно же, но улыбнулась на всякий случай.
– Мы вчера утром с вами тут, на крыльце, виделись… Не помните? Я вам еще деньги сдал на ремонт кабинета…
– А! Да-да, как же… Вы родственник Ильи Быстрова, ведь так?
– Ага… Ну, то есть не совсем родственник… Да это не важно. Вы не подскажете мне, где Илью найти?
– Илью? Ну, я не знаю… Он, наверное, сегодня вряд ли на занятия придет.
– А что случилось?
– А вы не знаете? Вчера такой неприятный инцидент вышел… Его старшеклассники побили. В туалете. А кто – он так и не сказал. Странный, странный мальчик! Хотя, знаете, этих нынешних детей вообще трудно понять… Сплошная дедовщина в школе! Поголовная! Нет, вы не думайте, я этого так не оставлю, конечно… Просто не хотелось бы выносить эту историю на педсовет…
– Ну да… Что толку от ваших педсоветов… – задумчиво пробормотал он себе под нос.
– Что? Что вы сказали?
– Да так, ничего. А вы мне адрес его можете подсказать?
– Адрес? Странно… Вы его родственник и не знаете, по какому адресу мальчик живет?
– Да. Так получилось. Долго объяснять, знаете ли.
– Ну вот! Пожалуйста! Что можно требовать от школы, если даже родственники детьми не интересуются? Господи, и куда воспитательный процесс катится, не пойму…
– Да. Я с вами согласен. Катится, конечно. Так адрес дадите?
– Да. Да, сейчас. У меня тут все адреса записаны… – торопливо начала она рыться в старой объемистой сумке, отдаленно напоминающей школьный портфель. – Я, знаете ли, добросовестный педагог, я весь учет всегда веду… Вот, нашла. Пишите. У вас есть чем записать?
– Говорите, я запомню…
– Улица Белореченская, дом двадцать, квартира четыре. По-моему, это у них съемная квартира. Он с теткой живет. Бедный, бедный мальчик…
– Спасибо, Светлана Петровна. До свидания. Успехов вам.
Он заторопился было к стоявшей в отдалении машине, но сесть в нее не успел – за спиной яростно грянул звонок, и тут же школьные двери с грохотом распахнулись, выплюнув первую партию отпущенных на перемену старшеклассников. Громко гогоча и поеживаясь от морозца, они тут же рванули за угол школы, на ходу выщелкивая из пачек и засовывая в рот сигареты. Ишь, дисциплину блюдут. На крыльце не курят. О, да это вроде те самые, которые нашенские обидчики… Точно! Вон у самого здорового голова рыжая, далеко видать. Что ж, на ловца и зверь бежит…
– Эй, рыжий, погоди, как тебя там… – набычившись, пошел он вслед за компанией.
Они обернулись на него удивленно, и он тут же дернул головой вверх, и плечи резко назад отвел, как научился когда-то в ранней драчливой юности. Разведка боем, психологическая артподготовка.
– Да, я тебе говорю, рыжий, слушай сюда, разговор есть! Чего пялишься, как лошара прибитая, блин? Слушай сюда, отпрыск компаньона…
– Какой отпрыск? Никакой я не отпрыск… А… Вы кто такой? Чё от меня надо-то?
– А то и надо, чтоб ты притух, затихарился и к парню больше не совался, понял? Иначе загасишься по полной, забудешь, как маму-папу зовут.
– Да к кому я суюсь? Ни к кому я не суюсь…
– Илью Быстрова знаешь? У которого телефон заныкал? Которого в туалете вчера пинал?
– Ну… И чё?
– Хрен в плечо! Еще раз ближе чем на пять метров к нему подойдешь – в унитазе рыжей башкой мокнуть будешь. Понял? Я серьезно говорю. Наша братва теперь с тебя глаз не спустит.
– Чья братва?
– Тебе имена их назвать? По списку? Не советую я тебе знать их имена…
– Да ладно… Больно надо.
– Молодец. Много информации хавать вредно, в горле застрянет. А теперь телефон отдавай. Ну? Или толкнуть уже успел?
– Да больно надо… Нужен мне его телефон…
Наверное, он все-таки пережал слегка. Пацаненок-то был так себе, трусоватый, хоть и здоровый бугай вымахал. Видно, что из приличной семьи. А в дедовщину просто так играет, перед компанией сволочится. Наверняка его родители потом от армии отмажут, а зря. Таким бугаям там самое место и есть.
– Правильно говоришь, не нужен. Тем более он не твой.
– Гвоздь, отдай телефон… – бросил рыжий через плечо.
Долговязый худой парень с готовностью сунул руку в карман джинсов, протянул маленький аппарат на ладони. Андрей взял телефон, молча сунул в карман пальто. Словно по заказу ставя точку в разговоре, грянул школьный звонок, и компания, побросав в снег так и не прикуренные сигареты и оскальзываясь на узкой тропинке, споро потрусила к школьному крыльцу, тихо матерясь и оглядываясь на него настороженно. Да еще слабый морозный ветерок донес до уха, когда он возвращался к машине, что-то злобное и ухарски запоздалое, вроде того – видали мы таких, на сильно крутых тачках… Ничего. Значит, больше к пацану не сунутся. Кто любит пугать, тот сам боится. А пацана все-таки следует навестить. Может, ему еще какая-нибудь помощь нужна? И на Белореченскую, дом двадцать, можно съездить. Это должно быть недалеко. Надо только гостинца какого-нибудь купить, а то неудобно с пустыми руками.
Вырулив на большую дорогу, он выскочил из машины, зашел в небольшой магазинчик, навроде киоска, каких расплодилось сейчас на каждой автобусной остановке, с ходу попросил молоденькую продавщицу:
– Наклади-ка мне полный мешок чего-нибудь.
– Чего вам… накласть? – испуганно моргнула она.
– Ну, я не знаю… Шоколадок там, жвачек, газировки всякой. Что у тебя есть, то и клади. Повкуснее да послаще.
– А… Поняла, сейчас! – торопливо засуетилась она по крохотному пространству за прилавком, успевая стрелять в него хитрым глазом. Приценивалась, видно, на сколько его обдуть. – А может, вам еще игру положить?
– Какую игру?
– А вон у нас "Лего" есть, несколько видов. Дети эту игру любят. Она в моде сейчас.
– Ага, давай. Клади свою легу.
– Она дорогая…
– Ничего. Клади. Сколько с меня?
– Сейчас, я посчитаю… С вас две тысячи восемьсот пятьдесят рублей… – проговорила она довольно смело, но глянула уже плутовато и слегка с опаской.
– Держи. Сдачи не надо, – выложил он на прилавок три тысячные купюры. – На сдачу чаю напьешься. С пряниками. А где тут улица Белореченская, не подскажешь?
– Проедете до перекрестка, там и будет Белореченская. Вам какой дом надо?
– Двадцатый.
– Тогда налево. До конца улицы.
– Ага. Бывай. Спасибо за расторопность.
Девчонка закивала с благодарностью, вздохнула ему вслед восхищенно, засовывая честно заработанную на плутовстве купюру в карман джинсов. Действительно – если бы все покупатели были такие…
Дом двадцать на Белореченской оказался четырехподъездной старой сталинкой, мрачной и хмуро фундаментальной. Они с матерью когда-то точно в таком доме жили. Квартира четыре, значит? Что ж, это должен быть первый подъезд, первый этаж. А квартирка-то, похоже, угловая, трехкомнатная… Но училка точно говорила, что пацан с теткой в съемной живут. Интересно, зачем им снимать на двоих трехкомнатную? Дорого же. Что ж, посмотрим…
Прихватив с заднего сиденья свою подарочную поклажу, он хлопнул дверцей, задумчиво шагнул в сторону первого подъезда. За спиной тихо профырчала еще одна машина, остановилась неподалеку. Дверь подъезда оказалась открытой, и он медленно поднялся по короткому лестничному маршу, будто начиная сомневаться в правильности своего доброго порыва с визитом к пацану Илье. Постояв около двери с табличкой "4", все-таки нажал на кнопку звонка и встал аккурат перед дырочкой дверного глазка, на всякий случай вежливо улыбнувшись. Господи, дурак дураком. Чего приперся? Кто его звал? Вон уже чьи-то торопливые шаги слышны, и глазок сверкнул искоркой, то бишь рассматривают его с той стороны внимательно. Сзади тихо скрипнула железом дверь подъезда – наверное, вошел кто-то. Одновременно и цепочка на двери четвертой квартиры звякнула, и она открылась, явив ему сердитое удивленное лицо молодой чернявой женщины. Хотя не такой уж и молодой, если приглядеться.
– Здравствуйте… Вы меня не пугайтесь, пожалуйста. Я к Илье пришел. Я на минуту. А вы его тетя, да?
– Нет, я не его тетя. Я его квартирная хозяйка. А что вы хотели?
– Так Илью…
– А его нет дома. И тети его нет. Они в больницу ушли.
– Да? Жаль… А скоро они придут?
– Понятия не имею. А вы кто?
– Да так, никто… А вы бы не смогли ему передать вот это? – выставил он перед собой объемистый пакет.
– Отчего ж не передать? Передам. А от кого? Они же спросят – от кого?
– Скажите… Скажите, от Андрея. Хотя… Давайте я лучше визитку свою оставлю…
– Что ж, оставьте.
Торопливо порывшись в карманах и отчего-то чувствуя себя страшно неловко под любопытным взглядом этой маленькой и неприветливой женщины, он выудил, наконец, из одного кармана визитку, из другого подаренный отцом "паркер" и написал на обратной стороне глянцевой продолговатой картонки: "Илья, полный порядок. Я твою проблему порешал. Не бойся, они тебя больше не тронут. Будут еще проблемы – звони".
– Вот. Передайте ему, пожалуйста.
– Передам, – взяла в короткопалую ладонь визитку женщина. – Не беспокойтесь.
– Спасибо. До свидания.
– И вам не хворать.
Дверь тут же захлопнулась, и он, развернувшись, весело запрыгал по коротким ступенькам, чувствуя на душе облегчение от сделанного дела. Сразу представилось, как обрадуется пацан хорошим новостям, вспомнит его добрым словом. Да пусть и не вспомнит – тоже хорошо. Теперь и на работу можно ехать с чувством исполненного долга. К отцу. Слава богу, сегодня заседаний никаких не намечено.
* * *
Ага! Что-то быстро он выскочил… Не пустили, что ль? Странно, странно… Но вроде веселый, улыбается довольно. Ишь как лихо со двора вырулил, аж снег веером из-под колес разлетелся. Лихач хренов. Нет, все-таки не зря он за ним поехал. Такие дела интересные выясняются…
Игорь дождался, когда машина Андрея скроется из вида, потом тихо тронул с места. Нет, он торопиться не будет. Ему в отличие от этого резвого придурка торопиться не с руки. Да и в голове надо уложить полученную только что информацию. Хороша она или плоха, он и сам еще не понял. Очень, очень странная выплыла информация. Еще тогда показалась странной, когда увидел его машину, припаркованную около магазинчика на соседней улице. Он и сам в этих захудалых краях совершенно случайно оказался – попросили на работе какого-то хмыря домой отвезти. Возвращался обратно, и такая встреча… Как было не поехать за ним, не проследить? Тем более он с большим пакетом из магазина вышел. С покупками. Ясно – к бабе намылился. Он и предположить не мог, к какой бабе! К Леське, оказывается! К его бывшей жене! Он специально в подъезд заглянул, проверил – точно, в Леськину дверь позвонил! Вот уж тесен мир, ничего не скажешь…
А он и забыл давно, что Леська живет в том доме на Белореченской. Поначалу, когда душу тоской корчило, ездил сюда, подсматривал за ней издалека.
В окна тайком заглядывал. Но перед ней так и не обнаружился ни разу. Не решился. Зачем себя травить? Что было, то было. Назад все равно не вернешь. А потом действительно все прошло как-то, сошло само собой на нет. А что делать, раз жизнь такая? Она нами правит, а не мы ею. Но Леська, Леська-то какова! Тихоня душевная! Ишь какую интригу завертела! Не с кем-нибудь связалась, а с сыном самого Командора. Отомстить, что ль, намерилась? Хотя это на нее не похоже… Если даже стервой распоследней за эти годы стала, все равно не похоже. Она вообще по натуре не интриганка, она другая совсем. Да и мать отцу недавно рассказывала со слезами, как она в жизни мыкается… Еще упрекнула, что зря отец тогда с ней жестоко поступил, никому от этого пользы не вышло.
А ведь мать-то права, права, между прочим. Действительно – зря. Ну что было с нее взять, с Леськи? Она и не виновата была. Командор и не таких ломает, между прочим. А Леську сломать – тут и усилий никаких не надо было. Добрая она, открытая, простодушная. Как родник с чистой водой – пьешь ее и никак напиться не можешь. Он ее и полюбил – такую… Как он отца в ту ночь уговаривал, чтоб он Леську не гнал! На коленях стоял, плакал, пытался объяснить что-то. А тот – позор, позор… Вот интересно, откуда вообще тогда в телевизоре эта кассета взялась? Кто ее притащил? А отец даже и в подробности вникать не стал. Сказал – не может он местом своим рисковать. Вроде чистым он должен перед Командором быть как стеклышко. А на поверку оказалось, что никакого стеклышка Командору и не понадобилось. Наступил на отца – осколки вдребезги разлетелись. Того и гляди, скоро их, Хрусталевых, вообще на улицу выкинет – дом-то на его земле построен. И на его деньги.
Да, с Леськой он тогда счастливое время прожил, хоть и короткое. А теперь у него жена Ольга, полная Леськина противоположность. Умная, расчетливая, с крутым университетским образованием, правильная до тошноты. Сама к нему навязалась, между прочим! А ему вообще все равно было, он тогда еще по Леське вовсю страдал… В общем, выходила умная Ольга за перспективу, когда отец при Командоре правой и влиятельной рукой был, а перспектива взяла и лопнула, как мыльный пузырь. Теперь ходит по дому с обиженным видом, будто она в этой ситуации самая пострадавшая. А отец с матерью вроде как перед ней виноваты. Они и без этой виноватости живут как две неприкаянные сомнамбулы, ждут от судьбы неизвестно чего. Отец постарел, похудел, на глазах тает как свечка. Обидно ему, конечно.
А все этот самозванец чертов, сын новоявленный! И откуда он взялся вообще? Свалился им на голову, перетряхнул жизнь. Все в ней прахом пошло – и многолетняя отцова дружба с Командором тоже. Хотя дружбой это, конечно, в прямом смысле слова не назовешь. Это, скорее, мудрое преданное терпение, а не дружба. А оно, это мудрое терпение, тоже на дороге не валяется, между прочим. Оно дорогого стоит. Его, если честно, в наши горделивые времена днем с огнем не сыщешь. Потому что оно честное. Честнее всякой там дружбы, честнее самых крепких семейных уз. Да и узы у них тоже были – Командор ему, между прочим, крестным отцом приходится. Да – отцом! И все к тому выходило, что он должен был отцово место подле Командора со временем занять. Не в смысле начальника его охраны, а в смысле дружбы-преданности. А этот кузнечик явился не запылился – здрасте, я настоящий ваш кровный сын… Гаденыш. Везде успел напакостить, даже к Леське в постель прыгнуть умудрился. Можно сказать, в святое залез. В то святое, которое хранилось в душе былым, пушистым и маятным, глубоко внутри спрятанным, как неприкосновенный запас. Память о любви в консервной банке. Хоть и нельзя было те консервы распечатать, но он-то знал, что запас был! А с запасом жить не так страшно. Эх, Леська, Леська! Взяла и в душу плюнула…
От резкого автомобильного гудка он вздрогнул, огляделся заполошно. Надо же, на светофоре задумался. Все, хватит! Плюнула так плюнула. И без консервного запаса проживем. И вообще, сейчас ему не до любовных переживаний. Бог с ней, с любовью. Когда жизнь рушится, любить уже некогда. Надо ситуацию менять, ломать ее как-то. Столкнуть надо к чертовой матери этого сына с дороги. Потому и добытую информацию надо перевести из печали в пользу. Только вопрос – в какую пользу? Тут думать надо, не торопиться, хорошо думать…
Изловчившись, он на ходу выцепил губами сигарету из пачки, прикурил, с удовольствием вдохнул в себя терпкий дым. Так. Допустим, он подбрасывает эту информацию Командору. И что? Да он давно уже про Леську забыть успел, мало ли баб в своей жизни просто использовал? Хотя… Он в этих делах большой чистоплюй. Можно на этом, кстати, сыграть. Вроде того – ты использовал и выплюнул, а твой сынок подобрал и в рот положил. Можно даже небольшой скандальчик на этой почве организовать. Вбить первый клин между отцом и сыном. А дальше – как получится. Главное – в драку ввязаться, а там посмотрим.
Докурив сигарету, он выщелкнул окурок в окно, достал заверещавший мобильник, ответил нехотя:
– Да, Оль… Где, где, в пути! На работу еду. А что голос? Нормальный голос… Чего звонишь-то, проверяешь, что ли? Скажи-ка мне лучше, у тебя номер телефона Ани есть? Ну, жены сукиного сына, коровы этой, с которой тебя вчера жена Командора познакомила… Надо! Для дела надо! Ага, и хорошо, что есть… Вечером позвонишь ей, почирикаешь по-бабски. А я тебе все расскажу, как и для чего. А там сама сообразишь. Ну все, дома встретимся, обсудим…