Этого хватило, чтобы я не раздумывая овладел ей. Не телом - душой, я владел ее душой, потому, что свою я уже давно положил к ее ногам…
Утро наступило внезапно и с криком Любочки, дочка надрывалась в своей кроватке. Я первый проснулся и поспешил к ней. Но, малышку не успокоили мои объятия, как это было раньше, наоборот, она только сильней заплакала. Лили забрала ее, на время успокоив, пока кормила, но через полчаса плачь повторился и теперь уже ничего не помогало. К полудню, мы повезли Любу в больницу.
Вначале врачи говорили, что у девочки просто колики, но я настоял на обследовании. часы ожидания показались нам с Лили вечностью. Сестра все это время сжимала мою руку и теребила нательный крестик, мы ждали и не знали, как друг друга утешить. Любые слова сейчас казались мне неправдоподобной ложью. Я боялся не меньше сестры и не осознавал, чего именно?
- Вас вызывает к себе главврач - наконец, позвала нас медсестра.
С ухающим, при каждом шаге, сердце мы с Лили вошли в пахнущий медикаментами и бумагами кабинет. Главврач - пожилой мужчина, с седыми волосами, оторвался от каких-то папок и взглядом предложил нам присесть.
- Как она? Что с моей дочкой? - первой не выдержала тишины Лили.
- Добрый вечер. Я - Ипатов Леонид Игоревич, лечащий врач Вашей дочери. Я не стану ходить вокруг да около. то, что я собираюсь вам сказать, нужно принять со стойкостью…
Все, что он говорил потом, смазалось для меня, превратилось в нарастающий гул, я еле успел подхватить сползающее со стула, бесчувственное тело сестры. Я и не подозревал, что такое невзрачное, лишенное еще пару часов назад для меня слово, как "билиарная атрезия", может изменить все. Даже жизнь, недолгую жизнь маленькой девочки, моей дочки.
- Скажите, это излечимо? - кое-как ворочая языком, выговорил я.
- Возможно, на более ранней стадии, если бы мы заметили симптомы ранее… Но, сейчас все уже бесполезно, счет идет на дни. У вашей дочери, не только нарушение работы желчных протоков, но и внутрипеченочные протоки не в порядке. Ей потребовалась бы операция по пересадки печени и реконструктивное вмешательство. А поскольку, характерным признаком этой патологии является желтуха, которой не наблюдалось у девочки, никто из врачей не смог бы определить болезнь и своевременно начать лечение. Именно поэтому, всякое вмешательство сейчас - результатов не даст, а только измучает ребенка - сочувственно произнес врач.
- Так что же нам делать?! - сорвался я на крик.
- Быть с дочерью, в ее последние дни…
…Любочка прожила еще два месяца, в день, когда ей бы исполнилось полгода, ее сердце отказало. Реанимировать дочку не смогли. Она ушла от нас, закончив свое короткое путешествие так же, как и начала, на руках у матери.
Лили не плакала, не спала и не ела, также она не реагировала ни на что. Только в день похорон, все порывалась достать Любу из миниатюрного гроба. Мы с Брэнсем ее еле удержали. После того дня, она перестала двигаться, сутками лежа в постели. К специалистам мне пришлось обратиться к концу второй недели, когда я понял, что самостоятельно не способен ее вытащить, я вообще не способен был ей помочь потому, что сейчас помощь требовалась мне не меньше. В противовес сестре, я не мог успокоиться. Мне надо было что-то делать, иначе я чувствовал, что не выдержу и пущу себе пулю в лоб.
И почти пустил, остановила меня Лили, она появилась именно в тот момент, когда я снимал пистолет с предохранителя. Безжизненные, тусклые глаза смотрели на меня со смесью обиды и непонимания. Для нее, я уже был предателем.
- Вначале тогда, помоги мне, а потом уже сам умирай - указала на пистолет Лили.
- Лили… ты не так…
- Поняла? Сомневаюсь. Ты думаешь, что один страдаешь? Думаешь, я не чувствую того же? Или может, я по-твоему не потеряла дочь? Любиму дочь? Это не ты носил ее под сердцем столько месяцев, не ты дал ей жизнь и не ты мучился все это время угрызениями совести, в страхе, что расплата неминуема. Знаешь, каково это терять надежду, когда только начал ее приобретать? Я думала… я верила, что Господь нас простил, что он дал нам ее, как знак, что не винит нас больше, что наш грех искуплен! Но, как же я ошибалась. Ты хоть понял, зачем он подарил нам дочь?! - сжимая до крови ладони закричала Лили.
- И зачем? Зачем, он по-твоему дал ее нам?! - подлетел я к сестре.
- Чтобы отнять! Показать, что мы - не заслуживаем прощения! Он наказал нас и вот теперь, мы действительно искупили свои грехи, только заплатила за них наша малышка - своей жизнью!
Она несла бред. Я понимал, что она говорит глупости, но я сам верил в эти глупости, сам считал так. И мне нечего было возразить сестре. Да и как можно возражать, если сказать в ответ нечего? Я просто отбросил пистолет и крепко прижал к себе самую любимую девушку на этом свете. Ту, которую я сделал самой несчастной на этом свете, которую никогда не смогу назвать своей… на этом свете…
С того дня все поменялось, мы много работали, не отдыхая, будто желание стать всемирно известными превратилось в одержимость. Я почти забыл, что такое сон, работа забирала все, кроме одного - таланта. Лили никогда не писала такие песни, никогда не пела так прекрасно, как делала это сейчас. Я же… Я перестал быть ее тенью, мы встали на одну ступень, я начал сочинять музыку, порой без слов, просто инструментальную, СМИ писали, что она оставляет неизгладимый след в душе каждого, кто ее слушает. А слушали ее все, кроме Лили. Она уходила из дома, стоило мне сесть за рояль, уезжала с концерта, как только начиналась сольная программа с моими медолиями. Но это не самое важное, главное, мы перестали разговаривать. Нет, мы здоровались и прощались, но на этом все. Она не желала общаться со мной, вздрагивала от моих случайный прикосновений, даже когда смотрела на меня, я чувствовал, что ее взгляд направлен сквозь. Она не видела меня, не желала видеть. И это не менялось, шли недели, месяцы… Прошел год. Мы ездили на гастроли, летали в разные туры, но мы не были вместе. "Нас" - не существовало, только я и она.
Наверное, не будь я таким трусом, давно бы предложил заниматься сольной карьерой. Но от одной мысли, что я даже видеть ее больше не смогу, внутри меня все скручивалось в тугой ком. Я не был готов отпустить ее, я никогда не буду готов. Это странно, но и Лили не делала попыток уйти, она молча терпела меня, хотя, сейчас я думаю, что она не терпела, а просто перестала замечать, я стал для нее никем - пустым местом. А пустое место не может раздражать или злить, на него просто не обращаешь внимание. Вот и она - не обращает.
Прежняя напускная холодность, превратилась в настоящий лед. Лед, который когда-то потопил "Титаник", теперь он топил наш чувства. А я, как глупый капитан, решил пойти ко дну вместе с "кораблем", когда-то называвшимся "любовь".
- Почему ты это не прекратишь?! - кричала на меня Машка.
- Не нервничай, в твоем положении это опасно - флегматично произнес я, глянув на заметно округлившийся животик, бывшей девушки, но настоящей подруги.
- Ты дурак?! Да как я могу не нервничать., наблюдая день за днем, как ты превращаешься в ходячий труп! - не обращая внимания на мои слова, продолжила кричать подруга.
- Ходячий труп? Хм, значит, россказни про живых мертвецов не вымысел? - усмехнулся я.
- Идиот! Ты, ведь, понимаешь, что дальше так жить нельзя! Вы гудите друг друга, убиваете остатки чувств…
- Манька, какая же ты наивная! У Лили не осталось чувств, они исчезли и уже давно. А мои… мои умрут только со мной. В этом-то и проблема. Понимаешь? Я умру без нее… Также, как и сейчас умираю, но с ней. И что ты думаешь, я предпочту? Лучше, я буду с ней, чем один. Да что мы все обо мне, да обо мне. Лучше расскажи, как у тебя дела с твоим Антошкой? - нарочито весело спросил я.
- Его зовут Степан, а не Антошка. И ты это лучше меня знаешь!
- Ну, допустим, не лучше - фыркнул я - и ты не можешь не согласится, что он очень похож на Антошку из песенки, только вот, картошку, он копать не отказывается. Какой уже срок?
- Пятый месяц - засмущалась Маша - мы решили, что распишемся после того, как малыш появится на свет. А обвенчались уже. Просто, в церковь я все равно уже бы не надела белое платье, а вот в ЗАГС всегда - пожалуйста - защебетала о своем счастье девушка.
И ведь, правда, она счастлива. Степка ее был далек о мира шоу-бизнеса, работал в какой-то фирме бухгалтером, был со всех сторон положительный и честный. В Машке души не чаял и она отвечала ему взаимностью, кроме того, что Степан был внешне копией "Антошки", в остальном, он ничем не выделялся. И по-моему, тим-то и нравился моей подруге.
- Маш, скажи, а ты счастлива? - задал я очевидный вопрос.
- Конечно! - закивала девушка.
- А не подскажешь, что для этого нужно? Как стать счастливым?
- Глупый - улыбнулась Машка, заглядывая мне в глаза - нет особого рецепта, чтобы стать счастливым, счастье само приходит, главное быть готовым к его приходу. Богдан, ты всегда закрывался от него. Я не помню, чтобы ты собирался принять его. Все, чего ты хотел, это быть с Лилит, принимая желание, за счастье и отвергая настоящее, реальное. Даже сейчас, сидя рядом, все о чем ты можешь думать, это о своей сестре.
- Маш, она - мое счастье…
- Очередное заблуждение, она твое личное проклятье, которое всегда портило и будет портить тебе жизнь. Пока ты не избавишься от нее, не отпустишь.
- Я не смогу! Я пытался, много раз, но стоит мне об этом подумать, решиться на что-то, как тело и язык сами по себе парализуются.
- Тогда, все мои слова бессмысленны - как-то грустно улыбнулась Машка.
Я думаю, что в мире все неправильно, все. К примеру, я и Лили, с самого нашего рождения все было неправильно. Как брат может полюбить сестру? Как такое возможно? И даже если возможно, что плохого в этом? Кто сказал, что это плохо? Никто. Кроме самих людей, никто это не запрещал, не осуждал и не ненавидел. Тогда, почему все так? Почему мы не можем быть счастливы, почему не можем быть вместе? Даже, когда людям стало наплевать на нас, мы все равно не вместе. Я преступник, не совершивший никакого преступления.
Лили снова стоит у окна, спиной ко мне. Эта поза страшит меня хуже всякого кошмара. Она постоянно оставляет меня позади, бросает, даже когда никуда не уходит. Наверное, я - мазохист. Мне нравится причинять боль себе, но и нечто садистское во мне тоже есть потому, что я доставляю страдания и ей. Знаю об этом, но продолжаю поступать так.
- Ты хочешь уйти?
- Уйти? Куда? - оборачивается она.
- Не знаю, от меня? Ведь, хочешь? - встаю я рядом.
- Даже, если хочу. Мне некуда идти, не зачем.
- Не говори так.
- Но это правда. Куда бы я не пошла, как бы сильно не желала убежать… От себя не убежишь, от своей памяти не спрячешься, чувства не заставишь исчезнуть. Так, к чему уходить? Что это изменит? - повела хрупкими плечами она, откидывая длинные волосы назад.
- Прости…
- Не за что. Да и дело не в прощении. Мы прокляты, жить одной жизнью на двоих - прислонилась она к окну.
- Ты меня ненавидишь? - решился я задать вопрос, мучивший меня не один год.
- Нет. Ненависть слишком сильное чувство, я никогда не смогу испытать его по отношению к кому-то, разве что к себе? Тебе везет, ты никогда не осознавал до конца последствия своих поступков. Я же, наоборот слишком часто думаю, что поступаю не так.
- А если бы отпустил тебя? - всего одна фраза, а сколько боли она принесла моему сердцу.
- Я бы не ушла. Потому, что ты никогда не отпустишь.
"…не ушла. Потому, что ты никогда не отпустишь" - набатом звучало у меня в голове. Да, не отпущу, не смогу. Прости, родная, любимая, прости, что я настолько слаб…
Глава 5
Каждая ссора - кирпич в эту берлинскую стену
Между нами, но в тебя я по-прежнему верю.
Не уходи сама, время
Все эти песни, депрессия, быть вместе
Прямо в цели, никаких побочных эффектов
Хочу быть первым и последним.
Кстати спой мне нашу песню, а я подвою
По-твоему я пьяный что ли
Пусть комом в горле обида душит
Я не притронусь к алкоголю
Я понял, что высматривать среди непристойных
Девушку, которая будет тебя достойна
Это ровень, что питаться как скот со стойла
Мне брезгливо чересчур, нет уж, увольте
Всё хорошо, вроде, знаешь, но если что-то
Пойдёт не так, то до марта три субботы…
Когда зима придёт в феврале,
Я смогу жить, не думая о тебе.
И зайдёт по полудни когда луна,
Лишь тогда я смогу позабыть тебя.
Твой голос, твой образ.
Лишь тогда я смогу позабыть тебя.
Лилит.
Опять снег… Хлоп, хлоп… Он падает с крыш домов, тихими шлепками прямо на грязный асфальт. Но ничего, скоро он укроет землю и тогда уже не будет смешиваться с грязью, отливая бликами на солнце. Я хочу быть снегом…
Нет, я хочу быть птицей. Улететь далеко - далеко, туда, где не будет никого и ничего. Где буду только я. Где не будет дня, даты, когда я потеряла ее. Где этой минуты, этого часа не наступит. Я хочу улететь…
Странно, он забыл, а я помню, будто и не прошло года, будто я все в той же больнице с ней на руках, теплое, маленькое тельце и остановившееся на веки сердечко. Оно не стучало больше, а вот мое тогда разрываясь отбивало ритм. А ведь, я его больше не слышу - свое сердце. Я его не чувствую. Ничего не чувствую. Это так странно. Словно, ее остановилось, а мое - умерло. Один, мимолетный взгляд на часы. Еще пара минут, год назад, еще пару минут оно билось, год назад.
Свет фар отразил в стекле окна меня. Все такая же. Не изменилась, как будто мне семнадцать, как будто прекратила рост. Он меняется, а я нет. Интересно, я навсегда останусь такой? Или проснувшись однажды, из зеркала на меня посмотрит старуха? Поскорей бы, когда уже я смогу состариться и умереть? Или просто умереть? Не терпиться уйти… из опостылевшей жизни.
- Лилит, я думал, что ты уехала вместе с братом - а, Ян, даже не слышала, как он подошел.
- Нет. Хотела еще поработать… Но, снег вот пошел - бессвязно и жалко, а по-другому теперь не могу.
- Ты любишь снег? - встал рядом Ян тоже взглянул на снегопад за окном.
- Не знаю… Раньше не любила, а сейчас… Не знаю - кажется, я повторяюсь.
- Он напоминает мне тебя - чересчур серьезно заявил Брэнс.
- И чем же?
- Чистотой.
Я не удержалась и засмеялась. Смех был невеселый, даже истеричный, но я впервые смеялась с того дня… Да, впервые с ее смерти… Ян говорил такую глупость, что не рассмеяться было грех. Грех… Хорошее слово, емкое, ме оно нравится. Определяет меня, жизнь, судьбу…
- Не надо, пожалуйста. Умоляю тебя, не надо!
Он кричал, болезненно обнимая, сжимая плечи, вдавливая мое лицо в свою грудь, беспорядочно гладя по спине. А я… Я не вырывалась, смеясь и чувствуя, как соленная влага пропитывает его рубашку, опять… Минута… вторая… Я вцепилась в него, крепко чувствуя, как ломаю ногти. Я больше не могу терпеть, больше не могу…
- Молила Бога… Так недолго… наслаждалась этим счастьем. Господи, не забирай родную… И я отвечу за все ошибки! Сколько раз я кричала это, сколько раз я шептала, но меня не прощают!
- Лили… Девочка, как ты не понимаешь? Это - жизнь, так бывает. Тебя не наказывают, ты ни в чем не виновата. Прости уже себя! Прости и отпусти эту боль. Не мучай себя больше, прошу тебя - и столько мольбы в этом голосе, столько не сказанного.
- Почему ты так добр? Почему не винишь?…
- Глупая, ты бы стала винить свое сердце, свою душу, свой свет? Стала бы? - больные глаза, несчастные, как у побитой собаки, почему я раньше не видела этого? Или просто не хотела видеть?
- Тебе плохо? - холодными ладонями я взяла его лицо.
- Плохо… черт возьми! Мне очень плохо! Душа - мимолетная усмешка - не думал, что у меня она есть, но она так болит. Каждый день, утро, ночь - не имеет значения. Она все время ноет, эта боль не прекращается. Я не могу ее остановить, чтобы не делал. Стоит мне посмотреть на тебя и она начинает болеть, стоит отвернуться и боль становиться сильней. Что это? Наверное, любовь - и он отпустил меня, отошел и попытался улыбнуться, только вот, лицо его вместо улыбки искривилось.
- Ян…
- Не надо, я и так все знаю. Молчи, сегодня я должен утешать тебя. Ведь уже год… Да? - опять маска, но какая-то потрескавшаяся и сломанная маска, испорченная, сквозь нее я могу видеть, какой он.
- Да, уже год. Спасибо, что помнишь.
- Как я могу забыть? Если бы я мог, если бы мог… - бессильная злоба, а губы все еще искусственно улыбаются.
- Обними меня.
Совсем не те, первые объятия, сейчас острожные и мягкие, будто боится, что я оттолкну. Напрасно, я больше не могу оттолкнуть его, зная, что за масками, прячется не меньше горя, чем за моим безразличием. Ему нужно опасаться, что я могу слишком сильно прижаться, слишком долго не отпускать… Потому, что это страшно отпустить его, страшно снова начать тонуть в боли. Не хочу!
- Я здесь, я не уйду - шепчет он, будто читая мои мысли, мои страхи.
И слезы сами по себе катятся из глаз. Да, он здесь и он не уйдет, он не Бог и не Господь. Это они бросили меня. Они предали, они обидели. Ян - не такой. Он не бросит.
- Обещаешь? - заглядывая ему в глаза, спрашиваю я.
- Обещаю. Пока не прогонишь, не уйду.
Это наше обещание, наш секрет. Это то, что не даст мне так быстро встретиться с моей малышкой.
С того вечера, когда Ян отвез меня домой, стоило мне немного успокоиться, я перестала чувствовать ту боль и гнетущее отчаяние, что сопровождали меня целый год. Нет, я по-прежнему горевала, но уже понимая, что прошлое не изменишь, к старому не вернешься, пора двигаться, ведь мир все время в движении, как бы мне не хотелось остановить жизнь, она продолжается. Видит Бог, я любила свою малышку, но она больше не со мной и мои страдания ее не вернут. Мои глупые попытки раскаяться тоже ни к чему не приведут, пора было отпускать ее, оставляя глубоко в сердце воспоминания о не успевшей познать этот мир дочери.
Богдан, наблюдая во мне перемены, только грустно улыбался, я больше не сторонилась его, больше не винила, но я не могла простить, не столько ему, сколько нам двоим все те ошибки. И чувствовала, что поступаю правильно потому, что не прощая, я не решусь повторить их. Я начинала жизнь, в которой не было места ошибкам, не было места новой боли. я начинала с нуля…
- Ян, я могу попросить у тебя кое-что? - пару месяцев спустя, неожиданно спросила я, появляясь в кабинете продюсера.
- Конечно, что такое? - отрываясь от каких-то бумаг, поднял на меня глаза Ян.
- Можно, после окончания записи этого альбома, я уйду из мира музыки?
- Ты больше не хочешь петь? - сделал вид, что не понимает меня, Ян.
- Не только петь, я больше не хочу быть "звездой". Не хочу петь, писать песни, выступать…
- Ты хорошо подумала? - откидываясь в кресле, скрестил он руки на груди.
- Да - нерешительно улыбнулась я.
- Что ж, твое право, неволить не стану, если это твое желание.
- Так и есть.
- А что Дан?