Возникает вопрос, как же совмещается в человечестве и человеке следствие взаимопротивоположных тенденций отбора? Ответов много. 1. Кажется, П. А. Вяземский писал о том, что испанцы, лучше других понимающие толк в храбрости, не говорят о человеке "он храбр", а говорят "он был храбр в таком-то деле", и что то же надо говорить об уме человека. Писалось это полтора века назад, задолго до того, как умы начали специализироваться. Сходным образом надо, вероятно, говорить и о доброте. 2. Основой организации любого вида животных является его наследственная гетерогенность, а являются ли добро и зло исключением из этого общего принципа? 3. Полярность добра и зла является очень часто продуктом "импринтинга" в том широчайшем понимании, в котором мы (только ради краткости) позволили себе употребить более широкий термин "импрессинг". О четвертой стороне проблемы мы не будем распространяться, потому что она рассказана Р. Л. Стивенсоном ("Странная история доктора Джекила и мистера Хайда"): "С каждым днем обе стороны моей духовной сущности - нравственная и интеллектуальная - все больше приближали меня к открытию истины, частичное овладение которой обрекло меня на столь ужасную гибель: я понял, что человек на самом деле не един, а двоичен. Я говорю "двоичен" потому, что мне не дано было узнать больше. Но другие пойдут моим путем, превзойдут меня в тех же изысканиях, и я беру на себя смелость предсказать, что в конце концов человек окажется всего лишь общиной, состоящей из многообразных, несхожих и независимых друг от друга сочленов".
На вопрос, почему мы (иногда или часто) поступаем хорошо, а не так, как лично выгоднее, т.е. плохо, есть один ответ: "потому что нам так хочется". Но почему же хочется или приятнее поступить порядочно? Существует как будто правильный ответ: "Нас так воспитали". Но это ответ, опровергаемый именно огромным педагогическим и государственным опытом, в частности XX в., когда при объединенных усилиях школы, семьи, печати и радио оказалась возможной массовая фабрикация палачей всех рангов, от повелевающих до исполняющих, от высокоодаренных интеллектуалов - идеологов и пропагандистов - до малограмотных тупиц; и тем не менее при устранении дезинформации и сверхдавления происходило почти мгновенное возрождение гуманизма. Может быть, в связи с существованием государств насилия уместно вспомнить замечание Маркса (1970, с. 26) в "Критике Готской программы": "Государство нуждается в очень суровом воспитании со стороны народа".
Выражаясь современным языком, речь идет об огромном значении обратных связей, причем чем сложнее и мощнее государство, чем большее влияние оно оказывает на развитие общества и личности, тем более эта постоянно и быстро коррегирующая обратная связь оказывается необходимой.
В конечном счете назначение государства заключается в решении неизбежных конфликтов между личностным и социальным, в том, чтобы потребности личности удовлетворялись не во вред обществу, и чтобы интересы общества удовлетворялись не за счет подавления прав личности.
Но вопрос о праве личности неразрывно связан с вопросом о смысле жизни индивида. И возникает вековечный вопрос о смысле жизни.
Едва ли найдется много теоретиков и даже практиков идеи, что смысл жизни заключается в получении максимального количества наслаждений, чего бы это ни стоило окружающим (даже с идущей от Остапа Бендера разумной оговоркой относительно уважения к уголовному кодексу). В чем же, однако, истинный смысл жизни? Особенность человеческой природы, созданной той спецификой естественного отбора, которая будет описана в ч. I, позволяет дать пусть приблизительную формулу: "Смысл жизни в том, чтобы быть нужным". Эта формула, при всей ее краткости, охватывает многое: женщине (да и мужчине) нужен ребенок, они оба нужны ребенку, ребенок нужен товарищам, им всем нужны учителя, педагоги, наставники; все эти люди, за исключением паразитов, нужны обществу, этому обществу нужны все, от неквалифицированных рабочих до величайших творцов. Чувство своей нужности является, пожалуй, самым постоянным источником удовлетворения. Чувство именно твоей нужности матери и отцу, жене, друзьям, товарищам, делу является главным источником собственного достоинства. Наоборот, сознание заменимости или ненужности является источником тягчайшего уныния.
Стремление к максимальной самореализации опирается на стремление быть максимально и незаменимо нужным. Непризнание трагично только в том случае, если индивид начинает сомневаться в нужности своего дела.
Человечество едино: наукой, искусством, этикой. У всех народов мира есть схожие мифы и легенды, поэмы и сказки. Эта общность имеет объясняющее название "бродячие сюжеты". Но это объяснение игнорирует суть дела, а она двоякая. Во-первых, эти сюжеты появляются у географически отдаленных, совершенно изолированных друг от друга народов не путем заимствования, а независимо; во-вторых, и это важнее всего, они, вместо того чтобы угаснуть в результате "естественного" отбора идей или вытеснения одних идей другими, сохраняются, по А. Н. Веселовскому, из-за того, что эти общие всем народам сюжеты поддерживаются "единством психических процессов, нашедших в них свое выражение".
В истории и жизни добро и зло не только противостоят друг другу как Ормузд и Ариман; они сплетаются уже потому, что безоружное добро бессильно против зла. Вчерашнее добро переходит в сегодняшнее зло, становясь врагом новой идеи. Но вместе с тем, говоря словами Гете, хороший человек и в темнейших стремлениях сознает правильный путь. Поэтому псевдодиалектичность, точнее, софистическое смешение добра и зла, подчеркивание их относительности - лишь "нас возвышающий обман". За добро, как правило, надо драться, причем борьба длительная много тяжелее одиночного подвига. Недаром рыцарь-латник сказал Лютеру перед собором, что он сам много повидал жарких дел, но то, что предстоит Лютеру, куда страшнее. "На том стою и не могу иначе", но Лютер надеялся на Божью помощь. У нас этой надежды нет. И все-таки во всех странах, при любых обстоятельствах находились люди, шедшие на все ради долга.
Даже в заведомо суженном виде формулировка эволюционно-генетической концепции происхождения этики и эстетики представляет собой сверхзадачу, которую пока можно решать скорее при помощи иллюстративных примеров, нежели путем приведения исчерпывающе убедительных доказательств. Приводимые факты могут доказать возможность и необходимость создания новых научных направлений; определение границ их дееспособности - дело будущего. Как можно будет видеть далее, любая из глав и даже любой подраздел книги потребуют для своего доказательства, развития или опровержения многолетних исследований, целых исследовательских коллективов, причем сам автор нередко вынужден высказывать свои утверждения в категорической форме лишь потому, что иначе любая мысль, любой абзац утонули бы во множестве оговорок, уточнений и ограничений, нередко самоочевидных. Из массы фактов приходится делать отбор таких, которыми высказываемый тезис подкрепляется достаточно прочно, чтобы заставить задуматься над тем, имеется ли здесь всеобщая или лишь частная закономерность. В большинстве случаев предлагаемое решение оказывается либо только в высокой степени вероятным, либо требующим дальнейшей разработки.
Мы полагаем, что изложение фактов с указанием на возможность их всеобщности значительно конструктивнее, чем их простое игнорирование.
Замечательным образом религии и мировоззрения, базировавшиеся на идее справедливости, особенно не нуждались ни в насилии, ни в угрозе, ни в подкупе для своего распространения. Они распространялись сами собой, "инфекционно". Так было с первоначальным христианством, и только уже основательно выродившись, оно стало нуждаться в силе для распространения (император Константин, император Карл Великий). Не нуждался в силе для своего распространения изначально ни буддизм, ни коммунизм Бабефа, ни утопический социализм Фурье и А. Сен-Симона, ни коммунизм - "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма". Не нуждались в силе для своего распространения ни первоначальное протестанство, ни идеи "равенства, братства, свободы" в предреволюционной Франции XIX в.
Не нуждался в силе для своего распространения эллинизм, во всяком случае первое столетие после Александра Македонского, до столкновения с иудаизмом.
А вот религии насильственные, будь то мусульманство, обращавшее покоренные народы в свою веру, или католицизм, огнем обращавший в свою веру мавров, евреев, индейцев, - они-то именно нуждались в войсках, фанатизированных или наемных, массами истребляли инакомыслящих, будь то альбигойцы, катары, гуситы, табориты, кальвинисты или протестанты. И насильственным религиям и мировоззрениям уж обязательно требовались и сильная армия, инквизиция, полиция, гестапо. Им всегда были необходимы полчища доносчиков, довольно щедро оплачиваемых за счет своих жертв. Семисоттысячная армия священников и монахов в Испании, не считая бесчисленных добровольных соглядатаев; гигантские, никогда до того не виданные средства, добытые в Мексике и Перу Испанией, израсходованные на войска, на иезуитов, доминиканцев, на Гизов, заговорщиков и наемных убийц, - ясное свидетельство того, с какой все вновь возрождавшейся же энергией народы поднимались против зла. "Пепел Клааса стучит в мое сердце".
Если отказаться от представления о том, что в человеческой личности именно естественным отбором, а не только воспитанием заложены такие влечения и стремления, как чувство справедливости, взаимный альтруизм, жертвенный героизм, самоотверженность, то окажется, что сама идея о создании справедливого, не эксплуататорского общества - лжива. Оно не нужно. Нужно только такое общество, которое обеспечивает всеобщую сытость и максимум удовольствий для максимума своих членов. Справедливость же никому не нужна. Конечно, среди всеобщего голода и веками установившейся системы бесправия мало кто совершенно самостоятельно придет к идее необходимости справедливости, и таких выдумщиков можно легко обезвреживать. Но стоило только немного "распустить туго стянутый на животе ремень", только убрать ужас угрозы иноземного вторжения и прочие страхи, а главное, инквизицию и гестапо, как эти чудаки появлялись, и массы начинали думать так же, как эти единицы, хотя, казалось бы, все могли быть сыты, пьяны, иметь "нос в табаке" и зрелищ достаточно.
Мы полагаем, что до построения эволюционно-генетической теории (или гипотезы) эволюционно-генетического происхождения тех, казалось бы, целиком социально преемственных влечений к справедливости и взаимному альтруизму, которые будут обоснованы в дальнейшем, следует прежде всего остановиться на броских, ярких "свидетельствах" об изначально зверской природе человека. Следует также трезво отдавать себе отчет в силе тех социально-дарвинистических, возникших задолго до Дарвина установках, которые, казалось бы, неумолимо подсказываются житейскими наблюдениями, беглым взглядом на историю и сознательно или подсознательно ориентируют и организуют поведение значительной части человечества, более того, позволяют хищникам любого ранга и влияния находить себе идейное оправдание.
Для того чтобы полностью отдать себе отчет в острой необходимости самого серьезного и решительного опровержения современного социал-дарвинизма, осознанного, подсознательного и бессознательного, надо прежде всего задать, вовсе не в риторической форме, ряд вопросов, на которые нужно сначала дать утвердительный ответ, как бы он ни был печален, и только затем привести те аргументы, которые опровергают в корне неосоциал-дарвинизм.
В неизбежно произвольной последовательности мы поставили ряд вопросов, которые ясно покажут, какую аргументацию приходится опровергать.
1. Можно ли привести данные, свидетельствующие о том, что человек по своей наследственной природе - злобный хищник, которого только страх перед местью, возмездием и законом удерживает от любых зверств, приносящих ему личную пользу, выгоду, наслаждение?
2. Можно ли привести доказательство того, что таким именно, причем именно только таким человек и человечество стало в силу естественного отбора?
3. Можно ли привести доказательства того, что война является естественным состоянием человечества и что именно на войне человек полнее всего проявляет свои наивысшие биологические свойства?
4. Можно ли привести доказательства того, что наивысшим типом человека является лишенная всякой совести, думающая и заботящаяся только об удовлетворении своих влечений "белокурая бестия"?
5. Можно ли утверждать, что именно войны превратили человечество в наивысшее создание природы?
6. Можно ли подобрать (пусть ложные) доказательства того, что в человечестве существуют наследственно высшие и наследственно низшие расы, народы и классы?
7. Удавалось ли инквизиции, капитализму, фашизму, националсоциализму, национализму воспитывать искренне верующих в бога, в право на безудержное стяжательство, в гитлеризм, в феодальные и самурайские идеалы кодекса чести "бусидо" и удерживать достаточно долгое время в этой искренней вере во все эти и смежные идеалы многомиллионные массы не только паразитов, но и трудящихся так, чтобы натворить неисчислимое зло и грозить гибелью всему человечеству?
8. Можно ли привести наглядные доказательства того, что житейский успех выпадает преимущественно на долю хищников, достаточно умных и ловких, чтобы свое стяжательство и карьеризм скрыть если не от взгляда "снизу", то хоть от взгляда сверху?
На эти вопросы и дюжины вопросов такого же рода можно дать положительный ответ, совершенно не подозревая, что все эти утверждения совершенно неверны и на все эти вопросы существуют решающие опровержения, причем именно с позиций эволюционной генетики, с позиций дарвинизма. Но для того, чтобы эти опровержения дать, для того, чтобы в результате столкновения тезы и антитезы возник убедительный синтез, нужно привести социал-дарвинистическую и историческую аргументацию полностью. Только таким образом можно ее опровергнуть и захоронить как лживую.
Не поставить все эти вопросы со всей их аргументацией значит заниматься "страусовой политикой" и оставить людей уязвимыми и даже беспомощными не только перед данными, по-своему освещаемыми современным социал-дарвинизмом, расизмом, псевдоевгеникой, но и перед теми, что им приходится видеть непосредственно, неопосредованно.
Не поставить эти вопросы и изложить систему данных, составляющих благодаря целенаправленному освещению опору для создания хищнического и милитаристического воззрения значит отказаться от серьезной идейной борьбы, значит понадеяться на "стеклянный колпак", перейти на борьбу с неосоциал-дарвинизмом, милитаризмом с позиций замалчивания, значит вести борьбу не с противниками справедливости, а с выдуманными дураками... Это значит - кастрировать идею о мощи социальной справедливости и предать ее, работая тем самым на неглупого и тем более умного противника. Это значит работать на пессимизм и неверие, на представление о неизбежности войн малых, больших и, может быть, даже третьей мировой войны. Это значит отдать и самую истинную историю человечества на службу милитаризму.
Поэтому мы намерены с самого начала показать одну сторону прошлого, одну сторону данных биологии, а затем показать, как этот однобокий перечень фактов истории и естествознания опровергается фактами, иерархически гораздо более значительными и весомыми.
Часть I. ЭВОЛЮЦИОННАЯ ГЕНЕТИКА ВЗАИМНОГО АЛЬТРУИЗМА
Любовь к самому себе - это единственный роман, длящийся всю жизнь.
О. Уайльд
1. ЕСТЕСТВЕННАЯ АГРЕССИВНОСТЬ И ЭВОЛЮЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ, ЕЕ ОГРАНИЧИВАЮЩИЕ
Три закона робототехники
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму закону.
Айзек Азимов
1.1. Жестокость и ее следствия
История человечества - вечные войны и жестокости, рост преступности в "цивилизованных" странах - внушает мысль, что агрессивность, эгоизм и хищность - природные неискоренимые свойства человечества в целом. Об этом неустанно твердит додарвиновский и последарвиновский социал-дарвинизм. Уйдя в глубь веков, можно было бы вспомнить страшную братоубийственную войну за власть Меровингов, султанов-османов, сыновей монгольских завоевателей, историю возвышения Ауренгзеба, историю завоевания Индии, Африки и обеих Америк. Но, перебирая эти бесчисленные примеры, нужно иметь в виду саморазрушительность подобных систем в результате обратных связей, их неизбежный, хотя часто очень медленный, распад. Ярким примером является история Греции, Египта, Римской империи. Что происходило в античное время с прямыми и обратными связями?
Мириады рабов и нищих, не скрепленных узами общинного режима, потеряли всякую охоту стоять за прочность целого, которое не обеспечивало им даже того минимума благосостояния и справедливости, какой давала закрепощенная персидская община. Но античные цивилизации пали. "Пали, благодаря своей организации собственности, равно пагубной как в социальном, так и в нравственном отношении, пали вследствие торжества эгоизма над альтруизмом" (Летурно Ш., 1889). Но... "всеобщее обеднение, регресс торговли, ремесел, искусств, уменьшение народонаселения, упадок городов, возвращение земледелия к низшей ступени развития - таковы были конечные результаты мирового владычества римлян" (Энгельс Ф., 1976).
Зверства ассирийцев, вавилонян, монголов, татар, турок - это не "случайные" эпизоды в истории человечества. Уничтожение Карфагена, Иерусалима, массовое обращение в рабство большей части населения бассейна Средиземного моря, зверские подавления восстаний рабов, войны конца Римской республики, обезземеливание крестьянства Италии, войны Рима с восставшими италиками, галльские и гражданские войны Цезаря, войны триумвирата, безумства Нерона, Каракаллы, Гелиогабала, войны Византии, ослепление 30 000 пленных болгар императором Василием Болгаробойцем - цепь нескончаемых жестокостей; великое переселение народов - океан зверств. Дикие жестокости средневековья, борьбы с ересью, реформации и контрреформации. И все это несло в себе зерна саморазрушения, все это создавало лишь системы, фатально обреченные на гибель.