Если мы хотим дать более точную характеристику гражданину, то должны сказать, что это был человек, владеющий религией города. Чужеземец, напротив, был человеком, не имевшим доступа к культу; боги города не оказывали ему покровительства, и он даже не имел права призывать их, поскольку боги желали принимать молитвы и подношения только от граждан; они отвергали чужеземцев; чужеземцу запрещалось входить в храм, а его присутствие во время жертвоприношений считалось святотатством. Свидетельство об этом чувстве отвращения к чужеземцам сохранилось в одном из главных обрядов римского культа. Когда верховный жрец приносил жертву на открытом воздухе, его голову окутывало покрывало, поскольку перед священным огнем во время религиозного священнодействия на глаза верховному жрецу не должно попасться лицо чужеземца, чтобы не нарушить ауспиции. Священный предмет, на мгновение попавший в руки чужеземца, тут же считался оскверненным, и только искупительные обряды могли вернуть ему священные свойства. Если враг захватывал город, а затем гражданам удавалось вернуть его, то первым делом следовало очистить все храмы, погасить и снова зажечь все свечи. Присутствие чужеземцев оскверняло город.
Таким образом, религия провела между гражданином и чужеземцем глубокое и неизгладимое различие. Эта же религия, пока еще была сильна ее власть над людьми, запретила предоставлять чужеземцам право гражданства. Во времена Геродота Спарта никому не давала этого права, за исключением одного прорицателя, да и то для этого потребовалось повеление оракула. Афины иногда давали его, но с какими предосторожностями! Во-первых, было необходимо, чтобы общее собрание тайным голосованием выразило согласие принять чужеземца. Но и это еще было не все. Спустя девять дней народное собрание должно было подтвердить вторичным тайным голосованием принятое решение, причем требовалось, чтобы за принятие было отдано не менее шести тысяч голосов. Цифра кажется огромной, если вспомнить, что на афинских народных собраниях редко присутствовало такое количество граждан. Затем сенат должен был утвердить решение этих собраний. Следует заметить, что любой гражданин мог выразить своего рода veto, выступить в суде против этого решения, как противоречащего древним законам. Не было ни одного общественного акта, который законодатель обставлял бы такими трудностями и с такой предосторожностью, как акт по предоставлению чужеземцу права гражданства. Ни в какое сравнение с ним не шли формальности, связанные с объявлением войны или созданием нового закона. Почему создавалось столько препятствий чужеземцу, желавшему стать гражданином? Никто, конечно, не боялся, что его голос склонит чашу весов на народных собраниях. Демосфен объясняет истинные мотивы и соображения афинян: "только для того, чтобы сохранить чистоту жертвоприношений". Не принять чужеземца – значит "соблюдать священные обряды". Принять чужеземца в число граждан – значит "позволить ему принимать участие в религии и жертвоприношениях". Люди не были полностью готовы пойти на такой шаг; они были охвачены религиозными опасениями, поскольку знали, что национальные боги отвергают чужих, и жертвы, оскверненные присутствием вновь принятого гражданина, возможно, будут бесполезны. Дарование права гражданства чужеземцу было настоящим нарушением основных принципов национального культа, и именно по этой причине в начале своего существования город с такой неохотой давал это право. Следует отметить, что чужеземец, с огромным трудом получивший гражданство, не мог быть ни архонтом, ни жрецом. Город разрешал ему принимать участие в культе, но не более того.
Никто не мог стать гражданином Афин, если уже был гражданином другого города; нельзя было быть одновременно гражданином двух городов, как нельзя было быть членом двух семей. Нельзя было исповедовать сразу две религии.
Участие в культе влекло за собой обладание правами. Поскольку гражданин имел право принимать участие в жертвоприношении, с которого начиналось народное собрание, он имел право голоса на этом собрании. Поскольку он мог совершать жертвоприношения от лица города, он мог быть пританом или архонтом. Обладая религией города, он мог претендовать на получение прав согласно законам города и совершать все обряды, связанные с судопроизводством.
У чужеземца, не имевшего своего места в религии города, не было и закона. Если он входил в священный круг, очерченный жрецом для собрания, то наказывался за это смертью. Для него не существовало законов города. Если он совершал преступление, то с ним поступали как с рабом и наказывали без суда; город был не обязан оказывать ему правосудие. Когда люди почувствовали необходимость в совершении правосудия в отношении чужеземцев, пришлось учредить специальный суд. В Риме для ведения дел между римскими гражданами и чужеземцами и между самими чужеземцами избирался специальный претор – praetor peregrinus. В Афинах судьей чужеземцев был полемарх – то самое должностное лицо, в обязанности которого входили заботы о войне и все сношения с неприятелем.
Ни в Риме, ни в Афинах чужеземец не мог быть владельцем собственности. Он не мог вступать в брак, но если женился, то его брак считался незаконным, и дети, родившиеся в этом браке, считались незаконнорожденными. Чужеземец не мог заключать договор с гражданином; во всяком случае, закон не признавал действительным такой договор. Поначалу чужеземец не имел права заниматься торговлей. Римский закон запрещал ему наследовать гражданину и даже запрещал гражданину наследовать чужеземцу. Закон пошел еще дальше: если отец получал право гражданства, а сын, родившийся до получения отцом гражданства, не получал этого права, то сын становился посторонним для отца и не мог ему наследовать. Различие между гражданином и чужеземцем было сильнее, чем родственные узы между отцом и сыном.
С первого взгляда может показаться, что люди поставили перед собой цель разработать систему, создающую максимальные неудобства для чужеземцев. Ничего подобного. Напротив, в Афинах и в Риме им оказывали радушный прием, ради коммерческой выгоды и по политическим соображениям. Но ни расположение к чужеземцам, ни выгода не могли отменить древние законы, установленные религией. Религия не позволяла чужеземцу становиться собственником земли, поскольку он не мог иметь часть священной земли города. Эта религия запрещала чужеземцу наследовать гражданину, а гражданину наследовать чужеземцу, поскольку любая передача собственности влекла за собою передачу культа, а исполнение гражданином чужого культа было так же невозможно, как исполнение чужеземцем культа гражданина.
Граждане могли принимать чужеземца, заботиться о нем, даже уважать его, если он был богат и знатен, но они не могли допускать его к участию в религии и в праве. В определенном смысле к рабу относились лучше, чем к чужеземцу, поскольку раб, являясь членом семьи, разделял семейный культ, через своего хозяина был связан с городом; боги города оказывали ему покровительство. Римская религия учила, что могила раба священна, а могила чужеземца – нет.
Для того чтобы чужеземец мог иметь хоть какое-то значение в глазах закона, чтобы мог заниматься торговлей, заключать договоры, владеть собственностью, чтобы законы города давали ему реальную защиту, он должен был стать клиентом гражданина. В Риме и в Афинах требовалось, чтобы каждый чужеземец выбрал себе патрона. Чужеземец, выбрав гражданина в качестве патрона, устанавливал связь с городом. С этого момента он начинал пользоваться определенными преимуществами, предоставляемыми гражданским правом, и находился под защитой закона.
Глава 13
ПАТРИОТИЗМ. ИЗГНАНИЕ
Слово "отечество" означало у древних землю отцов – terra patria. Отечеством каждого человека была та часть земли, которую освятила его домашняя или национальная религия, где были погребены останки его предков, над которой господствовали их души. Его "малой родиной" был небольшой огороженный участок земли, принадлежавший его семье, где находились семейная могила и очаг. "Большой родиной" был город с пританеем, героями, священной оградой и территорией, с границами, отмеченными религией. "Священная земля отечества", говорили греки, и это были не пустые слова. Для людей земля действительно была священной, поскольку здесь жили их боги. Государство, город, отечество не были, как в наше время, абстрактными понятиями; они отражали неразрывное единство культа местных божеств и господствовавших над душами людей религиозных верований.
Этим объясняется патриотизм древних, то исключительно сильное чувство, представлявшееся им высшей добродетелью, в которой совмещались все остальные добродетели. Все, что было человеку дорого, объединялось для него в отечестве. В нем он имел свое владение, свою безопасность, свои законы, свою веру, своего бога. Теряя отечество, он терял все. Личные и общественные интересы не могли вступать в противоречие; это было практически невозможно. Платон говорит: "Отечество – это то, что нас порождает, нас питает, нас воспитывает", а по мнению Софокла: "Отечество нас сохраняет".
Для человека отечество не просто место жительства. Если он покидает пределы священных стен, переступает границы священной области, то у него больше нет ни религии, ни общественных связей. За пределами отечества для него не существует ни организованной жизни, ни закона; вне отечества он лишается своих богов и духовной жизни. Только в отечестве он сохраняет человеческое достоинство, имеет определенные обязанности. Только там он может быть человеком.
Отечество привязывает к себе человека священными узами. Человек должен любить отечество, как любит религию, подчиняться ему, как подчиняется богу. Человек должен всецело отдаться ему. Он должен любить свое отечество, в дни побед и безвестности, процветания и неудач. Он должен любить его и за его благодеяния, и за его суровость. Сократ, несправедливо осужденный отечеством, не стал любить его меньше. Отечество надо любить, как любил Авраам своего Бога, такой любовью, когда готов принести ему в жертву даже собственного сына. Но, главное, за отечество нужно уметь умирать. Грек или римлянин жертвует жизнью не ради преданности какому-то человеку или делу чести; он жертвует жизнью ради отечества, поскольку если опасности подвергается отечество, то опасности подвергается и религия. Человек сражается за свой алтарь, священный огонь очага, поскольку враг, захвативший город, разрушает алтари, гасит очаги, оскверняет могилы, уничтожает богов и культ. Любовь к отечеству – благочестие древних.
Древние не могли представить более жестокого наказания, чем лишить человека отечества. Обычным наказанием за тяжкие преступления было изгнание.
Изгнание, по сути, представляло запрет на отправление культа. У римлян и греков изгнание человека означало отлучение его от огня и воды. Под огнем понимался священный огонь жертвоприношений, а под водой – очистительная вода. Таким образом, изгнание оставляло человека вне религии. Вот что говорит один из персонажей Софокла относительно изгнанника: "Пусть бежит он и никогда не приближается к храмам. Да не говорит с ним ни один из граждан, да не приемлет его никто; да не допустит его никто к участию в молитвах или жертвоприношениях; да не предложит ему никто очистительной воды!" Дом осквернялся от одного присутствия изгнанника. Человек, принявший изгнанника, становился нечистым от соприкосновения с ним. "Всякому, кто с ним вместе вкушал, пил или касался его, должно очиститься", – предписывал закон. Изгнанник не мог принимать участия ни в одной религиозной церемонии; у него больше не было ни культа, ни священных трапез, ни молитв; он был лишен своей доли религиозного наследия.
Надо понимать, что для древних бог не был вездесущ. Если они и имели смутное представление о боге всей вселенной, то не его считали своим провидением, не к нему обращались с молитвами. Богами каждого человека были те боги, которые жили в его доме, на его земле, в его городе. Изгнанник, покинувший свое отечество, оставлял и своих богов. Он больше нигде не находил религии, которая могла бы утешить и защитить его; он был лишен счастья молиться. Он был лишен всего, что может удовлетворить потребности души.
Кроме того, религия была источником гражданских и политических прав. Изгнанник, теряя религию и отечество, терял все права. Исключенный из культа города, он одновременно лишался домашнего культа и был вынужден погасить огонь своего очага. Он утрачивал право собственности; его движимое и недвижимое имущество отчуждалось в пользу богов или государства. Потеряв культ, он терял и свою семью; он переставал быть мужем и отцом. Он терял власть над сыновьями; его жена больше не была его женой и могла немедленно выйти замуж за другого. Регула, взятого в плен врагами, римский закон рассматривал как изгнанника. Когда сенат просит его высказать свое мнение, он отказывается отвечать, поскольку изгнанник не может быть сенатором; когда жена и дети бросаются к нему, он уклоняется от объятий, поскольку у изгнанника нет ни жены, ни детей.
Жены стыдливой он поцелуй отверг
И малых деток, ибо лишился прав;
И мужественно взор суровый
В землю вперил, укрепить желая,
Душой нетвердых, членов сената: сам
Им дал совет, не данный дотоль нигде,
Затем – изгнанник беспримерный -
Быстро прошел меж друзей печальных.
Согласно Ксенофонту, изгнанник терял "дом, свободу, страну, жену и детей". После смерти он не мог быть погребен в семейной могиле, поскольку был изгоем.
Нет ничего удивительного в том, что древние республики зачастую позволяли преступникам совершать побег, спасаясь от смерти. Изгнание считалось не менее суровым наказанием, чем смерть. Римские юристы называли его высшей мерой наказания.
Глава 14
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДУХ
То, что мы узнали о древних институтах, и прежде всего о древних верованиях, позволяет понять то глубокое различие, которое всегда существовало между двумя городами. Они могли находиться в непосредственной близости друг к другу, но составляли совершенно разные общества. Между ними лежало нечто большее, чем расстояние, разделяющее сегодня два города, большее, чем границы, разделяющие два государства; у них были разные боги, разные религиозные обряды, разные молитвы. Гражданам одного города было запрещено принимать участие в культе другого города. Люди верили, что боги отвергают поклонение и молитвы тех, кто не является гражданином данного города.
Правда, с течением времени эти древние верования видоизменились и несколько смягчились, но они оказали огромное влияние в период формирования этих обществ.
Мы можем легко сделать следующие выводы. Во-первых, религия, присущая каждому городу, создала крепкую, практически неизменную городскую структуру; поразительно, как долго существовала эта общественная структура, несмотря на все ее недостатки. Во-вторых, на протяжении многих веков эта религия сделала невозможным создание другой социальной структуры, кроме города.
В соответствии с требованиями религии каждый город был независимым. У каждого города были свои законы, поскольку у каждого города была своя религия, а законы вытекали из религии. Каждый город имел свое правосудие, и не могло быть выше суда, чем суд города. У каждого города были свои религиозные праздники и свой календарь; в двух городах не могло быть совпадений в месяцах, поскольку у каждого были свои, присущие только этому городу религиозные священнодействия. У каждого города были свои денежные знаки, на которых вначале были религиозные символы. У каждого города была своя система мер и весов. Между городами не могло быть ничего общего. Различия были столь огромны, что трудно даже предположить возможность брака между жителями двух столь не похожих городов. Такой союз казался странным и долгое время даже считался незаконным. Законодательство Рима и Афин всячески противилось признать законными подобные браки. Практически повсюду детей, рожденных от таких браков, считали незаконнорожденными и лишали права гражданства. Для того чтобы брак между жителями двух городов считался законным, требовалось наличие особого договора между этими городами.
Священные границы отмечали территорию каждого города. Это была граница городской религии и городских богов. По другую сторону границы господствовали другие боги и совершались обряды другого культа.
Наиболее характерной особенностью истории Греции и Италии до римского завоевания является чрезмерная раздробленность и невероятная обособленность каждого города. Греции не удавалось образовать единого государства; ни латинские и этрусские города, ни самнитские трибы так и не смогли объединиться и образовать единое целое. Неискоренимая раздробленность греков приписывалась особенностям их страны; заявлялось, что горы, пересекавшие страну во всех направлениях, установили естественные границы между областями. Однако между Фивами и Платеями, между Аргосом и Спартой, между Сибарисом и Кротоном гор не было. Не было гор и между городами Лациума и между двенадцатью городами Этрурии. Физическая география страны, несомненно, оказывает некоторое влияние на историю народа, но влияние верований намного сильнее. В древние времена было нечто более непреодолимое, чем горы, между двумя городами; это были священные границы, разные культы и ненависть богов к чужеземцам.
Вот почему древние не только не могли создать, но даже представить себе другую общественную организацию, кроме города. Ни греки, ни латины, ни даже римляне долгое время не могли прийти к мысли, чтобы объединить несколько городов и жить на равных правах под общим управлением. Между городами могло быть достигнуто временное соглашение ради получения выгоды или во избежание опасности, но они никогда не объединялись, поскольку религия одного города не могла объединиться с религией другого. Обособленность была законом города.
Как же при этих верованиях и религиозных обычаях, о которых мы говорили, могли объединиться несколько городов для образования государства? Люди не понимали другой формы человеческого сообщества, кроме как основанного на религии. Символом такого сообщества была совершаемая сообща священная трапеза. Несколько тысяч человек еще могли бы собираться вокруг одного пританея, вместе читать молитвы и сообща совершать священную трапезу. Но попробуйте при подобных обычаях сделать одно государство из всей Греции! Как люди могли совершать совместные трапезы и священные церемонии, если в них обязательно должны были принимать участие все граждане? Где следовало разместить пританей? Как совершать ежегодный обряд очищения? Что станется с неприкосновенными границами, отделявшими территорию города? Что станется с местным культом, богами города, героями каждой области? В земле Афин погребен герой Эдип, враждебно относящийся к Фивам. Как же соединить в одном культе и под одним управлением Афины и Фивы?
Когда эти верования утратили прежнюю силу, было уже слишком поздно создавать новый тип государственного устройства. Основанием для раздробленности и обособленности служили обычаи, выгода, давняя вражда, воспоминания о прежних сражениях. К прошлому не было возврата.
Каждый город, имевший свой культ, свои законы и свое управление, крайне дорожил независимостью, религиозной и политической.