Гай стоял к ней спиной. Она немного повернулась и увидела, как он берет бутылочку растворителя, которым она пользовалась, чтобы отчистить краску с пальцев. Он отлил немного на испачканные грязью и маслом руки.
- Ну и как тебе здесь нравится? - Он не повернулся, все его внимание было поглощено оттиранием масла с длинных, с коротко подстриженными ногтями пальцев.
- Но зачем? - спросила Она. - Зачем ты это построил?
- Это место, где ты могла бы быть счастлива, - он пожал плечами и начал смывать с рук грязь под струей льющейся воды. - Я думал, - продолжал он, потянувшись за рулоном бумажных полотенец и отрывая несколько кусочков, - что если я смогу создать для тебя достаточно красивое место, ты, может быть, избавишься от обуревающих тебя желаний быть где угодно, только не дома. Такое место могло быть здесь, в Оуклендсе, ты могла бы здесь заниматься живописью и отрешиться от всего; такое место ты могла бы считать своим собственным, и если бы у тебя возникла потребность к уединению, ты могла бы представить себе, что находишься от всех очень-очень далеко.
- Жизнь художника - это всегда странствия и скитания, - сказала она. - Художникам нужно пространство и время, постоянно новые впечатления, чтобы добиться результатов в своей работе.
- Здесь я могу предоставить тебе и то, и другое, - просто сказал он.
- Нет. - Марни покачала головой. - Ты предоставляешь мне место и время, чтобы работать. Ты и раньше мне это предоставлял. Но на этот раз ты хочешь лишить меня права искать вдохновения там, где мне захочется. Ты хочешь лишить меня свободы.
- О! - Он выбросил использованные полотенца и, печально улыбаясь, подошел к ней. - Тебе, конечно; виднее, я не художник, - сказал он, - но разве не ты мне когда-то говорила, Марни, что могла бы сто лет подряд рисовать эту долину в порыве вдохновения? Теперь я тебе предоставляю такую возможность. - Он сделал выразительный жест, как будто приглашал ее взять эту долину себе. - Рисуй, рисуй в свое удовольствие. Долина просто ждет твоей талантливой кисти.
- А ты чем будешь в это время заниматься? - неожиданно спросила она. - Вернешься в Лондон и будешь приезжать сюда, чтобы навестить свою довольную жизнью жену, когда это тебе придет в голову?
- А ты хочешь, чтобы я был здесь не только по выходным? - вопросом на вопрос ответил он.
Она не ответила. У нее не было ответа. Вернее, был такой ответ, который она не могла высказать вслух.
- Роберто прав, - через некоторое время произнесла она. - Мы, наверное, оба сошли с ума, если хотим опять вернуться к лживому, фальшивому сосуществованию.
- В этом нет ничего плохого, - возразил он. - Просто два состоявших в браке человека некоторым образом заплутали, запутались. Что получится из нашей второй попытки, будет полностью зависеть от нас.
- И это, по-твоему, предполагает, что я остаюсь здесь, в Оуклендсе, а ты продолжаешь вести свой обычный образ жизни в Лондоне?
- Мне надо вести свои дела.
- Но и мне тоже, - возразила она, хотя в тот момент она подумала совсем о другом - мысли ее были заняты Антеей.
- Это раньше тебе приходилось вести свои дела, Марни; тебе приходилось это делать, - подчеркнул он. - Теперь же, когда я могу обеспечить тебя всем, что бы ты ни пожелала, тебе больше не надо будет рисовать, чтобы заработать себе на жизнь. Ты будешь рисовать только потому, что ты этого хочешь.
- Но, конечно же, только при условии, что останусь в пределах Оуклендса.
- Разве я когда-либо это утверждал? - спросил он. - Я только сказал, что ты не будешь где-то пропадать целыми днями и оставлять меня одного. Как это бывало раньше.
- А сколько дней и недель ты собираешься проводить в Лондоне? - сухо спросила она.
- Ни одного, если тебя не будет со мной рядом, - ответил он, насмешливо глядя на ее поползшие от удивления вверх брови. - С сегодняшнего дня, Марни, мы все делаем вместе. Вместе живем, вместе спим, смеемся, плачем и даже вместе ведем борьбу. Потому что, похоже, вести бои нам очень нравится.
"Он смеется и над той борьбой, которую они ведут сейчас", - подумала она. Она глубоко вздохнула и решила переменить тему разговора.
- Роберто говорит, ты отправил Джеми и Клэр отдохнуть.
- Роберто, кажется, изрядно потрудился над моим прославлением, не так ли? - сухо спросил Гай. - А еще какие мои маленькие сюрпризы он выдал?
Она нахмурилась, мысли ее опять вернулись к словам Роберто, перечеркивающим все эти четыре года. Была ли в этих словах правда? Может быть, Гай - просто невинная жертва шантажа, устроенного его "друзьями"? Может быть, она сыграла в нем ту роль, на которую они и рассчитывали?
Она глубоко вздохнула. Давно уже она не была в таком неладу с собой.
- И сколько же ты подслушал из того, что говорил твой отец? - волнуясь, спросила она.
- Большую часть.
- Он говорил правду?
Он ответил не сразу. Казалось, его внимание поглощено открывающимся за окном видом. Потом он сказал:
- Ты уже знаешь правду. Я был тебе неверен, и ты меня в этом уличила.
- Значит, он мне лгал?
- Нет, - медленно ответил Гай. Было бы неверно утверждать, что он именно лгал, просто он излагал, события так, как сам предпочел бы их видеть.
- Что все это подстроили, - согласно кивнула она. - Что ты был невинной жертвой отвратительной шутки, а я - слепой, легковерной дурочкой, потому что поверила тому, что видела собственными глазами.
- Откуда это жадное желание все знать? - спросил он. - Ведь четыре последних года ты и думать забыла о том проклятом вечере.
- Потому что… О боже, - она подняла руку и прикрыла глаза, как бы мешая им видеть некоторые детали, которые настойчиво вставали перед ними. Детали, на которые она раньше отказывалась обращать внимание.
Быстрый взгляд через плечо Дерека Фаулера и его злорадная улыбка. Антея тоже, злорадно улыбалась, когда, прижимаясь обнаженным телом к Гаю, приподняла голову. Сдавленный стон Гая. Его бессмысленный взгляд. Изумление, промелькнувшее в его глазах, когда он сумел пошире раздвинуть веки. И это изумление сменилось смятением, потом ужасом, потом отвращением. И наконец он смог хриплым голосом выговорить ее имя. Она медленно подняла на него глаза. Лицо ее стало мертвенно бледным.
- Если я теперь попрошу тебя объяснить, что тогда случилось, ты мне расскажешь?
- А ты об этом просишь?
Просит ли она? Ее охватила паника. А вдруг, если она скажет "да", Гай своими словами лишит ее опоры, лишит той правды, в которую она верила, на которой четыре года строила жизнь и которая служила ей оправданием эти четыре года?
- Да, - прошептала она, отводя в сторону взгляд. - Да, я прощу.
Последовало минутное Молчание. Гай стоял рядом с ней, засунув руки в карманы брюк. Она чувствовала, что он в нерешительности, что внутренне сопротивляется необходимости ворошить прошлое. Потом он вздохнул, медленно подошел к окну и, повернувшись, оперся о низкий подоконник, чтобы смотреть ей прямо в лицо.
- А если я расскажу, что на самом деле произошло в тот вечер, - тихо сказал он, - ты, в свою очередь, объяснишь мне, что заставило тебя примчаться в Лондон и разыскивать меня?
Марни опустила глаза - она не хотела отвечать.
- Твой отец говорит, что все подстроили твои друзья, - повторила она, уходя от ответа. - Он утверждает, что эта женщина была с тобой без твоего ведома. Что ты был пьян. Но ведь ты никогда не напивался! - она вздохнула и встряхнула головой, потому что от битвы, которую вели в ее сознании правда и ложь, голова ее начинала кружиться. - Почему же там ты…
Странная улыбка тронула ее губы.
- Я уже ничего не соображал, - объяснил он, опустив взгляд и сложив на широкой груди руки. - Я пил весь день без перерыва. Меня беспокоила ты. Я раздумывал над поворотом, который произошел в наших отношениях, - он поднял взгляд, лицо его было грустным. - Марни, наш брак трещал по всём швам, и это началось задолго до той ночи. Мы не можем - никто из нас не может - считать подлинной причиной его краха только один этот случай.
- Я знаю, - ее голос был задумчив и грустен. - Но это была последняя капля, Гай. И ее могло бы и не быть, если бы…
- Если бы что? - спросил он. - Если бы я не сбежал к Дереку? Если бы ты не примчалась в Лондон, чтобы разыскать меня? Если бы Джеми не сказал Тебе, что меня лучше всего поискать у Дерека? Если бы эту суку Антею не одолела жажда мщения и она бы не решила разделаться с нами обоими и отомстить мне за то, что я предпочел ей тебя?
- Так все-таки это подстроили?
- Да, - он тяжело вздохнул. - Я приехал на ту пирушку таким пьяным, что с трудом держался на ногах.
"Я уложил его, чтобы он проспался…" Марни закрыла глаза, внезапно ощутив приступ тошноты - в ушах опять, спустя много лет, явственно зазвучали насмешливые слова Дерека Фаулера. Потом тот взглянул через плечо на кого-то, стоявшего на лестнице, и глаза его странно блеснули - он что-то просчитывал… и кивнул кому-то головой.
- Черт побери, я ведь ни о чем и не подозревая до тех пор, пока не услышал, что ты меня зовешь, - безжизненным голосом говорил Гай. - Я открыл глаза и увидел, что ты стоишь и смотришь на меня, бледная, как смерть. Помню, я подумал - а в голове у меня все шло кругом после выпитого виски, - зло заметил он, - что, черт возьми, случилось, что ты так выглядишь? - Он мрачно улыбнулся и покачал своей темной головой. - А потом эта сука подвинулась, и я увидел ее и… - он пожал плечами, - … остальное ты знаешь.
- О боже, Гай, - прошептала она.
Ей даже не пришло в голову подвергать сомнению то, что он сказал. Каким-то образом она чувствовала, что он говорит правду. Только теперь, с опозданием на целых четыре года, она узнала наконец полную, хотя и жестокую, правду.
- Прости меня…
- За то, что поверила тому, чему нельзя было не поверить, - он покачал головой.
- Но мне следовало выслушать тебя, Гай! - выдохнула она. - Мне следовало хотя бы дать тебе возможность объяснить!
- Что объяснить? - спросил он. - Как объяснить, что не следует верить собственным глазам, а надо поверить чужим словам? - он глубоко вздохнул. - Послушай, Марни, если бы мы поменялись ролями, и я бы не стал тебя слушать. И я бы не поверил.
- Думаешь, мне от этого легче? - жестко заявила она. - Знать, что на протяжении четырех лет я наказывала тебя за то, в чем ты не был виноват! Четыре года бессмысленной, глупой борьбы на радость нашим врагам! Четыре года, выкинутых из жизни!
- Я и не предполагал, что мы это обсуждаем для того, чтобы ты себя лучше чувствовала, - насмешливо заметил он. - Я считал, что мы просто говорим друг другу правду!
- И эту правду ты давно должен был заставить меня выслушать! - закричала она. - Эту правду ты мог заставить меня выслушать, если бы считал необходимым!
- Ты пытаешься представить все так, что мне это было безразлично? - не веря своим ушам, спросил он. - После того, как я четыре года позволял тебе вытирать ноги о мои чувства, ты действительно осмеливаешься?
- О боже, нет, - вздохнула она.
Этот его взрыв негодования, конечно, был оправданным. Опять этот стереотип противоречия, борьбы! Не успела она поверить в то, что они оказались жертвами в игре, которая разбила их мир, как опять обвиняет его бог знает в чем!
Она вдруг отчетливо поняла, что на самом деле Гай должен был быть обвиняющей стороной, а ей самой следовало просить прощения.
Просить прощения за очень многое. За погибшего ребенка. О некоторых вещах - слава богу он и не подозревает! И никогда не узнает, мрачно поклялась она себе. Никогда.
Как и было объявлено, они поженились двумя днями позже. Сначала местный чиновник сделал соответствующую запись, а потом их союз благословил католический священник, либеральный образ мыслей которого плюс щедрое подношение в фонд церкви позволили ему забыть тот факт, что молодожены уже однажды заключали брак, а потом развелись.
- На этот раз пожизненный приговор, Марни, - торжественно проговорил Гай по пути домой. - Как ты думаешь, ты его сможешь выдержать?
Она не имела ни малейшего представления о том, что он сказал своему отцу, когда они заперлись в кабинете Роберто накануне вечером. Но все страхи отца он развеял, потому что с тех пор Роберто просто сиял от удовольствия. Не без их помощи, конечно, потому что Гай не упускал случая заставить Марни продемонстрировать их вечную любовь друг к другу в его присутствии.
Роберто поцеловал ее в обе щеки, а потом официально поздравил с возвращением в семью.
- Конечно, - присовокупил он, - мы и не считали, что ты от нас уходила. А теперь вам обоим нужны только полдюжины пар крошечных ножек, бегающих по дому, - улыбнулся он. - Это самый надежный способ добиться того, чтобы ни у одного из вас и мысли не появлялось куда-то друг от друга убежать!
Она почувствовала, что бледнеет. Если бы Гай словно тисками не обхватил ее рукой за талию, она бы потеряла равновесие и упала, потому что у нее вдруг подкосились ноги.
- Только тогда, когда мы к этому будем готовы, папа, и не раньше, - легко парировал он. - Так что не томись пока напрасными ожиданиями.
День подходил к концу. Марни вышла из ванной и увидела Гая, стоящего у окна. Он услышал, что она вышла, резко обернулся к ней и улыбнулся. Его взгляд, который он не отводил от нее, вызвал в ней трепет, жар, волнами охватывающий все ее тело - от корней мягко ниспадающих волос и до кончиков пальцев на руках и на ногах.
Он потянулся к ней, бережно и твердо обнял ее за талию, слегка приподнял и притянул к себе.
Удивленно и недоверчиво она подняла на него глаза. Но вниманием Гая владели ее волосы, его пальцы скользнули по длинным, свободно ниспадающим локонам.
- Как ты думаешь, - спросил он низким, немного печальным голосом, - будет ли с годами мешать нашей любви разница в возрасте? Ты выглядишь очень молодой, Марни, - хриплым голосом добавил он. - Такой же молодой, как и в ту ночь, когда мы впервые вот так стояли рядом. А я кажусь тебе очень старым?
"Старым", - подумала она и улыбнулась. Ее синие глаза, глаза художника, оценивающе и внимательно скользнули по его худому лицу. Гай был самым красивым мужчиной, красивее его она никого не видела. Она бы не стала менять ни одной черты его внешнего облика, не хотела бы отнять ни одной минуты из его прожитой жизни, ибо каждая минута пошла ему на пользу.
Как могла такому человеку, как он, понадобиться чья-то поддержка, тем более ее? Она этого не понимала и никогда не могла понять.
- Нет, - наконец тихо ответила она на его вопрос.
И это был ответ на все его сомнения. Одно простое слово, которым было сказано все. От которого по лицу Гая промелькнул отсвет охвативших его чувств.
Он поднял глаза и встретился с ее взглядом, его темный пылающий взор без слов рассказал ей, о чем он думал, что чувствовал, чего хотел. Она вздрогнула от этого взгляда, который говорил яснее слов, и не смогла выдержать его. Ей пришлось опустить глаза и посмотреть в сторону.
- Если я не дал тебе своими объятиями почувствовать, как сильно я тебя люблю, - проговорил он, - то обещаю, что сегодня ты почувствуешь это всем сердцем, каждой частичкой своего тела!
Он поймал ее губы своими - не грубо, как можно было ожидать по интонациям его голоса, а возбуждающе нежно, так что она невольно ответила на поцелуй.
Он все еще удерживал ее руки и положил их себе на шею. От этого она изогнулась и прижалась к нему, и он, все теснее привлекая Марни к себе, медленно е о, как медленно! - погружался своим языком в глубину сладострастного рта, и по ее телу разливались неведомые доселе блаженство и сладость.
Губы Марни легко раздвинулись, язык ее как будто ждал возможности в чувственном порыве сплестись с его языком. Он глубоко вздохнул, И она вздохнула; казалось, это возвестило о том, что оборвалась нить внутреннего сопротивления, за которую она все пыталась цепляться. Марни умирала от желания. Зачем притворяться, когда уже много дней она жаждала именно этого - с той самой бурной сцены в квартире Гая наутро после их прибытия.
А тоненький внутренний голосок подсказал, что началось это гораздо раньше. Возможно, она мечтала об этом все одинокие четыре года.
Трепетные пальцы пробрались под пижаму, заскользили по его теплой коже и обнажили плечи. Она наслаждалась разогретой мощью этих гладких плеч; перекатывавшимися под кожей мускулами, а шелк пижамы скользил все ниже и ниже, пока волосатая грудь не предстала перед ней в полной красе.
Едва уловимым движением рук он сбросил бретель с ее плеч, ночная рубашка соскользнула с тела и опустилась у ног, словно шелковистое мягкое розовое облако. Его руки, легкие, как перышко, медленно и нежно гладили и ласкали ее тело, она отзывалась на ласку каждой частичкой своей кожи, наслаждение росло и росло, она стонала, изгибалась, извивалась от каждого его прикосновения.
- Марни, - невнятно произнес он, когда пальцы ее добрались до самой чувственной части его тела, и он крепко сжал ее ласкающую руку своей рукой. - Не надо, - прошептал он. - Я не настолько хорошо владею собой.
Она опять нашла его губы, пытаясь выразить поцелуем то, на что ей не хватало слов. Поцелуй был такой страстный, что в нем вскипела кровь. И он, словно податливую тонкую веточку, прижал ее стройное тело к своей вздымающейся груди.
И они, как в каком-то первобытном танце, начали свое движение по тускло освещенной комнате к кровати. Он положил ее на золотистое покрывало и нежно расправил длинные волосы, как будто совершал священный ритуал.
Марни лежала неподвижно, наблюдая за ним темными, широко раскрытыми глазами. Когда он заметил ее взгляд, то улыбнулся такой мягкой, бесконечно нежной улыбкой, что вся душа ее рванулась к нему; она улыбнулась ему в ответ и потянула его на себя.
Он повиновался призыву и лег на ее обнаженное тело; он знал, что она в тот момент жаждала полностью подчиниться, отдаться ему.
Их губы встретились и уже больше не отрывались, а ласки их становились все более жаркими, более Интимными. Желание, словно разжимающаяся пружина, все сильнее толкало их друг к другу, все росло и росло. Сердце его, так же как и ее сердце, стучало так, что готово было выскочить из груди.
Они впивались губами друг в друга, но он еще пытался сдерживаться.
Она, словно податливая оболочка, приняла его в себя, позволяя его пульсирующей силе все глубже и глубже проникать в ее тело.
- Люби меня, - прошептала она, изнемогая.
- Я всегда любил тебя, Марни, - хрипло ответил он. - Как ты могла вообще поверить чему-то другому?
- Нет! - взмолилась она и затрясла головой, потому что ей не хотелось слышать этих слов, не хотелось слышать вообще никаких слов, думать о чем-то, в чем-то разбираться.
- Хорошо, ангел мой, - нежно выдохнул он. - Хорошо.