– Ты – официанткой?! – удивилась Элизабет, которая вообще не хотела ничему этому верить, ни про Оклахому, ни про "сотню баксов". Джина должна была принадлежать к аристократическому роду, столько в ней грации, достоинства и красоты – в каждом жесте, в каждой интонации.
– А что тут такого? – не согласилась Джина. – Ничего страшного. А потом меня познакомили с Китом, он мне сильно помог. – Она помолчала, как бы вспоминая. – Понимаешь, Лизи, – Джина снова заглянула ей в глаза, – мы с тобой отмечены. Отмечены красотой. Быть красивой – это ведь врожденный талант. И не надо его стесняться, не надо прятать, а надо просто использовать, как любому, кто рождается с талантом. Скажем, у кого-то красивый голос, и он становится певцом. Чем красивый голос лучше красивого тела? И то и другое – от Бога. – Она снова замолчала, размышляя. – Тут главное, не опоздать. Потому что талант у нас с тобой хрупкий, Лизи, скоротечный. Сколько мне осталось? Ну, лет семь-восемь, и все. Понимаешь, главное – не упустить время. Чем раньше начнешь, тем лучше, потому что…
– Слушай! – вдруг вскричал Бен, словно его осенило. – А почему бы тебе не поехать с нами? Ну да, а чего ждать, прямо сейчас. Мы как раз к Киту собирались, вот и прихватим тебя с собой, через полтора часа там будем.
– Когда? – не поняла Элизабет.
– Да прямо сейчас, – развел руками Бен. – А чего ждать? У нас как раз дела там. А через день – назад. Если захочешь, мы тебя привезем. А не захочешь, останешься. Если ты Киту понравишься – считай, полдела сделано, он наверняка что-нибудь для тебя найдет.
Бен замолчал, глотнул из бутылки. Элизабет не понимала, серьезно он говорит или валяет дурака, как обычно. Она посмотрела на Джину. Та пожала плечами.
– А ведь не так глупо, – согласилась она. – Он вообще-то соображает, только прикидывается часто, – и она любовно потрепала мужа по голове, взъерошила волосы. – У тебя какие дела на ближайшие два дня?
– Да никаких, – призналась Элизабет, у нее действительно не было никаких дел.
– Ну вот, видишь, – снова пожала Джина плечами. – Поехали, если ты понравишься Киту, считай, твое будущее решено.
– Я не могу, меня Влэд не отпустит, – подумала Элизабет вслух. Она не хотела говорить про Влэда, просто само выскочило. Глупо, конечно, получилось.
– Это кто? – не понял Бен.
– Это мой… – она не знала, что сказать, – отчим, – выбрала она самое правдоподобное объяснение.
– Так ты ему не говори, – хохотнул Бен.
– Что, прямо сейчас, отсюда, с кортов? – снова переспросила Элизабет.
– Ну да. – Казалось, Бен удивляется ее несообразительности. Она взглянула на него, выражение его лица было таким простодушным, что Элизабет засмеялась:
– Так у меня же с собой ничего нет, ни денег, ни одежды даже. Что я, так все время и буду в шортах ходить?
– Ты об этом не волнуйся, – Джина положила на руку Элизабет свою ладонь. Прикосновение было такое же мягкое, ласкающее, как и взгляд. – Одежды у меня куча, подберешь себе что-нибудь. Да и денег у нас на всех хватит. Мы тебе поможем.
– Где у тебя одежда? – не поняла Элизабет. – Мы же к вашему продюсеру едем.
– Там, у него в доме, – пояснил Бен.
– О, это, знаешь, такой большой дом, там много места, он колоссальный. Кит нам выделил две комнаты с ванной, конечно, мы часто у него бываем, он ведь по-прежнему с нами работает. А потом, если ты ему подойдешь и он займется тобой, тебе не нужны будут деньги.
Бен закивал головой, поддакивая:
– Он фантастически богат. Я даже не знаю, во сколько миллионов он оценивается, думаю, в двадцать, не меньше. Говорю тебе, если ты ему подойдешь, дело в шляпе, – повторил Бен. – А ты ему подойдешь, я уверен. Я знаю его вкус. Давай, поехали.
Элизабет посмотрела на Джину, та тоже кивала головой.
– Мне кажется, – сказала она мягко, – тебе стоит попробовать. А своему отчиму ты позвонишь оттуда, от Кита. Мы будем там часа через полтора, не больше. Бен домчит нас с ветерком. Домчишь, Бен?
– А то, – кивнул тот и стал собирать разбросанные по скамейке вещи. – О’кей, я вас жду, – сказал он и пошел к машине.
– Пойдем-пойдем, Лизи, – Джина тоже поднялась, – что ты, в конце концов, теряешь?
– Не знаю, как-то все неожиданно очень, – пожала плечами Элизабет. – Я как-то не готова.
– Да какая тут нужна подготовка? – засмеялась Джина, и ее теплый, мягкий, проникающий в самое сердце смех все, наверное, и решил. Элизабет встала, Джина взяла ее под руку.
– Ты, главное, когда мы приедем, не тушуйся, – говорила она, пока они вдвоем шли к машине. И получалось, что решение уже принято как-то так, само по себе. – Кит считает, что актер должен быть бойким, должен всегда контролировать ситуацию. Но ты, я уверена, не потеряешься. Почему-то я уверена в тебе.
Мотор был уже заведен, они сели, и "Бьюик" рванул с места. Элизабет даже не пыталась разобраться в том, что произошло. Наверное, они правы, наверное, так надо, так правильно – ну, сколько можно прозябать в этой дыре?
Но с другой стороны, она безвозвратно потеряет все, что у нее есть сейчас. И этот город, и дом, и школу, и подруг, и Влэда. Она вдруг вспомнила о нем, и почему-то ей стало грустно. В принципе, он смешной, беззащитный, он любит ее и зависит от нее. Для него ее исчезновение уж точно будет непоправимым ударом. Но может ли она ради него пожертвовать собой, своим будущим, своей карьерой, судьбой, в конце концов? "Нет, – ответила она сама себе, – я должна его оставить хотя бы для того, чтобы через два-три года вернуться к нему звездой, роскошной женщиной, как те, в журналах. И тогда он поймет, он тогда оценит, он…"
Сначала ее бросило вперед, а затем уже вдогонку раздался пронзительный визг тормозов. Элизабет ударилась лбом о спинку переднего сиденья – хорошо, что оно было мягкое, кожаное, иначе бы она наверняка получила сотрясение мозга. А потом сразу крик, раздраженный, злой, она даже не узнала его:
– Ты что, мужик, сдурел, что ли? Ты куда под колеса лезешь, старый фак, жизнь, что ли, надоела? Так найди другие способы…
Элизабет подняла голову, посмотрела на дорогу. "Бьюик" застыл посередине узкой улицы, они от кортов-то отъехали всего ярдов триста, не больше. Прямо перед машиной, напирая телом на бампер, стоял Влэд. Элизабет увидела его и почему-то не удивилась.
Влэд тяжело дышал, видимо, он бежал, лицо было красное, щеки впали. Гу б не было, даже ниточки от них не осталось, – куда они делись, как могли сжаться до полного исчезновения? Он был одет в рабочий комбинезон, который пятна засохшей краски делали похожим на разноцветный клоунский костюм.
– Отпустите девочку, – проговорил Влэд тихим, едва справляющимся с волнением голосом.
– Ты чего, дебил? – проговорил Бен с переднего сиденья. – Отвали отсюда, тебе чего надо?
– Девочку отпустите, – снова проговорил Влэд, напирая животом на радиатор "Бьюика", как будто он боролся и с этой железной махиной.
– Ты что, сдурел? Ты из какой психушки сбежал? Ты кто такой? – продолжал орать Бен, и по тому, как покраснела его шея, как набычился собранными кожаными складками затылок, Элизабет поняла, что Бен взбешен. По-настоящему взбешен. А еще Элизабет заметила, как Джина положила свою ладонь на запястье мужа и погладила его.
– Это он, – проговорила она негромко, но Элизабет услышала.
– Кто он? – не сообразил сразу Бен. – Кто он? – повторил он еще яростней. – Да кто бы ни был, я сейчас ему всю морду расплющу.
– Это он, – повторила негромко Джина и снова провела пальцами по запястью Бена – то ли успокаивая, то ли предостерегая.
И кажется, до Бена дошло. Он замолчал, задумался.
– Ну да, – наконец произнес он, но уже без прежнего напора, – как я сразу не догадался?
А потом он резко повернулся к Элизабет всем телом, дернул правой рукой, видимо, переключая скорости, и "Бьюик", взревев, снова рванул с места. Но на сей раз не вперед, а в противоположную сторону, назад.
– Козел! – Элизабет видела, как шевелились губы Бена, выплевывая ярость, ругательства, все вперемешку. – Сучонок! Так он нас и остановил, хорек! Так мы ему и дались!
На Элизабет он теперь не обращал никакого внимания, будто и не видел вовсе, будто ее и не было рядом.
Расстояние между Влэдом и машиной было уже ярдов тридцать, он бежал, взмахивая руками, бежал быстро, но расстояние только увеличивалось.
– Там есть объезд, справа, – раздался женский голос. – Давай Бен, еще немного. Там, поворот направо, по нему объехать можно.
Джина тоже обернулась, тоже всем телом, и тоже не смотрела на Элизабет, казалось, не замечала ее. Она была напряжена, лицо разом обострилось, стало как бы мельче и казалось усталым, осунувшимся. И почему-то уже не таким красивым.
Снова толчок, теперь уже назад, снова неожиданно сильный, прижимающий, вдавливающий в сиденье. Элизабет заметила только, как дернулось, резко подалось тело Джины, как она выбросила руки, пытаясь удержаться, не вылететь со всего размаха на заднее сиденье. Машина накренилась, потом все же поймала колесами полотно дороги и встала как вкопанная.
– Шит, – выругался Бен. – Он же номера наверняка запомнил. Шит! – И двумя руками одновременно с силой ударил по ободу руля.
– Да, – проговорила Джина, – как же я не подумала? Это нехорошо. Ну и что делать?
– А что делать? – Бен снова выругался. – Мозги ему выбить, чтобы не помнил ничего.
– Ты чего, Бен, сдурел? Этого еще не хватает. Нам не надо светиться.
– Да я знаю. – Он снова ударил двумя ладонями по рулю, снова выругался. – А что же делать? Ты представляешь, что с нами теперь будет?!
Они оба там, на переднем сиденье, абсолютно забыли про Элизабет.
Гна понимала, что что-то не так, неправильно, что происходит то, чего не должно происходить. И разумом и инстинктом она теперь знала, что эти люди – чужие, злые, опасные, что они ошибка, ее ошибка. Что у них, оказывается, была цель, умысел, был план с самого начала, с самой первой встречи.
Надо бежать. Выскочить из машины и бежать сломя голову подальше от них. Но она не может, она ничего не может! Она вдруг ощутила себя маленькой, беспомощной, бессильной игрушкой, которую можно сломать, выкинуть, покалечить. Совершенно бессильной.
Они так и сидели в машине, но недолго: полминуты, может, минуту. Влэд еще только приближался, а Джина уже кричала ему:
– Видишь, она не хочет оставаться с тобой! Видишь, не хочет. Она хочет ехать с нами. Потому что ты старый, поганый козел со старым, поганым, плохо стоящим членом. – В ее голосе разом появилась резкость, даже визгливость. "Так, наверное, кричат в Оклахоме на кукурузных фермах", – успела подумать Элизабет.
До машины оставалось совсем немного, ярдов десять, и Влэд перешел на шаг, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
– Отпустите девочку, – повторил он тяжело дыша, а потом снова: – Отпустите ее. Дайте ей уйти.
– Кто ее держит? – закричал Бен. – Пусть идет, если хочет. Просто ты ей не нужен, хорек, она хочет трахаться со мной, ей понравилось, и она хочет со мной. Она вообще сладкая, знаешь, когда я в нее вставлял, она так… – Но он не договорил. Тело Влэда метнулось, видно было, как вспухла, напряглась каждая жилка – на лице, шее, руках. Оказалось, что он уже совсем рядом, Элизабет лишь успела сжаться, втянуть голову в плечи…
Она так ничего и не увидела, только услышала громкий хлопок, потом успела заметить, как судорожно дернулись плечи Бена, видимо, он схватился за лицо руками. Когда он оторвал их, ладони были мокрыми и красными. Слишком красными, неестественно красными – алыми.
– Ах ты гад! – закричал Бен и, опершись двумя руками: одной – в сиденье, другой – в ребро двери, – поднял свое крепкое тело в воздух, уже там, в воздухе, взмахнул ногами, и вот так, одним движением, перескочил через дверцу кабриолета.
Он уже стоял на земле, уже замахивался, его рука уже летела в голову Влэда, который казался маленьким, ничтожным, беспомощным по сравнению с атлетическим Беном. Но рука не долетела.
Как "кикер" на футбольном матче – с разбега, основательно занося ногу для замаха, прицельно, расчетливо, с оттяжкой, выбрасывая ее далеко вперед, добавляя по ходу носком ступни, – врезается в мяч, так и нога Влэда врезалась в Бена. Элизабет не видела, куда именно врезалась, но догадалась. Потому что Бен тут же бесшумно, без криков, стонов, даже без лишних движений перегнулся вдвое, а потом, скрюченный, завалился на бок и лишь перекатывался там, в пыли – на спину, потом назад, на бок, потом снова на спину. Он так и не произнес ни слова, только катался по асфальту, сжимая обеими руками низ живота.
Влэд склонился над ним: желваки на его скулах заметно ходили, кулаки сжаты, тело подобралось, как пружина, как сдавленная стальная спираль. Так нависают боксеры над соперником, только что отправленным в нокаут. "А вдруг он начнет подниматься?" – думают они, готовясь к следующему сокрушительному удару.
В принципе, лежащий, подогнувший под себя коленки Бен был полностью беспомощен. Влэд мог двинуть ему ногой, отбить почки, разбить лицо, он мог забить его до полусмерти. Элизабет застыла. Секунды растягиваясь, удлиняясь, тащили одна другую, и ничего не происходило.
– Зачем? – вдруг произнес Влэд негромко, но получилось почему-то очень отчетливо. Слышно было, как вместе с рваным дыханием изо рта вырываются мелкие брызги. – Зачем вам она? Что вам от нее надо? – Он замолчал, поймал дыхание, оторвал глаза от по-прежнему катающегося по земле тела. Элизабет перехватила его взгляд только на мгновение: как ни странно, сейчас он не был ни жалким, ни беспомощным, совсем наоборот, в нем проступали злость, уверенность, даже жестокость – человек с таким взглядом легко мог ударить, покалечить, убить.
– Зачем? – повторил он, обращаясь теперь уже только к Джине. И вдруг глаза его сузились, будто он что-то понял, догадался, и он сделал шаг к машине. Но всего лишь один шаг. – Кто вас послал? Кому все это надо?
Джина молчала.
– Она же несчастная девочка, сирота. Зачем? Нужно ведь иметь сострадание. Вчера вы ее напоили, а сегодня попытались увезти, похитить. Зачем вам она? – Он замолчал, нахмурился. – Вы и к смерти ее матери причастны. Сначала мать, потом дочь. Но зачем, вот чего я не понимаю…
И тут Джину прорвало:
– Ты это кончай! При чем тут ее мать? Мы ее даже не знали, не видели! – Снова резкий, крикливый голос, она даже привстала, высунулась из машины, столько в ней накопилось злости. – Ты сам небось ее укокошил, чтобы спать с дочкой. Нам-то какая корысть. А теперь с больной головы на здоровую, педофил вонючий. Да мы хотели ее увезти от тебя, освободить ее, чтобы она не была твоей подстилкой, старый козел. Ты сам…
– Все, – перебил ее Влэд, – я вызываю полицию. Пускай они разбираются с вами.
– Ну да, вызывай! – крикнула Джина, еще больше подавшись телом вперед, вверх. В ее голосе не слышалось страха, наоборот, вызов: – А мы им расскажем, что ты занимаешься инцестом, да еще с несовершеннолетней. Посмотрим, что они с тобой сделают, говнюк. – Влэд шагнул к ней, потом еще раз, на его шее снова вздулись жилы. Джина сразу осеклась, тело ее опало, вжалось в сидение. Влэд сделал еще один шаг, остановился… Но так ничего и не произошло – ничего, кроме длинной, неуклюжей паузы.
– Выходи, Элизабет, – произнес он. Голос его сразу обмяк, смешался с усталостью: – Ты разве не видишь, с кем связалась?
Элизабет стала подниматься. Внезапно все сразу всплыло, выстроилось в один ряд – вчерашний вечер, опьянение, чужие голоса, прикосновения, сегодняшняя езда по хайвэю, как по команде меняющееся лицо Бена – всплыло смутно, размыто, но различимо. Влэд прав, они хотели похитить ее, увезти. Но куда, для чего, зачем? Нет, у нее слишком мало сил, чтобы понять, осмыслить.
Она вылезала из машины, потом шла к Влэду – почему-то медленно, словно замороженная, словно вокруг разбросаны осколки стекла, а она босиком и боится наступить на них, порезаться.
Обходя машину, Элизабет взглянула на Джину. Та по-прежнему сидела на переднем сиденье, в ее лице не осталось и намека на мягкость, задушевность, понимание. Наоборот – обостренный, насмешливый профиль, неровная улыбка подернула губы, глаза и не пытались скрыть вызов, злость, нежелание смириться с неудачей.
Джина перехватила взгляд Элизабет, и тут же каждая клеточка на ее лице одновременно сдвинулась, разом меняя общую матрицу, переписывая ее по-новому, и возникла прежняя Джина – нежная, добрая, готовая понять. Метаморфоза была молниеносной, разительной: казалось, что сменились маски, что лицо собрано из множества гибких, порожних ячеек, как у гуттаперчевой куклы, и кто-то извне управляет им, меняя его выражение по собственной прихоти.
Потом округлились губы, вспухли, вытянулись трубочкой, зашевелились будто бы с трудом, будто пытались что-то произнести, но не могли.
– Что? – переспросила Элизабет. Она думала, что Джина пытается что-то ей передать, какой-то секрет, но только ей одной, чтобы Влэд не слышал.
Губы снова зашевелились, вытянулись, снова пытаясь выдавить из себя слова, они двигались с усилием, отчетливо артикулируя каждое слово, медленно разделяя его на слоги. Джинин лобик сморщился от напряжения, казалось, ей очень важно, чтобы Элизабет расслышала ее, поняла. Но звуки так и не выскользнули наружу, так и остались внутри пухлых, ярких губ.
И только когда Элизабет дошла до Влэда, когда тот уже взял ее за руку, в этот момент Джинино лицо вновь преобразилось, исказилось в гримасе, и она подмигнула весело, озорно – так одна подруга намекает другой на только им известную забаву.
– Что? – еще раз переспросила Элизабет.
– Пойдем, ты разве не видишь, она издевается. – Влэд потянул ее за руку. И она послушалось, поддалась, пошла вслед за ним. Она готова была слушаться кого угодно: кто бы потянул, за тем бы она и пошла.
Они отошли уже шагов двадцать, когда их догнал женский настойчивый крик:
– Мы скоро увидимся, Лизи! Непременно увидимся. Ты будешь скучать по мне, детка.
Они молчали. Деревья, подступая к самой обочине, кронами склонялись над дорогой, создавая, казалось, бесконечно глубокую арку. Влэд держал Элизабет за руку – до дома было минут двадцать ходьбы.
– Хорошо, что я успел вовремя, – произнес Влэд и сбоку постарался заглянуть ей в лицо. – Хорошо, что успел, иначе… – Он не договорил, замолчал.
Элизабет не ответила, только кивнула. Она шла и смотрела себе под ноги.
– Если бы они тебя увезли, ты бы уже никогда не вернулась, – добавил Влэд и снова замолчал.
Так они прошли еще несколько минут.
– У них был план, это очевидно, – снова сказал Влэд. Видимо, он размышлял вслух. – И они готовились к нему. Ты заметила, как эта женщина похожа на твою маму?
– Кто, Джина? – не поняла Элизабет.
– Ее зовут Джина? – переспросил Влэд. – Даже имена похожи. И прическа такая же, какую носила Дина, и одежда, и даже духи. Точная копия. Я как ее увидел, еще издалека, подумал, что это Дина воскресла из мертвых. – Он снова помолчал. – Ее специально такую подобрали, одели, постригли.
– Кто? – спросила Элизабет, не поднимая головы.
– Не знаю. Кто-то, кто хорошо знал твою мать.