Укрывшись в дверном проеме, Мэри снова заколебалась. Она знала, что на большой дороге сегодня будет безлюдно: начался настоящий затяжной ливень, подгоняемый злобным ветром, а пустоши в такую погоду беспощадны. Нужна немалая смелость, чтобы выдержать сегодня одиннадцать миль в открытой повозке. Возможно, мысль о том, чтобы остаться в Лонстоне с Джемом Мерлином, заставила ее сердце биться сильнее, и думать об этом сейчас, когда он ушел и не мог видеть ее лицо, было восхитительно; но все-таки Мэри не станет терять голову ради его удовольствия. Если она хоть раз отступит от линии поведения, которую себе наметила, возврата уже не будет. Мигом исчезнут душевный покой и независимость. Она и так слишком поддалась и уже никогда не освободится от Джема окончательно. Эта слабость будет для нее обузой и сделает четыре стены трактира "Ямайка" еще более ненавистными, чем теперь. Одиночество легче выносить одной. Теперь молчание пустошей станет мукой из-за того, что Джем совсем рядом, в четырех милях от нее. Мэри поплотнее закуталась в шаль. Если бы только женщины не были хрупки, как соломинки, - а она была уверена, что они именно такие, - тогда она могла бы провести эту ночь с Джемом Мерлином и забыться, как забывался он, а утром они расстались бы, смеясь и пожимая плечами. Но она женщина, и это невозможно. Всего несколько поцелуев и так уже сделали из нее дуру. Она подумала о тете Пейшенс, которая, как призрак, тащилась вслед за своим хозяином, и вздрогнула. Такой могла бы стать и Мэри Йеллан, когда бы не милость Божья и не ее собственная сила воли. Порыв ветра рванул ее юбку, и еще один поток дождя влетел в открытую дверь. Похолодало. По булыжной мостовой растекались лужи, огни и люди исчезли. Лонстон утратил свое великолепие. Завтра наступит холодное и безрадостное Рождество.
Мэри ждала, топая ногами и дуя на руки. Что-то Джем не торопится с двуколкой. Несомненно, парень раздосадован тем, что Мэри отказалась остаться, может, он решил бросить ее мокнуть и мерзнуть в дверном проеме, чтобы наказать? Тянулись долгие минуты, а Джема все не было. Если это его способ отомстить, то плану не хватает юмора и оригинальности. Где-то часы пробили восемь. Джем ушел больше получаса назад, а они оставили пони и двуколку всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Мэри приуныла и устала. Она была на ногах с самого полудня, и теперь, когда возбуждение сошло на нет, ей захотелось отдохнуть. Трудно будет теперь восстановить беззаботное, беспечное настроение последних нескольких часов. Джем унес свою веселость с собой.
В конце концов Мэри не выдержала и отправилась искать его вверх по улице. Длинная улица была безлюдна, за исключением нескольких бродяг, которые болтались в сомнительном укрытии дверных проемов, как до этого и она сама. Дождь хлестал безжалостно, и ветер налетал порывами. И ничего не осталось от духа Рождества.
Через несколько минут Мэри подошла к конюшне, где днем они оставили пони и двуколку. Дверь была заперта, и, заглянув в щелку, она увидела, что стойло пустое. Значит, Джем уехал. В лихорадочном нетерпении девушка постучалась в соседнюю лавку, и через некоторое время дверь открыл человек, который днем впустил их в конюшню.
Он был явно недоволен тем, что его оторвали от уютного очага, и сперва не узнал ее: в мокрой шали Мэри выглядела дико.
- Что вам надо? - спросил он. - Мы тут чужих не кормим.
- Я пришла не за едой, - ответила Мэри. - Я ищу своего спутника. Если помните, мы пришли сюда вместе, с пони и двуколкой. Я вижу, что стойло пустое. Вы его видели?
Хозяин пробормотал извинение:
- Конечно, простите меня, пожалуйста. Ваш друг уже минут двадцать или больше как уехал. Похоже, он очень торопился, и с ним был еще один человек. Я не уверен, но, кажется, это слуга из "Белого сердца". Во всяком случае, они повернули в том направлении.
- Он ничего не просил передать?
- Нет, к сожалению, нет. Может, вы найдете его в "Белом Сердце". Вы знаете, где это?
- Да, спасибо. Попробую пойти туда. Спокойной ночи.
Хозяин захлопнул дверь у девушки перед носом, довольный, что избавился от нее, а Мэри побрела обратно в город. Что нужно Джему от слуги из "Белого Сердца"? Этот человек, должно быть, ошибся. Делать нечего, нужно самой выяснить правду. Мэри снова вышла на мощенную булыжником площадь. "Белое Сердце" выглядело достаточно гостеприимно, окна светились, но пони и двуколки не было и в помине. У Мэри просто сердце оборвалось. Неужели Джем отправился в путь без нее? Немного помедлив, она приблизилась к двери и прошла внутрь. Зал, казалось, был заполнен джентльменами, они болтали и смеялись, и опять ее деревенская одежда и мокрые волосы вызвали замешательство, потому что к девушке тут же подошел слуга и предложил ей уйти.
- Я ищу мистера Джема Мерлина, - твердо сказала Мэри. - Он приехал сюда с пони и двуколкой, и его видели с одним из ваших слуг. Извините за беспокойство, но мне необходимо его найти. Не могли бы вы поспрашивать?
Слуга нехотя ушел, а Мэри ждала у входа, повернувшись спиной к группке мужчин, которые стояли у огня и смотрели на нее. Среди них она заметила сегодняшних покупателей - барышника и остроглазого человечка.
У девушки внезапно возникло дурное предчувствие. Через несколько минут слуга вернулся с подносом, уставленным стаканами, которые он раздал собравшейся у огня компании, потом снова появился с пирогом и ветчиной. Он больше не обращал внимания на Мэри, и только когда она окликнула его в третий раз, подошел к ней.
- Извините, - сказал слуга, - у нас сегодня много народу, и мы не можем терять время на людей с ярмарки. Здесь нет человека по имени Джем Мерлин. Я спрашивал снаружи, и никто о нем не слышал.
Мэри тут же повернулась к двери, но остроглазый человечек опередил ее.
- Если это тот черный, похожий на цыгана парень, который пытался сегодня днем продать пони моему другу, я могу кое-что о нем сообщить, - сказал он, широко улыбаясь и показывая ряд гнилых зубов. В компании у огня раздался смех.
Мэри переводила взгляд с одного на другого.
- Что именно? - спросила она.
- Всего десять минут назад он был здесь в компании одного джентльмена, - ответил остроглазый, по-прежнему улыбаясь и оглядывая девушку сверху донизу, - и с помощью некоторых из нас его уговорили войти в экипаж, который ждал у двери. Сперва ваш друг намеревался воспротивиться нам, но взгляд этого джентльмена, по-видимому, убедил его. Вы, безусловно, знаете, что случилось с черным пони? Цена, которую продавец запрашивал, была, несомненно, слишком высока.
Его замечание вызвало новый взрыв смеха сидевших у огня. Мэри пристально посмотрела на остроглазого.
- Вы знаете, где мой друг? - спросила она.
Ее собеседник пожал плечами и состроил жалостную гримасу.
- Его местонахождение мне неизвестно, - сказал он, - и, к сожалению, я должен сказать, что ваш спутник не оставил также прощального послания. Как-никак, сегодня Сочельник, время еще не позднее, и, как вы сами можете видеть, погода не та, чтобы оставаться на улице. Если хотите подождать здесь, пока ваш друг соизволит вернуться, я и эти джентльмены с удовольствием угостим вас.
Он положил дряблую ладонь на ее шаль и сказал вкрадчиво:
- Какой же ваш друг, должно быть, мерзавец, что бросил вас. Входите, располагайтесь и забудьте о нем.
Не говоря ни слова, Мэри повернулась к нему спиной и вышла. Когда дверь за ней закрылась, она услышала новый взрыв смеха.
Девушка стояла на пустой базарной площади, среди порывов ветра да потоков дождя. Итак, случилось худшее, и кража пони обнаружена. Другого объяснения не было. Джем исчез. Она тупо смотрела на темные дома, размышляя, какое наказание бывает за кражу. Неужели за это тоже вешают, как за убийство? Все тело у Мэри ныло, как будто ее побили, и мысли путались. Она ничего толком не могла понять, она не могла строить планы. Бедняга чувствовала, что в любом случае Джем для нее теперь потерян и она больше никогда его не увидит. Короткое приключение кончилось. Мэри была ошеломлена и, едва ли сознавая, что делает, бесцельно побрела через площадь в сторону горы, на которой возвышался замок. Если бы она согласилась остаться в Лонстоне, этого бы не случилось. Они вышли бы из дверного проема и нашли комнату где-нибудь в городе; она была бы сейчас рядом с ним, и они любили бы друг друга.
И даже если бы утром Джема поймали, у них были бы эти часы, проведенные наедине. Теперь, когда его не было рядом, ее душа и тело кричали от горечи и негодования, и Мэри поняла, как сильно она его желала. Это ее вина, что Джема схватили, а она ничего не может сделать для него. Несомненно, его за это повесят; он умрет так же, как его отец. Над девушкой хмуро нависла стена замка, и дождь ручьями бежал вдоль дороги. В Лонстоне не осталось никакой прелести, это было мрачное, серое, ненавистное место, и каждый поворот дороги грозил несчастьем. Холодный дождь моросил ей в лицо; она брела куда глаза глядят, не думая о том, что между нею и ее спальней в трактире "Ямайка" - одиннадцать долгих миль. Если любовь к мужчине означает такую боль, и муку, и болезнь, она ей не нужна. Любовь уничтожила ее здравомыслие и самообладание и разрушила смелость. Теперь Мэри стала лепечущим ребенком, а ведь когда-то она была равнодушной и сильной. Перед ней возвышался крутой холм. Днем они проскакали по нему вниз; она узнала искривленный ствол дерева у прохода в изгороди. Джем тогда насвистывал, а она напевала песню. Внезапно Мэри очнулась и замедлила шаг. Было безумием идти дальше: перед ней белой лентой тянулась дорога, и две мили ходьбы по ней, при этом ветре и дожде, довели бы девушку до изнеможения.
На склоне холма Мэри обернулась: внизу мерцали огни города. Может быть, кто-нибудь даст ей на ночь постель или позволит переночевать на полу. У нее нет денег, им придется поверить ей в долг. Ветер трепал Мэри волосы, и низенькие чахлые деревья гнулись и кланялись перед ним. В Рождество будет бурный, дождливый рассвет.
Девушка пошла прочь, вниз по дороге, как лист, уносимый ветром, и увидела, как из темноты появился экипаж, который поднимался в гору ей навстречу. Он был похож на жука, приземистый и черный, и продвигался медленно, борясь с непогодой. Мэри тупо смотрела на него, это зрелище ни о чем не говорило ее разуму, кроме того, что где-то на неведомой дороге Джем Мерлин, быть может, точно так же движется сейчас навстречу своей смерти. Экипаж подполз к Мэри и уже проезжал мимо, когда она во внезапном порыве подбежала к нему и окликнула сидящего на облучке кучера, закутанного в пальто.
- Вы едете по Бодминской дороге? - крикнула она. - У вас есть пассажир?
Кучер покачал головой и хлестнул лошадь, но прежде чем Мэри успела посторониться, из окна экипажа появилась рука, и чья-то ладонь легла ей на плечо.
- Что Мэри Йеллан делает одна в Лонстоне в Сочельник? - спросил голос изнутри.
Рука была тверда, но голос ласков. Бледное лицо смотрело на нее из темной внутренности экипажа: белые волосы и белые глаза под черной широкополой шляпой. Это был викарий из Олтернана.
Глава десятая
В полумраке Мэри разглядывала его профиль; он был острый и четкий, длинный тонкий нос выдавался вниз, как изогнутый клюв птицы. Губы были тонкие и бесцветные, плотно сжатые. Священник наклонился вперед, опершись подбородком на длинную трость черного дерева, которую держал между колен.
Сперва девушка совсем не видела его глаз: они были прикрыты короткими белыми ресницами; а потом он повернулся на сиденье и стал рассматривать ее. Его ресницы трепетали, а глаза, смотревшие на Мэри, тоже были белые, прозрачные и лишенные всякого выражения, как стекло.
- Итак, мы едем вместе во второй раз, - сказал он, и голос его звучал мягко и тихо, как у женщины. - Мне еще раз удалось помочь вам, подобрав на обочине дороги. Вы промокли насквозь, вам лучше бы снять одежду.
Викарий смотрел на нее с холодным безразличием, а Мэри в некотором замешательстве возилась с булавкой, которой была застегнута ее шаль.
- Тут есть сухая полость, которая послужит вам до конца пути, - продолжал священник. - А что до ваших ног, то им будет лучше босиком. В этом экипаже сравнительно мало сквозит.
Девушка безропотно выскользнула из промокшей шали и корсажа и завернулась в грубое шерстяное одеяло, которое викарий протянул ей. Ее волосы рассыпались из-под ленты и как занавеска свисали на обнаженные плечи. Она чувствовала себя ребенком, застигнутым во время шалости, и теперь сидела, смиренно сложив руки, послушная слову учителя.
- Ну? - сказал он, мрачно глядя на нее, и Мэри неожиданно для себя тут же, запинаясь, пустилась в объяснения, рассказывая, что с ней случилось сегодня. Как и прежде, в Олтернане, было в этом человеке что-то такое, что заставляло ее изменить себе, заставляло ее говорить так, что по ее собственным словам выходило, будто она дура и бестолковая деревенская девчонка, ибо ее история звучала маловыразительно, и она в итоге оказалась очередной женщиной, которая продешевила, торгуя собой на Лонстонской ярмарке, которую кавалер бросил одну, предоставив ей самой искать дорогу домой. Мэри было стыдно назвать Джема по имени, и она довольно неловко представила его как человека, который живет тем, что объезжает лошадей, и которого она однажды встретила, бродя по пустоши. А теперь в Лонстоне с ним что-то случилось при продаже пони, и она боится: вдруг его поймали на каком-то мошенничестве.
Интересно, что о ней думает Фрэнсис Дейви? Ведь Мэри поехала в Лонстон со случайным знакомым, а потом потеряла своего товарища по бесчестью и бегала по городу, замызганная и мокрая, причем после наступления темноты, как уличная женщина. Викарий молча выслушал ее до конца, и Мэри слышала, как он пару раз сглотнул - манера, которую она запомнила.
- Значит, в конце концов вы были не так уж одиноки, - сказал он наконец. - Трактир "Ямайка" не столь обособлен, как вы предполагали?
Мэри вспыхнула в темноте, и хотя спутник не мог видеть ее лица, она знала, что его глаза устремлены сейчас на нее, и чувствовала себя виноватой, как если бы она согрешила и услышала справедливое обвинение.
- Как звали вашего спутника? - спокойно спросил викарий, и девушка на миг заколебалась: ей было неловко, неудобно, и она сильнее, чем когда-либо, ощущала свою вину.
- Это был брат моего дяди, - ответила она, сама слыша, что голос ее звучит неохотно. Сообщая имя, она словно бы признавала свою вину.
Каково бы ни было мнение викария о ней до сих пор, вряд ли оно повысилось после этой истории. Еще и недели не прошло с тех пор, как она назвала Джосса Мерлина убийцей, и вот уже она без зазрения совести уехала из трактира "Ямайка" с его братом - обыкновенная служанка из бара, которой захотелось поразвлечься на ярмарке.
- Конечно, вы осуждаете меня, - торопливо продолжала Мэри. - Если дядя мне так подозрителен и мерзок, тогда почему же я доверилась его брату? Он тоже мошенник и вор, я это знаю; он мне с самого начала признался, но вот только… - Она замолкла в нерешительности. В конце концов, Джем ничего не отрицал; он почти не делал попыток защищаться, когда Мэри обвиняла его. А теперь она встала на его сторону, она защищает Джема, без всякой причины и вопреки здравому смыслу, она уже привязалась к нему из-за того, что он обнял ее и поцеловал в темноте.
- Вы хотите сказать, что младший брат ничего не знает о ночном промысле трактирщика? - продолжал ласковый голос рядом с ней. - Он не из той компании, что доставляет повозки в трактир "Ямайка"? Так?
Мэри безнадежно махнула рукой.
- Я не знаю, - сказала она. - У меня нет доказательств. Джем ничего не признает, лишь пожимает плечами. Но он сказал мне одну вещь: он никогда не убивал. И я ему поверила. И все еще ему верю. Джем также сказал, что его брат мчится прямо в руки закона и что его скоро поймают. Он, конечно, не стал бы так говорить, будь сам одним из них.
Сейчас Мэри говорила скорее для того, чтобы убедить себя, а не своего соседа, и невиновность Джема внезапно приобрела для нее жизненно важное значение.
- Вы мне говорили раньше, что немного знакомы со сквайром, - быстро сказала она. - Может быть, вы на него тоже имеете влияние? Не могли бы вы убедить его обойтись с Джемом Мерлином милосердно, когда придет время? В конце концов, он молод, он мог бы начать новую жизнь. Вам, учитывая ваше положение, это будет нетрудно.
Его молчание унижало ее еще больше, и, чувствуя на себе эти холодные белые глаза, Мэри понимала, какой глупой, испорченной девчонкой он ее считает, и как все это по-женски. Викарий не может не понимать, что Мэри просит за человека, который ее разок поцеловал, и, разумеется, презирает ее.
- С мистером Бассатом из Норт-Хилла я едва знаком, - сказал он мягко. - Мы раз-другой встречались и говорили о делах, касающихся наших приходов. Вряд ли он ради меня отпустит вора, особенно если вор виновен и приходится братом хозяину трактира "Ямайка".
Мэри молчала. Опять этот странный человек и Божий слуга произнес слова логичные и мудрые, и возразить ему нечего. Но она была охвачена внезапной лихорадкой любви, которая опустошает разум и разрушает логику; поэтому его слова подействовали как раздражитель и внесли еще больше беспорядка в ее мысли.
- Кажется, вы заботитесь о его спасении, - заметил викарий. Она не могла понять, что же услышала в его голосе: насмешку, укор или понимание. Однако с быстротою молнии священник продолжал: - А если ваш новый друг виновен в другом - если он состоит в сговоре со своим братом, отнимая имущество и, возможно, жизни своих ближних, - что тогда, Мэри Йеллан? Вы все равно постараетесь его спасти? - Она ощутила на своих руках его ладонь, холодную и бесстрастную. И поскольку после треволнений этого дня Мэри находилась на грани срыва, была напугана и расстроена, поскольку она любила человека вопреки рассудку, и человек этот был для нее потерян по ее же вине, она сломалась и принялась бушевать, как избалованный ребенок.
- Нет, только не это! - яростно закричала она. - Я терпела грубость моего дяди и жалкую бессловесную глупость тети Пейшенс; даже тишину и ужас трактира "Ямайка" можно вынести, не дрогнув, и не сбежать. Я не боюсь одиночества. В этой борьбе с дядей есть некое мрачное удовлетворение, которое временами придает мне храбрости, и я чувствую, что со временем одержу над ним верх, что бы он ни говорил и что бы ни делал. Я собиралась забрать у него тетю и помочь свершиться правосудию, а потом, когда все будет кончено, я найду работу где-нибудь на ферме и буду жить одиноко, как раньше. Но теперь я больше не могу заглядывать вперед; я не могу строить планы или думать о себе; я хожу кругами, как зверь в ловушке, и все это из-за человека, которого я презираю, который чужд моему разуму и моим понятиям. Я не хочу любить как женщина и чувствовать как женщина, мистер Дейви! Мне не нужны боль, страдание и несчастье, которые могут длиться всю жизнь. Пожалуйста, не надо! Я не хочу! Слышите - не хочу!
Мэри откинулась назад и прижалась лицом к стенке кареты, обессиленная этим потоком слов и уже стыдясь своей вспышки. Теперь ей было все равно, что викарий о ней думает. Он священник, а значит, отрешен от ее маленького мира страстей. Он не может знать о таких вещах. Мэри чувствовала себя угрюмой и несчастной.
- Сколько вам лет? - коротко спросил ее спутник.
- Двадцать три, - ответила она.