Предприятие Локателли имело огромный успех. Императрица посетила этот театр инкогнито и получила столь благоприятное впечатление, что повысила ежегодное жалованье директору театра. В 1757 году была поставлена "La Retraite des Dieux", судя по сохранившемуся описанию - "представление о бале у морского божества". Опера была приурочена к годовщине коронации императрицы. Стихи к ней написал Локателли, под авторством Локателли текст и был опубликован. На следующий год итальянская труппа исполнила новую "оперу-буффа" "Il Filosofo di Campagna". За ней последовали другие театральные представления, проводимые в дворцовом саду: "Il Negli" ("веселое музыкальное представление"), "La Cascina" и "Lo Speziale" в 1758-м (либретто для всех трех написал Карло Гольдони), "Il gloriso Pazzo" ("веселое представление") в 1759-м и "La Galatea" ("любовная пастораль") в 1760 году. Из этих постановок первые четыре уже исполнялись в Венеции между 1749-м и 1756 годами на музыку, соответственно, Чампи, Сколари, Паллавичини, Фишиетти и Кончи - последний предположительно написал музыку к знаменитому романсу Метастазио. Среди прочих самыми успешными балетами являлись "Похищение Прозерпины", "Возвращение моряков", "Амур и Психея" и "Пир Клеопатры". Ведущими танцовщицами были мадам Саччи и мадам Беллузи. Локателли продолжал процветать; после смерти Екатерины он покинул труппу, став руководителем балета. В свете недавней дискуссии о происхождении русского слова "вокзал" любопытно отметить, что один из его балетов назывался "Воксхолл в Лондоне" Смерть настигла его в Санкт-Петербурге в 1785 году. Литература и декоративные искусства тем временем продолжали развиваться рука об руку, привнося достоинство и красочность в частые праздники в столице. С легкой руки Ломоносова - этого удивительного ученого из простонародья - начал стремительно расцветать русский литературный язык, который все чаще использовался по случаю празднеств. Когда в ноябре 1747 года перед Летним дворцом вырос храм Минервы с двумя гениями, представлявшими собой Войну и Мир, или когда появлялась ледяная гора с троном императрицы на вершине, несущим на себе монаршую монограмму в картуше, или когда Марс и Аполлон, рассматривая глобус, обращали внимание на огромную территорию под скипетром императрицы, или когда в окруженных фонтанами, пирамидами, урнами и факелами двух храмах воскурялся ладан - в этих случаях Елизавета слышала:
Врата растворились, алтарь воскурился,
И клятвы восходят к тебе, о царица.
С каждым днем детей твоих рвенье
И счастье их все растет, расцветает;
Все полушарье в твоем повеленье,
Молитвы его до небес воспаряют.
На годовщину коронации Ломоносов регулярно появлялся с новой одой. В его стихах иногда звучали сильно выраженные пацифистские ноты:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Вокруг тебя цветы пестреют,
И класы на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Свое богатство по земли.
(1747)
Сумароков, соперник Ломоносова, высмеял эти сантименты. "Тишина, - сказал он, - градов отрада? Я думал, что отрада - это армия с ее оружием, а не мир. А что это за "сокровищ полны корабли дерзают в море за тобою"! Я этого не понимаю. Тишина остается на берегу, а море никогда не волнуется в зависимости от того, воюет империя или нет".
Все эти придирки кажутся довольно нелепыми.
Надо заметить, что положение поэтов при дворе Елизаветы нельзя ни в коей мере назвать унизительным. Поэтов обязывали появляться на всех придворных праздниках и связанных с императрицей годовщинах; их выступления были частью общего представления - хотя после выступления или сочинения надписей для транспарантов они возвращались на свое место среди декораторов и инженеров. Однако Тредиаковский жаловался, что его работа оценивается, "как фрукты и сладости, которые появляются на столах богачей". Правда, Тредиаковский сам но себе обладал талантом нарываться на неприятности. Во время правления Анны Иоанновны его силой притащили на свадьбу Голицына (в Ледяном доме), и когда он пожаловался Волынскому, контролировавшему все мероприятие, то получил столь сильный удар в лицо, что у него потемнело в глазах и он совершенно оглох. Затем он попытался пожаловаться Бирону, но встретил у него того же Волынского, который раздел его донага, выпорол и в таком виде продержал на виду у всех всю ночь. На следующий день Волынский приказал Тредиаковскому обрядиться в комический наряд и читать стихи, какие он сам прикажет. После этого Тредиаковского снова избили - так сильно, что тот слег и составил завещание. Однако после смерти Анны Иоанновны Волынский попал в немилость, а Тредиаковский получил 360 рублей в возмещение ущерба. Ломоносов - а Сумароков еще в большей мере - были куда свободнее, но развитие их литературного дара сильно зависело от их обязанностей при дворе.
Театральное искусство продолжало расцветать во всех своих проявлениях и в последние годы правления Елизаветы. Поскольку общественная и художественная репутация русской столицы росла, со всех частей Европы сюда стало прибывать множество композиторов и исполнителей изо всех уголков Европы. Винченцо Манфредини (1737 - 1799) приехал в 1755 году с несколькими певцами. Он сочинял оперы и балеты для представлений при дворе. Это был тот самый Манфредини, которому позднее доведется учить несчастного Павла I играть на клавесине и который получит от Екатерины тысячу рублей в утешение, когда одна гамбургская газета раскритикует несколько сонат, созданных им для его малолетнего ученика. В том же 1755 году, предварительно посетив Берлин, Венецию, Прагу и Лондон (где он пел под управлением Генделя), прибыл прославленный кастрат Джованни Карестини, один из самых выдающихся контральто столетия. Он находился в столице на протяжении четырех лет.
В конце правления Елизаветы приезжало много музыкантов из Германии и Австрии. Из Пруссии в 1756-м или 1757 году прибыл Герман Франц Раупах. Он родился в 1728 году и был сыном органиста. В Санкт-Петербурге он должен был поставить оперу. Сумароков написал либретто для его оперы "Алкестида", которую поставили в 1758 году. В следующем году состоялась премьера онеры на текст Метастазио - "Siroe Re di Persia". Paynax оставался в России до самой своей смерти в 1778 году, сочиняя оперы, балеты и оратории и ставя их на сцене.
В 1759 году прибыл знаменитый танцор и хореограф Хильфердинг, который раньше работал при австрийском дворе. Среди сопровождающих его была балерина Сантина - позднее она выйдет замуж за знаменитого флейтиста Обери. Хильфердинг стал первым, кто показал Петербургу entrechat-quatre и пируэты; именно он ввел в России балеты-пасторали. Среди его наиболее удачных балетов были "Возвращение Аполлона на Парнас" и "Ацис и Галатея".
В том же 1759 году в Москве дебютировала первая русская актриса - знаменитая Троепольская. В следующем году, также из Вены, прибыл Иосиф Штарцер (родился в 1726 году) - придворный композитор и дирижер. Он вместе с Pay пахом работал над драматическим прологом под названием "Новые лавры", посвященным победе России над Пруссией, - этот пролог предназначался для переделки оперы Pay паха "Алкестида". Штарцер также написал музыку для трехактного балета "Победа Флоры над Бореем", в котором Хильфердинг ставил хореографию. Партию Юпитера исполнял сам Хильфердинг. Борея исполнял танцор Меркьюри, Флору - мадам Меркьюри ("его худая жена", как писал современник). Балет был поставлен в 1760 году в Зимнем дворце.
В это время начали появляться новые имена - еще один хореограф, Калзеваро, которому предстояло учить танцу великого князя Петра в Ораниенбауме, известные танцоры Прие, Паради, Толата, Тордо, Колумба, Фабиани и многие другие. Среди многочисленных приезжих певцов в Петербурге осталось лишь несколько: Луини, синьора Дуранте из Рима, тенор из Флоренции Компас-си, Нунзиата Гарани из Флоренции. Остался и Джузеппе Миллико, один из самых известных кастратов всего XVIII столетия, чей голос Глюк считал величайшим голосом своей эпохи. Миллико был также весьма плодовитым композитором и позднее в Вене и Лондоне добился в этом качестве значительной известности. Когда он приехал в Россию, ему было немногим более двадцати лет.
Но вот эпоха Елизаветы завершилась. Петербург еще какое-то время полон музыки, мы еще можем услышать несколько последних нот, пролетевших над волнами Невы. Что это - пение Карестини, знаменитого кастрата, которого императрица пригласила за огромные деньги, или прелестной Мантованины? И что это за группа, исполняющая на струнных менуэт в Зимнем дворце ранним утром? Неужели там танцует великая прима-балерина Ниодини, показывая придворным дамам последние парижские па?
Три десятилетия прошло с того момента, когда на трон своего венценосного дяди взошла Анна Иоанновна, и сколь же сильно изменился Петербург! Елизавете Петровне не нужно было отправлять гонцов, которые приглашали бы художников к ее двору. Теперь уже не Россия шла в Европу, а сама Европа устремилась в Россию.
IX.
ВЕЛИКИЙ РАСТРЕЛЛИ
Там в России не хватало хороших архитекторов, таких, которые появились позже. Императрица взяла на работу итальянца, графа Растрелли. Хоть ему и не хватало вкуса, он строил очень основательно, как до него не строили в России.
Воронцов. 1805 год
Ни у одного архитектора, за исключением Бернини в Риме, не было столь широких возможностей определять архитектурный облик города, как у Растрелли в Санкт-Петербурге. То, что в наши дни в городе преобладает стиль классицизм, а не барокко, - результат ранней кончины Елизаветы, поскольку именно с ней исчезло и влияние Растрелли. Во времена ее правления Растрелли, обязанный считаться лишь с ее одобрением, имел полную свободу рук. У него не было соперников - архитекторы, работавшие для двора, были его учениками и подражателями, они работали в его стиле, в той яркой технике, с помощью которой можно было, используя лишь кирпич, дерево и гипс, создавать произведения, поражавшие сочетанием роскоши и глубокой набожности - столь свойственных покровительнице архитектора.
Елизавета скончалась сравнительно молодой, еще до того, как два величественных дворца, которые воздвигал для нее Растрелли, были завершены; с ее смертью прекратилась и эпоха Растрелли. Но вклад его оказался просто колоссальным. За двадцать лет деятельности в Санкт-Петербурге в качестве главного архитектора Растрелли создал множество столь величественных сооружений, что даже нелюбовь преемников Елизаветы ко всему, связанному с ее правлением, и более чем полувековое господство классицизма и "имперского" стиля, к которым благоволили ее наследники, не уничтожили памяти о нем. И если в наши дни только Зимний дворец, в силу своей массивности, один противостоит окружающим его многочисленным зданиям в стиле классицизма, то стоит помнить, что энергия Растрелли не ограничивалась лишь столицей; она оставила множество следов по всей западной части России. Оценивая его деятельность, стоит, однако, помнить, что последующие монархи разрушили ряд его сооружений и что иногда Растрелли был вынужден делать перерывы в работе.
Влияние этих двух прискорбных факторов привело к тому, что, к примеру, исчез Летний дворец Елизаветы, который, как мы уже упоминали, был начат еще в правление Анны Леопольдовны в 1741 году. Отсутствие хорошего Летнего дворца в столице вызывало постоянные нарекания еще со смерти Петра Великого. Существовал лишь маленький домик Петра в глубине Летнего сада, который был, как писала миссис Рондо, "во всех отношениях убогим, кроме сада, довольно милого (а для этой страны просто прекрасного), с его густой тенью и водой". Однако растущий двор требовал чего-то более эффектного.
Поэтому в 1741 году в Летнем саду на противоположной стороне от домика Петра было выбрано место, там, где Фонтанка соединяется с Мойкой. На этом месте некогда располагались деревянная летняя резиденция Екатерины I и конюшни. Именно здесь после восшествия Елизаветы на престол начали воздвигать деревянный дворец. Мы не знаем, какие у императрицы были отношения с Растрелли до ее коронации. Она, очевидно, знала о нем; он всегда пользовался благосклонностью Анны Иоанновны, а Елизавета входила в ее окружение и являлась там одной из самых ярых ценительниц прекрасного. Кроме этого, отец Растрелли, один из немногих прибывших при Петре в Россию художников и архитекторов, по всей видимости, имел в Петербурге почетный пост, поскольку получил звание графа. Но Анна Иоанновна держала Елизавету на вторых ролях и в относительной бедности; не может быть и речи о том, что Елизавета как-то влияла на выбор архитекторов.
Судьба свела Елизавету и Растрелли в 1741 году - и более счастливую случайность трудно себе представить. С этого времени и до самой своей смерти Елизавета пользовалась услугами Растрелли и его помощников при строительстве всех главных сооружений как в столице, так и за ее пределами. Петр имел множество архитекторов, Екатерине I приходилось довольствоваться лишь несколькими, Елизавета же для всех своих целей и замыслов использовала одного лишь Растрелли.
Новый Летний дворец строился три года. О его внешнем виде мы можем судить по превосходным гравюрам Махаева. Северный фронтон, обращенный к узкой Мойке и дальше к тенистому Летнему саду, как мы видим, полон скользящих у слияния каналов гондол, заполненных людьми. Придворные прогуливаются вдоль цветников, а небольшой отряд гвардейцев спешит на дежурство. Северный фасад, с его высоким фундаментом, легкими пилястрами и длинными, широко расставленными окнами, ярко освещен солнцем; в сочетании с зеленью перед зданием это действительно "летний дворец". Разрабатывая вид противоположной, южной стороны дворца, Растрелли дал волю своему воображению. Южная сторона получилась на редкость роскошной; боковые крылья окружены портиками с множеством колонн; зубчатый фасад выходит на великолепный двор, по всей видимости созданный в подражание Версалю. В окружающей двор монументальной железной решетке, в бессчетных вазах и статуях, расставленных на определенном расстоянии друг от друга, мы можем предвидеть будущий Зимний дворец в его окончательном виде. С этого здания и начался стиль Растрелли. На берегу Фонтанки, на той стороне, где возводились дома для слуг и домовладельцев, Растрелли построил акведук, чтобы подвести воду к обильно украшенным гипсовыми статуями фонтанам парка.
Дворец, который столь точно передавал веселость и пышность двора Елизаветы (и который впоследствии использовала Екатерина II), "по-настоящему великолепная резиденция", как назвал его Эндрю Суинтон, был разрушен Павлом I в 1797 году. Монарх с несчастливой судьбой родился в 1754 году именно в этом дворце. Уничтожение дворца - один из примеров болезненной ненависти Павла I к своей матери и связанному с ней прошлому.
Дворец был снесен в тот самый год, когда Павел I взошел на трон. Свое решение Павел мотивировал тем, что во сне он увидел архангела Михаила, который повелел воздвигнуть на этом месте церковь. И потому дворец был снесен до основания, а на его месте возник довольно простой, напоминающий крепость замок. Посвященная святому Михаилу часовня этого замка была построена между 1797-м и 1800 годами. Новый замок обошелся казне примерно в восемнадцать миллионов рублей. На строительстве было занято пять тысяч рабочих. Чтобы стены высыхали быстрее, нагревали большие железные плиты, что позволяло сэкономить время. Но святой Михаил принес своему слуге мало счастья. В спальне этого дворца Павел был задушен одним из своих офицеров в ночь на 11 марта 1801 года.
Сооружение Летнего дворца продолжалось до 1744 года. По всей видимости, он отнимал у Растрелли все время, поскольку в эти годы не появляется других работ этого весьма плодовитого архитектора. Но в феврале 1742 года двор временно переезжает в Москву для коронации Елизаветы, и Растрелли оставляет там знак своего присутствия в виде дворца на Покровке - приятного на вид, но не очень большого здания, в котором в нескольких деталях можно узнать стиль позднего Растрелли (к примеру, в ритмическом построении фронтона). Этот дворец был построен около резиденции священника, проводившего службы в церкви на Покровке, где Елизавета I и Разумовский присутствовали на церковных службах после своей свадьбы; такие службы совершались и в церкви в Перове, осенью того же года; память о визите в эту церковь, как упоминалось ранее, сохранилась в виде золотых императорских корон . Елизавета отдала дворец Разумовскому в подарок; в конце XVIII века здесь разместили школу номер четыре.
В том же году и по тому же случаю - коронование императрицы - проявил себя один из самых одаренных учеников Растрелли, князь Дмитрий Васильевич Ухтомский (1719-1750). Он происходил из состоятельной, благородной семьи и был человеком довольно образованным и культурным: изучал Витрувия, Палладио, Серлио, Виньолу, д'Авилера и Деккера и возглавлял в Москве архитектурное учебное заведение. Среди наиболее выдающихся учеников школы Ухтомского можно назвать А.Ф. Кокоринова (1726-1772), который в 1754 году построил дворец Шувалова (в наши дни Музей народного здоровья) в Петербурге - этот художник кончил тем, что повесился; М.Ф. Казакова (1738 - 1812), одну из главных фигур в правление Екатерины II; В.И. Баженова (1737-1799), архитектора несколько военного образа мыслей. Первой работой Ухтомского стали так называемые Красные ворота, которые он возвел на средства одного русского купца в ознаменование коронации. Это было величественное и красочное - хотя и несколько причудливое - сооружение из кирпича и гипса, представлявшее собой тройную арку, на вершине которой размещался драпированный тканями павильон, обильно украшенный статуями и вазами и несущий на себе геральдические знаки с герба империи и монограмму Елизаветы. Сами ворота были красными, а колонны и украшения - белыми. Ворота снесли после революции, чтобы открыть площадь, на которой они стояли; эта площадь до сих пор сохранила название ворот. Утверждается, что во время празднования коронации Елизаветы столы с яствами для народа были расставлены от Красных ворот до кремлевских стен - а это расстояние занимает более полутора миль.